С кем работать?
Третий день подряд - в середине ноября 1919 года - заседал в Асхабаде облревком. В махорочном дыму тонули заросшие щетиной лица рабочих, солдат, которые пришли сюда из железнодорожного депо, из мастерских, с мельниц, из бронепоездов и теплушек За-каспийского фронта. Это были большевики, - чьими руками утверждалась в Закаспии власть Советов. Председатель ревкома - Бирюшов, члены ревкома - Паскуцкий, Янсон, Певзнер. Вместе с ними за столом Кай-гысыз Атабаев - его хорошо знали мервские большевики, с ним подружился на политработе в частях Красной Армии Николай Антонович Паскуцкий. Молодого коммуниста избрали заместителем председателя - высокий пост! Атабаев высился за столом, - подтянутый, тщательно выбритый, молчаливый.
Третий день обсуждался главный вопрос - о привлечении новых кадров советских и партийных работмиков из числа грамотных туркмен. Где же они, эти люди? Как без них разговаривать с народом?
Иногда Паскуцкий выходил в соседнюю комнату. Там стояли телефоны, там в углу сидел у военно-полевого аппарата телеграфист. И прямо с ленты Николай Антонович, над головой пожилого моряка, читал сообщения с фронта.
Дела шли хорошо, да только не так быстро, как хотелось бы.
Медленно, но верно, будто считая перегоны, белогвардейцы отступали, оставляя за собой станцию за станцией. Они уже перевалили за Кизыл-Арват. Уходя, разрушали железнодорожные пути, и Красная Армия должна была наносить фланговые удары, обходя противника по безводным пескам. В пустыне вода нужна не только людям, но и коням. Конь в пустыне - птица без крыльев. Только верблюд может с неделю под палящим солнцем обходиться без воды. К тому же и арбы увязали в песках. Для доставки патронов и хлеба войскам нужны были корабли пустыни - верблюды. Но их в истощенном разрухой краю осталось маловато.
А на освобожденной земле устанавливать советские порядки было не легче и, возвращаясь в прокуренный зал заседаний, Паскуцкий слушал третий день бесконечные прения. Сейчас один из русских товарищей предлагал подготовить обращение ко всем офицерам, служившим у белых, - прийти в советские учреждения, перестать скрываться, получить работу и трудиться не боясь, что их будут обвинять за прошлые ошибки.
- Кто ножом не грозит Советской власти, всех призвать!
- Даже полковника Ходжагельды Ходжамурадова?.. - спросил с усмешкой один из членов ревкома.
- Кто он такой?
- Где он сейчас?
Председатель ревкома разъяснил товарищам:
- Это бывший член Асхабадского белогвардейского правительства. По нашим сведениям ушел в Персию.
- Что мы знаем о нем?
- Увидим - узнаем… Товарищи, умные люди говорят: легче править арбой на горных кручах, чем управлять страной, не зная ни языка, ни обычаев.
При этих словах Бирюшова впервые встал со своего места Кайгысыз Атабаев. Три дня он молчал и все привыкли к этому.
- Скажите, товарищи, за что мы проливаем кровь на фронтах?
"Вопрос, как говорится, с шипами", - подумал Паскуцкий, но, зная характер Атабаева, промолчал. Бирюшов тоже опешил - такой вопрос мог задать только пришедший из аула пастух. А ведь новый товарищ - как будто просвещенный и культурный человек, к тому же политработник.
Однако надо быть вежливым с местным человеком, не обидеть, не оттолкнуть, и Бирюшов, искоса поглядев на Паскуцкого, мягко ответил своему новому заместителю:
- Вопрос детский и не хочется по-школьному отвечать на него. Выскажитесь пояснее, Константин Сергеевич.
- Я хочу понять; мы проливаем кровь солдатскую, чтобы навеки похоронить остатки феодализма или…
- Что или? - спросил Бирюшов.
- Или ради восстановления власти ханов?
Всем, кто находился в зале заседания, уже было ясно, что разговор идет о Махтумкули-хане. Этот вопрос, конечно, давно назрел, только никто из русских руководителей ревкома не решался его поставить. Дело заключалось в том, что в первые дни советизации, когда с местными кадрами было совсем худо, на помощь облревкому вызвался некто Махтумкули-хан. Кайгысыз знал, что этот древний старик в далекие времена был начальником Тедженского уезда, поговаривали, что он прославился у местного населения своей свирепостью, и годы его правления назывались в аулах "годами Махтумкули-хана". А теперь ему отвели один из лучших дворов в Асхабаде, чтобы он от имени Советской власти доводил до сведения населения новые законы и постановления, разъяснял их, как бы соединяя народ с Советами. Сидя на ковре, поджав под себя ноги, он поглаживал длинную черную, с яркой проседью бороду, потягивал зеленый чай, покуривал кальян и разбирался в делах своих посетителей: к нему шли со всякими житейскими распрями, и он рассуживал спорщиков не по-советски, а по своему усмотрению. Кайгысызу казалось, что как встарь запугивал тедженцев, так и теперь Махтумкули-хан распоряжался душами туркмен в Асхабаде.
Слушая резкий спор за столом ревкома, Паскуцкий понимал, что бывший царский наместник в Теджене пока что нужен. И, улыбнувшись, он решил замирить своих товарищей:
- Туркмены так и говорят: халат, скроенный по совету с друзьями, будет впору. По-моему, Константин Сергеевич понимает, что тут была только тактическая цель: временно воспользоваться авторитетом старого человека…
- По-моему, товарищи, такая политика ошибочна, - твердо возразил Атабаев.
- Ошибочна? - Бирюшов даже встал с места, так озадачил его смелый и слишком самостоятельный тон молодого, вчера еще безвестного работника.
- Повторю где угодно, - ошибочна! - не снижая голоса, подтвердил Атабаев.
Бирюшов молча перебирал бумаги и карандаши на своем столе, наконец спросил дрогнувшим голосом:
- Вы отдаете себе отчет в том, что говорите? Ведь этот вопрос согласован с ТуркЦИКом!
- Стоит ли горячиться? - спокойно возразил Атабаев. - Как всякий член партии, а тем более - ваш заместитель, я имею право высказать свое мнение. И, конечно, должен его аргументировать. А если я неправ, мне докажут, что я ошибаюсь. Мы обязаны выполнять решения ТуркЦИКа и Турксовнаркома, но также обязаны твердо стоять на своем, если видим, что нас направляют неверно. Мне кажется, что ТуркЦИК допускает в этом вопросе большую ошибку, и ошибка эта не случайна,
- Перегибаете! - громко крикнул Бирюшов.
- Нисколько!
- Сомнения подобного рода не приведут вас ни к чему хорошему!
- Я говорю не на базаре, а среди партийных товарищей. А свое мнение я уже сообщил в Турккомиссию.
Бирюшов сел за стол, уперся подбородком в ладони. Член ревкома Янсон спросил:
- Так в чем же ошибка ТуркЦИКа?
- В том, что желая подправить бровь, он выбивает глаз.
- Образно, но непонятно.
- Желая воспользоваться авторитетом Махтумкули-хана, мы только увеличиваем его престиж в глазах населения. Но действительный авторитет есть только у Красной Армии. Она его завоевала кровью. А мы по собственной доброй воле снова нацепляем на плечи Махтумкули царские погоны. Так сказать, украшаем кобеля жемчугами.
- Поразительная новость! - Янсон расхохотался. - Вы думаете - ТуркЦИК этого не понимает?
- А вы-то знаете, кто такой Махтумкули и какой у него авторитет?
- Конечно, знаю. Он сын Нурберды-хана.
- А еще что?
Все замолчали.
- Махтумкули-хан - маленький помещик с артезианскими колодцами между Кель-Ата и Бахарденом. Кроме десятка батраков, работающих на этих кяризах, о нем как следует никто не знает. Когда-то он был грозой Теджена, но об этом давно позабыли. А сейчас, - неужели вы не видите, - что сейчас жалобщики идут не в Совет, а к Махтумкули-хану? В народе говорят, что он вот-вот станет ханом над всеми туркменами. Еще год и сбросить Махтумкули-хана будет не легче, чем прогнать белых!
Наконец, в спор вмешался и Паскуцкий:
- Да, вопрос назрел. Видимо, придется…
Бирюшов явно растерялся.
- Что же мы скажем ТуркЦИКу? - спросил он,
Николай Антонович ответил:
- Надо иметь в виду, что Махтумкули-хан еще в декабре 1917 года выступил в поддержку Советской власти, а это сыграло большую политическую роль в силу авторитета Махтумкули-хана среди населения. В годы гражданской войны он выступал против Ораз-сердара и Овезбаева, призывавших к "священной войне" против большевиков. Про это нельзя забывать. Другое дело, может быть, пришла пора отказаться от услуг Махтумкули-хана.
- Время покажет, кто был прав, - упрямо повторил Атабаев.
Желая покончить со спором, Бирюшов спросил:
- Что же, по-вашему, делать с Махтумкули-ханом?
- Самое лучшее - завтра же выслать отсюда, - "быстро сказал Атабаев, - или арестовать!
- Арестовать?!
На этот раз Николай Антонович не согласился с Атабаевым.
- До сих пор вы говорили верно, но это… ни в какие ворота! Это не послужит нам на пользу.
- Если завтра мы выведем Махтумкули-хана на площадь и расстреляем, никому не будет до этого дела. Волнений не произойдет.
Паскуцкий даже всплеснул руками.
- Ну что с вами делать, Константин Сергеевич! Неистовый вы человек! Вам мало, что наши враги клевещут на нас, возводят всяческие небылицы? Вы хотите укрепить их позиции? Чтоб они говорили, что большевики с почетом приняли Махтумкули-хана, а назавтра его расстреляли. Один аллах знает, какие зверства они совершат завтра!.. Прекрасная агитация за новый строй!
Атабаев, который до сих пор держался очень напористо и хладнокровно, сейчас смутился.
- Это верно… - задумчиво сказал он. - У меня плохой характер. Иногда гнев опережает разум.
- Если верно, то мы поручим вам же вежливо выпроводить Махтумкули-хана домой.
- Вежливо? - удивился Кайгысыз. - Вы хотите волку поручить овцу?
- Волк нам скажет: пусть баранина перестанет быть вкусной и я перестану ее есть! - пошутил Паскуцкий.
Все засмеялись вместе с ним, и в зале, наполненном махорочным дымом, как-то легче стало дышать.
- А Овезбаев? - спросил Паскуцкий Атабаева. - "Где он нынче?
- Одну минутку! - сказал Атабаев и вышел,
См быстро вернулся вместе с невысоким хмурым человеком.
- Сейидмурад Овезбаев - штабс-капитан царской армии, у белых командовал Ахал-текинским кавалерийским полком, - представил вошедшего Атабаев.
Члены ревкома с интересом смотрели на офицера, Паскуцкий на фронте много разговоров слышал о нем. Кто-то даже послал к нему конного с приглашением, как только Асхабад был освобожден от белых, но Овезбаев тогда не явился. Угрюмый, с красноватыми утомленными веками, с сильной проседью, он казался сейчас придавленным, несмотря на бравую военную выправку. Однако держался независимо, с большим достоинством.
Поймав вопросительный взгляд Бирюшова, Атабаев заговорил:
- Я еще раз послал человека за Сейидмурадом, чтобы он сам сказал нам, хочет ли работать… Пусть хоть в крайнем случае придет, покажется нам.
Паскуцкий с интересом смотрел на Атабаева. Какая интуиция! Вряд ли Овезбаев стоит ближе к Советской власти, чем Махтумкули, но он человек другого поколения, другой культуры. Сейчас он полезен. Похвально, что Кайгысыз это понял или учуял.
- Я знаю, что Овезбаев был не только против интервенции, но и имел крупный конфликт из-за "инглизов" со своим начальником Ораз-сердаром, - сказал Паскуцкий. И меня очень радует, что сегодня он появился у нас.
Овезбаев слушал его, опустив голову. Ему хотелось сказать, что не следует хвалить туркмена в глаза - может зазнаться. Но он постеснялся шутить с незнакомым.
Атабаев знал штабс-капитана не понаслышке, как Паскуцкий, ему несколько раз приходилось встречаться с ним, и теперь он доволен, что может привлечь к советской работе этого человека. Вот это уже - не тедженский уездный начальник! Овезбаев хорошо знал быт и устои своего народа, в то же время был европейски образованным человеком. Конечно, коммуниста из него не сделаешь. Но человек он неплохой - и народ вспоминал о нем добром…
Бирюшов считал дело конченным и задал только один вопрос офицеру:
- Облревком, а точнее - туркменский народ нуждается в вашей помощи. Где бы вы хотели работать?
- Простите, господа, но если бы я искал работу, яг появился бы у вас раньше, - уклончиво ответил Овезбаев. - Я гощу сейчас у Кайгысыза…
- Я верю, что ваша совесть не позволит вам отказываться от работы, когда весь народ нуждается в вашей помощи, - заговорил Паскуцкий. - Не уклоняйтесь, говорите прямо: какая работа вам по душе?
- Я человек военный, Николай Антонович.
- Тем более. Вы не первый офицер, который будет помогать Советской власти.
- Боюсь, что в голове у меня сейчас полная путаница, хотя знаю, что для туркмен, которые угнетались веками, спасение только в Советской власти.
- Вот это и главное! - живо подхватил Атабаев.
- А потом, как бы у меня и с вами не получилось, как с Тигом Джонсом, - рассмеялся Овезбаев.
- Вы что же, сравниваете Советскую власть с интервентами? - хмуро спросил Бирюшов.
- Нет! Ни во сне, ни наяву такая мысль не пришла бы мне в голову. Каким бы ни был я путаником, кто бы я ни был, - я понимаю, что туркменам один путь - с большевиками.
- Ну, если так…
- Думаю, что не сумею привыкнуть к новому режиму.
- Как знать…
Снова вмешался Атабаев:
- Если ты не знаешь, Сейидмурад, - я знаю! Пока что, товарищи, надо поручить Овезбаеву самый ответственный участок: областной наробраз.
И тут же, вместе с Овезбаевым, члены ревкома заговорили об этом коренном вопросе. Они говорили о том, что на тысячу туркмен в ауле приходится один грамотный, о том, что надо торопиться открывать школы повсюду. Но нет ни учебников, ни учителей. Дети занимаются в черных кибитках или землянках, их учат муллы, ишаны - и едва ли научат даже читать и писать.
- Что ж, и ишанов начнем переучивать, - сказал Атабаев. - Откроем в городах учительские курсы, позовем всех, кто с нами захочет работать…
Мечта слепого- иметь два глаза
Тедженский наробраз! Тедженский наробраз! Вас вызывает Асхабад, у телефона Атабаев… Говорите…
Мурад Агалиев прислушался. Монотонную перекличку бессонных телефонисток сменил знакомый, только сильно искаженный шорохом и писком проводов, голос старшего друга.
- Никого нет! - кричал Атабаев. - Никто не прибыл! Из Мерва все-таки прислали трех плохоньких мулл, из Нохура - одного лысого кази. Из твоего Теджена нет никого! Ты головой ответишь, Мурад! Вызовем на бюро! Имей в виду - учительские курсы сейчас не менее важны, чем взятие Красноводска!
- Понимаю! Только зачем вам наш суемудрый и, криводушный мулла из Теджена? - надрывался в ответ Агалиев.
- Потому что школы нужны! Нет школ! Кто будет учить?
- Муллы не хотят ехать на курсы! Силой заставлю, что ли?
Асхабад молчал ровно секунду, и хриплый голос внятно отозвался:
- Веди ишака к грузу. А если не пойдет - сам неси груз к ишаку.
- Тоже мне студенты! - кричал молодой заведующий Тедженским уездным наробразом. - Они по корану хотят учить, что с них толку!
И снова ровно секунду взял себе на раздумье Асхабад.
- Пословица говорит: вода утечет - камень останется.
Так в ночном телефонном разговоре, в октябре 1919 года, на далекой окраине Советской страны туркменские слова мешались с русскими, старые пословицы с советскими новообразованиями, вроде "ликбез" и "шкрабы". Атабаев очень волновался - видно, не было сейчас ничего для него важнее, как открывать школы в освобожденных туркменских аулах, делать туркмен грамотными,
- У нас в аулах есть даже коммунисты неграмотные! - кричал он в ту ночь. - Грамота, грамота нужна народу! - Он задыхался и кашлял в трубку. - Зайца на арбе не поймаешь!
Агалиев молча слушал, узнавая прежнего Атабаева, - того, кто митинговал в продовольственных комитетах Туркестана, кто потом вел красноармейцев в атаку. Он еще послушал и тихо повесил трубку.
- Замётано… - сказал он самому себе по-русски. - Где начальник милиции? А ну-ка, если их… по команде "Смирно".
Продолжение этого разговора состоялось уже в Асхабаде, когда спустя две недели заместитель председателя облисполкома внезапно явился в бывший офицерский клуб. Атабаев даже не успел позвать с собой Овезбаева, в портфеле - несколько жалоб. Присланные Агалиевым почтенные муллы были возмущены тем, что их направляют на ниву просвещения чуть ли не под конвоем милиции.
Клуб когда-то был поставлен на широкую ногу: стены обиты штофом, библиотека, биллиардная, тенистый сад с фонтанами. Сейчас все находилось в запустении и, войдя в дом, Атабаев застал странную картину: два старца спали на зеленом сукне биллиарда, подложив под голову порыжевшие тельпеки. На том же столе еще трое, согнувшись в молитвенных позах, творили намаз. Другие курсанты умывались у открытых окон, сливая воду из чайников прямо на улицу. Были и такие, что просто валялись на затертом паркетном полу, читали, подсунуз под локоть подушки.
Заведующий курсами Ибрагим Гусейнов, знакомый Атабаеву еще по Ташкентской семинарии, смутился, увидев на пороге большого по новым временам начальника.
- Мне стыдно, Кайгысыз Сердарович! Ну, что поделаешь с этим охвостьем феодализма? Видите - творят намаз.
- Что за беда? Пусть творят, - небрежно ответил Атабаев.
- По-вашему, можно? - глаза Гусейна даже округлились от удивления.
- Изменить сознание людей, дорогой Ибрагим, немножко потруднее, чем выплеснуть из чайника старую заварку и засыпать новую. Вы согласны со мной?.. Нужны годы, нужна работа. Постарайтесь их воспитывать так, чтобы те, кто сегодня творит намаз, завтра посмеялись над собой.
- Какой из меня воспитатель.
- Однако сегодня под началом у вас вся завтрашняя туркменская школа.
- Это точно, только…
- Что же неточно?
- Они боятся есть в нашей столовой.
- Почему?
- Боятся, не свинину ли им варят…
Кайгысыз улыбнулся.
- О свинине и толковать нечего! Но даже говядину изгоните с кухни! Показывайте им перед обедов бараньи головы и ножки… На каждый день назначайте дежурного по кухне из их среды… И чтоб больше никто не спал на полу!
- Да откуда же взять кровати?!
- Об этом я позабочусь. Разве это курсы? Какая-то ночлежка! И как вы, человек, окончивший учительскую семинарию, можете такое терпеть?
Гусейнов развел руками.
- Революция, Кайгысыз Сердарович…
- Вот это верно! - снова улыбнувшись, Атабаев похлопал его по плечу.
Он прошел по комнатам. Бородатые и уже немолодые люди, одетые в длинные, до колен белые рубахи, белые штаны и пестрые халаты, бродили по дому, чувствуя себя очень неловко на положении учеников. Тут, в одной из комнат, и догнал Атабаева Мурад Агалиев, вызванный им из Теджена.
- Как тебе удалось мобилизовать всех тедженских грамотеев? - прищурясь, спросил Атабаев.
- Твоими методами.
Кайгысыз смутился, пробормотал:
- Вот уж никогда не задумывался над своими методами.
- Партизанщина, - тихо пояснил Мурад.
- Дошло про выборы арчинов в Комгуре? - также тихо спросил Атабаев.
- Про это не слышал, но люди в аулах знают твои привычки.
- И обижаются?
- Не очень. Верят в твою справедливость. Даже иной раз грозятся: работай на совесть, а то Атабаеву скажем…
Кайгысыз задумался, потом, полуобняв Мурада, спросил:
- Как по-твоему, часто я ошибаюсь?