- Я изложил все наиболее существенные факты… и надеюсь, что страна поймет, что стоит на кону, осознает размах нависшей над Западной Европой опасности, которую я попытался описать уважаемому собранию, и мы получим поддержку не только палаты общин, но с нами будет целеустремленность, решимость, мужество и стойкость всей страны.
Он сел, и со всех сторон раздались аплодисменты. Никакого голосования не было, и Грей даже ничего не предлагал, но по реакции было видно, что члены парламента готовы начать войну.
Лидер оппозиции Эндрю Бонар Лоу поднялся и заявил, что правительство может рассчитывать на поддержку консерваторов. Мод не удивилась: они всегда были более склонны к войне, чем либералы. Но ее потрясло - как и всех остальных, - когда то же самое сказал лидер ирландских националистов. Мод показалось, что все вдруг сошли с ума.
Только лидер партии лейбористов выразил несогласие.
- Я думаю, что Грей ошибается, - сказал о Грее Рамсей Макдональд. - И думаю, что правительство, которое он представляет и от лица которого говорит, совершает большую ошибку. История нас рассудит, и решение ее суда будет не в их пользу.
Но его не слушали. Члены парламента начали расходиться. Галерея тоже быстро пустела. Фиц поднялся, и другие члены его партии последовали его примеру. Мод тоже двинулась к выходу. Внизу продолжал свою речь Макдональд:
- Если бы сюда пришел достойный человек и сказал, что наша страна в опасности, для меня не имело бы значения ни к какой партии он взывает, ни к какому классу, - мы бы его поддержали. Но что толку говорить о помощи Бельгии, если фактически это означает участие во всеобщей европейской войне?..
Дальше Мод уже не слышала.
Это был худший день в ее жизни. Ее страна ввязывается в ненужную войну; ее брату и человеку, которого она любит, придется рисковать жизнью; а ей придется расстаться с любимым, может быть, навсегда. Больше было не на что надеяться, и ее душой овладело отчаяние.
Они спускались по лестнице, Фиц - впереди.
- Это было очень, очень интересно, дорогой мой Фиц, - вежливо говорила тетя Гермия, как если бы ее пригласили на художественную выставку и она обнаружила там истинные шедевры.
Вальтер схватил Мод за руку, удерживая, и она пропустила вперед несколько человек. Теперь Фиц не мог их слышать. Но сама она к услышанному оказалась не готова.
- Давай поженимся, - тихо сказал Вальтер.
Сердце забилось быстро-быстро.
- Что?! - шепотом ахнула она. - Как?!
- Давай завтра поженимся, пожалуйста!
- Но это же невозможно…
- Я получил разрешение. - Он похлопал по нагрудному карману. - В пятницу я был в муниципалитете Челси… Кризис кончился. Завтра-послезавтра наши с тобой страны будут в состоянии войны. Мне придется уехать. И я хочу, чтобы прежде мы стали мужем и женой.
- Но… - сказала Мод и замолчала. Почему она пытается возражать? Он прав. Что будет дальше - неизвестно, и сейчас это не важно. Она хочет быть его женой, и не представляет себе, что может ее заставить передумать.
Лестница кончилась, и они оказались в центральном вестибюле, полном народа, взволнованно обсуждающего произошедшее. Мод хотелось задать Вальтеру еще несколько вопросов, но Фиц галантно настоял на том, чтобы проводить их с тетей Гермией до машины. На Парламентской площади Фиц усадил их в автомобиль. Машина мягко тронулась, а Фиц с Вальтером остались стоять на краю тротуара.
VII
Единственное, в чем была уверена Мод, - это что она хочет быть женой Вальтера. У нее в голове кружился вихрь вопросов и предположений, и она никак не могла решить, согласиться ей на предложение Вальтера - или все-таки подождать? И если она согласится, кому можно об этом сказать? Куда они отправятся после церемонии? Будут ли жить вместе? И если да, то где?
В тот вечер перед обедом служанка принесла ей на серебряном подносе конверт. В конверте был всего один листок плотной кремовой бумаги, на нем синими чернилами было написано ровным, без наклона, почерком Вальтера:
Шесть часов вечера.
Любимая!
Завтра в половине четвертого я буду ждать тебя в автомобиле через дорогу от дома Фица. Со мной будут два свидетеля. Регистрация назначена на четыре часа. Я заказал номер в гостинице "Хайд" и уже вселился, так что мы поднимемся в номер сразу, не задерживаясь. В гостинице мы зарегистрированы как мистер и миссис Вулридж. Надень вуаль.
Мод, я люблю тебя!
Твой жених,
В.
Дрожащей рукой она положила листок на полированный туалетный столик красного дерева. Дыхание стало частым от волнения. Она смотрела на цветастые обои и пыталась рассуждать трезво.
Он хорошо рассчитал время: в этот час у Мод, возможно, получится выскользнуть из дома незаметно. Тетя Гермия после ланча обычно дремлет, а Фиц должен быть в палате лордов.
Фиц ни в коем случае не должен узнать об этом заранее, иначе он попытается всему помешать. Он может запереть ее в комнате или даже отправить в сумасшедший дом… Богатый и знатный человек вполне может без особых затруднений упечь женщину в лечебницу, если она - член его семьи. Все, что ему надо сделать, - это найти двух врачей, которые согласятся с мнением, что только сумасшедшая может в эти дни собраться замуж за немца.
Так что она не скажет никому.
Судя по вымышленным именам и просьбе надеть вуаль, их брак должен остаться в тайне. Гостиница "Хайд" была небольшая и располагалась на улице Найтсбридж, где они вряд ли могли встретить кого-то из знакомых. Подумав о предстоящей ночи с Вальтером, она затрепетала от предвкушения.
Но что им делать утром? Брак нельзя будет скрывать вечно. Через два-три дня Вальтер уедет из Англии. Ехать с ним? Она боялась испортить ему карьеру. Кто поверит, что он готов преданно сражаться за отечество, если он женился на англичанке? И если он будет сражаться, значит, будет далеко от дома - и тогда какой смысл ей ехать в Германию?
Несмотря на все сомнения, ее переполнял восторг ожидания.
- Миссис Вулридж, - радостно прошептала она, обняв себя за плечи.
Глава одиннадцатая
Четвертое августа 1914 года
Мод поднялась на рассвете и села за туалетный столик писать письмо. У нее в ящике всегда была именная бумага Фица, а серебряную чернильницу наполняли каждый день.
"Мой дорогой!" - написала она и задумалась.
Ее взгляд вдруг упал на собственное отражение в овальном зеркале. Волосы растрепаны, сорочка измята. По лбу меж сдвинутых бровей пролегла морщина, уголки губ опущены. Она заметила между зубами какой-то кусочек зелени, вытащила. "Если бы он увидел меня такой, - подумала она, - возможно, он передумал бы на мне жениться". И вспомнила, что если согласится на его план, завтра утром он увидит ее как раз такой.
"Да, я хочу выйти за тебя замуж, всем сердцем хочу! Но какой у тебя план? Где мы будем жить?"
Она полночи думала об этом. Препятствия казались непреодолимыми.
"Если ты останешься в Англии, то окажешься в лагере для военнопленных. Если мы уедем в Германию, мы все равно обречены на разлуку, потому что ты уйдешь на войну".
И от родственников, возможно, неприятностей будет не меньше, чем от властей.
"Когда мы скажем родным о нашем браке? Только не заранее, прошу тебя, потому что Фиц найдет способ этого не допустить. И даже после бракосочетания и с ним, и с твоим отцом будет трудно. Что ты об этом думаешь?
Я тебя очень люблю".
Она запечатала конверт и написала его адрес - он жил в четверти мили от них. Она позвонила в колокольчик, и через несколько минут в дверь постучала ее служанка Сандерсон. У нее было круглое лицо и широкая улыбка.
- Если господина Ульриха не окажется дома, идите в немецкое посольство на Карлтон Хаус Террас. Во что бы то ни стало принесите мне ответ. Вам все понятно?
- Да, госпожа.
- Никому из слуг не надо говорить, куда вы идете.
На юном личике Сандерсон появилось озабоченное выражение. Многие служанки помогали хозяйкам в их интригах, но у Мод раньше не было тайных увлечений, а у Сандерсон не было привычки лгать.
- А что я скажу, если господин Граут спросит меня, куда я направляюсь?
- Скажете, что я послала вас купить кое-что, не подлежащее обсуждению.
Тогда ему будет неловко продолжать расспросы, подумала Мод.
- Хорошо, госпожа.
Сандерсон ушла, а Мод стала одеваться. Она опасалась, что ей не удастся скрывать свое состояние от родных. Фиц мог ничего не заметить - мужчины редко обращают внимание на такие вещи, - но тетя Гермия была не настолько рассеянной.
К завтраку она спустилась, хотя есть совсем не хотелось. От одного вида еды ей стало дурно, и она решила ограничиться кофе.
Через минуту-другую появился Фиц. Он уселся за стол и развернул "Таймс". "Как я обычно себя веду? - встревожилась Мод. - Говорю о политике. Значит, и сейчас надо начать разговор".
- Было вчера вечером что-нибудь интересное? - спросила она.
- После заседания я беседовал с Уинстоном, - ответил Фиц. - Решено обратиться к правительству Германии с просьбой отказаться от ультиматума, предъявленного Бельгии.
Слово "просьба" он произнес особенно презрительно.
- Значит ли это, что мы не оставили надежд на мирное урегулирование? - спросила Мод, боясь об этом думать.
- Пора бы уже, - сказал он насмешливо. - Что бы там ни планировали немцы, вряд ли они изменят свои планы лишь потому, что их о чем-то попросили.
- Но утопающий хватается и за соломинку…
- Только для нас это не соломинка. Для нас это обычные действия, предшествующие объявлению войны.
Да, он прав, подумала она тоскливо. Все правительства будут делать вид, что не хотят воевать. Фица, казалось, совершенно не сознавал опасности, не думал, что то, что начиналось как дипломатические пикировки, может кончиться гибелью для очень многих, в том числе для него. Ей хотелось защитить его - и в то же время ее раздражала его самонадеянность.
Чтобы отвлечься, она стала листать "Манчестер гардиан". На целую полосу шло обращение "Лиги нейтральных" под заголовком: "Англичане, исполните свой долг - спасите страну от несправедливой и глупой войны!" Мод было приятно видеть, что есть еще люди, думающие так же, как она. Но она уже понимала, что победить им не суждено.
С конвертом на серебряном подносе в столовую вошла Сандерсон. Мод ошеломленно смотрела на нее, не зная, что делать. Конверт был надписан почерком Вальтера. О чем только служанка думала? Неужели непонятно, что если ее письмо нужно было доставить тайно, то и ответ тоже?
Нельзя было читать письмо при Фице. Сердце бешено стучало. Она взяла его с показной небрежностью, положила рядом с тарелкой и попросила Граута налить ей еще кофе.
Чтобы не выдать панику, снова вернулась к газете. Фиц не просматривал ее почту, но глава семьи имел право прочесть любое письмо, адресованное родственнице женского пола, живущей в его доме. И ни одна добропорядочная дама не стала бы возражать.
Нужно было как можно скорее закончить завтрак и унести письмо нераспечатанным. Она попыталась съесть кусочек жареного хлеба, но крошки застревали в горле.
Фиц поднял взгляд от "Таймс".
- Ты что же, не будешь читать письмо? - спросил он. И, к ее ужасу, добавил: - Мне показалось, это почерк фон Ульриха.
Выбора у нее не было. Она вскрыла конверт чистым столовым ножом и постаралась придать лицу непринужденное выражение.
Девять часов утра.
Дорогая моя,
Всем в посольстве приказано собирать вещи, платить по счетам и быть готовыми через несколько часов после получения распоряжения выехать из Англии.
Нам с тобой нельзя никому говорить о нашем плане. После сегодняшней ночи я вернусь в Германию, а ты останешься здесь, с братом. Все говорят, что эта война не может затянуться более, чем на несколько недель или в крайнем случае месяцев. Как только она закончится, мы, если будем живы, объявим во всеуслышание о нашем счастье и вместе начнем новую жизнь.
А на случай, если мы не выживем - прошу тебя, давай проведем эту ночь вместе как муж и жена.
Я люблю тебя.
В.
Р. S. Час назад войска Германии перешли границу Бельгии.
У Мод голова пошла кругом. Никто ничего не узнает. Начальство Вальтера будет по-прежнему доверять ему, не зная о его браке с подданной враждебной державы, и он сможет поступать по зову чести, даже служить в разведке. За Мод будут по-прежнему ухаживать мужчины, думая, что ее сердце свободно, но с этим-то она справится. Они будут разлучены до конца войны, которая продлится самое большее - несколько месяцев.
- Ну, что он пишет? - прервал ее раздумья Фиц.
Мод растерялась. Ничего этого Фицу говорить нельзя. Что же ответить? Она вновь взглянула на листок плотной кремовой бумаги, исписанный прямым почерком, и ее взгляд упал на постскриптум.
- Он пишет, что в восемь утра Германия вторглась на территорию Бельгии.
Фиц опустил вилку.
- Началось, - с волнением сказал он.
- Бедная маленькая Бельгия! - вздохнула тетя Гермия. - Эти немцы, должно быть, такие мужланы… - тут она смутилась и прибавила: - Ну, не считая господина фон Ульриха, конечно. Он просто чудесный человек.
- Вот и ответ на вежливую просьбу нашего парламента, - усмехнулся Фиц.
- Сумасшествие какое-то, - сказала Мод с тоской. - Эта война никому не нужна, но в ней погибнут тысячи людей!
- А мне казалось, ты должна быть за воину, - полувопросительно сказал Фиц. - В конце концов, мы же будем защищать Францию - единственную, кроме нас, истинно демократическую страну в Европе. А нашими врагами станут Германия и Австрия, парламенты которых практически не имеют власти.
- А еще нашим союзником будет Россия, - с горечью ответила Мод, - так что мы будем сражаться за самую жестокую и отсталую монархию в Европе.
- Да, я с тобой согласен.
- В германском посольстве пакуют вещи, - сказала она. - Так что мы можем уже не увидеть Вальтера.
И небрежно положила письмо.
- Можно взглянуть? - спросил вдруг Фиц.
Мод замерла.
- Ну же? - повторил Фиц, протягивая руку.
- Конечно, - сказала она после секундного замешательства, взяла письмо - и в последний миг вдруг задела свою чашку. Чашка перевернулась, и кофе выплеснулся на письмо.
- Какая досада! - воскликнула она, с облегчением наблюдая, как бледнеют и исчезают синие чернила. Разобрать слова было уже невозможно.
Подошел Граут и начал убирать. Помогая ему, Мод подняла письмо и сложила пополам, - если раньше какое-нибудь слово и уцелело, то теперь все письмо промокло основательно.
- Извини, Фиц, что так вышло, - сказала она, - но я очень близко к тексту пересказала тебе все, что там было.
- Да ничего, - сказал он и вновь принялся за газету.
И Мод опустила руки на колени, чтобы никто не заметил, как они дрожат.
II
Но это было только начало.
Мод еще следовало как-то выбраться одной из дома. Как все женщины высшего общества, она не могла нигде показаться без сопровождения. Мужчины делали вид, что таким образом стремились защитить своих женщин, на самом деле это был способ их контролировать. И конечно, ничего не изменится, пока женщины не получат право голоса.
Полжизни Мод приходилось искать способы обойти это правило. Придется ей выскользнуть из дома так, чтобы ее не заметили. А это непросто. Кроме четырех членов семьи, в доме всегда находилось как минимум двенадцать человек прислуги.
И потом, ее не будет дома всю ночь! Нужно сделать так, чтобы никто об этом не узнал…
Хорошенько все обдумав, она перешла к осуществлению плана.
- У меня разболелась голова, - сказала она в конце ланча. - Би, ты меня простишь, если я не буду сегодня обедать?
- Ну конечно! - сказала Би. - Я могу для тебя что-нибудь сделать? Может, послать за доктором Уоллесом?
- Нет, спасибо, ничего страшного, просто легкое недомогание. - Словами "легкое недомогание" было принято обозначать критические дни.
Мод поднялась в свою комнату и звонком вызвала служанку.
- Сандерсон, я ложусь в постель, - начала она, - и наверняка сегодня уже не встану. Скажите остальным слугам, чтобы не беспокоили меня ни при каких обстоятельствах. Может, я и позвоню, чтобы мне принесли обед, но вряд ли. Мне кажется, я буду спать до завтрашнего утра.
- Госпожа, вы заболели? - забеспокоилась Сандерсон. Некоторые дамы то и дело проводили весь день в постели, но с Мод это случалось редко.
- Обычное женское недомогание, просто сегодня еще и слабость…
Мод показалось, что Сандерсон ей не поверила. Сегодня уже произошло то, чего прежде никогда не случалось, - ее посылали с секретным письмом, и Сандерсон понимала, что творится что-то необычное. Но расспрашивать хозяйку не полагалось, и Сандерсон оставалось лишь гадать.
- И утром меня не будите, - добавила Мод. Она не представляла, когда вернется и как незамеченной проскользнет в дом.
Сандерсон ушла. Было двадцать минут четвертого. Мод быстро разделась и открыла шкаф.
Она не привыкла сама доставать одежду, обычно этим занималась Сандерс. У нее было черное прогулочное платье и подходящая к нему шляпка с вуалью, но не надевать же черное на собственную свадьбу!
Она посмотрела на часы над камином: двадцать минут четвертого. Следовало поторопиться.
Она выбрала стильным французский ансамбль: облегающую кружевную блузу с высоким воротником, а поверх нее - светло-голубое платье, очень светлое, почти белое. По последней вызывающей моде оно было на дюйм, а то и на два выше щиколоток. К нему она подобрала синюю широкополую соломенную шляпку с синей вуалью и ярко-голубой зонтик с белой окантовкой. У нее была и подходящая голубая бархатная сумочка. В нее Мод положила расческу и маленький флакончик духов.
Часы пробили половину четвертого. Вальтер уже должен ее ждать. Она почувствовала, как сильно забилось сердце. Она опустила вуаль и осмотрела себя в большое зеркало. Одежда, не совсем подходящая для свадьбы, но смотрится вполне респектабельно.
Мод вынула ключ из замка и постояла у двери, прислушиваясь. Главное - чтобы не пришлось сейчас отвечать на вопросы. Если она встретит лакея или мальчика-слугу - ничего страшного, им нет до нее дела, но вот горничные - те уже должны были знать, что она плохо себя чувствует; если она встретится с кем-то из родных, ее обман тоже немедленно раскроется. И сейчас ее пугало не то, что ей будет стыдно за ложь, а то, что ее попытаются остановить.
Она уже собралась открыть дверь, как вдруг услышала тяжелые шаги и почувствовала запах табачного дыма. Должно быть, это Фиц, по обыкновению, докуривает после ланча сигару и направляется в палату лордов или в Уайтс-клуб. Она с нетерпением ждала.
Когда шаги стихли, подождала еще немного и выглянула за дверь. Широкий коридор был пуст. Она вышла из комнаты, заперла дверь и положила ключ в бархатную сумочку. Теперь если кто-нибудь попробует войти, то просто решит, что она спит.