Примерно через милю, ко всеобщему изумлению, дорога шла через целую деревню таких домов, и все они были брошены. Григорий начал догадываться, что они перешли границу и здесь, в Германии, в этих роскошных домах живут немецкие крестьяне, а теперь они сбежали, с семьями и скарбом, чтобы спастись от наступающей русской армии. Но где же лачуги бедняков? И что они делают с навозом коров и свиней? И почему нигде не видно ветхих деревянных коровников с залатанными стенами и дырами в крыше?
Солдаты ликовали.
- Они от нас разбегаются! - сказал один деревенский. - Боятся нас, русских! Мы возьмем Германию без единого выстрела!
Григорий знал из разговоров в кружке Константина, что Германия планировала сначала одержать победу во Франции, а потом уже заниматься Россией. Немцы не сдались, они просто выбирали для войны подходящее время. Но хоть бы и так, а все же было странно, что они отдали эти цветущие земли без боя.
- Ваше благородие, а как называется эта местность? - спросил он Томчака.
- Восточная Пруссия.
- Это что, самые богатые земли Германии?
- Не думаю, - сказал подпоручик. - Дворцов-то не видать.
- А в таких домах, значит, живут обычные крестьяне? Настолько они богаты?
- Должно быть, так.
Судя по всему, Томчак, выглядевший так, словно попал сюда со школьной скамьи, знал ненамного больше Григория.
Григорий шел дальше, но настроение у него было угнетенное. Он считал себя просвещенным человеком, но даже не представлял себе, что немцы живут так хорошо.
Исаак озвучил его сомнения.
- У нас уже проблемы со снабжением, хотя еще не прозвучало ни одного выстрела, - сказал он тихо. - Как же нам воевать против людей, у которых свиньи живут в каменных домах?!
IV
Вальтера радовало развитие событий в Европе. Все указывало на то, что война будет короткой и Германия быстро одержит победу. Уже к Рождеству они с Мод, возможно, будут вместе.
Если, конечно, он не погибнет. Но если это и случится, он умрет счастливым.
При воспоминании о ночи, что они провели вместе, его сердце радостно затрепетало. Они не тратили драгоценные секунды на сон. Они занимались любовью трижды. После первой неудачи, приведшей их в отчаяние, только полней потом было их счастье. Отдыхая, они лежали бок о бок, разговаривая и лаская друг друга. Никогда еще Вальтер ни с кем так не говорил. Он мог сказать Мод все, в чем мог признаться самому себе. Никогда и ни к кому еще он не испытывал такого доверия.
На рассвете они съели все конфеты из коробки и все фрукты, что были в вазе. Потом пришла пора расставаться: Мод следовало прошмыгнуть обратно в дом Фица, делая вид, если встретит слуг, что выходила на утреннюю прогулку; Вальтеру - в свою маленькую квартирку, переодеваться, паковать вещи и оставлять слуге распоряжения, как перевозить его багаж домой, в Берлин.
В кэбе, весь короткий путь от Найтсбриджа до Мэйфэра, они крепко держались за руки и почти не говорили. Вальтер остановил извозчика за углом дома Фица. Мод еще раз поцеловала его, в отчаянном порыве страсти найдя языком его язык, и вышла, не зная, встретятся ли они когда-нибудь снова.
Война началась удачно. Стремительно шло наступление в Бельгии. На юге французы, скорее по велению сердца, чем используя какую-то продуманную стратегию, вторглись в Лотарингию, но сразу попали под огонь немецкой артиллерии и были успешно отброшены.
Япония встала на сторону Англии и Франции, что дало возможность перебросить русские войска с Дальнего Востока для участия в войне в Европе. Американцы же подтвердили нейтралитет, - к большому облегчению Вальтера. Как тесен стал мир, подумал он, от Японии на востоке до Америки на западе. В эту войну так или иначе были вовлечены все крупнейшие страны.
По данным немецкой разведки, французы прямо-таки засыпали Санкт-Петербург телеграммами, умоляя царя о немедленном наступлении, в надежде рассредоточить силы немцев. И русские стали действовать быстрее, чем кто бы то ни было мог себе представить. Их Первая армия поразила мир, перейдя границу Германии уже через двенадцать дней после того, как началась мобилизация. Между тем, Вторая армия ушла южнее, перешла границу за железнодорожным узлом Остроленкой, и должна была сомкнуться с Первой, образовав гигантские клещи, возле Танненберга. Обе армии шли, практически не встречая сопротивления.
Но нехарактерное для Германии оцепенение, в результате которого все это стало возможным, кончилось. Командующего округом генерала Притвица по прозвищу Толстяк командование благоразумно уволило, назначив вместо него двоих - один из них был Пауль фон Гинденбург, возвращенный из отставки, а второй - Эрих Людендорф, из тех немногих, кто занимал высокие военные посты, не имея перед фамилией приставки "фон". В сорок девять Людендорф был уже генералом, из самых молодых. Вальтер восхищался тем, что тот смог достичь таких высот исключительно благодаря своим талантам, и был счастлив служить связным его разведки.
В воскресенье 23 августа, на пути из Бельгии в Пруссию, они сделали короткую остановку в Берлине, где Вальтер на несколько минут смог увидеться на платформе с матерью. Ее острый носик покраснел - продуло на летнем сквозняке, сказала она.
- Ты цел! - воскликнула мать, крепко обнимая его и тряся за плечи от избытка чувств.
- Да, мама, цел и невредим.
- Я ужасно волнуюсь за Цумвальд, - сказала она. - Русские так близко!
Цумвальд - их поместье - располагалось на востоке страны.
- Я уверен, все будет в порядке.
Но успокоить ее было не так-то просто.
- Я поговорила с супругой кайзера, - сказала она. - И еще несколько дам последовали моему примеру.
- Тебе не следовало беспокоить монаршье семейство, - с упреком сказал Вальтер, - у них и без того много забот!
- Но мы не можем оставить наши поместья на произвол русской армии! - фыркнула она.
Вальтер ее понимал. Кровь закипала, когда он представлял себе, как через ухоженные пастбища и фруктовые сады фон Ульрихов течет толпа русских крестьян и их надсмотрщиков с кнутами в руках. А что будет с трудолюбивыми немецкими крестьянами, их крепкими выносливыми женами, чистенькими детишками, откормленными животными? Они заслуживали того, чтобы их защитили. Разве не для того и началась война? А когда-нибудь он собирался привезти в Цумвальд Мод, показать ей родовое поместье…
- Мама, Людендорф остановит наступление русских, - сказал Вальтер. Хотел бы он надеяться, что так и будет.
Не успела она ответить, как раздался свисток, и Вальтер, поцеловав ее, запрыгнул в вагон.
Он чувствовал груз личной ответственности за перемещения на Восточном фронте. Вальтер входил в группу аналитиков разведки, которые предсказали, что Россия не сможет начать венные действия так скоро после объявления мобилизации. И каждый раз, вспоминая об этом, сгорал от стыда. Но он подозревал, что они не так уж сильно ошиблись, просто русские посылали на фронт войска без должной подготовки и плохо обеспеченные.
Когда в то же воскресенье в свите Людендорфа он прибыл в Восточную Пруссию, это подозрение подтвердилось: Первая армия русских остановилась. Они продвинулись вглубь германской территории лишь на несколько миль, и логика войны подсказывала, что нужно стремиться прорваться как можно дальше. Чего же они ждали? Скорее всего, у них кончались запасы, догадался Вальтер.
Но южная армия продолжала двигаться вперед, и главной задачей Людендорфа было остановить ее.
На следующее утро, в понедельник двадцать четвертого августа, Вальтер принес Людендорфу бесценное донесение. Немецкая разведка перехватила две телеграммы русских.
Первая, отправленная в пять тридцать утра генералу Ренненкампфу, содержала приказ Первой русской армии двигаться дальше. И Ренненкампф наконец двинулся дальше, только вместо того чтобы повернуть на юг и сомкнуть тиски, встретившись со Второй армией, он необъяснимо устремился на запад, маршрутом, на котором ему не угрожали никакие немецкие части.
Второе сообщение было отправлено через полчаса генералом Самсоновым, командующим Второй русской армией. Он приказал 13-му и 15-му корпусам преследовать немецкий 20-й корпус, который, как ему показалось, отступал.
- Это невероятно! - сказал Людендорф. - Как к нам попали эти телеграммы? - В его взгляде мелькнуло подозрение. Вальтер чувствовал, что Людендорф ему не очень доверяет из-за того, что он из старой военной аристократии. - У нас что, есть их шифр? - спросил Людендорф.
- Они не пользуются шифром, - ответил Вальтер.
- Не шифруют телеграммы? Но почему?
- Русские солдаты не обучены работе с шифрами, - объяснил Вальтер. - Еще до войны наша разведка сообщала, что у них едва хватает людей, способных пользоваться радиопередатчиком.
- Тогда почему они не пользуются полевыми телефонами? Сообщение, переданное по телефону, перехватить нельзя.
- Я думаю, что у них мог кончиться телефонный кабель.
У Людендорфа были опущенные вниз уголки рта и выступающий вперед подбородок, и казалось, что он постоянно сердито хмурится.
- Как вы думаете, это не фальшивка?
Вальтер покачал головой.
- Это невозможно, сэр. Русские едва в состоянии обеспечивать нормальную связь. А дезинформировать противника фальшивыми сигналами - для них все равно что на Луну слетать.
Людендорф склонил лысую голову над картой, лежавшей на столе. Он работал неутомимо, но его часто мучили ужасные сомнения, и Вальтер догадывался, что генерала гложет страх поражения.
- Здесь, - сказал Людендорф, указывая пальцем на карту, - Тринадцатый и Пятнадцатый корпуса Самсонова, они формируют центр русской линии фронта. Если они двинутся вперед…
Вальтер немедленно понял, о чем думает Людендорф: русских можно заманить в западню, окружив с трех сторон.
- Справа у нас - Франсуа со своим Первым корпусом, по центру - Шольц и Двадцатый корпус, отошедший назад, но не обратившийся в бегство, что бы ни думали русские. И слева, в пятидесяти километрах к северу - Макензен с Семнадцатым корпусом. Макензен следит за северной армией русских, но если они двинулись в неверном направлении, думаю, в настоящее время их можно не принимать в расчет и переместить Макензена на юг.
- Классический маневр… - сказал Вальтер. План был прост, но пока Людендорф не показал возможность этого действия, ему самому это и в голову не приходило. Вот потому Людендорф и генерал, подумал он с восхищением.
- Но это станет возможным только если Ренненкампф с Первой армией русских будут продолжать двигаться в неверном направлении.
- Господин генерал, вы же видели перехваченные телеграммы. Распоряжения отданы.
- Что ж, понадеемся, что Ренненкампф не передумает.
V
У батальона Григория не было еды, зато прибыла целая телега лопат, и они принялись рыть окопы. Работали по очереди, сменяясь каждые полчаса, и закончили довольно скоро. Вышло не очень-то справно, но укрыться можно.
Несколькими часами раньше Григорий с Исааком и несколько их приятелей наткнулись на оставленные немецкие позиции, и Григорий заметил, что их окопы через равные интервалы делают зигзаг, так, чтобы просматривался ближний окоп. Подпоручик Томчак объяснил, что такой зигзаг называется траверс, но для чего он нужен, не знал, и не стал приказывать своим солдатам копать так же. Однако Григорий был уверен, что какой-то смысл в таких зигзагах есть.
Григорий еще не успел опробовать свою винтовку. Он уже слышал пальбу - винтовочные выстрелы, и пулеметные очереди, и залпы артиллерии. На территорию Германии они уже зашли довольно далеко, но до сих пор он ни в кого не стрелял, и никто не стрелял в него. Везде, куда приходил Тринадцатый корпус, они обнаруживали признаки того, что немцы только что ушли.
Это было нелогично. Он начинал ощущать, что все на этой войне происходило как-то неправильно. Никто толком не знал, где они находятся, где находится противник. Двое из взвода Григория уже пали, но не от руки врага: у одного случайно выстрелила винтовка, его ранило в бедро, и он невероятно быстро умер от потери крови; другого сбила понесшая лошадь, и он скончался не приходя в сознание.
Уже много дней они не ели горячей пищи. Неприкосновенный запас закончился, сухой паек тоже. Со вчерашнего утра во рту не было ни крошки. Вырыв окопы, они легли спать голодными. Счастье, что лето, - хотя бы не холодно.
Стрельба началась на рассвете.
Сначала Григорий слышал выстрелы слева, не очень близко, и видел облака дыма от взрывов шрапнели и фонтаны разлетающейся земли там, где падали снаряды. Он понимал, что пора бы испугаться - но страшно не было. Он хотел есть, пить, все тело болело, ему все осточертело - а вот страшно не было. Интересно, подумал он, немцы тоже так воюют?
Справа, в нескольких километрах к северу, тоже загрохотали выстрелы, а у них пока было тихо. "Как среди бури", - сказал Давид - еврей, продававший по деревням ведра.
Довольно скоро они получили приказ двигаться дальше, устало выбрались из окопов и пошли вперед.
- Я думаю, мы должны быть довольны, - сказал Григорий.
- Чем это? - спросил Исаак.
- Лучше идти, чем сражаться. Натерли мозоли, но хоть живы.
Во второй половине дня они оказались возле города, который подпоручик Томчак назвал Алленштайн. На окраине они построились и в походном порядке вошли в город.
В Алленштайне оказалось полно хорошо одетых немецких горожан, шедших по своим делам, как в любой другой четверг: немцы отправляли письма, ходили по магазинам, гуляли с колясками. Подразделение Григория остановилось у небольшого парка, и солдаты сели в тени высоких деревьев. Томчак зашел в ближайшую парикмахерскую и вышел выбритый и подстриженный. Исаак отправился купить водки, но вернувшись, сказал, что у дверей винных магазинов стоят наши посты с приказом солдат не пускать.
Наконец появилась лошадь, запряженная в телегу с бочкой воды, и солдаты встали в очередь - наполнить фляги. Стало прохладнее: приближался вечер. Появились телеги с хлебом, купленным или реквизированным в городских пекарнях. Опустилась ночь, и они устроились на ночлег под деревьями.
На рассвете завтрака не было. Оставив в городе батальон в качестве прикрытия, Тринадцатый корпус - а с ним и Григорий - вышли из Алленштайна в юго-западном направлении, по дороге на Танненберг.
Несмотря на то что военных действий они еще не видели, Григорий заметил перемену в настроениях офицеров. Они носились туда-сюда вдоль строя, то и дело собирались испуганной кучкой. Слышны были их взволнованные голоса, штабс-капитан показывал в одну сторону, а капитан в противоположную. Григорий по-прежнему слышал на севере и юге грохот пушек, но казалось, они перемещаются все восточнее, в то время как Тринадцатый корпус уходил на запад.
- Чья это артиллерия? - спрашивал прапорщик Гавриков. - Наша или их? И почему она идет на восток, если мы движемся на запад? - поскольку он не использовал при этом бранных слов, Григорий догадался, что тот не на шутку встревожен.
Отойдя от Алленштайна на несколько километров, один батальон они оставили прикрывать тыл. Григория это удивило: он полагал, что противник должен быть впереди, а не сзади. Редеют ряды Тринадцатого корпуса, мрачно подумал он.
Ближе к полудню его батальон отделили от остальных. Товарищи продолжали шагать на юго-запад, а они повернули на юго-восток и пошли по широкой тропе через лес.
И здесь наконец Григорий встретил врага.
Они устроили у ручья привал, все стали наполнять фляги. Григорий отошел за деревья по естественной надобности. Стоя у толстой сосны, он вдруг услышал слева шум и замер от неожиданности, увидев в нескольких метрах от себя немецкого офицера в полной выкладке, шлеме с заостренным верхом, на прекрасном вороном коне. Немец смотрел в бинокль на место стоянки батальона Григория. Что он там пытается высмотреть, подумал Григорий, из-за деревьев было почти ничего не видно. Может, не разобрал, чья на солдатах форма, русская или немецкая? Он сидел в седле неподвижно, как памятник на Сенатской площади, но конь не мог стоять так спокойно - он вновь переступил с ноги на ногу, и повторился звук, который и услышал раньше Григорий.
Он аккуратно застегнул брюки, поднял винтовку и попятился, стараясь идти так, чтобы толстая сосна закрывала его от немца, если тот посмотрит в его сторону.
Вдруг всадник пошевелился. У Григория душа ушла в пятки - он решил, что его заметили, - но немец просто повернул коня и, перейдя на рысь, направился на запад.
Григорий бросился к прапорщику Гаврикову.
- Я видел немца! Вон там! - крикнул он.
- Ты уверен?
- На нем была каска с шипом.
- Что он делал?
- Сидел на лошади и смотрел на нас в бинокль.
- Лазутчик! - сказал Гавриков. - Ты его убил?
Только сейчас до Григория дошло, что ему полагается убивать немецких солдат и офицеров, а не убегать от них.
- Я подумал, надо вас предупредить… - замявшись, пробормотал он.
- Олух царя небесного! На хрен тебе оружие?! - заорал Гавриков.
Григорий посмотрел на свою заряженную трехлинейку с устрашающего вида штыком. Конечно, надо было ее применить. О чем он только думал?
- Виноват! - сказал он.
- А ты его упустил, и враг узнает, что мы здесь!
Григорию стало стыдно. На занятиях о такой ситуации речь не заходила, но он мог бы и сам сообразить.
- Куда он направился? - рявкнул Гавриков.
Хоть это он мог сказать.
- На запад.
Гавриков отправился к подпоручику Томчаку, который курил, прислонившись спиной к дереву. В следующую минуту Томчак, отшвырнув папиросу, бросился к штабс-капитану Боброву, красивому офицеру постарше, с пробивающейся в волосах сединой.
Дальше все происходило быстро. Артиллерии у них не было, но пулеметы сгрузили с телег. Все шестьсот человек батальона рассредоточились с севера на юг рваной цепью длиной в тысячу метров. Несколько человек пустили вперед. Потом остальные медленно двинулись на запад, навстречу садившемуся солнцу, которое бросало сквозь листву косые лучи.
Через несколько минут упал первый снаряд. Он летел, со свистом разрезая воздух, проломился сквозь полог леса, упал наконец на землю где-то далеко за спиной Григория и взорвался с грохотом, от которого содрогнулась земля.
- Лазутчик дал им наши координаты. Они стреляют туда, где мы были. Хорошо, что мы уже оттуда ушли.
Но немцы действовали последовательно: кажется, они поняли свою ошибку, так как следующий снаряд упал чуть впереди от двигающейся цепочки русских солдат.
Солдаты вокруг Григория заволновались. Давид все посматривал вверх, словно хотел заранее увидеть приближающийся снаряд и увернуться от него. У Исаака было злое лицо, как на футбольном поле, когда стало ясно, что соперники не желают играть честно. Оказывается, если знаешь, что кто-то изо всех сил старается тебя прикончить, это угнетает, подумал Григорий. Он чувствовал себя так, словно узнал что-то очень плохое, но никак не мог вспомнить, что именно. В голову пришла глупая мысль вырыть в земле нору и спрятаться.
Интересно, что видно тем, кто по ним стреляет? Сидит ли на холме наблюдатель, изучающий весь лес с помощью мощного немецкого бинокля? Одного человека в лесу заметить невозможно, но обнаружить шестьсот человек, идущих колонной, не так уж сложно.