Эта работа оказалась куда более важной, чем он себе представлял. Отношения между французским командованием и английскими военными были из рук вон плохими. Английским экспедиционным корпусом командовал нервный, раздражительный сэр Джон Френч, что в данной ситуации было несколько некорректно. Уже в самом начале тот находил оскорбительным то, что генерал Жоффр уделял, на его взгляд, недостаточно времени согласованию совместных действий, и их общение было сведено до минимума. Фиц старался, несмотря на атмосферу враждебности, поддерживать между двумя штабами регулярный обмен информацией и данными разведок.
Все это было неприятно и несколько унизительно, и Фиц как представитель англичан страдал от плохо скрываемого презрения французских офицеров. Но неделю назад положение коренным образом изменилось - в худшую сторону. Джон Френч заявил Жоффру, что его солдатам требуется два дня передышки. На следующий день он изменил свое решение: два дня превратились в десять. Французы пришли в ужас, а Фиц сгорал от стыда.
Он пытался обсудить это решение с полковником Хервеем, помощником сэра Джона - но тот смотрел в рот начальству, а возражения Фица встречали у него возмущенный отпор. В конце концов Фиц позвонил лорду Ремарку, заместителю военного министра. Они вместе учились в Итоне, к тому же Ремарк приятельствовал с Мод и часто делился с ней сплетнями. Фиц не чувствовал себя вправе действовать таким образом, в обход начальства, но равновесие сил было столь шатким, что нельзя было сидеть сложа руки. Теперь он понимал, что быть патриотом не так-то просто.
Результат разговора с Ремарком превысил все ожидания. Премьер-министр Асквит немедленно послал в Париж нового военного министра, лорда Китченера, и позавчера сэра Джона вызвали к начальству на ковер. Фиц надеялся, что Френча отстранят от командования, а если нет - то хотя бы хорошенько встряхнут.
Чем дело кончилось, он узнает очень скоро. Фиц отвернулся от Жини и сел на кровати.
- Ты уходишь? - спросила она.
- Дела, - ответил он, вставая.
Она сбросила простыню. Фиц взглянул на ее безупречную грудь. Заметив его взгляд, она улыбнулась сквозь слезы и приглашающе раздвинула ноги. Он не поддался искушению.
- Сделай мне кофе, дорогая, - попросил он.
Она накинула светло-зеленый шелковый халатик и поставила воду. Фиц тем временем одевался. Вчера вечером он обедал у себя в посольстве, а потом сменил свой алый, бросающийся в глаза мундир на смокинг и пошел прогуляться по злачным местам.
Она подала ему кофе - очень крепкий, огромную чашку.
- Я буду ждать тебя вечером в клубе "У Альберта", - сказала она. Официально ночные клубы не работали, как театры и синематограф. Даже в варьете и кабаре "Фоли Бержер" было темно. Кафе закрывались в восемь, рестораны - в половине десятого. Но не так-то просто было остановить ночную жизнь огромного города, и ловкие хозяева вроде Альберта открыли подпольные заведения, где по немыслимым ценам продавали шампанское.
- Постараюсь к полуночи подойти, - сказал Фиц.
Кофе был горький, зато сон как рукой сняло. Он дал Жини золотой английский соверен. Это была щедрая плата, к тому же в такие времена золото ценилось намного выше бумажных денег. Прощаясь, Фиц поцеловал ее, и она к нему прильнула.
- Ты ведь придешь, правда? - спросила она.
Он почувствовал жалость. Ее мир рушился, и она не знала, что делать. Ему хотелось защитить ее, пообещать, что он о ней позаботится - но это было бы нечестно. У него беременная жена, и если Би расстроится, она может потерять ребенка. Да и вздумай он связать свою жизнь с французской проституткой - он стал бы для всех посмешищем, даже если бы и не был женат. В конце концов, таких, как Жини - миллионы. И всем, кто еще жив, страшно.
- Я очень постараюсь, - сказал он и освободился из ее объятий.
Его синий "Кадиллак" стоял на обочине. К капоту был прикреплен маленький флажок Великобритании. Личных машин на улицах было очень мало, и почти все с флажками - французским триколором или флажком Красного креста, показывающим, что машина используется для военных нужд.
Чтобы переправить сюда машину из Лондона, потребовались связи Фица и даже взятки, но он был рад, что добился своего. Каждый день ему нужно было разъезжать между английским и французским штабами, и это была большая удача, что Фицу не требовалось выпрашивать во временное пользование машину или лошадь у армий, и так находившихся в тяжелом положении.
Он завел двигатель. Машин на дорогах почти не было. Один раз пришлось остановиться, пропуская большое стадо овец, которое гнали через город, по-видимому, на Восточный вокзал, а там - поездом на фронт, кормить войска.
Его заинтересовало воззвание на стене Бурбонского дворца - должно быть, только что наклеенное, - вокруг которого собралась небольшая толпа. Он остановил машину и присоединился к читающим:
АРМИЯ ПАРИЖА!
ЖИТЕЛИ ПАРИЖА!
Фиц взглянул в самый низ и увидел, что воззвание подписано генералом Галлиени, начальником военной администрации города. Галлиени был жестким человеком, солдатом старой закалки. Его вернули из отставки. Он был знаменит тем, что не разрешал сидеть на собраниях: он считал, что стоя люди быстрее принимают решения.
Воззвание было немногословным:
Члены правительства республики оставили Париж, чтобы дать новый стимул обороне государства.
Как! Не может быть! Правительство бежало! Последние несколько дней ходили слухи, что кабинет министров будет перемещен в Бордо, но политики колебались, не желая оставлять столицу. И то, что это все же случилось, - очень плохой знак.
Фиц продолжил чтение:
Я наделен полномочиями руководить защитой Парижа от захватчиков.
Значит, сдаваться Париж не собирается. Город будет сражаться. Прекрасно! Вне всякого сомнения, это в интересах Великобритании. Если столица падет, врага заставят дорого заплатить за эту победу.
И свой долг я буду исполнять до конца.
Фиц не мог не улыбнуться. Слава богу, еще остались старые солдаты.
Люди вокруг были во власти смешанных чувств. Одни восхищались Галлиени: это воин, говорили они, он не отдаст Париж врагу. Другие смотрели на создавшееся положение более реалистично.
- Правительство нас бросило, - сказала одна женщина, - это значит, что не сегодня-завтра здесь будут немцы.
Человек с портфелем сообщил, что отправил жену с детьми к брату в деревню. Хорошо одетая женщина сказала, что у нее в кладовке припасено тридцать килограммов сушеных бобов.
Фиц понимал, что от активного участия Англии сейчас зависит очень многое.
Он поехал дальше, и его не покидало чувство нависшей угрозы.
Войдя в вестибюль своей любимой гостиницы "Риц", он направился к телефонной кабинке. Позвонил в посольство Великобритании и оставил послу сообщение о воззвании Галлиени - на тот случай, если до улицы Фобур-Сент-Оноре новости еще не дошли.
Выйдя из кабинки, чуть не столкнулся с помощником сэра Джона, полковником Хервеем. Тот взглянул на его смокинг и сказал:
- Майор Фицгерберт! Это что за вид?!
- Доброе утро, полковник, - сказал Фиц, демонстративно не отвечая на вопрос. И так было ясно, что он только что вернулся.
- Девять часов утра, к вашему сведению! Вы, верно, забыли, что мы на войне?
- Сэр, у вас для меня поручение? - невозмутимо осведомился Фиц.
Хервей был хамом и ненавидел людей, которых не мог запугать.
- Не смейте дерзить, майор! - сказал он. - У нас и так забот хватает, а тут еще проверка из Лондона, чтоб им пусто было!
- Лорд Китченер - военный министр, - заметил Фиц, приподняв бровь.
- Политики не должны указывать нам, как воевать! Но их взбаламутил кто-то наверху… - Хервей взглянул на Фица с подозрением, но не рискнул его озвучить.
- Вряд ли вас должно удивлять внимание военного министерства, - сказал Фиц. - Войска отдыхают десять дней, а враг у ворот!
- Люди измучены!
- За эти десять дней война уже могла закончиться. Зачем мы здесь, если не для защиты Парижа?
- Китченер вызвал к себе сэра Джона как раз в день решающей битвы! - взревел Хервей.
- И мне показалось, что сэр Джон не слишком торопился возвращаться к своим войскам, - парировал Фиц. - Вечером я видел его здесь, в "Рице", он обедал.
Он понимал, что ведет себя вызывающе, но не мог сдержаться.
- Прочь с дороги! - рявкнул Хервей.
Фиц повернулся на каблуках и пошел наверх.
Он вовсе не так спокойно относился к происходящему, как хотел показать. Ничто на свете не заставило бы его заискивать перед идиотами вроде Хервея, но военная карьера имела для него большое значение. Ему была невыносима мысль, что люди будут говорить: "Ему далеко до отца!" От Хервея армии было мало толку, потому что все свое время и силы он тратил на проталкивание любимчиков и устранение соперников, но именно поэтому он мог разрушить карьеру тех, у кого были другие цели, - например, победить в войне.
Пока Фиц умывался, брился и переодевался в зеленую форму майора "Валлийских стрелков", его угнетали мрачные раздумья. Зная, что до вечера поесть он не сможет, он заказал себе в номер омлет и кофе.
Ровно в десять начался его рабочий день, и он выбросил из головы мысли о злобном Хервее.
Из английского штаба прибыл молодой неглупый шотландец, лейтенант Мюррей, он принес Фицу данные утренней воздушной разведки.
Фиц быстро перевел документ на французский и переписал своим четким наклонным почерком на листок голубой бумаги "Рица". Каждое утро английские самолеты облетали германские позиции и отмечали, в каком направлении перемещаются вражеские войска. А дело Фица было как можно скорее доставить эту информацию генералу Галлиени.
Когда Фиц проходил через вестибюль, его окликнул портье: Фицу звонили по телефону.
- Фиц, это ты? - услышал он знакомый голос. Искаженный и едва слышный, но, к его изумлению, это был голос его сестры Мод.
- Как тебе это удалось?! - спросил он. Звонить из Лондона в Париж могли только члены правительства и военные.
- Я звоню из военного министерства, из кабинета Джонни Ремарка.
- Я рад тебя слышать, - сказал Фиц. - Как ты?
- Все ужасно беспокоятся, - сказала она. - Сначала газеты печатали только хорошие новости. Но те, кто знает географию, видели, что после каждой победы доблестных французских войск немцы продвигались еще на полсотни миль вглубь Франции. А в воскресенье "Таймс" напечатала специальный выпуск. Ну разве не странно? Ежедневные газеты пишут сплошное вранье, а когда решают напечатать правду, приходится делать спецвыпуск.
Она пыталась быть остроумной и язвительной, но Фиц слышал в ее голосе страх.
- И что написано в спецвыпуске?
- Там сказано: армия в беспорядке отступает. Асквит в ярости. Теперь все ждут, что Париж вот-вот падет… - Она не сдержалась и всхлипнула. - Фиц, что с тобой будет?
Соврать он не мог.
- Не знаю. Правительство переехало в Бордо. Сэра Джона Френча отчитали, но он по-прежнему здесь.
- Сэр Джон пожаловался в военное министерство, что Китченер приехал в Париж в форме фельдмаршала, а это нарушение этикета, потому что раз он министр, то, следовательно, лицо гражданское.
- Господи боже! В такое время он думает об этикете! Почему его не сняли?
- Джонни говорит - это бы выглядело признанием нашего поражения.
- А как будет выглядеть, если Париж займут немцы?
- Ах, Фиц! - Мод разрыдалась. - А как же ребенок, твое дитя, которое должно скоро появиться на свет?
- Как там Би? - спросил Фиц виновато, вспомнив, где провел ночь.
Мод шмыгнула носом и вздохнула, успокаиваясь.
- Би выглядит прекрасно. У нее уже нет этих мучительных приступов утренней тошноты.
- Скажи, что я по ней скучаю.
В телефоне затрещало, и на несколько секунд в их разговор ворвался другой голос. Это значило, что их могут разъединить в любую секунду. Потом снова заговорила Мод.
- Фиц, когда это кончится? - печально спросила она.
- В ближайшие несколько дней, - ответил он. - Так или иначе.
- Пожалуйста, будь осторожен!
Разговор прервался.
Фиц положил трубку, дал портье чаевые и вышел на Вандомскую площадь.
Он сел в автомобиль. Разговор с Мод расстроил его. Фиц был готов умереть за свою страну и надеялся, что сможет встретить смерть мужественно, но ему хотелось взглянуть на свое дитя. Он никогда еще не был отцом - и хотел увидеть своего ребенка, хотел наблюдать, как он учится и растет, помогать ему взрослеть… И ему была непереносима мысль, что его ребенок может вырасти без отца.
Он переехал через Сену к комплексу армейских зданий, который называли Дом инвалидов. Галлиени расположил свой штаб в ближайшей школе - лицее Виктора Дюруи, скрытом за деревьями. Вход бдительно охраняли часовые в ярко-синих мундирах, красных брюках и красных кепи - насколько лучше они смотрелись, чем англичане в своей грязно-зеленой форме! Французы еще не поняли, что теперь, когда появились точные современные винтовки, солдату нужно сливаться с пейзажем.
Часовые хорошо знали Фица, и он беспрепятственно вошел в здание. Когда-то здесь была школа для девочек - на стенах висели нарисованные цветы и зверушки, на классных досках, убранных в угол, еще виднелись спряжения французских глаголов. Винтовки часовых и сапоги офицеров, казалось, оскорбляли память утраченного изящества.
Фиц направился прямиком к бывшей учительской. Едва войдя, почувствовал атмосферу всеобщего волнения. На стене висела большая карта центральной Франции, на которой булавками было отмечено расположение армий. Галлиени был высок, худ и держался очень прямо, несмотря на рак простаты, из-за которого в феврале ему пришлось оставить службу. Теперь он вновь был в форме и, воинственно поблескивая пенсне, разглядывал карту.
Фиц отдал честь, потом, по французскому обычаю, пожал руку своему коллеге с французской стороны майору Дюпюи и шепотом спросил, что происходит.
- Гадаем о намерениях фон Клука, - сказал Дюпюи.
У Галлиени была эскадрилья из девяти старых самолетов, с помощью которых он следил за вражеской армией. Ближайшей к Парижу сейчас была Первая армия под командованием генерала фон Клука.
- Из чего вы исходите? - спросил Фиц.
- У нас две сводки, - Дюпюи указал на карту. - Наша военная разведка сообщает, что фон Клук направляется на юго-восток, к реке Марне.
Это подтверждало данные английской разведки. Таким образом, Первая армия должна была пройти на восток мимо Парижа. А поскольку фон Клук командовал правым крылом, это означало, что вся их армия пройдет мимо города. Неужели Париж спасется?
- И еще у нас есть данные конной разведки, которые тоже это подтверждают, - продолжал Дюпюи.
Фиц задумчиво кивнул.
- Немецкая стратегия предполагает сначала разбить неприятельскую армию, а уже потом захватывать города.
- Но неужели вы не видите?! - взволнованно воскликнул Дюпюи. - Они подставляют нам фланг!
Фиц об этом и не подумал. Все его мысли были о судьбе Парижа. Сейчас он понял, что Дюпюи прав, и как раз в этом причина всеобщего воодушевления. Если права разведка, фон Клук совершил классическую ошибку: фланг армии более уязвим, чем фронт. Удар в неприкрытый фланг - все равно что нож в спину.
Как мог фон Клук допустить подобную ошибку? Должно быть, он считает, что французы слабы и не способны на контрнаступление.
В таком случае, он ошибается.
- Ваше высокопревосходительство, я полагаю, вас это заинтересует, - обратился Фиц к генералу, подавая ему конверт. - Это данные, полученные нашей разведкой сегодня утром.
- Отлично! - радостно воскликнул Галлиени.
Фиц подошел к карте.
- Вы позволите?
Генерал кивком изъявил согласие. Англичан не жаловали, но разведчикам были рады всегда.
Сверяясь с английским оригиналом, Фиц сказал:
- Наши утверждают, что армия фон Клука здесь, - он вколол в карту новую булавку, - и движется в этом направлении.
Это подтверждало заключения французов.
В комнате стало тихо.
- Значит, так и есть, - тихо сказал Дюпюи. - Они подставляют фланг.
Глаза генерала Галлиени блеснули из-за пенсне.
- Что ж, - сказал он, - самое время ударить.