Билли смотрел на нее. Она была симпатичной, несмотря на выступающие передние зубы. На губах ярко-красная помада, из-под чепца выбиваются светлые кудри. Она куталась во что-то серое и бесформенное, но когда направилась к нему, он заметил, как она покачивает бедрами. Он так засмотрелся, что не смог сразу ответить.
- Ты ведь не тот ублюдок, который ее обрюхатил и смотался, а? - поинтересовалась она.
Тут к Билли вернулся дар речи.
- Я ее брат! - сказал он.
- Да?! - воскликнула она. - Ебеныть, так ты Билли?
У Билли отвалилась челюсть. Он еще не слышал, чтобы женщина произносила такие слова.
Она рассматривала его без всякого стеснения.
- Да, вижу, ты действительно ее брат, хотя выглядишь старше шестнадцати, - сказала она уже мягче, и у него потеплело внутри. - У тебя такие же темные глаза и волнистые волосы.
- Где мне ее найти? - спросил он.
Она смерила его вызывающим взглядом.
- Мне известно, что ей не хочется, чтобы ее родственники знали, где она живет.
- Она не хочет, чтобы знал отец, - сказал Билли, - а мне она написала письмо. Я стал волноваться, сел на поезд и приехал.
- Что, прямо специально приехал из этой чертовой дыры, из Уэльса… или откуда там?
- Никакая это не дыра! - возмутился Билли. Потом пожал плечами и добавил: - Хотя, может, и так.
- Мне нравится, как ты говоришь, - сказала Милдред. - Словно песню поешь.
- Вы знаете, где она живет?
- А мастерскую ты как нашел?
- Она написала, что работает у Мэнни Литова в Олдгейте.
- Ну ничего себе, прямо Шерлок Холмс какой-то! - сказала она с невольным восхищением.
- Если вы не скажете, как ее найти, скажет кто-нибудь другой, - произнес он уверенно, хотя вовсе так не думал. - Я не уеду, не повидавшись с ней.
- Убьет она меня, ну да ладно, - сказала Милдред. - Натли-стрит двадцать три.
Билли попросил объяснить, как туда добраться. И при этом говорить медленно. Когда же он стал ее благодарить, собираясь идти, она ответила:
- Не благодари, лучше защити, если Этель захочет меня убить.
- Ладно, - сказал Билли, думая, как прекрасно было бы действительно защитить Милдред от чего бы то ни было. Когда он выходил, остальные женщины загомонили, прощаясь и посылая воздушные поцелуи, что его страшно смутило.
Натли-стрит оказалась островком покоя. Вид здешних примыкающих друг к другу домиков уже показался Билли привычным, хоть он и провел в Лондоне всего один день. Они были намного больше, чем шахтерские, и парадное крыльцо выходило не на улицу, а в маленький палисадник. Эффект упорядоченности создавали одинаковые многостворчатые окна в двенадцать стекол каждое, идущие по всему ряду домов.
Билли постучал в дверь дома двадцать три, но никто не ответил.
Билли заволновался. Почему она не пошла на работу? Заболела? Если нет, почему ее нет дома?
Он заглянул в щель для почты и увидел прихожую со сверкающими половицами и вешалку-стойку со старым коричневым пальто, которое было ему так знакомо. День был холодный, и Этель не могла уйти без него.
Он подошел поближе к окну и попытался заглянуть внутрь, но сквозь занавеску ничего не увидел.
Он вернулся к двери и снова посмотрел в щель. Внутри ничего не изменилось, но на этот раз он услышал звук. Низкий, мучительный стон. Он крикнул в щель:
- Эт! Ты здесь? Это Билли!
Долго не было слышно ни звука, потом стон повторился.
- Что за черт! - сказал он.
На двери был врезной замок. Это значит, что скоба, скорее всего, крепится к дверному косяку двумя гвоздями. Он ударил по двери ладонью. Дверь показалась ему не особенно крепкой, и он решил, что делали ее из дешевой сосны, много лет назад. Он отступил назад, поднял правую ногу и ударил в дверь каблуком тяжелого шахтерского башмака. Послышался треск. Он ударил еще несколько раз, но дверь не открылась.
Жаль, нет молотка.
Он взглянул на дорогу, в обе стороны, надеясь увидеть какого-нибудь мастерового с инструментами, но не было никого, кроме двух мальчишек, с интересом за ним наблюдавших.
Он спустился в палисадник и дошел по дорожке до самой калитки, развернулся и с разбегу ударил в дверь правым плечом. Дверь распахнулась, и он ввалился внутрь.
Билли поднялся, потирая ушибленное плечо, и прикрыл взломанную дверь. Из дома, казалось, не доносилось ни звука.
- Эт! - позвал он. - Ты где?
Снова повторился стон, и он пошел на звук в ближайшую комнату на первом этаже. Это оказалась женская спальня - с китайскими узорами на камине и цветами на занавесках. Этель лежала на кровати в бесформенном сером платье и стонала.
- Что с тобой, Эт? - вскричал Билли в ужасе.
- Началось, - переведя дух, ответила она.
- Ах, черт! Так я побегу за доктором?
- Поздно. Господи, как больно!
- Ты так стонешь… А вдруг ты умрешь?
- Да нет, Билли, так всегда бывает при родах. Иди сюда, дай руку.
Билли опустился на колени и протянул Этель руку. Она тут же ее сжала и вновь застонала. Стон был длинней и мучительней, чем прежде, и она так стиснула его ладонь, что он подумал, не сломается ли там что-нибудь. Стон перешел в пронзительный вопль, после которого она долго пыталась отдышаться, словно пробежала милю.
Спустя минуту она сказала:
- Билли… прости, но тебе придется заглянуть мне под юбку.
- Что? - испугался он. - Да, конечно!
Он не вполне понимал, что от него требуется, и решил просто делать что сказано. И поднял подол платья.
- О господи! - Постель под ней вся пропиталась кровью. И посредине лежал маленький розовый комочек, покрытый слизью. Билли различил большую круглую голову с закрытыми глазами, две крошечные ручки и две ножки.
- Ребенок! - сказал Билли.
- Возьми его, - сказала Этель.
- Что, я? Да, сейчас.
Он наклонился над кроватью. Одну руку подсунул под голову младенца, вторую - под крошечную попку. Это мальчик, скользкий и липкий, но Билли удалось его поднять. От него к Этель тянулся шнурок.
- Взял?
- Да, - сказал Билли. - Вот он. Мальчик.
- Дышит?
- Не знаю… Как тут поймешь? - Билли попытался справиться с паникой. - Нет, не дышит… кажется…
- Шлепни его по попе, только не очень сильно.
Билли перевернул младенца, легко удерживая на одной руке, и звонко шлепнул по попке. Ребенок немедленно открыл рот, сделал вдох и возмущенно завопил. Билли пришел в восторг.
- Ты слышала?
- Подержи его еще чуть-чуть, пока я перевернусь.
Этель перевернулась в полусидячее положение и расправила платье.
- Давай его мне.
Билли осторожно передал ей младенца. Этель устроила малыша на согнутой руке и вытерла ему лицо рукавом.
- Какой красивый! - сказала она.
Билли не был в этом уверен.
Шнур, тянущийся к пупку младенца, раньше был голубым и упругим, а сейчас обмяк и побледнел.
- Открой вон тот ящик и достань мне нитки и ножницы.
Этель перевязала пуповину в двух местах и посередине перерезала.
- Ну вот, - сказала она. - Потяни за эту штуку, только несильно. Сейчас выйдет детское место. - Потом стала расстегивать платье на груди. - Думаю, после всего, что ты сегодня уже видел, это тебя не смутит, - сказала она, и, оголив грудь, поднесла сосок ко рту ребенка. Тот начал сосать.
Она была права, смущения Билли не чувствовал. Час назад он был бы готов провалиться на месте от вида голой женской груди, но сейчас все это казалось в порядке вещей. Он чувствовал лишь огромное облегчение от того, что с малышом все хорошо. Он наблюдал за тем, как тот сосет, с изумлением разглядывал крошечные пальчики. На его глазах произошло чудо! Заметив, что лицо у него мокрое от слез, он удивился: он не мог вспомнить, когда вообще плакал.
Скоро ребенок заснул. Этель застегнулась.
- Вымоем его чуть позже, - сказала она и закрыла глаза. - О господи, я и не думала, что будет так больно.
- Эт… А кто его отец? - спросил Билли.
- Граф Фицвильям, - сказала словно в полусне. И тут же открыла глаза. - Черт, я не хотела никому говорить!
- Ах он скотина! - сказал Билли. - Я его убью.
Глава пятнадцатая
Июнь - сентябрь 1915 года
Когда корабль входил в гавань Нью-Йорка, Левке Пешкову пришло в голову, что Америка может оказаться не такой чудесной, как рассказывал ему Григорий. Он собрался с духом, готовясь к ужасному разочарованию - и напрасно. Ведь все, что он надеялся найти, в Америке было: работа, деньги, впечатления и свобода.
Три месяца спустя, в жаркий июньский полдень, он работал в конюшне при гостинице в Буффало, ухаживая за лошадьми постояльцев. Гостиница принадлежала Джозефу Вялову: он водрузил на старую таверну "Центральную" луковичный купол и переименовал ее в гостиницу "Санкт-Петербург" - возможно, из ностальгии по городу, из которого уехал еще ребенком.
Левка, как и многие другие русские иммигранты в Буффало, работал на Вялова, но никогда его не видел. А если бы они и встретились - он бы не знал, что сказать. Русские Вяловы обманули Левку, высадив его в Кардиффе, и это продолжало его терзать. С другой стороны, с документами, полученными через петербургских Вяловых, Левка прошел иммиграционный контроль без сучка и задоринки. И при упоминании имени Вялова в баре на Кэнал-стрит работу он получил немедленно.
Уже год, с высадки в Кардиффе, он каждый день говорил по-английски, и речь его постепенно стала более беглой. Американцы утверждали, что у него британский акцент, а некоторые фразы, выученные им в Эйбрауэне, были им незнакомы. Но он уже почти всегда мог сказать все, что ему требовалось, и девушки, слыша непривычные валлийские ласковые слова, расцветали.
Без нескольких минут шесть, когда он почти закончил дневную работу, на конюшню зашел его приятель Ник с сигаретой в зубах.
- Марка "Фатима", - сказал он, выдыхая дым с преувеличенным удовольствием. - Турецкий табак, просто прекрасный.
Полное имя Ника было Николай Давидович Фомек, но здесь его называли Ник Форман. Иногда в Левкиных карточных махинациях он играл роль, которую раньше выполняли Спиря и Рис Прайс, но в основном воровал.
- Почем? - спросил Левка.
- В магазинах жестянка с сотней сигарет идет по пятьдесят центов. Я тебе отдам по десять. Легко продашь по четвертаку.
Левка знал, что "Фатима" - популярная марка. Ее несложно продать за полцены. Он оглядел конюшню. Старшего конюха видно не было.
- Идет.
- Сколько возьмешь? У меня целый грузовик.
В кармане у Левки лежал доллар.
- Давай двадцать, - сказал он. - Один доллар сейчас, второй - после.
- Я в долг не даю.
Левка улыбнулся и положил руку Нику на плечо.
- Ладно тебе, мне-то ты можешь доверять! Мы же друзья, нет?
- Хорошо, двадцать. Сейчас принесу.
Левка нашел в углу старый мешок для корма. Ник вернулся с двадцатью высокими жестяными банками, на крышке которых была изображена женщина в парандже. Левка убрал сигареты в мешок и отдал доллар Нику.
- Всегда приятно протянуть руку помощи приятелю из России, - сказал Ник и неторопливо пошел прочь.
Левка почистил и убрал щетку и нож для копыт. В пять минут седьмого попрощался со старшим конюхом и пошел к Ферст Уорд. Он чувствовал, что выглядит подозрительно - с мешком из-под овса на людной улице, и задумался, что сказать, если его остановит коп и спросит, что в мешке. Но это его не очень беспокоило: обычно ему легко удавалось выкрутиться.
Он направился в большой паб "Ирландский бродяга". Протолкался через толпу, взял кружку пива и половину жадно выпил. Потом сел рядом с компанией рабочих, говоривших на смеси польского и английского. Немного погодя спросил:
- Тут кто-нибудь курит "Фатиму"?
Лысый здоровяк в кожаном фартуке сказал:
- Ну, я курю "Фатиму" время от времени.
- Хочешь купить коробку за полцены? За сотню сигарет - двадцать пять центов.
- А что с ними не так?
- Просто кто-то их потерял, а кто-то другой нашел.
- Звучит сомнительно.
- А знаешь что? Давай так: клади деньги на стол. Я их не возьму, пока ты не скажешь.
Все вокруг заинтересовались. Лысый порылся в кармане и достал четвертак. Левка достал и протянул ему банку с сигаретами. Лысый открыл ее. Он вынул маленький сложенный прямоугольничек и развернул: это была фотография.
- Ух ты, даже карточка бейсболиста есть! - сказал он. Он сунул одну сигарету в рот и зажег. - Ладно, забирай свой четвертак, - сказал он Левке.
- И почем? - спросил сосед. Левка сказал, и тот купил две банки.
Левка был доволен: и часа не прошло, как два доллара превратились в пять. На работе, чтобы получить три доллара, надо было вкалывать полтора дня. Может, завтра стоит купить у Ника еще ворованных сигарет…
Он заказал еще пива, выпил и вышел из паба, оставив пустой мешок на полу. Выйдя на улицу, повернул к району Лавджой, где жили русские, а также много итальянцев и поляков. Можно по дороге купить бифштекс и дома пожарить с картошкой. Или приударить за Марго и пойти с ней на танцы. Или купить новый костюм.
Нужно отложить эти деньги на билет Григорию, мелькнула мысль, но он вдруг понял, что не сделает этого. Три доллара - капля в море. Ему нужно много денег. Тогда он пошлет Григорию сразу всю сумму, прежде чем возникнет искушение эти деньги потратить.
Левка очнулся от своих размышлений, когда его похлопали по плечу.
Сердце екнуло в предчувствии расплаты. Он обернулся, почти не сомневаясь, что сейчас увидит полицейского. Но остановил его не коп. Перед ним стоял парень крепкого сложения, в комбинезоне, с перебитым носом и угрюмым взглядом. Левка подобрался: такой человек мог подойти лишь с одной целью.
- Тебя кто послал торговать куревом в "Ирландского бродягу"? - сказал парень.
- Да я просто хотел выручить пару баксов, - сказал Левка, примирительно улыбнувшись. - Надеюсь, я никого не обидел?
- Тебя послал Ники Форман? Я слыхал, он взял грузовик сигарет?
Левка не собирался делиться такой информацией с незнакомцем.
- Никакого Формана я не знаю, - сказал он все так же дружелюбно.
- А что "Ирландский бродяга" принадлежит мистеру В., ты тоже не знаешь?
Левка начал закипать. "Мистер В." - это Джозеф Вялов. Оставив примирительный тон, он отрезал:
- Таблички вешайте!
- В его пабах нельзя ничего продавать без его разрешения!
- Ну не знал я… - пожал плечами Левка.
- Теперь знаешь. А это - чтобы лучше запомнил! - сказал парень, замахиваясь.
Левка был готов к удару и резко отступил. Рука бандита ушла в пустоту, и он качнулся, потеряв равновесие. Левка шагнул вперед и ударил его по голени. Кулак вообще не самое лучшее оружие, ему не сравниться в ногой в тяжелом сапоге. Левка ударил изо всех сил, но сломать ногу не получилось. Бандит взревел от ярости, снова махнул кулаком - и снова мимо.
Метить в лицо такому противнику было бессмысленно: наверняка оно уже потеряло всякую чувствительность. Левка ударил в пах. Тот обеими руками потянулся к ушибленному месту, и, наклонившись вперед, стал хватать ртом воздух. Левка ударил его под дых. Парень, не в состоянии вдохнуть, открыл и закрыл рот, как рыба на берегу. Левка шагнул вбок и сделал подсечку - бандит упал на спину. Левка точным, хорошо рассчитанным движением ударил его ногой по коленной чашечке, чтобы тот, когда встанет, не смог двигаться быстро.
Тяжело дыша, сказал:
- Передай мистеру В., что надо быть повежливей.
И пошел прочь.
За спиной он услышал:
- Эй, Илья, что у тебя тут за хрень?
Через два поворота отдышался. "Черт с ним, с Вяловым, - подумал он. - Этот гад меня обманул. И он меня не запугает".
Никто в "Ирландском бродяге" Левку не знал. Может быть, Вялов и разозлится, но сделать-то все равно ничего не сможет.
Левка приободрился. "Я уложил такого бугая, а на мне ни царапины!" - подумал он.
И еще у него был полный карман денег. По дороге домой он купил два бифштекса и бутылку джина.
Он жил на улице кирпичных развалюх с крошечными квартирками. Соседка, Марго, сидела на своем крыльце и подпиливала ногти. Это была красивая черноволосая русская девчонка лет девятнадцати, с чувственной улыбкой. Она работала официанткой, но мечтала когда-нибудь стать певицей. Пару раз он угощал ее в пабе и один раз поцеловал - и она охотно ответила.
- Привет, детка!
- Это кто здесь детка?
- А что ты делаешь сегодня вечером?
- Иду на свидание.
Левка не очень-то поверил. Будь ей и нечего делать вечером - все равно она никогда бы в том не призналась.
- Бросай своего дружка, - сказал он. - У него наверняка воняет изо рта.
Она улыбнулась.
- Ты даже не знаешь, с кем у меня свидание!
- Иди лучше ко мне! - Он помахал свертком. - Я буду жарить бифштексы.
- Я подумаю.
- Лед захвати! - сказал он и вошел домой.
По американским стандартам у него была дешевая квартирка, но Левке она казалась просторной и роскошной. Она состояла из комнаты, одновременно спальни и гостиной, и кухни, с водопроводом и электрическим освещением, и все это в его личном распоряжении! В Петербурге в такой квартире жили бы человек десять, а то и больше.
Он снял куртку, засучил рукава и вымыл руки и лицо в раковине на кухне. Он надеялся, что Марго все же придет. Ему нравились такие, всегда готовые веселиться, развлекаться - и не особенно задумываться о будущем. Он почистил и нарезал на тонкие ломтики несколько картофелин, потом поставил на конфорку сковороду и бросил на нее кусок сала. Пока жарилась картошка, пришла Марго с кувшином колотого льда. Она занялась приготовлением напитков: налила джин, добавила сахар.
Левка взял свой стакан, отпил и легонько поцеловал ее в губы.
- Как вкусно! - сказал он.
- Какой ты прыткий! - сказала она, но не всерьез. Он начал подумывать, не получится ли уже сегодня затащить ее в постель.
Когда он начал жарить бифштексы, Марго сказала:
- Мало кто из парней умеет готовить.
- Моего отца не стало, когда мне было шесть, а матери - когда мне было одиннадцать, - сказал Левка. - Мы жили вдвоем с братом и привыкли делать все сами. Хотя, конечно, бифштексов в России мы не видели.
Она стала расспрашивать его о брате, и пока они ели, он рассказал ей свою жизнь. На большинство девчонок эта история двух сирот, оставшихся без мамы, работавших на металлургическом заводе, чтобы выжить, и спавших посменно в бараке, производила сильное впечатление. О такой детали, как брошенная им беременная подружка, он, конечно, умолчал.
По второму стакану джина они выпили уже в комнате. Когда начали третий, за окнами темнело, а Марго сидела у Левки на коленях. В паузе между глотками он ее поцеловал. Она раскрыла губы навстречу его языку, и он положил руку ей на грудь.
В этот миг дверь распахнулась.
Марго завизжала.
Вошли трое. Марго вскочила с Левкиных колен, все еще крича.