- Заткни хлебало, сучка! - сказал один из вошедших и ударил ее по губам тыльной стороной руки. Прижав ладони к окровавленным губам, она бросилась к двери. Ее отпустили.
Левка вскочил на ноги и бросился на того, кто ударил Марго. Он успел нанести один хороший удар и попал в глаз. Но остальные его скрутили. Они были сильны, и вырваться ему не удалось. Двое держали, а первый - похоже, он был главный - ударил его по зубам, а потом стал бить под ребра. Изо рта у Левки потекла кровь, и его стошнило.
Когда он ослабел так, что еле держался на ногах, его потащили вниз по лестнице и выволокли из дома. На обочине стоял синий "Гудзон" с работающим двигателем. Левку бросили на пол, и двое, сев на заднее сиденье, поставили на него ноги. Третий сел за руль, и машина тронулась.
Ему было слишком плохо, чтобы думать, куда его везут. Видимо, это люди Вялова, но как они его нашли? И что с ним теперь сделают?
Через несколько минут машина остановилась, и его вытащили. Они приехали к какому-то складу. На улице было пусто и темно. Он почувствовал запах воды и понял, что близко берег. Удобное место, чтобы убить, понял он с мрачной покорностью. Тело сунут в мешок - с несколькими кирпичами, чтобы наверняка пошло на дно - и бросят в озеро Эри. И никаких свидетелей.
Он попытался собраться с силами. В худшей переделке он еще не бывал. И на этот раз ему вряд ли удастся выкрутиться. "И зачем я только в это полез?" - подумал он.
Склад был весь заставлен новыми шинами, штабелями по пятнадцать - двадцать штук. Его протащили через весь склад и остановились перед дверью, которую охранял крепко сбитый парень, который поднял руку, останавливая.
Никто не произнес ни слова.
Дверь открылась, и появился Ник Форман. Верхняя губа у него распухла, один глаз не открывался. Увидев Левку, он сказал:
- Мне ничего другого не оставалось. А то бы меня убили.
Из кабинета вышел худощавый человек в очках. Это не мог быть Вялов, понял Левка, - слишком хлипкий.
- Тео, давай его, - сказал очкарик.
- Слушаюсь, мистер Найэл, - сказал главный громила.
Когда Левка попал в кабинет, ему вспомнился дом, где он родился: было так же душно и дымно. В углу он увидел иконы.
За металлическим столом сидел мужчина средних лет, на редкость широкоплечий. На нем был дорогой костюм и галстук, а на руке, державшей сигарету, два кольца.
- Что это за вонь? - спросил он.
- Блевотина, извиняюсь, - сказал Тео. - Буянить начал, нам пришлось его малость усмирить - ну он и блеванул.
- Отпустите его.
Громилы освободили Левке руки, но держались рядом.
Вялов смерил Левку взглядом.
- Мне передали твое послание. Что я должен быть повежливей.
Левка собрался с духом. Он не умрет на коленях.
- Так значит, вы Джозеф Вялов? - спросил он.
- Ей-богу, ты не трус, - сказал Вялов. - Спрашивать меня, кто я такой!
- Я искал вас!
- Ты искал меня?
- Петербургские Вяловы продали мне билет из Петербурга до Нью-Йорка, а довезли только Кардиффа, - сказал Левка.
- Ну и что?
- Я хочу получить назад свои деньги.
Вялов смотрел на него несколько долгих секунд, потом расхохотался.
- Ну что ты будешь делать! Какой наглец!
Левка затаил дыхание. Значит ли это, что Вялов его не убьет?
- Работаешь где? - спросил Вялов.
- У вас.
- Где у меня?
- В гостинице "Санкт-Петербург", на конюшне.
Вялов кивнул.
- Думаю, мы подыщем тебе что-нибудь получше, - сказал он.
II
В июне 1915 года Америка сделала еще шаг к войне.
Гас Дьюар негодовал. Он считал, что Соединенным Штатам не следует ввязываться в европейскую войну. Так же считал народ Америки и сам президент Вудро Вильсон. Но тем не менее опасность почему-то все приближалась.
Переломный момент наступил в мае, когда немецкая подводная лодка торпедировала "Лузитанию", английское судно, перевозившее 173 тонны винтовок, патронов и снарядов со шрапнелью. Кроме оружия, на нем было две тысячи пассажиров, включая 128 граждан Америки.
Американцы были потрясены, газеты устроили настоящую истерику.
- Народ хочет от вас невозможного! - возмущенно сказал президенту Гас в Овальном кабинете. - Требует жесткой политики по отношению к Германии - но без риска начать войну.
Вильсон кивнул, соглашаясь. Подняв голову от машинки, он сказал:
- Нет такого закона, согласно которому общественное мнение должно отличаться последовательностью.
Гасу нравилось его спокойствие, но был расстроен.
- И как же вы будете выходить из положения?
Вильсон улыбнулся, показав плохие зубы.
- Гас, с чего вы взяли, что заниматься политикой легко?
Вильсон послал правительству Германии ультиматум, требуя, чтобы нападения на корабли прекратились. И он и его советники - в число которых входил и Гас - надеялись, что немцы пойдут на компромисс. Если же они будут упорствовать - Гас не представлял, как избежать обострения отношений. Это была опасная игра, и Гас чувствовал, что не может относиться к угрозе так спокойно и отстраненно, как, казалось, к ней относился Вильсон.
Пока через Атлантический океан летели телеграммы, Вильсон отправился в свою летнюю резиденцию, а Гас поехал в Буффало, в родительский дом на Делавэр-авеню. У родителей был дом и в Вашингтоне, но там Гас жил отдельно, а приезжая в Буффало, наслаждался укладом жизни, установленным матерью: серебряная ваза с розами на прикроватном столике; горячие булочки на завтрак; на столе белая накрахмаленная льняная скатерть, костюм в шкафу каждое утро вычищен и выглажен, хотя Гас никогда не замечал, когда его вынимали из шкафа.
Дом был обставлен в нарочито простом стиле - так мать Гаса выражала свое отношение к моде поколения ее родителей, любивших украшения. Мебель большей частью была в стиле бидермейер - практичный немецкий стиль, переживавший сейчас возрождение. В столовой на каждой из четырех стен висело по одной хорошей картине, на столе стоял канделябр на три свечи.
В первый день за ланчем мать сказала:
- Ты что же, собираешься в трущобы - смотреть, как дерутся за деньги?
- В боксе нет ничего плохого, - сказал Гас. Он относился к боксу с большим интересом. Даже пробовал сам, когда ему было восемнадцать. Благодаря большим рукам пару раз побеждал, но у него был не бойцовский характер.
- Это ведь… canaille, - презрительно сказала она. Это словечко снобов она подцепила в Европе и пользовалась, говоря о низшем классе.
- Мне бы хотелось отвлечься от международной политики, если получится.
- В "Олбрайте" сегодня лекция о Тициане, будет "волшебный фонарь", - сказала она. Картинная галерея "Олбрайт", располагавшаяся в белом классическом здании в парке Делавэр, была одним из главных культурных центров города.
Гас вырос, окруженный картинами ренессанса, и особенно ему нравились портреты Тициана, но на лекцию идти не хотелось. Однако такие культурные события часто посещали молодые люди из высшего общества, и здесь ему могла представиться возможность возобновить старые дружеские отношения.
"Олбрайт" был совсем рядом с Делавэр-авеню. Гас вошел в зал с колоннами и сел. Как и предполагал, среди присутствующих он увидел несколько старых приятелей. А рядом с ним сидела необычайно красивая девушка, лицо которой показалось ему знакомым.
Он неуверенно улыбнулся, и она, улыбаясь в ответ, спросила:
- Вы меня, наверное, не помните, мистер Дьюар?
Он почувствовал себя неловко.
- Ну… меня довольно долго не было в городе.
- Я Ольга Вялова, - сказала она, протягивая ему руку в белой перчатке.
- Ну конечно! - вспомнил он. Ее отец иммигрировал из России, и его первая найденная здесь работа заключалась в том, чтобы выставлять пьяных из бара на Кэнал-стрит. А сейчас вся Кэнал-стрит принадлежала ему. Он был членом городского совета и главной опорой русской православной общины. Гас несколько раз видел Ольгу, хотя не замечал, что она так очаровательна. Возможно, она просто повзрослела… Он дал бы ей лет двадцать, у нее было бледное лицо и голубые глаза. На ней был розовый жакет со стоячим воротником и шляпка-колокольчик с розовыми шелковыми цветами.
- Я слышала, вы работаете в Белом доме, - сказала она. - И как вам господин Вильсон?
- Он вызывает у меня глубокое восхищение. Он много лет в политике, но не изменил своим убеждениям.
- Как это, должно быть, интересно - находиться рядом с самыми могущественными людьми…
- Это очень интересно, но, как ни странно, там не чувствуешь этого могущества. Ведь при демократии президент подчинен избирателям.
- Но не может же быть, чтобы он просто исполнял все, чего желают избиратели!
- Ну в общем да. Президент Вильсон говорит, что лидер должен относиться к общественному мнению, как моряк к ветру, направляя корабль то в одну, то в другую сторону, но никогда не пытаясь двигаться наперекор стихии.
- Как бы мне хотелось изучать такие вещи… - Она вздохнула. - Но отец не пускает меня в колледж.
Гас улыбнулся.
- Он, наверное, думает, что вас там научат курить и пить джин.
- Ну да, и чему похуже, - ответила она. Для незамужней женщины это была рискованная реплика, и, должно быть, у Гаса на лице отразилось удивление, потому что она добавила: - Простите, вы, должно быть, шокированы…
- Нисколько.
На самом деле он был очарован. Чтобы продолжить разговор, он спросил:
- А что вы изучали бы, если бы могли учиться в колледже?
- Историю, наверное.
- Я люблю историю. Какой-нибудь конкретный период?
- Мне хотелось бы понять наше прошлое. Почему отец был вынужден уехать из России? Чем Америка лучше? Для этого должны быть причины…
- Согласен! - Гас пришел в восторг оттого, что такую чудесную девушку интересует то же, что и его. И вдруг ему представилось, что они женаты, и после приема, готовясь к сну, говорят в ее будуаре о событиях в мире - он сидит в пижаме и смотрит, как она неторопливо снимает украшения, выскальзывает из одежды… Он встретился с ней взглядом, и ему показалось, что она догадалась, о чем он думает. Ему стало неловко, и он внезапно онемел.
Тут пришел лектор, и разговоры в зале стихли.
Лекция оказалась интереснее, чем он ожидал. У лектора были цветные диапозитивы, которые он с помощью "волшебного фонаря" проецировал на большой белый экран.
Когда лекция закончилась, он хотел продолжить разговор с Ольгой, но ему помешали. К ним подошел Чак Диксон, которого Гас знал еще со школы. Чак всегда держался непринужденно, и Гас ему завидовал. Они были ровесники - обоим по двадцать пять, - но рядом с Чаком Гас чувствовал себя неуклюжим мальчишкой.
- Ольга, я хочу познакомить вас с моим двоюродным братом, - сказал Чак оживленно. - Он смотрел на вас всю лекцию.
Гасу Чак дружески улыбнулся.
- Дьюар, простите, что лишаю вас столь обворожительной собеседницы, но вы же понимаете: столько времени наслаждаться ее обществом в одиночку вам не дадут! - Он протянул Ольге руку, и они ушли.
Гас почувствовал себя обойденным. У них так хорошо складывался разговор… Обычно первый разговор с девушкой был для него самым трудным, но говорить с Ольгой оказалось легко. А этот Диксон, который в школе всегда был в числе последних, увел ее так легко, словно взял с поданного лакеем подноса бокал вина.
Гас стал оглядывать зал в надежде увидеть еще кого-нибудь из старых знакомых, и к нему подошла девушка, у которой не было одного глаза.
Когда он впервые увидел Розу Хеллмэн - на благотворительном обеде в пользу симфонического оркестра Буффало, где играл ее брат, - ему показалось, что она ему подмигивает. На самом деле один глаз у нее был постоянно закрыт. У нее было красивое лицо, отчего ее изъян еще больше бросался в глаза. При этом она всегда одевалась очень стильно, словно бросая вызов. Сегодня она была в соломенной шляпке, лихо заломленной набок, отчего ей даже удавалось выглядеть хорошенькой.
Когда он ее видел в последний раз, она работала редактором малотиражки с названием "Буффальский анархист", и Гас спросил:
- Неужели анархистов интересует искусство?
- Я сейчас работаю в "Вечерней рекламе", - сказала она.
Гас удивился.
- А редактор знает о ваших политических взглядах?
- Мои взгляды несколько изменились за это время, но где я работала, он знает.
- Наверное, он решил, что если уж вы добились успеха в газете у анархистов, то должны быть профессионалом высокого класса.
- Когда брал меня на работу, он сказал, что готов за меня отдать любых двоих парней из своего отдела, потому что у меня стальные яйца.
Гас знал, что она любит эпатировать, но все равно застыл с открытым ртом. Роза рассмеялась.
- А сам посылает меня в основном на выставки и показы мод… Ну и как вам работается в Белом доме? - перевела она разговор.
Гас понимал, что все, что он скажет, может появиться в ее газете.
- Просто потрясающе! - сказал он. - Я считаю, что Вильсон - великий президент, может быть, даже величайший.
- Как вы можете так говорить! Ведь он вот-вот втянет нас в европейскую войну!
Многие американцы немецкого происхождения относились к происходящему так же, как Роза, - для них было естественно смотреть на ситуацию со стороны немцев. Их позицию разделяли и левые, мечтавшие увидеть гибель русского царя. Однако к ним присоединялись и многие, не имевшие отношения ни к немцам, ни к левым. Гас, подбирая слова, сказал:
- Когда немецкие подводные лодки уничтожают американских граждан, президент не может… смотреть на это сквозь пальцы. - Он чуть было не сказал: "закрывать на это глаза", но взглянув на ее закрытый глаз, замялся и покраснел.
Она, казалось, не заметила его неловкости.
- Но англичане блокируют немецкие порты - нарушая международные законы, - в результате чего немецкие женщины и дети голодают. А война во Франции зашла в тупик, за шесть месяцев ни та ни другая сторона не продвинулась больше, чем на несколько ярдов. Немцы вынуждены топить английские корабли, или они проиграют войну.
Она легко разбиралась в запутанных нюансах, поэтому Гасу было приятно с ней говорить.
- Я изучал международное право, - сказал он, - и, строго говоря, действия англичан неправомерны. Морские блокады были запрещены Лондонской декларацией 1909 года, но ее так и не ратифицировали.
Однако ее было не так легко сбить с толку.
- Да наплевать на правомерность! Немцы предупредили американцев, чтобы они не садились на английские корабли. Об этом писали в газетах. Что еще они могли сделать? Вот представьте, если бы мы вели войну с Мексикой, а "Лузитания" была мексиканским судном и везла оружие, предназначенное для того, чтобы убивать американских солдат. Неужели мы его пропустили бы?
Вопрос был непростой, и обоснованного ответа у Гаса не нашлось.
- Ну, госсекретарь Брайан с вами бы согласился, - сказал он. После ультиматума Вудро Вильсона Брайан ушел в отставку. - Он считал, что этой меры - предупредить американцев не пользоваться судами противоборствующих стран - вполне достаточно.
Но она не желала упускать его с крючка.
- Брайан понимает, что Вильсон рискует, - сказала она. - Если Германия не пойдет на уступки, войны нам не избежать.
Гас не стал признаваться журналистке, что разделяет ее опасения. Вильсон потребовал, чтобы германское правительство отказалось от нападении на торговые суда, предоставило компенсацию и предотвратило подобные случаи в дальнейшем - иными словами, предоставило английским судам свободу перемещения по морю, в то время как ее собственные корабли были заперты в портах. Странно было ожидать, что Германия примет такие требования.
- Но общественное мнение одобряет действия президента.
- Общественное мнение может заблуждаться.
- Однако президент обязан считаться с ним. Послушайте, Вильсон ходит по краю. Он пытается удержать нас от вступления в эту войну и при этом не хочет, чтобы в международной дипломатии Америка показалась слабой. На данный момент именно такое поведение мне кажется наиболее верным.
- А в будущем?
Это был больной вопрос.
- Никто не способен предвидеть будущее, - сказал Гас. - Даже Вудро Вильсон.
Она рассмеялась.
- Вот это ответ настоящего политика! Вы далеко пойдете…
С ней заговорили, и она отвернулась от Гаса. Он отошел, чувствуя себя, словно боксер после матча, окончившегося вничью.
Кое-кого из присутствующих пригласили на чаепитие с лектором. Среди приглашенных оказался и Гас, ведь его мать входила в число попечителей музея. Он направился в комнату для приемов. Войдя, рад был увидеть Ольгу. Наверняка ее отец тоже поддерживал музей материально.
Гас взял чашку и подошел к ней.
- Если окажетесь в Нью-Йорке, я буду рад устроить вам экскурсию по Белому дому, - сказал он.
- Да что вы! А вы могли бы представить меня президенту?
Ему хотелось сказать: "Конечно, все что угодно!" Но он побоялся обещать то, что может оказаться не в состоянии выполнить.
- Возможно, - сказал он. - Это зависит от того, насколько президент будет занят. Когда он садится за машинку и начитает строчить речь или сообщение для прессы, никому не разрешается его беспокоить.
- Мне было так жаль, когда скончалась его супруга, - сказала Ольга. Элен Вильсон умерла почти год назад, вскоре после начала войны в Европе.
Гас кивнул.
- Он очень тяжело переживал ее смерть.
- Но я слышала, что он уже ухаживает за богатой вдовой.
Гас смутился. В Вашингтоне ни для кого не было секретом, что всего через восемь месяцев после кончины супруги Вильсон страстно, по-мальчишески влюбился в чувственную красавицу Эдит Голт. Президенту было пятьдесят восемь, его возлюбленной - сорок один. Сейчас они были в Нью-Хэмпшире. Гас относился к тем немногим, что знал, что месяц назад Вильсон сделал предложение, однако миссис Голт пока не дала ему ответа.
- Кто вам сказал? - спросил он Ольгу.
- Это правда?
Ему отчаянно хотелось произвести на нее впечатление своей осведомленностью, но он справился с искушением.
- Я не могу обсуждать такие вещи, - через силу ответил он.
- Ах, как обидно! А я надеялась услышать сплетни из первых рук…
- Извините, что разочаровал вас.
- Ну что вы, ерунда! - она коснулась его руки, и электрический разряд пробежал по его телу. - Завтра днем у меня собирается компания играть в теннис. Вы играете?
У Гаса были длинные руки и ноги, и играл он довольно прилично.
- Играю. И очень люблю эту игру.