- Когда должен вернуться отец?
- Скоро. Вальтер, присядь, пожалуйста. Давай поговорим.
Вальтер понял, что его стремление уйти слишком очевидно. По отношению к матери это было невежливо, и он решил загладить свою вину.
- С удовольствием, мама, - сказал он и выдвинул стул, чтобы она села. - Я думал, что, может быть, хочешь отдохнуть, но если нет, я с удовольствием поговорю с тобой… - и сел напротив. - Какой был чудесный прием. Огромное спасибо, что ты его устроила.
Она кивнула, принимая благодарность, но сменила тему разговора.
- Твой кузен Роберт пропал без вести, - сказала она. - Во время Брусиловского прорыва.
- Я знаю. Должно быть, он в плену у русских.
- А может, погиб. А твоему отцу уже шестьдесят. Скоро ты можешь стать графом фон Ульрихом.
Вальтера не привлекала такая возможность. Аристократические титулы значили в современном мире все меньше. Может, титул и стал бы для него предметом гордости, но после войны это могло оказаться и недостатком.
Как бы там ни было, он пока что графом не был.
- Подтверждения смерти Роберта мы не получили.
- Конечно. Но ты должен к этому подготовиться.
- Каким образом?
- Тебе надо жениться. - Это можно было предвидеть, подумал он. - Тебе нужен наследник, к которому перейдет титул после твоей смерти. А смерть может тебя постигнуть скоро, хотя я молюсь… - Ее голос прервался. Она на миг закрыла глаза, чтобы взять себя в руки. - Я молюсь каждый день, чтобы Господь защитил тебя. Было бы прекрасно, если бы у тебя как можно скорее родился сын.
Она боялась его потерять, но он точно так же боялся потерять ее. Он с любовью посмотрел на мать. Она белокура и красива, как Грета, и, может быть, когда-то была такой же жизнерадостной. Сейчас, после приема и выпитого шампанского, у нее оживленно горели глаза и пылали щеки. Однако, поднявшись по лестнице, она дышала с трудом. Ей требовался отдых, много хорошей еды, спокойная жизнь. Из-за войны ничего этого у нее не было. Вальтер с беспокойством вспомнил, что умирают не только солдаты на войне.
- Пожалуйста, подумай о Монике, - сказала мать.
Ему ужасно захотелось рассказать ей про Мод.
- Мама, Моника восхитительная девушка, но я ее не люблю. Я ее едва знаю.
- На это нет времени! В войну условностями можно пренебречь. Тебе надо снова с ней встретиться. У тебя еще десять дней отпуска. Встречайся с ней каждый день. А в последний сможешь сделать ей предложение.
- А о ее чувствах ты не думаешь? Может, она и не захочет выйти за меня замуж.
- Ты ей нравишься. - Мать отвела взгляд. - И потом, она поступит так, как скажут родители.
Вальтер не знал, сердиться или смеяться.
- То есть, мамы уже обо всем договорились, я правильно понял?
- Времена сейчас тяжелые. Ты сможешь жениться уже через три месяца. Отец устроит тебе отпуск - на свадьбу и медовый месяц.
- Он так и сказал? - Отец был яростным противником привилегий для военных со связями.
- Он понимает, как тебе нужен сын, чтобы унаследовать титул.
Значит, отца уговорили. Интересно, долго уговаривали? Он не из тех, кто легко сдается.
Вальтер постарался не выказывать своих чувств. Поскольку он женат на Мод, ему нельзя было даже сделать вид, будто его интересует перспектива брака с Моникой, однако объяснить, почему он об этом даже слышать не хочет, он не мог.
- Мама, мне жаль тебя разочаровывать, но я не стану делать предложение Монике фон дер Хельбард.
- Но почему же?! - воскликнула она.
- Могу сказать только одно: мне очень жаль, что я не могу тебя порадовать.
Она внимательно посмотрела на него.
- Твой кузен Роберт так и не женился. Но при его… склонностях это никого не удивляло. Надеюсь, у тебя нет проблем такого характера?
- Мама, я тебя умоляю! - Вальтеру стало неловко от этого разговора. - Я прекрасно понимаю, что ты имеешь в виду, и в этом отношении я не такой, как он, можешь не волноваться.
- Прости, мне не следовало говорить об этом. Но тогда в чем же дело? Ведь тебе тридцать лет!
- Трудно найти подходящую девушку.
- Но не настолько трудно!
- Я ищу похожую на тебя.
- Вот сейчас ты надо мной смеешься! - сердито сказала она.
Вальтер услышал за дверью голос отца, и в следующую минуту тот вошел. Очень вовремя. Отец был в форме и растирал озябшие руки.
- Пойдет снег, - сказал он. Поцеловал супругу и кивнул Вальтеру. - Хорошо прошел прием? Я никак не мог приехать раньше - целый день встречи.
- Просто великолепно, - сказал Вальтер. - Мама создавала вкусные закуски буквально из ничего, и "Перрье Жуэ" было превосходно.
- Какой год выбрали?
- Тысяча восемьсот девяносто девятый.
- Надо было взять девяносто второй.
- Его осталось не так много.
- Понятно.
- У меня был крайне интересный разговор с Гасом Дьюаром.
- Да, помню, это тот американец, у которого отец близко знаком с президентом Вильсоном.
- Сын теперь еще ближе. Гас работает в Белом доме.
- И о чем же вы говорили?
Мама встала. Отец и сын тоже поднялись со своих мест.
- Ну что ж, я оставляю вас беседовать о делах, - сказала она. - Вальтер, дорогой, все же подумай о моих словах!
Вошел дворецкий, держа в руках поднос, на котором стоял бокал со щедрой порцией золотисто-коричневого бренди. Отто взял бокал.
- Не желаешь? - спросил он Вальтера.
- Нет, спасибо, мне достаточно шампанского.
Отто отпил бренди и вытянул ноги по направлению к огню.
- Итак, Дьюар-младший появился с каким-то посланием?
- Только это полная тайна.
- Само собой.
Вальтер не чувствовал к отцу особой привязанности. Их расхождения во мнениях были слишком непримиримы, а отец при этом непоколебим, как скала. У него были устаревшие взгляды, множество предрассудков, он был глух к голосу разума и цеплялся за эти недостатки с азартным упрямством, которое Вальтеру казалось отвратительным. Последствием его глупости - и глупости его поколения во всех европейских странах - стала бойня на Сомме. Этого Вальтер простить не мог.
Но все равно он заговорил с отцом негромко и дружелюбно. Он хотел провести этот разговор как можно мягче, опираясь на разумные доводы.
- Американский президент не хочет быть втянутым в войну, - сказал он.
- Прекрасно.
- Фактически он хочет, чтобы мы заключили мир.
- Ха! - издевательски произнес отец. - Победить нас без затрат! Каков наглец!
Вальтера обескуражило такое откровенное презрение, но он продолжил, тщательно подбирая слова.
- Наши враги заявляют, что эта война вызвана германским милитаризмом и агрессией, - хоть это, конечно, и не так.
- Конечно, не так, - ответил Отто. - Нам угрожали. Россия проводила мобилизацию на восточной границе, Франция - на западной. План Шлиффена был единственно возможным выходом… - как обычно, он говорил так, словно Вальтеру было двенадцать лет.
- Именно, - ответил кротко Вальтер. - Я помню, что ты называл эту войну оборонительной, ответом на недопустимую угрозу. Мы должны были защищаться.
Если Отто и удивился тому, что Вальтер повторяет газетные лозунги, он не подал вида.
- Правильно, - сказал он.
- И мы сделали это, - сказал Вальтер, разыгрывая свой козырь. - Мы достигли своей цели.
- Что ты хочешь сказать? - озадаченно спросил отец.
- Нам больше никто не угрожает. Русская армия разбита, царский режим на краю гибели. Мы покорили Бельгию, заняли Францию, добились того, что французы и их британские союзники прекратили военные действия. Мы сделали все, что собирались сделать. Мы защитили Германию!
- Блистательно.
- Так что же еще нам нужно?
- Полная победа!
- Для чего? - Вальтер подался вперед, внимательно глядя на отца.
- Наши враги должны заплатить за вторжение! Должны быть репарации, пересмотр границ, лишение колоний…
- Но изначально мы стремились не к этому… или к этому?
- Нет, но теперь, когда мы потратили столько усилий… и денег, когда погибло столько прекрасных немецких юношей, мы должны получить что-то взамен!
Это был слабый довод, но Вальтеру хватило такта не пытаться переубедить отца. Он сменил курс.
- А ты уверен, что полная победа достижима?
- Да!
- Тогда, в феврале, мы развернули полномасштабное наступление на французскую крепость Верден. Но так ее и не взяли. С востока нас атаковали русские, англичане бросили все силы в это наступление на Сомме… И несмотря на огромные усилия, ни одна из сторон не смогла вывести ситуацию из тупика.
- Пока - да, - ворчливо ответил Отто.
- С августа, когда Фалькенхайн был уволен и во главе генштаба встал Людендорф, наша тактика перешла от наступления к глубокой защите. Как, по твоему мнению, глубокая защита может привести к победе?
- Благодаря неограниченной подводной войне! - сказал Отто. - Наши противники получают продовольствие из Америки, в то время как наши порты заблокированы английскими кораблями. Мы должны перерезать эту артерию - и они сдадутся.
Вальтер не хотел вести этот разговор, но теперь, раз уж начал, следовало продолжать. Стиснув зубы, он сказал как можно мягче:
- Но тогда Америка наверняка вступит в войну.
- Ты знаешь, сколько людей в армии Соединенных Штатов?
- Всего около ста тысяч, но…
- Вот именно. Они даже не могут восстановить порядок в Мексике. Для нас они угрозы не представляют.
Отто никогда не был в Америке. Мало кто из людей его поколения там бывал. Они просто не представляли себе, о чем говорят.
- Соединенные Штаты - большая страна, очень богатая, - сказал Вальтер, закипая от разочарования, но стараясь говорить спокойно, чтобы сохранить видимость дружеского обсуждения. - Они могут мобилизовать большую армию.
- Им потребуется как минимум год. К тому времени Англия и Франция уже сдадутся.
Вальтер кивнул.
- Отец, - сказал он примирительно, - мы уже обсуждали это. Есть аргументы и за и против.
Это было трудно отрицать, и Отто лишь неодобрительно заворчал.
- Как бы то ни было, - сказал Вальтер, - но не мне решать, что должна ответить Германия на это неофициальное обращение из Вашингтона.
Отто намек понял.
- Ну и не мне, конечно.
- Вильсон говорит, если Германия официально предложит мирные переговоры, он публично поддержит это предложение. Я считаю, передать это сообщение наверх - наш долг.
- Разумеется, - ответил Отто. - Решать будет кайзер.
IV
Вальтер написал Мод письмо на листке простой писчей бумаги.
"Бесценная моя возлюбленная!
Зима в Германии и у меня в душе".
Он писал по-английски. Он не стал писать свои имя и адрес, и ее по имени не назвал.
"Я не в силах выразить, как люблю тебя и как мне тебя не хватает".
Письмо мог прочесть любопытный полицейский, и следовало писать так, чтобы нельзя было угадать ни адресата, ни отправителя.
"Я один из миллиона тех, кто вынужден жить в разлуке с любимой, и по нашим опустевшим душам гуляет северный ветер".
Он хотел написать так, чтобы это могло быть письмо любого солдата, разлученного с близкими из-за войны.
"Мир кажется мне холодным и тоскливым - как, должно быть, и тебе, но тяжелее всех тягот войны - разлука с тобой".
Ему так хотелось рассказать ей о своей службе в военно-полевой разведке, о том, как мама пыталась женить его на Монике, о том, что в Берлине плохо с продуктами, наконец, о книге, которую он читает, - саге семьи Будденброков. Но он боялся, что любые подробности навлекут на него или на нее опасность.
"Я не могу писать много, но мне хочется, чтобы ты знала: я верен нашей любви…"
Он остановился, вспомнил с чувством вины о внезапном желании поцеловать Монику. Но ведь он не поддался!
"Я помню священные клятвы, которые мы дали друг другу, когда виделись в последний раз…"
Более конкретно он написать не мог. Ему не хотелось рисковать: кто-нибудь у нее дома мог прочесть письмо и узнать правду.
"Каждый день я думаю о том мгновении, когда мы снова встретимся, посмотрим друг другу в глаза и скажем: "Здравствуй, моя любовь!"
А до тех пор - помни меня".
Подписи он не поставил.
Он вложил письмо в конверт и сунул во внутренний карман пиджака.
Между Германией и Англией не было почтового сообщения.
Он вышел из комнаты, спустился по лестнице на первый этаж, надел шапку и теплое пальто с меховым воротником - и вышел на продрогшие улицы Берлина.
Он встретился с Гасом Дьюаром в баре отеля "Адлон". Отель выглядел достойно, как в довоенные годы - с официантами во фраках и струнным квартетом, но привозного спиртного не было - ни скотча, ни бренди, ни английского джина - и они заказали шнапс.
- Ну? - взволнованно спросил Гас. - Как было встречено мое предложение?
Вальтер уже парил в мечтах, но понимал, что оснований к этому немного, и старался не очень надеяться. Он принес Гасу положительный ответ, но и только.
- Кайзер пишет письмо вашему президенту.
- Отлично! Что в нем будет?
- Я видел черновик. Боюсь, тон письма не самый миролюбивый.
- Что это значит?
Вальтер закрыл глаза, вспоминая, и процитировал:
- "Вот уже два с половиной года в мире идет самая страшная в истории война. В этом конфликте Германия и ее союзники подтвердили свою несокрушимую мощь. Наши непоколебимые линии обороны выдерживают бесконечные атаки. Недавние события показали, что продолжение войны не сможет сломить силу нашего сопротивления…" И далее в том же духе.
- Теперь я понимаю, почему вы сказали, что тон письма не самый миролюбивый.
- Но потом наконец он переходит к сути… - Вальтер продолжил цитировать наизусть: - "Осознавая нашу военную и экономическую мощь и будучи готовыми, если придется, в навязанном нам противостоянии идти до конца, мы в то же время желаем прекратить эти потоки крови и ужасы войны…" И здесь начинается главное. "Даже сейчас мы предлагаем начать мирные переговоры".
- Это великолепно! Он согласился! - пришел в восторг Гас.
- Пожалуйста, тише! - Вальтер беспокойно оглянулся, но никто, похоже, ничего не заметил. Их разговор заглушала игра струнного квартета.
- Прошу прощения, - сказал Гас.
- Но вы правы, - сказал Вальтер, чуть выдавая улыбкой свою радость. - Тон у письма надменный, воинственный, презрительный - но кайзер предлагает мирные переговоры.
- Не могу выразить, как я вам признателен!
Вальтер предупреждающе поднял руку.
- Позвольте мне сказать вам кое-что откровенно. Это предложение цинично поддержали и те люди рядом с кайзером, кто не стремится к миру. Просто чтобы хорошо выглядеть в глазах вашего президента. Они уверены, что Антанта все равно откажется от этого предложения.
- Будем надеяться, что они ошибаются.
- Дай бог.
- Когда будет отправлено письмо?
- Еще идут споры о формулировках. Когда с этим будет покончено, письмо вручат послу Соединенных Штатов в Берлине с просьбой, чтобы он передал его правительствам Антанты. - Эта дипломатическая игра с передачей письма была необходима, поскольку официальных средств коммуникации между враждующими сторонами не существовало.
- Мне, пожалуй, лучше отправиться в Лондон, - сказал Гас. - Может, удастся сделать что-нибудь для более благожелательного приема этого послания.
- Я так и думал. И у меня к вам просьба.
- После того что вы для меня сделали - все что угодно!
- Только это очень личное.
- На этот счет не беспокойтесь.
- Мне придется посвятить вас в одну тайну.
- Как интригующе! - улыбнулся Гас.
- Я бы хотел, чтобы вы передали мое письмо леди Мод Фицгерберт.
- А-а, - задумчиво сказал Гас. Ему было ясно, что Вальтер мог тайком писать леди Мод только в одном случае. - Понимаю. Но можете не волноваться.
- Если ваши вещи на выезде из Германии или при въезде в Англию подвергнутся досмотру, вам придется сказать, что это письмо американского гражданина, живущего в Германии, к невесте, живущей в Лондоне. Ни имен, ни адресов в письме нет.
- Хорошо.
- Благодарю вас! - с чувством сказал Вальтер. - Я не могу выразить, как это для меня важно!
V
Второго декабря, в субботу, в Ти-Гуине устроили охоту. Граф Фицгерберт и графиня Би были вынуждены задержаться в Лондоне, и в роли хозяина выступал друг Фица Бинг Вестхэмптон.
До войны Мод любила охоту Конечно, женщины не стреляли, но ей нравилось, что в доме полно народу, нравились обеды на природе, в которых женщины тоже участвовали, нравилось вечером возвращаться вместе со всеми домой к пылающим каминам и сытному ужину. Но оказалось, что она не может радоваться всему этому, думая о мученьях солдат в окопах. Она убеждала себя, что нельзя все время горевать, даже когда идет война, - но у нее не получалось. Она улыбалась самой ослепительной улыбкой, предлагая гостям щедрое угощенье, но при звуке ружейных выстрелов могла думать только о полях сражений. Еда оставалась нетронутой на ее тарелке, не прикасалась она и к бокалам с бесценными винами Фица.
В эти дни она возненавидела сидеть без дела, потому что тогда она думала лишь о Вальтере. Жив он или нет? Сражение на Сомме наконец завершилось. Фиц сказал, немцы потеряли полмиллиона человек. Был ли в их числе Вальтер? Или, искалеченный, он лежит сейчас в каком-нибудь госпитале?
А может, он праздновал победу? Газетам не удалось умолчать о том, что в результате главного события 1916 года английским войскам удалось продвинуться на какие-то несколько жалких миль. Немцы были вправе торжествовать. Даже Фиц теперь говорил, шепотом и в разговорах с глазу на глаз, что у Англии теперь вся надежда на то, что в войну вступит Америка. А может, Вальтер развлекается в берлинском борделе, держа в одной руке бутылку шнапса, а другой обнимая хорошенькую белокурую фройляйн? Лучше пусть он будет ранен, подумала она, но ей тут же стало стыдно.
Среди приехавших в Ти-Гуин гостей оказался и Гас Дьюар. Он разыскал Мод во время чая. Все мужчины были в твидовых брюках-гольф с застежкой под коленом, и американец выглядел в них особенно нелепо. Небрежно держа в одной руке чашку с чаем, через всю заполненную людьми гостиную он шел к тому месту, где сидела она.
Мод подавила вздох. Обычно когда к ней приближался неженатый молодой человек, у него на уме был флирт, и ей приходилось давать понять, что ничего не выйдет, не упоминая при этом о своем браке, - что порой бывало нелегко. Так много достойных неженатых молодых людей погибло на войне, что с ней решались заигрывать самые непривлекательные: сыновья обанкротившихся баронов, одетые в черное священники, у которых пахло изо рта, и даже гомосексуалисты, которым нужна была жена для прикрытия.
Конечно, Гас Дьюар - не такой уж плохой вариант. Он некрасив, не обладает непринужденным изяществом Вальтера и Фица, но у него острый ум и высокие идеалы, и, как и Мод, его глубоко интересует все, что происходит в мире. А его некоторая неловкость - социальная и физическая - в сочетании с честностью, доходящей до грубости, придает ему обаяние. Если бы ее сердце было свободно, у него, возможно, был бы шанс.
Он сел рядом, заложив ногу за ногу, на желтый шелковый диван.