- И честь не отдавать! - выкрикнул еще один.
Григорий растерялся. Он не мог всех даже выслушать, а запомнить сказанное - тем более. Ему на выручку пришел председатель.
- Я предлагаю всем, у кого есть предложения, подойти к товарищу Соколову.
Григорий знал, что Николай Соколов был юристом левых. "Это правильно, - подумал он, - нам нужно, чтобы кто-то перевел все наши предложения на язык юристов".
- Когда вы запишете все свои предложения так, как считаете нужным, - продолжал председатель, - выносите их на рассмотрение Совета.
- Хорошо! - Григорий спрыгнул с платформы. Соколов сидел за маленьким столиком у стены. Григорий и Константин подошли к нему, а за ними еще полтора десятка депутатов.
- Ну что же! - сказал Соколов. - Кому это адресовано?
И снова Григорий пришел в замешательство. "Всему миру", - хотелось ему сказать. Но солдат рядом его опередил:
- Петроградскому гарнизону.
- Всем солдатам гвардии, армии и артиллерии, - сказал другой.
- И флота, - добавил кто-то.
- Отлично, - сказал Соколов, записывая. - Для немедленного и точного исполнения, я полагаю?
- Да.
- А также рабочим Петрограда - для сведения?
- Да-да! - нетерпеливо сказал Григорий. - Так… Кто предлагал выборные комитеты?
- Я предлагал, - сказал солдат с седыми усами. Он присел на край стола прямо перед Соколовым. - Все войска должны создать комитеты из выбранных ими представителей.
- Во всех ротах, батальонах, полках… - записывая, сказал Соколов.
- Батареях, эскадронах, на судах военного флота, - добавил кто-то.
- Те, кто еще не выбрал своих представителей, должны это сделать, - добавил седоусый.
- Так, - сказал Григорий нетерпеливо. - Теперь вот что. Всякого рода оружие, включая бронированные автомобили, должно находиться в распоряжении и под контролем ротных и батальонных комитетов, а не офицеров.
Несколько солдат высказали одобрение.
- Готово, - сказал Соколов.
- Все воинские части, - продолжал Григорий, - подчиняются Совету рабочих и солдатских депутатов и своим комитетам.
Соколов впервые поднял голову.
- Это значит, - сказал он, - что фактическая власть над армией будет у Совета.
- Да, - сказал Григорий. - Приказы военной комиссии Думы следует исполнять лишь в тех случаях, когда они не противоречат приказам и постановлениям Совета рабочих и солдатских депутатов.
Соколов продолжал смотреть на Григория.
- В этом случае Дума будет так же бессильна, как и прежде. Прежде она подчинялась прихоти царя. А теперь, значит, любое решение потребуется утверждать в Совете.
- Именно, - сказал Григорий.
- Следовательно, главным будет Совет.
- Пишите, - сказал Григорий.
Соколов записал.
Кто-то сказал:
- Офицерам воспрещается грубить другим чинам.
- Сейчас, - сказал Соколов.
- И обращаться к ним на "ты", словно мы дети или домашняя скотина.
Григорий подумал, что это все мелочи.
- Этому документу нужно дать название, - сказал он.
- Что вы предлагаете? - спросил Соколов.
- А как вы называли предыдущие приказы Совета?
- Никак, - сказал Соколов. - Это - первый.
- Значит, пусть так и будет, - сказал Григорий. - Так и запишите: "Приказ номер один".
V
В следующие два дня было принято еще несколько приказов, и Григорий с огромным воодушевлением занимался этой насущной работой революционного правительства. И все же он постоянно думал о Катерине и Вовке, а вечером в четверг наконец-то нашел возможность оставить работу и навестить их.
Он шел на юго-западную окраину Петрограда, и его сердце сжималось от плохих предчувствий. Катерина обещала держаться подальше от неприятностей, но ведь женщины Петрограда считали, что это и их революция. И если бы Катерина решила с Вовкой на руках отправиться в центр посмотреть, что происходит, - она была бы там не единственной матерью с ребенком. Множество невинных людей погибло - кто от выстрела полицейского, кто под ногами толпы, кто под колесами экспроприированного автомобиля с пьяным солдатом за рулем, а кто и просто от шальной пули. Когда Григорий входил в свой старый дом, он со страхом ждал, что навстречу попадется кто-нибудь из жильцов и со слезами на глазах скажет: "Случилось непоправимое…"
Он поднялся по лестнице, постучал в дверь и вошел. Катерина вскочила со стула и бросилась ему на шею.
- Ты жив! - воскликнула она и стала его целовать. - Я так волновалась! Я не знаю, что бы мы без тебя делали!
- Прости, что не мог прийти раньше, - сказал Григорий. - Но меня делегировали в Совет…
- В Совет?! - Катерина засияла от гордости. - Мой муж - депутат! - И снова обняла его.
Григорий увидел в ее глазах восхищение. Впервые в жизни.
- Депутат - это просто представитель избравших его людей, - сказал он скромно.
- Но они всегда выбирают самого умного и достойного.
- Ну… стараются.
Комнату освещала тусклая масляная лампа. Григорий положил на стол сверток. Теперь у него не было трудностей с получением продуктов в военной столовой.
- Я принес еще спички и одеяло, - сказал он.
- Спасибо!
- Надеюсь, ты старалась поменьше ходить по улицам? В городе опасно. Пока одни делают революцию, другие просто беснуются.
- Да я почти не выходила. Я ждала тебя.
- А как наш постреленок? - Вовка спал в уголке.
- Скучает по своему папке.
Сам он не настаивал, чтобы Вовка звал его папой, но согласился, раз этого хотела Катерина. Вряд ли они когда-нибудь увидятся с Левкой, - уже три года, как тот уехал, и от него ни слуху ни духу, - так что ребенок может никогда не узнать правды, да так, наверное, и лучше.
- Жаль, что он спит, - сказала Катерина. - Он всегда так радуется тебе.
- Еще увидит меня утром.
- Сможешь остаться на всю ночь? Как хорошо!
Григорий сел, и Катерина, опустившись рядом на колени, помогла ему снять сапоги.
- У тебя усталый вид, - сказала она.
- Я в самом деле устал.
- Давай же ложиться. Уже поздно.
Она стала расстегивать его рубашку. Он расслабился и дал ей себя раздеть.
- Генерал Хабалов спрятался в Адмиралтействе, - сказал он. - Мы боялись, что он отобьет вокзалы, но он даже не попытался.
- Почему?
- Струсил, - пожал он плечами. - Царь послал Иванова с войсками занять Петроград и установить военную диктатуру, но солдаты взбунтовались и из экспедиции ничего не вышло.
- И что, прежние власти просто сдались?
- Похоже что так. Странно, правда? Но возвращения к старому уже не будет.
Они легли: Григорий в исподнем, Катерина - в сорочке. Она никогда перед ним не раздевалась. Может, считала, что ей есть что скрывать. Он мирился с этой странностью, хоть и не без сожаления. Он обнял ее и стал целовать. А когда их тела слились и она прошептала: "Я люблю тебя", - почувствовал себя самым счастливым человеком на свете.
Потом, уже в полусне, она спросила:
- А что же дальше?
- Будет учредительное собрание, делегатов на него будут избирать, используя четыре принципа голосования: всеобщее, равное, тайное и прямое. А пока что Дума создает Временное правительство.
- А кто будет там главным?
- Львов.
Катерина села на постели, не прикрывая голую грудь.
- Князь?! С какой стати?
- Они говорят, чтобы обрести доверие всех классов.
- К черту классы! - от возмущения она сделалась еще прекраснее, лицо пылало, глаза сверкали. - Революцию совершили рабочие и солдаты, так зачем нам еще чье-то доверие?
Этот же вопрос беспокоил и Григория, но ответ казался ему убедительным.
- Нам нужны предприниматели, которые вернут к жизни предприятия, поставщики, которые восстановят снабжение продуктами, торговцы, которые снова откроют лавки.
- А как с царем?
- Дума ждет, что он отречется от престола. Они послали к нему в Псков двух депутатов с этим требованием.
- Отречется? - Катерина широко распахнула глаза. - Царь? Но тогда прежней жизни конец!
- Да.
- А разве так может быть?
- Не знаю, - сказал Григорий. - Завтра увидим.
VI
В пятницу в Екатерининский зал Таврического дворца набилось две, а то и три тысячи человек, среди которых были несколько женщин. В воздухе стоял крепкий запах табачного дыма и немытых солдатских тел. Все ждали известий из Ставки.
Нередко дебаты прерывались сообщениями, часто вовсе не срочными: какой-нибудь солдат сообщал, что его батальон создал комитет и арестовал полковника. Иногда это были даже не сообщения, а речи, призывавшие защищать революцию.
Но когда седой прапорщик с раскрасневшимся лицом, задыхаясь, с листком бумаги в руке вскочил на трибуну и попросил тишины, Григорий понял, что на этот раз будет что-то важное.
Громко и медленно тот сказал:
- Царь подписал документ…
После первых же слов толпа зашумела. Оратор заговорил громче:
- Отречение от престола…
Крики перешли в рев. Григорий чувствовал, что нервы натянуты до предела. Неужели это в самом деле произошло? Неужели мечта сбылась?
Прапорщик поднял руку, ожидая тишины. Он еще не все сказал.
- И по причине слабого здоровья его сына Алексея он называет своим преемником младшего брата, великого князя Михаила.
Радостные крики сменились гневными воплями.
- Нет! - закричал Григорий, и его голос потонул в тысячах других.
Когда несколько минут спустя в зале стали успокаиваться, еще более грозный рев донесся снаружи. Должно быть, новость сообщили и толпе за стенами дворца, и там ее встретили с таким же негодованием.
- Временное правительство не должно на это соглашаться! - сказал Григорий Константину.
- Не должно, - согласился Константин. - Давай пойдем и скажем им это.
Они вышли из крыла Совета и пошли через дворец. Министры свежесформированного правительства заседали в зале, где раньше проводил свои собрания прежний Временный комитет - но в состав правительства вошли все те же члены комитета. Они уже обсуждали царский манифест об отречении.
Павел Милюков, вскочив на ноги, яростно спорил: центрист с моноклем доказывал, что монархию следует сохранить как символ законности.
- Дерьмо собачье! - проворчал Григорий. Монархия была символом несостоятельности, а не законности. К счастью, другие тоже так думали. Керенский, ставший министром юстиции, сказал, что Михаила тоже надо заставить отречься от престола, и, к облегчению Григория, большинство с ним согласилось.
Было решено, что Керенский и князь Львов отправятся к великому князю Михаилу немедленно. Милюков, яростно глядя через монокль, сказал:
- Я тоже должен пойти с ними, как представитель меньшинства!
Григорий думал, что это глупое предложение отметут, но остальные министры его приняли. Тогда Григорий встал и неожиданно для самого себя сказал:
- А я буду сопровождать министров как наблюдатель от Петроградского совета!
- Хорошо-хорошо, - устало сказал Керенский.
Они вышли из дворца через боковой вход и сели в два ожидавших лимузина "Рено". Бывший председатель Думы, чрезвычайно толстый Михаил Родзянко, тоже поехал. Григорий не мог поверить, что все происходит наяву. Он вошел в делегацию, которая направляется к великому князю, который должен отказаться от престола. А ведь еще недели не прошло с того дня, когда он покорно слез со стола по приказу поручика Кириллова. Мир менялся так быстро, что тяжело было это осознать.
Григорий никогда прежде не бывал в доме богатого аристократа. Куда бы он ни посмотрел, везде видел роскошные вазы, изящные часы, серебряные канделябры, безделушки с драгоценными камнями. Если бы он сейчас схватил какой-нибудь золотой кубок и выбежал через парадную дверь, то на вырученные за него деньги смог бы купить себе дом - только вот никто в эти дни не думает о золотых кубках, всем нужен хлеб.
Князь Георгий Львов, с серебристо-седыми волосами и широкой густой бородой, был единственным, кого не впечатляла обстановка дома и не угнетала значимость их миссии, но остальные заметно нервничали. Они ждали в гостиной, под суровыми взглядами родовых портретов, переминаясь с ноги на ногу на мягких коврах.
Наконец появился преждевременно начавший лысеть тридцативосьмилетний великий князь Михаил. К удивлению Григория, он нервничал еще больше, чем члены делегации. Несмотря на величественную осанку, он был смущен и растерян. Собравшись с духом, он наконец спросил:
- Что вы желаете мне сказать?
- Мы приехали, чтобы просить вас не принимать верховную власть.
- Ах вот как, - сказал Михаил и замолчал. Казалось, он не знал, как быть дальше.
Керенский не утратил присутствия духа.
- Народ Санкт-Петербурга с негодованием воспринял решение его императорского величества, - ясно и твердо заговорил он. - К Таврическому дворцу уже направляется огромный контингент войск. Если мы немедленно не объявим о вашем отречении, последует новое восстание, а затем - гражданская война.
- О боже, - тихо сказал Михаил.
Григорий решил, что великий князь не особенно умен. "Чему я удивляюсь? - подумал он. - Если бы эти люди были умны, им бы не приходилось сейчас отказываться от трона".
Милюков, сверкая моноклем, произнес:
- Ваше императорское высочество, я представляю во Временном правительстве меньшинство, которое считает, что монархия - единственный символ государственной власти, привычный для масс.
Это еще больше сбило с толку великого князя. Григорий понял, что в возможности выбора тот нуждается меньше всего. Михаил сказал:
- Господа, я бы хотел на несколько минут остаться наедине с господином Родзянко, если не возражаете. Нет, выходить не надо, мы с ним просто перейдем в соседнюю комнату.
Когда колеблющийся наследник престола и толстый председатель Временного комитета вышли, остальные стали тихо переговариваться. К Григорию никто не обращался. Он был в комнате единственным солдатским депутатом и чувствовал, что его побаиваются, подозревая - и правильно, - что карманы его сержантской формы набиты оружием и патронами.
Вернулся Родзянко.
- Он спросил меня, можем ли мы гарантировать ему личную неприкосновенность, если он взойдет на престол, - сказал Родзянко. Григорий нисколько не удивился, что великий князь больше печется о себе, чем о своей стране. - Я сказал, что не можем, - заключил Родзянко.
- И?.. - сказал Керенский.
- Он сейчас придет.
Ожидание казалось бесконечным. Но вот вернулся великий князь Михаил. Воцарилось молчание, которое долго никто не нарушал.
Наконец Михаил сказал:
- Я решил не принимать верховную власть.
Григорию показалось, что его сердце остановилось. Восемь дней, подумал он. Восемь дней назад женщины шли с Выборгской стороны через Литейный мост. А сегодня завершилось трехсотлетнее правление Романовых.
Керенский жал руку великому князю и говорил что-то пафосное, но Григорий не слушал.
"Мы этого добились, - думал он. - Мы совершили революцию. Мы свергли царя".