Несколько человек вбежали в забой. Джон Джонс вышел, неся обмякшее тело конюха Дэя-Пони. Билли не определил, умер он или без сознания.
- Несите его не к Фисбе, а к Пираму, - сказал он.
- Эй, Билли-с-Богом, ты кто такой, чтобы здесь распоряжаться? - встрял Прайс.
Билли не стал тратить время на пререкания.
- Я звонил наверх, - сказал он Джонсу. - Фисба сильно повреждена, а в Пираме скоро пустят клеть. Мне велели всем передавать, чтобы шли к Пираму.
- Хорошо, я буду всем говорить, - сказал Джонс и ушел.
Билли и Томми продолжали бороться с огнем, гасить его у забоев и освобождать попавших в ловушку шахтеров. Некоторые были ранены или обожжены. Те, кто мог идти, шли скорбной процессией, несли погибших и тяжелораненых.
Но очень скоро вода закончилась.
- Мы отгоним вагонетку назад и наполним водой со дна выработки, - сказал Билли.
Они поспешили назад. Клеть еще не работала, около дюжины спасенных шахтеров ждали, когда их поднимут; на полу лежали несколько тел, - одни мучительно стонали, другие были уже неподвижны. Пока Томми наполнял вагонетку грязной жижей, Билли бросился к телефону. Снова ответил отец.
- Подъемный механизм заработает через пять минут, - сказал он. - Как там у вас?
- У нас есть погибшие и раненые. Пошлите нам вагонетки с водой, как можно скорее.
- А ты как?
- Нормально. Слушай, пап, надо изменить направление вентиляции, чтобы воздух шел вниз по Пираму и вверх по Фисбе. Тогда дым и угарный газ пойдут не на спасателей, а от них.
- Мы не можем.
- Но вентиляция… она ведь должна переключаться!
- Персиваль Джонс наплел инспекторам душещипательной чуши, и они дали ему год отсрочки.
Ох, что бы сказал сейчас Билли, если бы говорил не с отцом!
- А что с системой орошения? Ее можно включить?
- Да, можно, - сказал отец. - Как я сам не подумал? - и стал отдавать команды.
Билли положил трубку. Он помог Томми набрать воды, качая с ним по очереди. На то, чтобы это сделать, времени ушло не меньше, чем на опустошение вагонетки. Из опасной зоны уже не выходили шахтеры - там, не встречая преграды, бушевал огонь. Наконец вагонетка наполнилась, и они двинулись назад.
Систему орошения включили, но когда Билли и Томми дошли до линии огня, они увидели, что воды, разбрызгиваемой из узких труб над головой, слишком мало, чтобы загасить пламя. Однако Джон Лавка организовал людей: тех, кто остался невредим, он задействовал в спасательных работах, а раненых, способных держаться на ногах, отсылал на подъемную площадку. Едва Билли с Томми подсоединили шланг, он схватил его, а к помпе поставил одного из своих людей.
- А вы возвращайтесь и привезите нам еще воды! - сказал он. - Тогда можно будет заливать огонь без остановки.
- Ладно, - ответил Билли, но не успели они двинуться назад, как его взгляд уловил в огне движение. Сквозь пламя бежал человек, одежда на нем горела. - Господи Боже! - воскликнул Билли. На его глазах бегущий споткнулся и упал.
- Лей на меня! - закричал Билли Джонсу. Не дожидаясь знака, что тот понял, он бросился в туннель. Сзади в спину ударил поток воды. Жар был ужасный. Лицо обожгло, одежда начала тлеть. Он ухватил лежащего под мышки и, пятясь, потянул за собой. Лица он не рассмотрел, но видел, что это мальчишка одного с ним возраста.
Джон продолжал поливать Билли; его волосы, спина и ноги были мокрые, но спереди он был сухой. Он почувствовал запах собственной обожженной кожи и закричал от боли, но ему удалось не выпустить безвольное тело. Еще секунда - и он выбрался из огня. Он повернулся к Джонсу и тот окатил его спереди. Какое блаженство - почувствовать на лице воду! Было больно, но терпимо.
Джонс окатил водой лежащего. Билли перевернул его и увидел, что это Майкл О’Коннор, сын Пэта. Пэт просил Билли его поискать…
- Господи, смилуйся над Пэтом! - только и сказал Билли. Он нагнулся к Мики и поднял его. Его тело было обмякшим и безжизненным. - Я отнесу его к подъемнику.
- Хорошо, - сказал Джонс, как-то странно глядя на Билли. - Давай, малыш Билли.
Томми пошел с ним. У Билли кружилась голова, но нести Мики он мог. Выйдя в главный туннель, они встретили группу спасателей с пони, запряженным в небольшой состав вагонеток с водой. Должно быть, они с поверхности, - значит, клеть пустили, и теперь спасательными работами будут заниматься как положено, подумал он устало.
Он оказался прав. Как только они дошли до площадки, снова пришла клеть, из нее вышли спасатели в защитной одежде и вытащили вагонетки с водой. Прибывшие разошлись тушить огонь, и в клеть начали заходить раненые и заносить погибших и тех, кто был без сознания.
Когда Папа Пэт отправил клеть, к нему подошел Билли, держа на руках Мики.
Пэт с ужасом взглянул в лицо Билли, качая головой, словно отказывался принять страшное известие.
- Прости, Пэт, - сказал Билли.
Пэт не смотрел на тело.
- Нет, - сказал он. - Не может быть, не может этого быть…
- Пэт, я вытащил его из огня, - сказал Билли. - Но было поздно, понимаешь? Просто было поздно… - и заплакал.
VI
Обед прошел удачно во всех отношениях. Би была в приподнятом настроении: она хотела бы принимать у себя королевскую чету каждую неделю! Ночью Фиц пришел к ней в спальню, и, как он и думал, она была рада. Он остался у нее до самого утра, выскользнув из спальни за несколько секунд до прихода Нины с чаем.
Его беспокоило, что завязавшийся спор мог оказаться слишком острым для королевского обеда, но выяснилось, что волноваться было не о чем. За завтраком король поблагодарил его, сказав: "Интереснейшая была дискуссия, очень познавательная, именно то, что мне нужно". Фиц сиял.
Вспоминая эту беседу после завтрака за сигарой, Фиц вдруг понял, что мысль о войне его не ужасает. Он по привычке говорил о войне как о трагедии, но на самом деле это было бы не так уж и плохо. Война сплотила бы нацию против общего врага, загасив очаги бунта. Забастовки бы прекратились, а болтовня республиканцев выглядела бы непатриотичной. Может быть, и женщины перестали бы требовать право голоса. Короче, он с удивлением обнаружил, что лично ему перспектива войны в ближайшем будущем представляется довольно привлекательной. Война дала бы ему возможность продемонстрировать, какой он необходимый человек, доказать свою смелость, послужить родной стране, сделать хоть что-то в благодарность за богатство и привилегии, которыми его одарила жизнь.
От новостей, пришедших поздним утром из шахты, праздник потускнел. В Эйбрауэн отправился лишь один из гостей, американец Гас Дьюар. Ланч прошел без особого шика, дневные развлечения отменили. Фиц боялся, что король будет им недоволен, хотя сам он никакого отношения к шахте не имел. Он не был ни директором, ни акционером "Кельтских минералов". Он лишь позволял компании добывать уголь на своей земле и с каждой тонны получал свою долю. Поэтому он был уверен, что ни один здравомыслящий человек не сможет обвинить его в произошедшем. И все же дворянство не могло позволить себе демонстративных увеселений, - особенно в присутствии короля и королевы, - когда под землей гибли люди. А это означало, что единственными доступными развлечениями были книги и сигары. Августейшая чета заскучает.
Фиц был раздосадован. Люди все время умирали: гибли в бою солдаты, тонули корабли с моряками, терпели крушение поезда, сгорали дотла гостиницы со спящими постояльцами. Почему надо было случиться этому взрыву именно сейчас, когда у него в гостях король?!
Незадолго до обеда явился мэр Эйбрауэна и председатель правления "Кельтских минералов" Персиваль Джонс. Он пришел дать графу отчет о произошедших событиях, и Фиц осведомился у сэра Алана Тайта, не изъявит ли король желания услышать этот отчет. Король изъявил такое желание, и Фиц воспрял духом: в конце концов, это займет монарха на некоторое время.
Джонса проводили в малую гостиную - мягкие кресла, пальмы в кадках, пианино. Он был в черном фраке - надел его еще утром, собираясь в церковь. Приземистый, напыщенный человечек в двубортном сером жилете, он напоминал важно распушившую перья птицу.
Король был в вечернем костюме.
- Как хорошо, что вы пришли! - сказал он оживленно.
- Ваше величество изволили пожать мне руку в 1911 году, в Кардиффе, на инвеституре принца Уэльского.
- Рад возобновить знакомство, хоть мне и жаль, что это произошло при столь печальных обстоятельствах, - ответил король. - Расскажите, что случилось, - простыми словами, как рассказывали бы своим директорам в клубе за бокалом вина.
Фиц подумал, что сказано хорошо, король выбрал правильный тон, - хоть бокала вина никто Джонсу и не предложил. На самом деле король даже не пригласил его сесть.
- Ваше величество очень добры, - Джонс говорил с кардиффским акцентом, отчего его речь звучала более резко, чем плавный говор жителей равнин. - Когда произошел взрыв, в шахте было двести двадцать человек - меньше, чем обычно, поскольку это особая, воскресная смена.
- Но вам известно точное число? - спросил король.
- О да, ваше величество, мы записываем каждого входящего в шахту.
- Простите, что перебил. Продолжайте, пожалуйста.
- Оба ствола получили повреждения, но пожарная команда взяла огонь под контроль, с помощью нашей поливочной системы, и эвакуировала людей. - Он посмотрел на часы. - Уже два часа назад двести пятнадцать человек были подняты на поверхность.
- Из ваших слов явствует, что вы справились с чрезвычайной ситуацией весьма эффективно, Джонс.
- Благодарю вас, ваше величество.
- Все двести пятнадцать живы?
- Нет, сэр. Восемь погибших. И у пятидесяти состояние настолько серьезное, что им требуется врач.
- Что вы говорите! - сказал король. - Какое несчастье!
Пока Джонс рассказывал, какие меры принимаются для обнаружения и спасения оставшихся пяти шахтеров, в комнату тихо вошел Пил и приблизился к Фицу. Дворецкий был в вечернем костюме, он был готов подавать обед. Очень тихо он сказал:
- Милорд, на всякий случай, вдруг это вас заинтересует…
- Что? - шепнул Фиц.
- Горничная Уильямс только что вернулась от шахты. Ее брат, похоже, стал местным героем. Может, король захочет послушать ее рассказ?
Фиц на секунду задумался. Уильямс наверняка расстроена, может сболтнуть что-нибудь не то. С другой стороны, королю будет интересно поговорить с кем-то, кого это непосредственно коснулось. Он решил рискнуть.
- Ваше величество, - сказал он. - Одна из моих служанок только что была у входа в шахту, и у нее могут быть более свежие новости. Когда взорвался газ, в шахте был ее брат. Не желаете ли задать ей несколько вопросов?
- Да, конечно! - воскликнул король. - Приведите ее.
Через несколько секунд вошла Этель Уильямс. Ее одежда была в угольной пыли, но умыться она успела. Она сделала реверанс, и король сказал:
- Каковы новости?
- С вашего позволения, ваше величество, на участке "Карнейшн" пятерых шахтеров отрезало завалом. Спасатели пробиваются к ним, но огонь еще не потушили.
Фиц заметил, что король слушает девушку совсем не так, как слушал Персиваля Джонса. На него король едва смотрел и безостановочно постукивал пальцем по ручке кресла; слушая Этель, король смотрел ей в лицо, казалось, она его интересует намного больше. Он мягко спросил:
- А что говорит ваш брат?
- От взрыва гремучего газа загорелась угольная пыль, вот отчего случился пожар. Многие шахтеры оказались в огненной ловушке, несколько человек погибли от угарного газа. Мой брат и другие не могли их спасти, потому что у них не было дыхательных аппаратов.
- Это не так, - сказал Джонс.
- Думаю, что так, - возразил Гас Дьюар. - Я поговорил кое с кем из только что поднятых шахтеров. Они рассказали, что в ящиках с маркировкой "Дыхательные аппараты" пусто. - Видно было, что он едва сдерживает гнев.
- И невозможно было погасить огонь, - сказала Этель Уильямс, - потому что воды на случай пожара было запасено очень мало! - Ее глаза полыхнули яростью, и в этот миг она показалась Фицу столь прелестной, что у него замерло сердце.
- Но там есть пожарная машина! - воскликнул Джонс.
- Угольная вагонетка с водой и ручная помпа, - снова вступил в разговор Гас Дьюар.
- По закону шахтеры должны были получить возможность пустить вентиляцию в обратном направлении, - продолжала Этель Уильямс, - но мистер Джонс не поменял оборудование.
- Это было невозможно!.. - возмущенно начал Джонс.
- Подождите, Джонс, - остановил его Фиц, - это же не официальное расследование, просто его величество хочет послушать впечатления людей.
- Именно так, - сказал король. - Но есть один вопрос, в котором вы, Джонс, могли бы дать мне совет.
- Почту за честь…
- Я планировал завтра утром побывать в Эйбрауэне и нескольких окрестных деревнях, а также посетить вас в городской ратуше. Но в данных обстоятельствах эта церемония мне представляется неуместной.
Сэр Алан, сидевший от короля по левую руку, покачал головой и пробормотал:
- Это исключено!
- С другой стороны, - продолжал король, - я не могу уехать, никак не отреагировав на произошедшее. Люди могут назвать нас равнодушными.
Фиц догадался, что у короля и его свиты возникли разногласия: придворные хотели прервать визит, считая это наименее рискованным вариантом, в то время как король чувствовал потребность сделать некий красивый жест.
Наступила тишина; Персиваль Джонс задумался.
- Это трудный вопрос, ваше величество, - сказал он наконец.
- Можно мне предложить? - раздался голос Этель Уильямс.
Пил пришел в ужас.
- Уильямс! Говорить только когда к вам обращаются! - прошипел он.
Фиц был ошарашен такой дерзостью в присутствии короля.
- Уильямс, может быть, позже, - сказал он, стараясь, чтобы голос не выдал его волнения.
Но король улыбнулся. Он смотрел на Этель благосклонно.
- А почему бы нам не выслушать предложение этой юной особы? - сказал он.
Больше ничего и не требовалось. Не дожидаясь более конкретного разрешения, она сказала:
- Вам с королевой нужно посетить вдов. Без торжественного сопровождения, в одной карете с гнедыми лошадьми. Это будет для них таким утешением! Все скажут, что вы - замечательный король!
Фиц подумал, что последняя фраза грубо нарушает этикет.
Сэр Алан взволновался.
- Никогда еще такого не было! - воскликнул он в смятении.
Но короля, казалось, заинтересовала эта идея.
- Посетить вдов… - сказал он задумчиво и повернулся к камердинеру. - Алан, сказать по правде, я думаю, что это великолепно! Быть с моим народом в его скорби. Не надо никаких процессий, пусть будет одна карета. Отличная мысль, Уильямс, - повернулся он к горничной. - Я вас благодарю.
VII
Одной каретой, конечно, не ограничились. В первой ехали король с королевой в сопровождении сэра Алана и фрейлины. Фиц с Би и епископ ехали во второй, замыкали шествие коляски со множеством слуг.
День был ветреный, и бегущих рысцой лошадей всю дорогу от Ти-Гуин хлестал холодный дождь. Этель была в третьем экипаже. Благодаря работе отца, она знала все шахтерские семьи в Эйбрауэне. И она единственная в Ти-Гуине знала имена всех погибших и раненых. Она говорила возницам, куда ехать; подсказывать камердинеру, кто есть кто, тоже было ее задачей. Она сидела, скрестив пальцы на удачу. Идея принадлежала ей, и если что-нибудь пойдет не так, виновата будет она.
Выезжая за большие железные ворота, она вновь удивилась резкому контрасту: внутри все ухожено, полно очарования и красоты. Снаружи - неприглядно. Вдоль дороги тянулись жилища фермеров - крохотные хижины: у крыльца валялись всякая рухлядь и хлам, на задворках плескались в канаве замызганные детишки. Скоро начались ряды длинных шахтерских домов, террасами спускающихся по склону - вид у них был получше, чем у крестьянских, но все равно выглядели они неуклюже и однообразно. Здесь люди носили дешевую одежду, которая быстро изнашивалась и теряла форму, а краска линяла, так что все мужчины были в сером, а женщины - в коричневом. Этель носила теплую шерстяную юбку и крахмальную белую блузку, и все девчонки ей завидовали. Но главное - и люди здесь были совсем другие. У них была плохая кожа, грязные волосы, черные ногти. Мужчины кашляли, женщины были измождены, а у детишек текло из носа.
Кареты съехали по склону к Мафекинг-террас. Когда кавалькада остановилась у дома 19, обитатели соседних домов сбились в толпу, но приветственных возгласов не было слышно, мужчины лишь молча кланялись, а женщины делали реверанс.
Этель выскочила из кареты и тихо сказала сэру Алану:
- Шан Эванс, пятеро детей, муж Дэвид Эванс, был в шахте конюхом. - Этель знала Дэвида Эванса по прозвищу Дэй-Пони: он был церковным старостой "Вифезды".
Сэр Алан кивнул, и Этель отошла назад, пока он вполголоса говорил с королем. Она встретилась глазами с Фицем, и тот одобрительно кивнул. Она почувствовала, что краснеет. Она прислуживает королю а граф ею доволен!
Король с королевой подошли к двери. Краска на ней шелушилась, но ступенька крыльца была чистой и гладкой. Вот не думала, что когда-нибудь увижу, как король стучится в жилище шахтера, подумала Этель. Король был во фраке и цилиндре: Этель убедила сэра Алана, что вряд ли жителям Эйбрауна будет приятно видеть короля в твидовом костюме, вроде тех, что носят обычные люди.
Дверь открыла вдова. Она была в своем лучшем воскресном платье и шляпке. Фиц придерживался мнения, что визит короля должен быть неожиданным, но Этель считала, что так делать не следует, и ее поддержал сэр Алан. При неожиданном визите в семью, где случилось несчастье, королевская чета могла увидеть пьяных мужчин, кое-как одетых женщин и дерущихся детей. Лучше уж всех предупредить.
- Доброе утро. Я король, - сказал король, вежливо приподнимая шляпу. - А вы миссис Дэвид Эванс?
Секунду она смотрела на него, не понимая. Ее гораздо чаще называли миссис Дэй-Пони.
- Я пришел сказать, что мне очень, очень жаль, что вы лишились вашего супруга Дэвида, - сказал король.
Миссис Дэй-Пони, казалось, была сейчас слишком взволнована, чтобы чувствовать боль утраты.
- Я вам очень признательна, - сказала она неловко.
Этель видела, что все получается слишком официально. Король чувствовал себя так же неудобно, как и вдова. Ни один не мог выразить свои истинные чувства.
Королева ласково коснулась руки миссис Дэй-Пони.
- Должно быть, вам сейчас очень тяжело, моя дорогая, - сказала она.
- Да, мэм, очень, - ответила шепотом вдова - и залилась слезами.
Этель и сама смахнула со щеки слезу.
Король проявил стойкость и лишь повторял:
- Это такое несчастье, такое несчастье…
Миссис Эванс продолжала неудержимо рыдать, и ничего не могла с собой поделать, даже не отвернулась. Этель поняла, что в скорби нет ничего возвышенного: лицо миссис Дэй покрылось красными пятнами; когда она рыдала, было видно, что во рту не хватает половины зубов, а ее рыдания звучали хрипло и отчаянно.
- Тише, тише! - сказала королева. Она вложила в руку вдовы свой платок. - Вот, возьмите.
Миссис Дэй не было еще и тридцати, но руки у нее были большие, узловатые, искореженные артритом, как у старухи. Она вытерла лицо платком королевы. Рыдания стали стихать.