Эскадра причалила к западному берегу, к храмовым пристаням, сооружённым из прочного камня ещё во времена строительства пирамид - здесь приставали к берегу суда и плоты с каменными блоками, вырубленными в каменоломнях восточных гор, из этих блоков были сложены храмы и пирамиды. Огромные храмы и гигантские пирамиды, вокруг которых жизнь замерла после вторжения в Египет персов, этих диких варваров, которые ничего здесь не пощадили: вырубили сады, разорили фонтаны, сожгли всё, что могло гореть, повалили обелиски, полагая, что на их вершинах сверкает золото, а не окованные медью священные камни бен-бен. Следы копоти и пламени виднелись на стенах пустующих храмов, у божеств были вырваны глаза из драгоценных камней, сбиты с рук и ног золотые украшения, расколоты головы, увенчанные ранее коронами, всё было осквернено и разграблено. Точно так выглядели афинские храмы после того, как персы были изгнаны из Афин. Варвары - бич всего святого и прекрасного. Жестокость, жажда наживы и разрушений - вот чем одарили персов их боги, проклятые боги проклятых племён. Сравнивать разноплеменных людей, их богов, их историю, их правителей - необходимо. И не только для того, разумеется, чтобы сказать: "Этот народ лучше, а этот народ хуже". Сравнение - предвидение судеб народов, их столкновений, войн, побед и поражений. А быть может, и братства. Но до сих пор братство народов - всего лишь мечта. В жизни достижим лишь временный союз. И здесь сравнение народов - предвидение времени разрушения союза, враждебного разрыва. И только сравнивая народы, можно вынести им приговор или благословение от имени Добра, Красоты и Справедливости.
У подножия пирамид валялись разбитые и сорванные с граней облицовочные плиты - грабители и завоеватели искали входы в пирамиды, которые могли бы привести их к спрятанным там сокровищам. Геродот же, помнится, говорил, что пирамиды ограблены так давно, что никто уже и не помнит, когда это было и что в них было. Да и было ли вообще? По словам Геродота, в чреве пирамид, кроме пустых саркофагов, нет ничего - только камень, только тьма и тайна. Нездешняя тайна, потому что и пирамиды сооружены, кажется, не людьми, а богами - так они огромны, мрачны и бессмысленны.
Перикл прижал руки к одной из каменных глыб основания Большой пирамиды и долго стоял так, будто надеялся, что вместе с теплом камня к нему перетечёт если не сама тайна, то хотя бы намёк на то, как приблизиться к этой тайне. Он стоял у северной грани, в тени, которая тянулась конусом по каменистому плато к дальним колючим кустарникам. Не тень ли это гигантского гномона, солнечных часов, которые отмеряют не часы, не дни, не годы и даже не столетия, а тысячелетия? И потому так крохотен здесь человек, у этих камней и отбрасываемых ими теней. Крохотен, как пылинка.
Если тайна пирамид не обращена к людям, то к кому же? К звёздам, к планетам? Пирамиды - послание земных богов иным мирам?
Как коротка жизнь человека и как мало ему дано совершить! И всё же теперь людьми правят люди. Но что делали люди, когда ими правили боги? Говорят, что Египтом много тысяч лет управляли боги - так древние египетские жрецы рассказывали Солону. И пирамиды, наверное, дело их рук...
Впереди - Мемфис, столица Нижнего Египта. А за Мемфисом - Верхний Египет, которым, как и Нижним, теперь управляют персы из стовратных Фив, как называл столицу Верхнего Египта великий Гомер. Мемфис - такое название дали городу греки, сами же египтяне называют его иначе: то Мен-нефер, что означает "Постоянная красота Бога", то Анх-Тауи - "Жизнь Обеих Земель", то Ху-Ка-Птах - "Дворец Двойника Птаха". Фивы тоже имеют древнее название - Уасет, но до Фив ещё далеко, а Мемфис, говорят, виден с вершины Большой пирамиды. В Мемфисе стоит самый большой персидский гарнизон, он не только держит в своих руках столицу Нижнего Египта, но и запирает проход в Верхний Египет. Не уничтожив персидский гарнизон в Мемфисе, нельзя двигаться вверх по Нилу дальше, даже если бы удалось проскользнуть по реке мимо Мемфиса - тогда осталась бы опасность, что персы, опомнившись, ударят в спину или навсегда запрут эскадру в верховьях Нила.
Перикл дождался появления войска ливийского принца Инара и вместе с ним начал штурм Мемфиса. Штурм был многодневным, но успешным: Мемфис пал, весь Нижний Египет теперь был в руках Перикла и Инара. Был открыт также путь к Фивам, которые пали под ударами греков и ливийцев через несколько дней. Бросок к Фивам был так стремителен, что никто не успел сообщить персам о приближении греко-ливийского войска. Ворота Фив оказались открытыми, а персидский гарнизон не готовым к отражению неприятеля. Впрочем, сражение с персами на улицах города, в крепостях, дворцах и храмах продолжалось почти четыре дня, но город от этих боев не пострадал, разве что сгорели некоторые лавки, склады да скот вырвался из загонов и бродил теперь по улицам без присмотра к радости солдат и бездомных фиванцев. Во всех храмах пылали жертвенные огни, запах горелого мяса висел в воздухе, нищие и бездомные щедро кормились у алтарей.
Пленных персов Перикл велел отпустить. Их посадили на плоты и отправили вниз по Нилу в сопровождении четырёх триер. Персам - их было несколько сот - разрешалось причаливать к берегу для пополнения запасов пищи, но высаживаться где-либо, до самого моря, запрещалось.
Перикл задержался в Фивах лишь на несколько дней, чтобы установить новое управление и порядок - разумеется, по афинскому образцу - и осмотреть дворцы и храмы, где, как рассказывал ему Геродот, зародилось всё хорошее и дурное, что потом распространилось по земле. Персы и здесь, в древнейшей столице древнейшего народа, ничего не пощадили: дворцы, за исключением одного, где жил наместник персидского царя, были превращены в казармы и загажены солдатами до такой степени, что в иных местах нельзя было пройти, не закрывая нос. При храмах остались жрецы и нищие, но в самих храмах мало что сохранилось от былых времён процветания. Прежние кварталы богатых фиванцев теперь ничем не отличались от кварталов, где ютилась беднота: ограды, окружавшие усадьбы, были проломлены - так сирийским солдатам было удобнее патрулировать город, сады за оградами запущены и частью вырублены, цветочные клумбы поросли бурьяном, беседки превращены в отхожие места.
Завоевать страну и разорить - не варварство ли? И не ощутить присутствия чужих богов, не понять иноплеменных нравов, не принять искусства сооружения дворцов и храмов по законам величия и красоты, на совершенствование которого ушли века и тысячелетия... Завоевать, чтобы ограбить и уничтожить - вот звериный облик варварства, его суть, его первейший признак. И кто противопоставляет варварам благоразумие, справедливость, доброту - тот истинный наследник божественных деяний на земле. Вот завораживающие взор и ум храмы, в которых нынче поселились сумрак и гулкая пустота, вот величественные гробницы царей-богов и царей-людей, осквернённые варварской рукой. Утрачено прошлое, изгнано таинственное и великое, но след остался и по следу можно вернуться, чтобы наказать разрушителей и святотатцев. Так Зевс уничтожал людей, разочаровываясь в них. Или, как говорит Анаксагор - и здесь он, кажется, прав, - так люди сами уничтожали себя, ибо нарушалось равновесие праздности и труда, власти и свободы, богатства и бедности, уродства и красоты, зла и добра. Жизнь - это равновесие, прекрасная жизнь - это гармония, вечная жизнь - воплощённая истина. Воплощение истины добра, истины красоты и справедливости - это история эллинов. Путь вражды, разрушения, порабощения, путь зла - история варваров. Здесь решение вопроса о лучшем народе и государстве. "Ах, Аспасия! Думая обо всём этом, я, оказывается, думаю о тебе..."
В Мемфисе Перикл вновь встретился с Инаром. Приехал на встречу с ним и царь болотистой низменности в дельте Нила Амиртей. И Амиртей и Инар, которым предстояло поделить между собою власть в освобождённом от персов Египте, благодарили Перикла за помощь и просили оставить в Мемфисе часть греческого войска, опасаясь, что самим им не справиться с персами, если те предпримут новый поход. Взамен они обещали союзническую поддержку и щедрую помощь хлебом.
Перикл оставил в Египте несколько тысяч гоплитов, часть флота и по западному рукаву Дельты отправился в обратный путь, неся в Афины весть о новой победе над персами, злейшими врагами Эллады. Ночь перед отплытием он, подобно Солону, провёл в беседе с жрецами, хранителями истории, древнейших преданий и мудрости. Жрец Семерхет, знавший греческий язык - он провёл несколько лет в Сардах, где общался с греками, - был при этом переводчиком. Никого другого, кроме Перикла, жрецы принять не согласились. Беседовали с ним в Доме Бенбен у Великих Пирамид. Главным собеседником Перикла был Великий созерцатель, верховный жрец бога Ра в Гелиополе. Это была тайная беседа, беседа посвящённых с чужестранцем, который, подобно богу, принёс в Египет избавление от врагов, и потому посвящённые могли доверить ему часть тайны, только часть, ибо вся тайна даже посвящёнными постигается лишь в Доме Вечности, за пределами земного горизонта.
- Спрашивай, - сказал Периклу Великий созерцатель, когда огонь над чашей с маслом, распространяя аромат, набрал силу и осветил лица присутствующих.
- Что он сказал? - спросил Семерхета Перикл.
- Он сказал: "Спрашивай", - ответил Семерхет, забывший, должно быть, о том, что его позвали сюда как переводчика, а не как жреца-сема, каким он не был. Жрецы-семы, высокие жрецы, сидели справа и слева от Великого созерцателя на скамье, покрытой козьими шкурами. Огонь осветил не только их суровые лица, но и выбритые наголо головы. Только Великий созерцатель был в чёрном колпаке с золотым диском у лба, который светился гранями красных и зелёных камней. Лицо его было бледным, сухим, над глубоко посаженными глазами свисали седые брови.
- Кто создал всё? - спросил Перикл.
Семерхет перевёл его вопрос.
- Тот, кто проснулся, открыл глаза и чей взгляд стал светом для целого мира. Он увидел всё и всему дал имя, - ответил Великий созерцатель.
- Он увидел то, что уже было?
- Пока он спал, не было ничего.
- Кто разбудил его? - спросил Перикл.
- Безмолвие, - ответил Великий созерцатель. - Проснувшись, он сотворил самого себя, осветил своим взором себя, а мир - его тень.
- Это трудно понять, - сказал Перикл.
- Да, - согласился Великий созерцатель, - но об этом можно думать. Размышляющий об этом приближается к богу. Бог пробудился в самом себе. И ты размышляй в душе своей, сотворённой богом. Живёт тот, кто познает бога. Познание - путь к богу и вечности.
- Не вера, а познание?
- Вера - это чувства, а чувства - от страдания, соприкосновения с миром тел, света, звука, запахов и вкусов. Мир - члены бога. Верующий соприкасается с богом, но не знает его и не знает себя. И камни верят, когда их обжигает солнце или поливает дождь, и звери страдают. Умопостижение мира - удел человека. Человек участвует в сотворении и усовершенствовании мира своим знанием, которое он приносит богу вместе со своей бессмертной душой. С помощью человека бог узнает себя и мир. Сопровождай чувства рассудком - это первая заповедь бога для человека, в этом сам человек и присутствие бога в нём. Смотри и мысли. Истины бога - истины света, а не тёмных наваждений. Человек рождён из чистой слезы Создателя, в которой, как в капле росы, отразился Создатель и весь мир его. Так и в Создателе во всём величии отражается он сам и его творение - мир. Мы видим всё, что видит создатель, и мыслим, как мыслит он, ибо его мысли - это движение Вселенной, которая у нас перед глазами.
- Зачем Создатель населил землю людьми? - спросил Перикл.
- Он хотел иметь малый образец Вселенной для предварительного исследования своих космических замыслов. - Великий созерцатель опустил голову.
- Неудачные или уже воплощённые чертежи и вычисления люди смывают с пергамента или стирают с навощённой дощечки. Так ли и бог поступает с тем, что наносит своей рукой на нашу землю? - спросил Перикл.
- Так, - ответил Великий созерцатель. - Всё, что уже вчера, он стирает, всё, что будет завтра, рисует. Не трогает только Египет, ибо здесь его калам, тростниковая палочка для письма, здесь его краски, здесь его папирус и формулы для вычислений, высеченные на камнях Тотом, богом мудрости, письма и счета, рождённые из его уст. Но всё созданное - временно. Вечно только несотворённое. Не сотворено - творящее. Египет - храм и жилище сотворённых Создателем богов, его сотрудников. Создатель - первый, боги - вторые, человек - третий. Есть предел и Египту, как и всей земле. Тот оставил нам часы, которые укажут конец всему земному.
- Где эти часы? - оживился Перикл.
- Хочешь знать? - чуть заметно усмехнулся Великий созерцатель. - Многие хотели бы знать, где эти часы, но Тот сказал: "Приговорённый к смерти умирает, когда слышит из уст судей приговор".
- Ты знаешь, где эти часы? Спроси, спроси, - поторопил Перикл Семерхета. - Семерхет спросил и перевёл ответ Великого созерцателя:
- Эти часы видят все. Их нельзя не увидеть, они огромны. Часы - вся Вселенная. А указатель пределов - Великие пирамиды, которые там. - Великий созерцатель указал рукой в сторону пирамид.
- И ты знаешь предел всему земному?
Великий созерцатель долго не отвечал, переговариваясь о чём-то с другими жрецами. Перикл попросил Семерхета перевести ему разговор со жрецами, но Семерхет, казалось, не услышал его. Ответ же Великого созерцателя был таков:
- Да, я знаю. Этот предел - число лет. Ты не доживёшь до рокового часа, и твои потомки не доживут до него. И мы не доживём. Но когда придёт время, жрецы бога Ра сообщат об этом людям. Они пойдут на казнь, зная о своём смертном часе. И, может быть, найдут способ избежать казни. Бог Тот знал о таком способе, он привёл в Египет людей, обречённых на гибель в других краях и землях.
- Значит, есть надежда?
- Пока храмы стоят на земле, есть надежда. Главный храм Создателя - Египет. Но есть грозное пророчество: чужестранцы наводнят нашу страну, храмы будут разрушены, а сами боги покинут Египет - тогда уже никого и ничто не спасёт. Камбиз, проклятый перс, разрушил Египет и напустил огонь на наши храмы. Но многие священные камни и книги уцелели, и народ не умер - пришёл ты, Перикл. Мы сообщим тебе из благодарности две формулы: одна - о пределе времени, другая - о точке на земле, где можно будет спастись. Мы знаем число предела - это двенадцать тысяч пятьсот лет от начала. Начало там, где начало Египта. Мы знаем эту точку на земле. Это Египет... - Произнеся эти слова, Великий созерцатель встал. Встали и другие жрецы. Перикл последовал их примеру, не зная, означает ли это, что окончена беседа, или ещё что-либо.
- Это всё, - подсказал Периклу Семерхет. - Ты должен удалиться. Они не требуют клятвы, что ты будешь молчать, полагаясь на твой ум, - перевёл он обращённые к нему слова Великого созерцателя, - на то, что ты понимаешь, как важно хранить тайну о пределе, который ещё далеко от нас, чтобы не погубить людей прежде, чем будет вынесен приговор. Если выдать тайну, мы придём в уныние, а это та же смерть, но преждевременная.
- Спроси у него ещё об одном, - попросил Семерхета Перикл, - от какого начала считать число предела. Сколько с той поры уже минуло лет?
Семерхет перевёл Великому созерцателю слова Перикла, на что последовал ответ:
- Десять тысяч лет и ещё немного.
Утром, уже на триере, засыпая под мерный скрип уключин, Перикл подумал, что следовало бы, пожалуй, записать беседу с Великим созерцателем, чтобы затем показать запись Анаксагору и Протагору, а быть может, и Сократу, взяв с последнего слово, что он никому не разболтает о ней. Потом решил, что пока он в пути, записывать ничего не станет, а сделает это уже дома, в Афинах.
Но и в Афинах он своё намерение не исполнил: вести, пришедшие в Афины из Египта, надолго вышибли его из привычной колеи. Экспедиция Перикла в Египет, закончившаяся полной победой, вскоре обернулась для греков неожиданным поражением. Артаксеркс, персидский царь, едва узнав об экспедиции, отправил в Спарту посольство с крупной суммой денег, чтобы склонить спартанцев к нападению на Аттику и на Афины. Такое нападение, конечно, заставило бы Перикла срочно возвратиться из похода в Египет, как недавно он вернулся с Эвбеи, когда спартанцы подошли, к Элевсину. Мегабазу, возглавившему персидское посольство, не удалось склонить спартанцев к войне с Афинами, ему сказали: "Недавно Перикл подкупил нашего царя Плистоанакта, чтобы тот ушёл от Афин, а Артаксеркс хочет купить за деньги наш поход на Афины. Спартанцы за деньги не продаются".
Узнав о провале миссии Мегабаза, Артаксеркс призвал к себе полководца Вагабухшу, велел ему собрать войско и идти в Египет. Вагабухша с огромным войском двинулся по суше в Египет, когда Перикл уже отплыл из Мемфиса. Персы выбили греков и ливийцев из Мемфиса, уничтожили их корабли и заперли на острове Просоптиде, образованном двумя рукавами Нила и каналом, соединяющим эти рукава ниже Мемфиса. Потом персы переправились на остров и в жестоком сражении уничтожили большую часть греко-ливийской армии, остальным грекам и ливийцам удалось уйти, сначала в Ливию, затем - грекам, разумеется, так как ливийцы остались дома, - в Кирену, откуда на посланных за ними кораблях они перебрались в Афины. Царь Амиртей скрылся в своих Болотах в Дельте, принц Инар попал в плен, подписал условия полной капитуляции, но, едва освободившись из плена, попытался снова восстать против персов, был ими схвачен и распят на кресте.
Сторонники Перикла пришли в уныние, враги же, радуясь его поражению, бросились, как они думали, добивать стратега. Был момент, когда и сам Перикл подумал было, что Фукидид и аристократы вот-вот одолеют его и привлекут к суду гелиэи за то, что, как говорил Фукидид, "покинул позиции и армию, не упрочив победу", или подвергнут суду остракизма и добьются его изгнания из Афин. Перикл позвал Сократа и спросил:
- Нельзя ли устроить пир у Аспасии?
- В честь какой победы или поражения? - поинтересовался Сократ.
- В честь любви, великий сводник! В честь любви! - ответил ему Перикл. - Надеюсь, Аспасия ещё помнит обо мне?
- С чего бы это? Разве ты...
- Молчи! - потребовал Перикл. - Пир устроим сегодня же!
- Так не терпится услышать из уст Фукидида, что ты торопился покинуть Египет ради встречи с гетерой?
- Не стыдно? - спросил Перикл. - Ты ведь видишь, что я страдаю, но своими словами только усиливаешь мои страдания. Ты - овод, ты жалишь в больное место.
- А тебе хотелось бы, чтобы я пожалел тебя? И чтобы Аспасия пожалела?
- Да, хотелось бы, - не стал отрицать очевидное Перикл. - Посмотрел бы я, как скулил бы ты на моём месте, Сократ.
- Ладно, - сдался Сократ, - устроим пир у Аспасии. Я жалею тебя. И Аспасия тебя, наверное, пожалеет. Она помнит о тебе. И ждёт. Только я не решался все эти дни сказать тебе об этом - ты был мрачен, как Зевсова туча над Олимпом.
Вечер был осенний, тихий, звёздный. Земля ещё хранила дневное солнечное тепло, а с небес уже опускались прохладные воздушные потоки, овевая плечи, шею, руки.
Перикл и Сократ не торопились. Впереди них Перикловы слуги несли тяжёлую амфору с вином и корзины с фруктами, с виноградом и яблоками, привезёнными сегодня из имения.
- Вижу, твой скупой Эвангел сегодня расщедрился, - сказал Сократ. - А что же твоя жена, не воспрепятствовала ему?
- Не воспрепятствовала, - ответил Перикл. - Ты лучше расскажи мне, как вы тут жили, чем занимались?