- Фидий поручил мне высечь из мрамора Силена, хочет, чтоб он был похож на меня, чтоб я смотрелся в зеркало, когда буду его высекать. Обещал приладить моего Силена на Пропилеях Акрополя. Прославлюсь. Но Софокл, который столь же жаден, как и твой управляющий Эвангел, не даёт мне денег на покупку камня и за работу вперёд платить не хочет. Калликрат набрал в Пирее приезжих плотников и каменотёсов, строит для них бараки на скале Ареопага. Геродот поссорился с Анаксагором, не сошлись мнениями относительно твоей войны в Египте - Анаксагор тебя оправдывает, как всегда, а Геродот судит иначе. Говорят, что Полигнот изобрёл новую краску - из румянца юных девиц, - засмеялся Сократ, но, увидев, что его слова о новой краске Полигнота не вызвали у Перикла даже улыбки, сам стал серьёзен и сказал: - Я понимаю, что твой вопрос о том, как мы тут жили без тебя, касается не всех нас, а лишь одного человека - Аспасии. Правильно ли я тебя понял?
- Правильно, - ответил Перикл.
- Хорошо, всё об Аспасии. Она ежедневно брала уроки то у Анаксагора, то у Протагора, то у Геродота.
- У Геродота? - переспросил Перикл.
- Да, а что?
- Ничего. Продолжай. Кстати, а у тебя она не брала уроки?
- Брала.
- Какие? - с едва скрываемой угрозой в голосе спросил Перикл.
- Нет, нет, совсем другие, а не те, о каких ты подумал. Она строга с мужчинами, как богиня девственности.
- Есть такая богиня?
- Есть, Афина Парфенос, - ответил Сократ и продолжал: - Анаксагор старательно прочёл ей все свои труды об устройстве мироздания, так и не сообщив, однако, как это его Нус, Верховный Разум, не имея ни рук, ни ног, ни помощников, ни строительного материала, соорудил этот огромный мир.
- Он сначала создал строительный материал, - подсказал Перикл.
- Из чего? Я понимаю: Фидий получает из хранилища золото, слоновую кость, драгоценные камни, бронзу, красное дерево и из всего этого готовит пластины, отливает формы, шлифует кристаллы, сооружает каркас статуи. А где взял сырье для изготовления строительного материала Нус?
- Ты ещё спроси, откуда появился сам Нус, кто его создал.
- И спрошу.
- Напрасно: ты же знаешь, что это бессмысленные вопросы, детские.
- Бессмысленных вопросов не бывает, Перикл.
- Ладно. Я тоже задам тебе бессмысленный вопрос: ты мешал Анаксагору, когда он читал Аспасии свои сочинения?
- Да, мешал.
- Стало быть, ты присутствовал на уроках Анаксагора?
- А вот это действительно бессмысленный вопрос: ведь как бы я мешал Анаксагору, если не присутствовал при этом?
- Тогда расскажи, как вела себя Аспасия, слушая Анаксагора: всё ли она поняла, задавала ли Анаксагору вопросы?
- О да! Мне иногда казалось, что она знает больше, чем Анаксагор, что она умнее его.
- Неудивительно: ты и себя считаешь более знающим и более умным, чем Анаксагор. Впрочем, известно ведь, что ты мудрее Эврипида и Софокла. Куда уж какому-то Анаксагору соревноваться с тобой в мудрости. Ладно, продолжай, - попросил Перикл. - Про Аспасию. А чему её учили Протагор и Геродот?
- Протагор - умению спорить, Геродот преподал ей всякие истории, которых не перечесть, - он, кажется, всё знает от древнейших времён до наших.
- А ты? Ты чему её учил?
- Я гулял с нею по Афинам и рассказывал обо всём, что попадалось на глаза: о храмах, дворцах, театрах и, конечно, о людях. Главным образом о людях. О тебе в том числе.
- И что же ты рассказывал ей обо мне?
- То, чего ты и сам не знаешь, потому что ведь мало думаешь о себе, а больше о других, о славном народе афинском, - начал дурачиться Сократ, - о его благе, покое, безопасности, славе. - При этом он пританцовывал и размахивал руками.
- Остановись, - попросил его Перикл. - И ответь мне ещё на один вопрос: ради чего вы все так стараетесь, давая уроки Аспасии? Она хорошо вам платит?
- Да, она хорошо платит.
- Чем? - насторожился Перикл.
- Деньгами, деньгами. Милетский проксен Каламид продал в Милете дом и имения её покойного отца. Она не только оплатила Каламиду дом, в котором теперь живёт, но и стала очень богатой. У неё есть деньги, чтобы расплатиться с учителями. Протагор заламывает огромные суммы, да и Анаксагор не уступает ему. Только Геродот не берёт ни обола.
- Это почему же?..
- Не хочет. Аспасия ему очень нравится, он готов сам платить ей.
- За что?
- За то, что она слушает его истории.
- А ты сколько берёшь?
- Тоже ничего: не в моих правилах брать деньги за уроки, тем более - у женщин. Но вот ответ на твой предыдущий вопрос: не мы стараемся, а она старается. И, как я думаю, ради тебя. Она - красавица, она - умница, она стремится стать на одну ступеньку с тобой в своих познаниях, в умении мыслить, оценивать и спорить. Я даже опасаюсь, что она поднимется выше тебя, Перикл. Она прочла все твои речи.
- Да?!
- Да. Она готовит себя для тебя. И поверь, никто не станет осуждать тебя, если ты расстанешься со своей женой и возьмёшь себе в жёны Аспасию. Все будут лишь завидовать тебе, даже твой злейший враг Фукидид, потому что такая женщина, как Аспасия, ему даже не приснится.
- Ты сводник, Сократ, - сказал Перикл.
- Да, сводник. Так многие говорят, да я и сам так думаю, потому что стараюсь сводить вместе красоту и красоту, ум и ум, истину и истину. Подобное само стремится к подобному, как утверждает Демокрит из Абдеры. И хотя Абдеры - город глупцов, этот Демокрит, кажется, прав: подобное стремится к подобному, как Аспасия стремится к тебе. На этом пути сближения есть, конечно, препятствия, и я стараюсь их убрать. Если всё лучшее соединится с лучшим...
- ...А худшее с худшим... - вставил слово Перикл.
- ...То мы получим... Да, что же мы получим? - остановился Сократ, прижав ладони ко лбу. - Ты совсем сбил меня с толку, не могу сразу сообразить.
- Мы получим огонь и лёд, свет и тьму, камень и молот, - подсказал Перикл, - мир разделится на враждующие половины, они сойдутся в борьбе и уничтожат друг друга, превратив ясное в неясное, разделённое в неразделённое. Но это, как сказали мне египетские жрецы, произойдёт через две с половиной тысячи лет. У нас ещё есть время порезвиться в своё удовольствие. А потом - хаос, из которого со временем снова возникнет всё. Но уже не для нас, Сократ.
- Не для нас этот мир будет уже через каких-нибудь пятьдесят - шестьдесят лет. А пока он наш. Будем веселиться.
Аспасия ждала их, стоя на крыльце дома. Яркий факел, укреплённый на колонне, освещал её. Она колыхалась в свете факела, как выплывающая на свет из мрака наяда - розовая, сверкающая камнями-самоцветами и золотыми украшениями, стройная, изящная, обворожительная.
- Это она? - почему-то шёпотом спросил у Сократа Перикл.
- Это она, - подтвердил Сократ.
- Это не видение? Она настоящая?
- Она настоящая!
ГЛАВА ЧЕТВЁРТАЯ
В этот вечер Аспасия не стремилась вовлечь всех гостей в общую беседу, хотя такая беседа время от времени завязывалась сама: гости собрались такие разговорчивые, что и вино-то пили не ради удовольствия и веселья, а ради непринуждённой и шумной словесной перепалки. Вновь, как и в прошлый раз, когда Перикл впервые навестил дом Аспасии, её гостями были - тут, надо думать, Сократ постарался - Софокл, Анаксагор, Фидий, Протагор, Полигнот, Продик, Калликрат. Приехал с Саламина Эврипид, приглашённый Протагором, с которым его связывала многолетняя дружба и который в своих речах любил цитировать его трагедии, - Протагор ставил их выше трагедий Софокла, что, однако, не мешало Софоклу любить Эврипида, а Эврипиду - любить Софокла и радоваться тому, что дельфийская пифия соединила их имена в своём оракуле. Были ещё человек пять или шесть, которых Перикл не знал, но о которых ему потом рассказала Аспасия, - все молодые люди: два поэта, скульптор Иктин, которого пригласил себе в помощники Фидий, скототорговец из Пирея, его звали Лисиклом, и ученик Полиглота Парасий.
Когда пир был уже в разгаре, пришёл старик Дамон, некогда обучавший Перикла игре на музыкальных инструментах. Перикл встал, чтобы обнять Дамона и уверить его в том, что помнит и чтит его - много лет назад, когда Перикл был ещё совсем юн, Дамона изгнали из Афин за то, что он был сторонником тирании. Он прожил все годы изгнания в Коринфе, а недавно, когда Перикл был в Египте, получил разрешение Экклесии вернуться в Афины. Теперь они встретились.
- Не разучился ли играть на кифаре? - спросил Перикла Дамон, утирая слезу - внимание, проявленное к нему Периклом, растрогало старика.
- Нет, не забыл, - ответил Перикл, хотя уже много лет не брал в руки кифару.
Дамон не стал требовать доказательств, боясь, вероятно, узнать вдруг, что его ученик забыл всё, чему он усердно учил его: для старого сердца это сильный, невыносимый удар.
- Тебе приятно, что я пригласила Дамона? - спросила Перикла Аспасия.
- Приятно? Конечно, - после долгой паузы ответил Перикл: он молчал, словно прислушивался к своим чувствам, желая узнать, действительно ли ему приятно было повстречаться с Дамоном, который - этого Перикл не забыл - всякий раз, давая ему урок, твердил: "Красивая музыка облагораживает нравы". Перикл не знал, облагородила ли его нрав музыка, но он очень любил игру Дамона и так высоко ставил его искусство игры на струнных инструментах, считал его столь недостижимым для себя, что совсем не усердствовал в учении. "Музыку полезнее слушать, чем исполнять", - сказал он однажды Дамону, чем, кажется, очень огорчил его. Дамон, конечно, уже забыл об этом. Многое забыл и Перикл. Но встреча с Дамоном ему была приятна. Он чуть было не сказал Аспасии, что счастлив от встречи с Дамоном, но промолчал, понимая, что сегодня он счастлив каждому слову Аспасии, каждому её движению, каждому взгляду её прекрасных глаз, больших и продолговатых, как чёрные финикийские сливы. Любимая пригласила на пир его друзей - он счастлив, она пригласила незнакомых молодых поэтов - он счастлив, она пригласила скототорговца Лисикла - он счастлив... Перикл счастлив, потому что его солнце рядом с ним, потому что может вдыхать её божественный аромат, прикасаться к ней, слушать её и тайно желать...
Она сказала:
- Ты покоришь Народное собрание, если скажешь, как советовал тебе Сократ - он признался мне в этом, - отныне называть Делосский союз Афинским союзом: афиняне любят, чтобы всё значительное освящалось именем богини-покровительницы вашего города. Так ты нанесёшь первый удар Фукидиду, который намерен предать тебя суду остракизма.
- Хорошо, - согласился Перикл, ещё не зная, действительно ли он согласен с Аспасией, следует ли ему прислушаться к её совету, а вернее, к совету Сократа. Сейчас он просто не мог возразить Аспасии - так он любил её, сидящую рядом с ним на зависть всем гостям, и особенно этому красавцу Геродоту: он, видите ли, знает историю всех земель и народов...
- Далее, - продолжала Аспасия, нежно улыбаясь Периклу - не ему ли хотелось, чтобы Аспасия утешала его в эту ночь, не в этом ли он признался Сократу, когда шёл сюда? - Далее, как только Собрание проголосует за твоё предложение именовать Делосский союз Афинским, ты скажешь, что и деньги Афинского союза отныне должны находиться в Афинах и что афиняне будут тратить их по своему решению, потому что они, Афины, афинский флот, афинские воины, продолжают героическую борьбу с Персидским царством, о чём свидетельствует война в Египте. Да, неудавшаяся война, потому что враг ещё силён и, стало быть, нужны новые усилия для полной победы над ним, новый могучий флот, новая армия. Казна союза, ведь это так понятно, должна находиться в Афинах.
- Это союзные деньги, а не афинские, - сказал Перикл, боясь, как бы его возражение не обидело Аспасию. Но такое возражение он уже высказывал своим друзьям, в частности Софоклу и Анаксагору.
Аспасия не обиделась, заговорила, кажется, ещё нежнее, прислонившись плечом к его плечу, обжигая его этим прикосновением:
- Тот, кто отдал добровольно деньги другому, уже не считает их своими, нё может считать их своими. Деньги принадлежат тому, кому он их отдал. Так и с союзниками Афин: они отдают деньги для того, чтобы Афины защищали их от персов. Стало быть, деньги принадлежат Афинам. Не только флот, не только афинская армия должны быть могучими перед лицом врага. Афины - ты, кажется, сам был с этим согласен - должны являть собой миру образец свободы, богатства и совершенства.
- Я помню, во время прошлой встречи ты говорила об этом.
- А я помню, что ты был согласен со мной.
- Да?
- Призовём в свидетели других? Сократа? Геродота, Софокла? Анаксагора? Фидия?
- Нет, не надо, - сказал Перикл. - Я действительно был тогда согласен с тобой. И сейчас согласен. Да я и сам так считаю. И раньше так считал. И мои друзья тоже. Ведь это они постарались внушить тебе все эти мысли?
Разговор, который тем временем увлёк пирующих, был о том, надо ли восстанавливать святыни и храмы, разрушенные персами, в том виде, в каком они существовали раньше, или строить на прежних местах новые, более величественные сооружения и не будет ли этим нарушена их святость. Разговор затеяли Фидий и Калликрат, приступившие к строительству Парфенона и Пропилеи, величественного входа на Акрополь с могучими колоннами, широкой лестницей и храмом Ники Аптерос.
- Чаша может быть любой, было бы хорошим вино, - сказал Протагор. - Свято место, а не сооружение - место освящено богами, там обитает божественный дух. А храм - только оболочка, как тело для души, большая или маленькая, красивая, не очень красивая - всё равно.
- Я согласен, что храм - только оболочка, - ответил Протагору Фидий. - Но нельзя согласиться с твоим вторым утверждением. Не всё равно, какова эта оболочка. Степень величия и красоты святилища, храма - степень нашего почитания божества, нашего постижения этого божества, его совершенства и красоты.
- Этому разговору не будет конца, - сказал Аспасии Перикл, чтобы вернуть её внимание к себе, отвлечь от спорящих. - Теперь Протагор скажет, что не все божества совершенны, красивы, что есть среди них уродливые и злые, но люди всё равно сооружают им святилища, и Фидий возразит, что уродливость и злоба иных божеств - только в представлении людей, отягощённых пороками, за которые божества преследуют их. Потом в спор вступит Продик и заявит, что нужно сооружать храмы солнцу, земле, воде, воздуху и разным стихиям, которые суть божества...
Всё так и было, как сказал Перикл. Это очень веселило Аспасию. А когда Продик, соскочив со своего ложа, закричал, потрясая над головой руками, что следует сооружать храмы свинцу, земле, воде и так далее - всё в точности, как предсказал Перикл, - Аспасия зашлась от смеха, потом стала хлопать в ладоши и поцеловала Перикла в щёку. Её хлопанье в ладоши музыканты, стоявшие за ширмой, приняли как приказ: заиграла музыка, зазвенели бубны, и девушки закружились в танце - все красавицы, все обольстительницы, все источали дивный аромат.
Теперь, кажется, Аспасия решила отвлечь внимание Перикла от танцовщиц: почти касаясь губами его уха - говорить мешала громкая музыка, - она сказала, всё ещё продолжая разговор, начатый Фидием и Калликратом:
- В Афинах должны быть самые красивые, самые величественные храмы. И на это есть деньги - делосская казна, которая отныне, надеюсь, станет афинской. Восстанавливая по всей Элладе разрушенные персами храмы на средства союза - таково, кажется, решение союза, - ты построишь Афины, которые затмят своим великолепием все другие города...
Тут Аспасия перестаралась, давая советы Периклу: он вдруг тряхнул головой, отгоняя любовное наваждение - он прежде всего был Периклом, вождём, главным стратегом, и уже давно, а не любовником, зачастившим в дом гетеры. Отстранившись от Аспасии, он спросил:
- Кто тебя научил всему этому? Кто надоумил тебя давать мне все эти советы? Анаксагор, Фидий, Сократ, Геродот? Кто?
Такого он ещё не видел: лицо Аспасии вдруг застыло, стало неподвижным и бледным, как пентелесийский мрамор. Аспасия встала и, кося в его сторону глазами, набухающими от слёз, сказала:
- Я много думала о том, как тебе завтра осадить Фукидида на Экклесии, как тебя спасти от суда остракизма, как сохранить стратега для Афин, которые без него захиреют. Да, я прислушивалась к мнениям твоих друзей, как и тебе следовало бы прислушиваться к ним. Впрочем, поступай как хочешь. Ведь это всего лишь советы. - Она уже намеревалась уйти, только ждала, когда танцующие девушки дадут ей дорогу. Перикл схватил её за руку и усадил рядом с собой, едва не задохнувшись от напряжения, вызванного внезапным ударом страшной мысли, - он вдруг подумал, что Аспасия сейчас уйдёт от него навсегда, холодная, величественная, свободная, как Афина Промахос.
- Ладно, - сказал он, переведя дыхание, - я ведь только спросил, чтобы услышать то, что услышал. Я знал, что ты это скажешь. Мне надо было лишь убедиться в этом.
- Убедился? - всё ещё оставаясь холодной, спросила Аспасия.
- Убедился.
- Но веришь ли ты мне?
- Верю, - ответил он, признав своё поражение, которое впервые показалось ему сладким, желанным. Теперь он хотел большего - не только поражения, но и пленения. Он придвинулся к Аспасии и поцеловал в обнажённое плечо. И в тот самый миг, когда целовал её, отведя взгляд в сторону, увидел смеющиеся глаза Сократа.
"Проклятый Силен, сводник! - подумал о нём Перикл. - Он тоже чувствует себя победителем". Но разозлиться на Сократа не смог: ведь как сказал Сократ о своём сводничестве? Он сказал, что соединяет подобное с подобным, красоту с красотой, истину с истиной. Но не сказал, что соединяет их любовью.
Аспасия в ответ на поцелуй приобняла его за шею, сказала, касаясь щекой его щеки:
- Верь мне. Я люблю тебя.
- И я тебя, - прошептал Перикл.
- Да ты не бойся, посмотри, и у других гостей на ложах есть девушки. Никто на нас не смотрит, никто не прислушивается. Говори в полный голос и целуй меня, если хочешь.