Она улыбнулась, когда я процитировала эту начальную строку из поэмы времен династии Тан, которой она выучила меня. Затем мы поменялись местами. Я сделала то же, что и она со мной. Некоторое время смотрела на ее обнаженное тело - на тонкую шею, на маленькие холмики грудей, на плоский живот, который манил к себе, как манит кусок шелка, ожидающий первых стежков вышивки, на две резко выдающиеся косточки, а ниже - треугольник, такой же, как у меня, стройные ноги, совсем тонкие внизу, исчезающие в ночных туфельках из красного шелка.
Вам следует помнить, что я еще не была замужем. Я не понимала сути отношений между мужем и женой. Только позже я узнала, что для женщины нет ничего более интимного, чем ее ночные туфельки, а для мужчины нет ничего более эротичного, чем вид белой кожи обнаженной женщины на ярко-красном фоне этих туфелек. Однако в эту ночь мой взгляд задержался на них. Это была летняя пара. Снежный Цветок выбрала для вышивки изображения Пяти Ядоносцев - сороконожки, жабы, скорпиона, змеи и ящерицы. Это традиционные символы, призванные противостоять бедам, которые приносит лето, - холере, чуме, сыпному тифу. Ее работа была совершенной, как была совершенна и она сама.
Я лизнула палец и оглядела ее тело, белеющее в лунном свете. Когда мой влажный палец коснулся ее живота прямо над пупком, я почувствовала, как она напряглась, а на ее коже появились мурашки.
"Я", - сказала она. Это было правильно. Я написала следующий иероглиф под ее пупком. "Думать", - сказала она. Затем я поступила в точности, как она, и написала иероглиф прямо у ее правого бедра. "Легкий". Теперь на левом. "Снег". Она знала этот стих, поэтому тайной были не сами слова, а ощущения при их написании и прочтении. Я уже коснулась всех тех мест на ее теле, что и она на моем теле. Теперь мне нужно было найти новое место для письма. Я выбрала нежную область, где ребра сходятся над животом. Я по себе знала, что это местечко очень чувствительно к прикосновению, к страху и к любви. Снежный Цветок вздрогнула, когда я начала писать. "Рано", - сказала она.
В строке оставалось только два слова. Я знала, чего мне хочется, но колебалась и в задумчивости покусывала палец. Затем, осмелев от жары, лунного света, от ощущения ее кожи под моими руками, я стала чертить иероглиф на одной из ее грудей. Губы Снежного Цветка приоткрылись, и ее дыхание перешло в легкий стон. Она не назвала слово, а я и не спрашивала. Прежде чем написать последний иероглиф, я легла на бок рядом со Снежным Цветком, чтобы лучше видеть реакцию ее кожи на мое прикосновение. Я лизнула палец, провела линию и увидела, как ее сосок напрягся и сморщился. Минуту мы лежали совсем неподвижно. Потом, не открывая глаз, Снежный Цветок шепотом произнесла всю фразу: "Я думаю, это легкий снег раннего зимнего утра".
Она повернулась на бок, лицом ко мне, нежно положила руку на мою щеку. Она делала так всегда, с тех пор как мы начали спать вместе, все эти годы. Ее лицо светилось в лунном сиянии. Затем она провела рукой по моей шее, груди и остановилась на моем бедре. "У нас еще две строчки".
Снежный Цветок села, а я перевернулась на спину. Я думала, что мне было очень жарко все прошлые ночи, но сейчас внутри меня горел огонь, который обжигал сильнее любой жары, ниспосланной на нас богами в череде бесконечно повторяющихся времен года.
Я заставила себя сконцентрироваться, увидев, что Снежный Цветок собирается написать первый иероглиф. Она передвинулась на постели и положила мою ногу себе на колени. Она стала чертить на внутренней стороне моей левой лодыжки, прямо над краем моей красной ночной туфли. Закончив, она дотронулась до моей правой ноги. Так она переходила от одной ноги к другой, продолжая при этом писать прямо над моими бинтами. Мои ноги - причина такой сильной боли и горя, предмет моей гордости и признак моей красоты - трепетали от наслаждения. Мы были двумя половинками восемь лет, но никогда еще мы не были так близки. Строчка гласила: "Глядя вверх, наслаждаюсь полной луной в ночном небе".
Мне страстно хотелось, чтобы Снежный Цветок испытала то, что чувствовала я. Держа ее "золотые лилии" в своих руках, я положила ее ноги себе на бедро. Я выбрала самое чувствительное для меня место - выемку между косточкой на лодыжке и сухожилием. Иероглиф, который я написала, означал: склонившись, сделав коутоу или распростершись ниц. На другой лодыжке мои пальцы начертили слово "я".
Положив ее ноги на постель, я написала иероглиф на икре. Затем перешла к местечку на внутренней стороне бедра, прямо над левой коленкой. Два последних слова я изобразила на ее бедрах. Я наклонилась вперед, чтобы начертить совершенные иероглифы. Потом я подула на них, зная, какое ощущение это вызовет у Снежного Цветка, и увидела, как колыхнулись волоски у нее между ног.
Мы прочли все стихотворение вместе.
"Постель освещена лунным светом.
Я думаю, это легкий снег раннего зимнего утра.
Глядя вверх, я наслаждаюсь полной луной в ночном небе.
Склонившись, я тоскую по дому".
Мы знали, что это стихотворение написано об ученом, который путешествует и тоскует по дому, но после этой ночи я навсегда поверила, что оно написано о нас. Снежный Цветок была моим домом, а я - ее.
Прекрасная Луна
Прекрасная Луна вернулась домой на следующий день, и мы возобновили нашу работу. Несколько месяцев назад будущие родственники назначили Даты наших свадеб и сделали первые взносы официальных выкупов - прислали свинину, сладости, а также пустые деревянные короба, чтобы мы сложили туда свое приданое. И наконец, они прислали ткани.
Я уже говорила, что для нашей семьи ткали Мама и Тетя, а к тому времени мы с Прекрасной Луной умели ткать сами. Но когда я думаю о том, что мы делали своими руками, мне приходит на ум слово "домотканый". Папа и Дядя выращивали хлопок, женщины в нашем доме очищали его, мы использовали пчелиный воск для создания узора на ткани, а синий краситель для ткани мы расходовали очень умеренно, потому что должны были его экономить.
Помимо наших домашних тканей, я могла сравнить подаренную ткань с материалом, из которого были сшиты рубашки, штаны и косынки Снежного Цветка. А это была прекрасная ткань с замысловатыми узорами для элегантного гардероба. Один из любимых мной нарядов, который она носила в то время, был цвета индиго. Затейливый узор на ткани и покрой ее жакета выгодно отличались от одежды замужних женщин в Пувэе. И все же Снежный Цветок носила свои наряды с непринужденностью до тех пор, пока они не начинали выцветать или изнашиваться. Я хочу сказать, что материя и покрой одежды вдохновляли меня. Мне хотелось сшить такую же одежду для себя, чтобы ее можно было носить в Тункоу.
Но тот хлопок, который мне прислали будущие родственники, перевернул все мои представления. Он был мягким, без семян, со сложным узором и выкрашен в глубокий синий цвет, который так ценился людьми Яо. Получив такой подарок, я поняла, что мне необходимо еще многому научиться, но даже этот хлопок был ничем в сравнении с шелком. Подаренный мне шелк был не только превосходного качества, но и очень красивого цвета. Красный - для свадьбы и других праздников, например, для празднования Нового года. Пурпурный и зеленый - оба подходящие для молодой жены. Голубовато-серый, как цвет неба перед бурей, и зеленовато-голубой, как цвет воды в деревенском пруду летом, - для того времени, когда я буду пожилой женщиной и вдовой. Черный и темно-синий - для мужчин в моем новом доме. Некоторые шелка были простыми, однотонными, на других же были выписаны пожелания двойной удачи, пионы или облака.
Рулоны шелка и хлопка, которые мне прислали будущие родственники, я не могла использовать на свое усмотрение. Из них надо было сшить мое приданое, так же как Прекрасная Луна и Снежный Цветок шили себе приданое из подаренных им материй. Нам нужно было сшить достаточное количество одеял, наволочек, туфель и одежду на всю жизнь, так как женщины Яо считают, что им не следует ничего брать у родственников со стороны мужа. Одеяла? Позвольте мне рассказать о них. Шить их утомительно, особенно в жару. Однако существует поверье: чем больше одеял принесешь в дом своего мужа, тем больше у тебя будет детей, поэтому мы делали как можно больше одеял.
Что нам нравилось делать, так это туфли. Мы делали туфли для наших мужей, свекровей, свекров и всех, кто жил в нашем будущем доме, включая братьев, сестер, невесток и всех детей. (Мне повезло, мой муж был первым сыном. У него было только три младших брата. Туфли для мужчин не надо было украшать, поэтому я шила их очень быстро. У Прекрасной Луны задача была труднее. В ее новом доме был один сын, его родители, пять сестер, тетя, дядя и трое их детей.) Мы, девушки, сшили также по шестнадцать пар для себя, по четыре пары на каждый сезон. Их будут рассматривать гораздо внимательнее, чем все остальные вещи, но мы были этому рады, потому что шили каждую пару с величайшей старательностью, начиная с подошвы и кончая последним стежком вышивки. Шитье туфель позволяло нам не только показать наше техническое и художественное мастерство - в нем заключалось радостное и оптимистичное предсказание. На нашем диалекте слово "туфля" звучит так же, как слово "ребенок". Получалось, как и в случае с одеялами, что чем больше туфель мы сделаем, тем больше у нас будет детей. Разница заключалась в том, что шитье туфель требовало тонкой работы, а шитье одеял было тяжелым трудом. Поскольку мы работали втроем бок о бок, мы по-дружески соперничали в составлении красивых узоров для украшения каждой пары, стараясь при этом сделать туфли крепкими и удобными изнутри.
Наши будущие родственники прислали нам обведенные следы своих ног. Мы не встречали еще своих будущих мужей и не знали, какого они роста, не рябые ли они, но мы знали размеры их ног. Мы были юными девушками, романтичными, как и все в этом возрасте, и воображали себе будущих мужей исходя из этих рисунков. Кое-что оказалось правдой. Большая часть - нет.
По этим рисункам мы вырезали куски хлопковой материи, затем три слоя таких отпечатков мы склеивали вместе. Мы делали несколько заготовок и ставили их на подоконник, чтобы они высохли. В период Ловли Прохладного Ветерка они сохли очень быстро. Затем мы брали эти склеенные стельки, складывали их по три штуки вместе и сшивали в толстую и крепкую подошву. Многие делали на подошве повторяющийся рисунок, вроде рисовых зернышек, но нам хотелось произвести впечатление на новых родственников, поэтому мы выстегивали разные узоры: бабочку, расправляющую крылья, - для мужа, хризантему в цвету - для свекрови, сверчка на веточке - для свекра. Все это делалось только для подошвы, но мы смотрели на эти узоры, как на послание к людям, которые, мы надеялись, полюбят нас, когда мы выйдем замуж и будем жить у них.
Я уже упоминала о том, какая невыносимая жара стояла в этом году в период Ловли Прохладного Ветерка. В верхней комнате мы изнемогали от зноя. Внизу было немногим лучше. Мы пили чай, надеясь, что он освежит нас, но даже в самых легких одеждах мы страдали. Я говорила о том, как опускала ноги в прохладную воду реки. Прекрасная Луна вспоминала, как бегала по полям поздней осенью, и свежий ветер холодил ей щеки. Снежный Цветок однажды путешествовала со своим отцом и помнила холодный ветер, который дул из Монголии. Все это нас не утешало. Воспоминания были мучительными.
Папа и Дядя пожалели нас. Они прекрасно знали о том, какой жестокой может быть погода, поскольку вместе с моими братьями работали каждый день под палящим солнцем. Но мы были бедны. У нас не было внутреннего дворика, где можно было отдохнуть, или куска земли, куда бы нас отнесли носильщики, чтобы мы могли посидеть в тени дерева: не было места, где мы были бы укрыты от посторонних взглядов. Папа взял материю у Мамы и с помощью Дяди соорудил для нас навес с северной стороны дома. Затем они положили на землю несколько толстых одеял, чтобы нам было мягко сидеть.
"Днем мужчины в поле, - сказал Папа. - Они вас не увидят. Пока погода не изменится, вы, девочки, можете работать здесь. Только не говорите об этом вашим матерям".
Прекрасная Луна привыкла ходить к своим названым сестрам, чтобы вышивать и по другим поводам, но я не выходила за пределы нашего дома в Пувэе с самого детства.
Конечно, я покидала его, когда садилась в паланкин Мадам Ван или собирала овощи в огороде. Но за исключением этого мне разрешалось лишь смотреть на улицу через зарешеченное окно. Я очень долго не чувствовала ритма жизни нашей деревни.
Мы были невероятно счастливы, хоть нам и было жарко, но мы были счастливы. Пока мы сидели в тени и на самом деле ловили Прохладный Ветерок, мы вышивали наши туфли с внешней стороны или доводили их до ума. Прекрасная Луна делала стежки на своих красных свадебных туфельках - самых драгоценных из всех туфель. На них цвели розовые и белые лотосы, символизирующие ее чистоту и плодовитость. Снежный Цветок только что закончила пару туфель с узором из облаков для своей свекрови, они стояли рядом на одеяле и выглядели очень изящно и элегантно. Это была совершенная работа, к которой мы стремились во всем, что бы ни делали. Туфли вызывали во мне радостное воспоминание о жакете, который надела Снежный Цветок в день нашего знакомства. Но ностальгические чувства, казалось, не интересовали ее; она просто перешла к новой паре туфель, которую делала для себя, из натурального шелка с белой отделкой. Если иероглифы, изображающие слова "пурпурный" и "белый", написать вместе, они будут означать "много детей". И, как всегда, для вдохновения Снежному Цветку даже при вышивании требовалось небо. Вот и теперь на крошечных кусочках ткани высоко летали и вились в небе птицы и другие летучие создания. Тем временем я закончила пару туфель для своей свекрови. Размер ее ноги был чуть больше моего, и я гордилась этим, потому что, увидев мои ноги, она должна будет признать меня достойной ее сына. Я еще не видела своей свекрови, поэтому не знала ее вкусов, но в эту жару я не могла думать ни о чем другом, кроме прохлады. Мой рисунок на туфлях изображал пейзаж с женщинами, отдыхающими в тени ивы рядом с ручьем. Это была фантазия, но в ней было не больше выдуманного, чем в мифических птицах, украшавших туфли Снежного Цветка.
Мы представляли собой прелестную картину, когда сидели вот так вместе на одеялах, поджав под себя ноги: три юные девушки, все помолвлены с женихами из хороших семей, весело работающие над своим приданым и демонстрирующие хорошие манеры тем, кто к ним приходил. Маленькие мальчики, идущие собирать хворост или ведущие быков на водопой к реке, останавливались поболтать с нами. Маленькие девочки, нянчившие своих братишек и сестренок, давали нам подержать их на руках. А мы воображали, будто это наши собственные дети. Пожилые вдовы, чье положение и репутация находились в безопасности, подходили к нам посплетничать, посмотреть на наши вышивки или сделать замечание относительно нашей белой кожи.
На пятый день нам нанесла визит Мадам Гао. Она только что вернулась из деревни Гэтань, где устраивала чью-то свадьбу. Будучи там, она отдала наши письма Старшей Сестре и взяла у нее письмо для нас. Нам не нравилась Мадам Гао, но нас учили уважать старших. Мы предложили ей чаю, но она отказалась. Поскольку мы не были источниками ее доходов, она просто отдала мне письмо и взобралась в свой паланкин. Мы подождали, пока она повернет за угол; потом я своей вышивальной иглой вскрыла печать из рисовой мастики. Из-за дальнейших событий того дня, и потому, что Старшая Сестра использовала много стандартных фраз нушу, я могу, как мне кажется, воссоздать большую часть того, что она написала:
Семья,
Сегодня я взяла кисточку в руки,
и мое сердце полетело домой.
Я пишу своей семье -
поклон дорогим родителям, Тете и Дяде.
Когда я думаю об ушедших днях,
не могу удержаться от слез.
Я до сих пор в печали от разлуки с родным домом.
Мой живот большой из-за ребенка,
и мне очень жарко в эту погоду.
Мои родственники злобные.
Я делаю всю работу по дому.
В такую погоду невозможно никому угодить.
Сестра, двоюродная сестра, позаботьтесь о Маме и Папе.
Мы, женщины, можем только надеяться на то,
что наши родители проживут долго.
Тогда у нас будет место, куда вернуться на праздники.
В нашем родном доме у нас всегда будут те, кто ценит нас.
Пожалуйста, будьте добры к нашим родителям.Ваша дочь, сестра и двоюродная сестра.
Я закончила читать письмо и закрыла глаза. Я раздумывала. Так много слез для Старшей Сестры, так много радости для меня. Я была благодарна, что мы следуем обычаю не переезжать насовсем в дом мужа до рождения первенца. У меня было еще целых два года до моей свадьбы и, возможно, еще три года до окончательного переезда в дом мужа.
Мои размышления были прерваны звуком, похожим на всхлип. Я взглянула на Снежный Цветок. Она смотрела на что-то справа от себя. Я проследила за ее взглядом, и остановилась на Прекрасной Луне, которая терла себе шею и делала глубокие вдохи.
"Что случилось?" - спросила я.
Грудь Прекрасной Луны вздымалась и опускалась от усилий вобрать в себя вздох - у-у-у, у-у-у, у-у-у - этих звуков я никогда не забуду.
Она посмотрела на меня своими красивыми глазами. Ее рука перестала тереть и сжимать шею. Она не пыталась встать. Она сидела с поджатыми под себя ногами и выглядела, как молодая дама, сидящая в тени в жаркий полдень с рукоделием на коленях, но я видела, как шея под ее рукой начала распухать.
"Снежный Цветок, - сказала я поспешно, - позови на помощь. Позови Папу, позови Дядю. Быстро!"
Уголком глаз я видела, как Снежный Цветок пытается бежать на своих крошечных ножках. Ее голос - непривычно громкий - звучал высоко и неуверенно: "Помогите! Помогите!"
Я подползла по одеялу к Прекрасной Луне. На ее вышивании я увидела умирающую пчелу. Жало должно было быть в шее моей сестрички. Я взяла ее за руку. Ее рот открылся. Язык распух и налился кровью.
"Что я могу сделать? - спросила я. - Хочешь, я попробую вытащить жало?"
Мы обе знали, что было уже слишком поздно.
"Дать тебе воды?" - спросила я.
Прекрасная Луна не ответила. Теперь она дышала только носом, и каждый вдох требовал все больших усилий.
Откуда-то с улицы донесся голос Снежного Цветка: "Папа! Дядя! Старший Брат! Кто-нибудь! Помогите!"
Те же самые дети, которые навещали нас в последние дни, собрались вокруг нас и стояли с открытыми ртами, наблюдая за тем, как распухла шея Прекрасной Луны, ее язык, веки и руки. Ее кожа утратила белизну луны, в честь которой она была названа, и стала сначала розовой, потом красной, пурпурной и, наконец, посинела. Она была похожа на привидение из сказки. Пришли несколько вдов из Пувэя. Они сочувственно качали головами.
Прекрасная Луна смотрела на меня. Ее рука так раздулась, что пальцы стали напоминать сосиски, кожа ее так лоснилась и так натянулась, что, казалось, была готова лопнуть. Я держала эту жуткую лапу в своей руке.
"Прекрасная Луна, послушай меня, - взмолилась я. - Твой папа сейчас придет. Подожди его. Он так тебя любит. Мы все любим тебя, Прекрасная Луна. Ты слышишь меня?"
Женщины заплакали. Дети сбились в кучу, прижавшись друг к другу. Жизнь в деревне была трудной. Кто из нас не видел смерти? Но редко можно было увидеть такую храбрость, такое спокойствие, такое самообладание в последние минуты жизни.