Игорь вернулся в палату и рухнул на кровать. Он зарылся лицом в подушку и больше не отвечал своим мыслям.
Иногда Игорь уходил в конец коридора и смотрел там в окно. Внизу, на улице, раскачивалась ветром железная чашка фонаря. Бросаемый ею свет плыл то в одну, то в другую сторону. Желтый, как лимон. Оконное стекло было холодным. Оно запотевало на пути дыхания, и тогда свет от уличного фонаря расплывался по стеклу желты пятном.
Санитарки развозили бульон. В больничной посуде из нержавейки. В громкоговорителе мурлыкала песенка про строителей. Кто-то в палате шелестел газетой, насыщаясь событиями недельной давности. Писали про то, как американский разведывательный корабль вторгся в территориальные воды Северной Кореи. Корабль назывался "Пуэбло". Игорь знал это уже наизусть. Тянулась жизнь. Тянулась, как выдохнувшаяся кляча. Игорь вдруг подумал, что все не так. Все совершенно не так. Почему эта безысходность делает его беспомощным и ничтожным? Почему вообще она влияет на его настроение, сознание, чувства? Почему не он влияет на нее? Даже здесь, в этих стенах, он мог растрясти сомнамбулический покой человеческого смирения. Ведь есть же где-то по ту сторону его духа и плоти человек под именем Стальное Сердце. Человек, который утверждает, что смирение - это способ душевной проституции, а покаяние - путь к вырождению.
Игорь поймал себя на мысли, что ищет повода для своего бунтарства. Он ходил по коридору и маялся бездействием. Казалось, подвернись ему сейчас случай, и он покажет, "кто в доме хозяин". Хозяин! Возможно, так поступают трусы. Распохабившись ничтожным своим триумфом, уходят прозябать в тихую отстоину своего трезвого смирения. Нет, Игорь бунтовал по-иному. Он бунтовал прорывающейся в нем силой. Какой-то новой силой, имеющей большое желание перевернуть мир.
На плечо Игорю легла чья-то рука. Он обернулся. Врач позвал его взглядом за собой.
Ну что, "душа свободою горит"?
Игорь не ответил. Врач, между тем, настраивался на разговорный лад. Он вдруг спросил:
Как вы полагаете, реальность - вещь объективная? Возможно.
Сугубо объективная, голубчик. А значит, подчинена и объективным законам. Я, знаете ли, интересуюсь мечтаниями человечества. Мне по профессии положено. Не так ли? У нас в Отечестве должно мечтать иначе. За рубежом - извольте. Там и магнетизм и переселение душ. Одна беда - все эти мечты есть только способ борьбы с реальностью. Понимаете, голубчик? Нет.
Понимаете. Вижу. Кем вы там у нас оказались, Стальным сердцем? Не заблуждайтесь в себе, опасно. Реальность называет эти мечты болезнью. Онероидное состояние. Не приходилось слышать? Значит, всякий мечтающий - психопат?
Ну, зачем же так. Не всякий, а только тот, кто не осознает реальность. Реальность - это место, где строится личность. Не в мечтаниях, заметьте. Так что насчет Стального сердца? Игорь улыбнулся:
Никаких мечтаний, заверяю вас, одна только реальность. Ну вот и славненько. Значит, завтра на выписку. Да, голубчик.
…Юлька пыталась вырваться. Она упиралась, до боли терзая прихваченную наглецом руку. Юльку волокли по лестнице.
Эдик, вот она! - крикнул кому-то уцепивший ее молодчик.
Там, наверху, на подоконнике лестничного пролета, сидел парень и, будто ничего не замечая, смотрел в окно. Услышав оклик он спрыгнул с подоконника и вдруг резко ударил в лицо Юлькиного мучителя.
За что?! - только и вскрикнул тот. Не распускай руки! Чего пристал к девчонке? Эдик заглянул Юльке в глаза.
Не бойся, эти подонки тебе ничего не сделают.
А внизу били Игоря. С лету ногой. И нацельно, с оттяжкой, ужатым до каменной твердости кулаком, куда-то в месиво разбитого носа и разорванных губ. Игорь упал. Под сыпучий град беспощадного забоя ногами.
Помоги ему, помоги! - закричала Юлька. Эдик нехотя повернулся к разыгравшейся шпане.
Ну же! - Юлька плакала. В своей беспомощности, в своем детском страхе и безысходной, подавленной злости.
Эдик легко и проворно перенес себя через десять ступенек. Один за другим повылетали из подъезда молодые буяны. Юлька слышала, как хлопают двери, принимая натиск разбрасываемых тел. Потом стало тихо. Только постанывал Игорь.
Если бы он был мужчиной, то не устроил бы при тебе драку, - сказал Эдик, и, подняв Игоря с пола поволок его на себе по лестнице.
Игорь находился в шоке. Он вложил Эдику ключи от профессорской квартиры. Игорь еще не мог прийти в себя. Рядом была Юлька и еще какой-то парень. Игорь знал этого парня, но кто он такой, сейчас не мог вспомнить.
А Юлька совсем растерялась. Она не могла подавить в себе страх. Она никогда еще не видела прямо перед собой растерзанного человека. Он вызывал у Юльки чувство брезгливого оцепенения. Она понимала, что это Игорь, но ничего не могла с собой сделать. И только Эдик действовал спокойно и уверенно. Надежный парень. Он влил в Юльку и в побитого Друга по рюмке найденного коньяка, освободил Игоря от разорванной рубашки и впихнул его под душ, он распотрошил профессорскую аптечку в поисках заживляющих средств и уложил Игоря на кушетку в холле, позвонил в "скорую" и укутал мокрую от дождя и замученную Юльку в теплый, ратиновый халат. Он даже спас паркет в прихожей от дождевой воды и кровяных подтеков. Большой половой тряпкой.
Все уже позади, - сказал Эдик. - Правда скоро тебя ждет еще одна малоприятная процедура - придется давать показания участковому. Со "скорой" обязательно сообщат в милицию. У них такой порядок. Если хочешь, я все расскажу сам. Чтоб тебя не таскали потом по повесткам.
Юлька кивнула. Эдик знал, что рассказать участковому.
Когда "скорая" уехала, забрав Игоря в больницу, Эдик и Юлька остались одни в большой профессорской квартире. Девушку не покидало чувство вины перед Игорем. Но в чем была эта вина? Она не знала.
В распахнутые окна дышала ночь. После всего того, что случилось, после этого страшного вечера и ожидания "скорой", после хлопот с Игорем и долгого-долгого приведения себя в чувство, Юлька вдруг вспомнила про часы. Про время, которое давно уже звало ее домой. Но было два часа ночи. И еще был страх перед ночной улицей, где Юльку никто уже не мог защитить. Даже такой ценой. И она осталась в профессорской квартире. Вместе с Эдиком, прогнать которого у нее не поворачивался язык.
Эдик говорил о том, что благородство должно иметь железные кулаки, иначе оно превращается в блеф, в иллюзию человеческого достоинства. Эдик говорил, что способность защитить у мужчины равнозначна его половой зрелости, и если мужчина не обладает этой способностью, он не имеет морального права сближаться с женщиной. Он неосознанно обманывает ее, ибо такова природа женщины: она должна быть за мужчиной, должна быть им прикрыта, и не только в постели, но в самой жизни.
Должно быть, Эдик был прав. Юлька устала и не вдумывалась в смысл его слов. Потом Эдик нашел в холодильнике остатки коньяка и долго говорил о его достоинствах. О французских виноградниках и о том, что нормандский кальвадос ничем не уступает по популярности самому коньяку. Просто мы ничего не знаем о яблочной французской водке - кальвадосе. Еще Эдик говорил, что коньяк следует пить в широких рюмках, а рюмку следует предварительно нагреть ладонью. И нужно подышать коньячным духом, чтобы оценить обонянием весь крепкий букет этого сильного напитка. У обоняния и у вкуса разный подход к восприятию. Эдик объяснял Юльке, что считать коньяк мужским напитком - расхожее заблуждение. Независимые и самостоятельные женщины всегда пьют коньяк. И вообще это глупость заедать коньяк лимоном или шоколадом.
Нужно лимонную дольку запить глотком коньяка…
Юлька запила. А еще нужно расслабиться и пропустить этот глоток внутрь. Человека коробит от спиртовой крепости напитка. Но спирт - носитель коньячного букета, и спирт лучше не воспринимать на вкус. Ведь мы пьем не спирт в коньяке, а коньяк на спиртовой его основе. Юлька расслабилась и пропустила в себя еще одну рюмку.
Ей давно хотелось спать, она устала и механически делала то, что казалось ей убедительным.
Потом она уже не слышала Эдика, а только чувствовала совсем близко его дыхание. Происходило что-то запретное, но оно происходило будто бы не с ней. С кем-то другим. Внутри себя самой Юлька давно уже пережила и эту ночь и все то, что с ней случилось и еще только могло случиться…
Вьюга захлестывала Москву. Город сидел по самые крыши в снежном разбое. Порой среди снега и выхлеста вдруг загоралось теплое, праздничное окно. Люди ублажались близостью Нового года. Сейчас там полным ходом шло почти сценическое действие с варевом, жаревом, запечью и прочими атрибутами человеческого счастья.
К остановке подкатил троллейбус. Запоздалые пассажиры нашли в нем свое спасение. Игорь не ехал. Он смотрел на торопливые лица пассажиров и не ехал. Троллейбус хлопнул складными дверями и заворошил колесами по снеговому намету. Игорь поднял воротник и пошел к дому. Юлька не приедет. Она вообще стала како-то чужой. Что-то в ней изменилось. В нем тоже многое изменилось, но она этого не знала. И уже не узнает…
Внезапно кто-то сзади хлопнул его по плечу. Игорь обернулся. Это была Юлька. Румяная, улыбчивая, такая как всегда.
Не дождался? - бросила она ему с налета. Игорь не ответил. Он молча сказал ей: "Здравствуй!".
В профессорской квартире они были вдвоем. Холодным бархатом ложилось на душу шампанское. По телевизору шел "Голубой Огонек". Игорь убрал звук, и потому новогоднее застолье по ту сторону экрана онемело. По эту сторону оно тоже было не озвучено. Юлька прикладывала все усилия к тому, чтобы держать дистанцию. Игорь это чувствовал. Она подошла к окну, подышала на холодное стекло и вдруг сказала:
Знаешь, а я и не думала, что еще раз смогу прийти в эту квартиру. Слишком много воспоминаний. Ненужных воспоминаний. Потом она сказала:
Ну вот! - и посмотрела на часы. Была половина первого ночи. Только что начался Новый год. Ее возглас прозвучал как "наконец!" Что "Ну вот!"? - спросил Игорь. Мне пора. Я встретила с тобой Новый год, как и обещала. Ты очень великодушна.
Юлька поставила на стол свой бокал и повернулась к прихожей: Проводи меня до такси.
Игорь вдруг подумал, что это хорошая традиция - выносить из дому в Новый год старые, ненужные, бесполезные вещи. Со сложившимися привязанностями следует расправляться легко. И вообще это полезно - иногда перетрясать свою жизнь. В ней оказывается слишком много того, что не имеет никакой ценности и только занимает место.
Они шли по лестнице и Юлька прислушивалась к гулкому отзвуку шагов.
Скажи, у тебя не вызывает страха этот подъезд? Я хочу спросить - после того, что произошло тогда, летом, ты не испытываешь опасения, что все может повториться? Опасения? Пусть боится тот, кому бояться положено.
Игорь распахнул дверь, и они вышли во двор. Юлька ничего ему не ответила. Она подумала, что это бравада.
По Пироговке гуляла метель. Белые хвосты носились по пустой улице, цепляя за ноги двух слишком ранних для этой ночи прохожих. Они молчали. Каждый о своем. Ни люди, ни машины не тревожили их одиночества. А где-то совсем рядом гуляла застольная Москва. Она жгла электричество в шелковых оранжевых абажурах, отчего ее ночное небо насыщалось каким-то неправдоподобно конфетным счастьем.
Шумная компания всполошила ночную тишину. Не очень трезвые люди выбирались из подъезда, распахивая друг друга и выкрикивая популярные песенные строки. Кто-то из разнузданных весельчаков заметил Юльку.
- О, ты погляди какая снегурочка!
- И Дед Мороз! - прибавил другой гуляка. Это добавление Игорь отнес на свой счет.
- Эй, снегурочка, пойдем вокруг елки побегаем!
- Пойдем, побегаем! - подхватили пьяные голоса.
- Нет, я должен привести вам снегурочку.
- Оставь ты их в покое. Пусть себе идут.
- Нет, я должен. Понимаешь, должен, - не унимался первый. Он вдруг решительно двинулся наперехват молодой пары. Этот порыв отозвался в Игоре набатом.
- Девушка не танцует! - сказал он чужим голосом и вылетел навстречу. В одно мгновение Игорь понял, что не умеет бить. Его быстрые руки споткнулись было на теплом лице противника, но тут же нашли другое решение. Все получилось само собой. Пьянчугу отбросило на несколько шагов.
Прежде чем кто-либо из гуляк понял, что произошло, Игорь ворвался в их пьяное стойло. Один неосторожно поднял руку. Игорь не умел бить. Он рвал врага свирепыми пальцами. Компания с криком бросилась на наглеца. Игорь переметнулся вниз, под ноги. Наткнувшись на порывистый шаг бегущих, он раскатал несколько человек пластом.
Он сейчас яростно осознавал только одно - нельзя потерять атакующий натиск. Нельзя переходить к обороне. И главное было не попасть под удар. Не дать себя подавить, стиснуть… Кто-то подвернулся под удар. Игорь не упустил своего шанса. Удар получился неловкий, неумелый. И тут же руки его перехватили тяжелый наворот ответного удара. Взорвались, передавая противнику почти автомобильную скорость, и отнесли его в сторону. Драчун вломился в дверь подъезда, пробив ее головой.
Игорь преодолевал сопротивление своей неуклюжести. Как же так, тот подросток нокаутировал известного боксера. Не умея драться. В тринадцать лет!
Кулак не шел в удар. Ему мешала рука. Неопытная, зажатая каким-то внутренним сопротивлением. И все-таки Игорь должен преодолеть эту болезнь. Он отпустил плечо, расслабил пальцы, дав руке абсолютную легкость движения, нашел мишень, тупо идущую навстречу своей подстрелине и, подбирая кулак по ходу удара, передал ему всю свою злость. Нападавшего снесло в сугроб. С таким сочным тяпом, будто кто-то шарахнул по водосточной трубе.
Все. Игорь застыл над упокоенным полем брани. Юлька в оцепенении не сводила с него глаз. Наконец она заговорила:
- Ты так утверждаешься передо мной?! Что на тебя нашло?
- Не знаю, - почему-то завиноватился Игорь.
Юлька отвернулась и быстро пошла прочь. Игорь догнал ее, попытался взять за руку. Юлька отдернула руку, заговорила:
- Это дикость. Таким образом ты решил реабилитироваться за прошлое?
- Причем здесь "реабилитироваться". Разве в этом дело?
- А в чем дело?
- Наверно в том, что весь мир делится на тех, кто нападает, и на тех, на кого нападают. И я больше никому не позволю делать из меня мишень.
- В тебе говорит больное самолюбие. Ты просто мстишь ни в чем не повинным людям.
- Они виноваты уже в том, что вознесли себя над нами, над нашим покоем. В том, что диктуют нам свою волю, втаптывая нас в грязь. Глаза Юльки сжались.
- Это какая-то чудовищная демагогия. Только что ты бил людей, вина которых заключалась только в том, что они неудачно пошутили.
- Их вина заключалась в желании не признавать над собой никакой власти. В данном случае, власти порядка. Порядок - это не уговор. Это внушение теми способами, которые наиболее понимаемы людьми. В данном случае - силой. Просто я не допустил того, что могло бы произойти. Неудачная шутка открывала этому дорогу.
- Но ведь они ничего тебе не сделали.
- Потому, что я этого не допустил. Но желание зла - не меньшее зло!
- Почему ты так уверен в том, что только могло бы случиться?
- Потому, что я знаю этот мир. Знаю повадки и инстинкты тех, кто его населяет. Если с горы катится камень, его не остановить уговорами. Мне не надо лишний раз убеждаться в этом ценой собственного унижения и здоровья. А также давая повод этим зверькам чувствовать свою безнаказанность.
- Для того чтобы их наказать, существует закон.
- Закон - это не нрав. Нрав ближе к человеку. Доступней и понятнее. Обществом управляют нравы. А наши нравы таковы, что они попустительствуют пороку, пытаясь пристроить его под действие закона.
- Пойми же, это опасно судить людей за то, чего они не сделали, а лишь только могут сделать.
- Нет, Юля, опасно жить в иллюзии формальной нравственности. А судить как раз и нужно за злонамерение. Тогда не будет зла совершенного. Воплощенного действием. Ну что такого страшного там произошло? Кто-то получил по морде, кем-то забили дверь. Молодым, здоровым мужикам это не принесло физического вреда. Другое дело, что обломали их пьяную наглость. И теперь, прежде чем зацепить на улице прохожего, они подумают, а не тот ли это сумасшедший, что бросается один на четверых, защищая свое достоинство. Юлька отвернулась.
- Достоинство не в том, чтобы бросаться на них, а в том, чтобы не быть таким, как они сказала она тихо.
- Чтобы не быть таким, как они, - повторил Игорь, - нужно их устранить как явление.
- Мы не понимаем друг друга.
- Жаль.
В наснеженной мгле вспыхнул зеленый глазок такси. Игорь вышел на дорогу, вытянул руку. Машина плавно подкатила к двум ранним прохожим.
- В Сокольники.
- Праздничный тариф, старик. Сам пойми. Игорь порылся в карманах:
- "Пятерка" и "трешка". Пойдет?
- Садитесь! Водитель поднял стекло.
Игорь посмотрел на Юльку. Дотронулся до ее плеча. Все. С прошлым нужно расставаться легко. Он сунул ей в варежку деньги и распахнул дверцу машины:
- Пока!
"Волга" поплыла в снежную закипь, увозя с собой какую-то безвозвратную и невосполнимую часть его души.
Был обычный зимний вечер. Тяжелое небо над Москвой осыпалось снежным пухом. На остановке троллейбуса топтался народ. Хлопали двери магазинов, и домашние хозяйки спешили к своим плитам и кухонным столам.
С улицы, к угловому дому на Пироговке, свернула многочисленная компания подростков.
Курева забыли купить, - вдумчиво сказал один из них.
- У Эдика возьмем.
- Он свои не дает. У него дорогие.
- Да, он "Север" курить не будет. Внезапно, у самых ушей говоривших, возникло чье-то лицо и сказало:
- Маленьким курить вредно!
- Что?! - возмутился один из подростков. Они обернулись, но рядом никого не оказалось.
- Кто это?
- Не знаю.
- Нет, ты слышал?
- Слышал. Подростки пошли дальше.
Уже во дворе с обвислой ветки прямо им на головы навалило снегу.
- Ха-ха, - снова сказал кто-то. Было темно, и они никого не смогли разглядеть.
-Эй! - крикнул тот, кого при дневном свете за версту обходили все жильцы дома. - Кто там так хочет получить?! Двор ответил тишиной.
Компания вломилась в подъезд. И тут вдруг все увидели человека, привалившегося к перилам. Его узнали не сразу.
Игорь не спеша поднял голову:
- Здравствуйте, дети! Мы начинаем передачу "Спокойной ночи, малыши". Откройте пошире ваши бесстыжие глазки…
- Эдик еще не договорил по телефону, когда в прихожей завершался звонок.
- Погоди, котенок, банда моя собралась. Потом тебе перезвоню. Заметано, Юлёк?
Он положил телефонную трубку и подошел к зеркалу. "Все в порядке!" - сказал он сам себе, вдохновясь увиденным, и тут снова заволновался звонок над дверью.
- Кому там руки обломать? - крикнул Эдик из прихожей.
Открыв дверь, он увидел перед своим порогом того парня с четвертого этажа. Парень улыбнулся и тихо сказал:
- Ты, вроде бы, знаком с медициной? Тут кое-кому нужна твоя помощь.
Он стал поднимать с пола одного за другим всех ребят. Он побросал их Эдику в прихожую. Потом снова улыбнулся и сказал:
- Это не все, остальные убежали. Эдик почувствовал, как у него закипает кровь:
- Э-э, ты кто такой?!