Всю неделю Кузнецов не сходил на берег. Скучал по сыну. В тот памятный вечер он даже не простился с ним, и эта мысль скребла душу. В середине августа бригада крейсеров вышла из Севастополя и после двухдневных учений бросила якоря на Евпаторийском рейде. Комфлот Кожанов по-прежнему держал свой флаг на крейсере ("Червона Украина".) На учениях он и начальник штаба флота Константин Душенов были весьма придирчивы, но каких-либо претензий к командиру крейсера Кузнецову они не высказали. Кожанов во время обеда в кают-компании заявил, что действиями экипажа крейсера он доволен.
- И я тоже, - заметил Душенов. Глядя на комфлота, он добавил: - Иван Кузьмич, вы оказались правы, когда говорили, что командира "Червоной Украины" можно представить к новому ордену.
- Пожалуй, теперь я воздержусь, - молвил Кожанов.
Кузнецов почувствовал, как кровь прихлынула к лицу.
- Не понял вас, товарищ командующий, - смутился Душенов. - На учениях крейсер блестяще выполнил свою задачу.
- Не в этом дело, Константин Иванович, - ответил комфлот. - У нашего командира распалась семья, и это меня огорчило.
- Как распалась? - не понял Душенов.
- Николай Герасимович домой не ходит и заявил жене, что подаст на развод. К лицу ли такое поведение "блестящему командиру"?
Они были в кают-компании втроем, и Кузнецов не смолчал.
- Это мое личное дело, - тихо произнес он. - И пока случившееся отрицательно не сказалось на выполнении мною своих функциональных обязанностей.
- Пока не сказалось, но может сказаться, - сухо возразил комфлот. - Я не хотел бы, чтобы у тебя были неприятности, поэтому советую уладить свои семейные цела. Жена совершила ошибку, увлеклась летчиком, и тебе надо помочь ей исправить эту ошибку.
Кузнецов резко вскочил с места.
- Товарищ командующий, я прошу вас… - громко начал он и сразу умолк, подыскивая нужные слова. - Понимаете, - он пальцами потер виски, - я не могу простить ей измену. Это не в моих силах…
- Не горячись, Николай Герасимович, и хорошо обдумай ситуацию, - посоветовал Кожанов.
На другой день учения продолжились. Утром "Червона Украина" приняла от буксира корабельный щит (по нему крейсер "Красный Кавказ" должен был стрелять из орудий главного калибра), и вышла в назначенную точку, чтобы оттуда начать движение. Кузнецов стоял в рубке с секундомером в руке. Над морем висела серая дымка, дул ветер, но волны были небольшие, и он верил, что крейсер отстреляется как надо. И не ошибся. Когда дальномерщики доложили, что на горизонте показались мачты корабля, крейсер открыл огонь и через несколько секунд Кузнецов в бинокль увидел, как снаряды "Красного Кавказа" накрыли щит.
- Поразили цель с первого залпа! - воскликнул Кузнецов.
Стоявший рядом Кожанов посмотрел в бинокль. Да, в щите появилось несколько дыр. Он повернулся к Николаю Герасимовичу.
- Теперь твоя очередь стрелять, посмотрим, сумеют ли твои орлы сбить конус! - Комфлот добродушно улыбнулся. - Не подведут?
- Не должны, товарищ флагман флота.
- Ну-ну.
Высоко в небе появился самолет, он тащил за собой на буксире цель. Корабельные зенитчики вмиг изготовились к стрельбе. Огонь! Кузнецов увидел, как рядом с конусом вспыхнули белые разрывы от снарядов. Еще, еще… И вот конус сбит! Самолет развернулся и взял курс на аэродром.
- Ничего не скажешь, молодцы зенитчики! - одобрительно произнес комфлот. - Объявите им от моего имени благодарность.
- Есть! - отчеканил Кузнецов.
Стало смеркаться. В сгустившейся темноте крейсера возвращались на Евпаторийский рейд. Ночь спустилась над притихшим морем, берег сверкал огнями. Кожанов вызвал Кузнецова в свою каюту, приказал подать катер к трапу.
- Я убываю в штаб флота, - проговорил он. - Старшим на бригаде крейсеров остается Душенов. К утру я вернусь на крейсер.
- Есть вопрос… - Кузнецов смутился, а комфлот мягка улыбнулся.
- Говори, я слушаю!
- Моя жена была у вас на приеме?
- Была, Николай Герасимович, и мы приятно с ней беседовали.
- Что ей надо было?
- Она просила помочь ей вернуть тебя в семью. Я посоветовал ей решать это дело с тобой. Помирились бы, а?
- Никогда! - вырвалось у Кузнецова. - А сына… сына, Иван Кузьмич, я воспитаю.
И не знал, не ведал Николай Герасимович, что в дальнейших учениях на флоте он не примет участия, так как навсегда покинет крейсер "Червона Украина" и в Севастополь больше не вернется. И причиной тому стала загадочная телеграмма комфлота Кожанова, которую он получил утром. Ему предписывалось срочно выехать в Москву, а зачем - в депеше ни слова! Не напутали ли чего связисты? Но едва крейсер вошел в Севастопольскую бухту, как на его имя поступило сообщение с берега: билет на вечерний поезд ему забронирован!
"Что за ребус?" - выругался в душе Кузнецов. О причине поездки в Москву опять ни слова! Решил переговорить с командующим флотом.
Катер пристал к Графской пристани. Кузнецов сошел на берег и прямиком в штаб флота. Кожанов готовился к учениям и что-то разглядывал на карте. Увидев Кузнецова, он выпрямился.
- Вы уже собрались в дорогу? - спросил он. - Семью свою навестили?
- Я с женой развелся, есть на этот счет документ. Могу показать.
Николай Герасимович полез в карман тужурки, но комфлот сказал:
- Не надо… - Он грузно прошелся по кабинету. - Вы знаете, зачем вас вызывают в Управление Военно-морских сил?
- Скажите, товарищ флагман флота.
- Я и сам не знаю, - усмехнулся тот. - Мне отдал такой приказ начальник Морских сил РККА Орлов, а спрашивать его я не счел нужным.
Загадка разрешилась в Москве, когда Кузнецова принял начальник Управления наркомата Урицкий. Был он невысокого роста, с худощавым лицом и серыми глазами. Военная форма сидела на нем ладно, сапоги начищены до блеска.
- Чайку хотите? - предложил он Николаю Герасимовичу. - Есть мятные конфеты, пирожные.
- Потом, Семен Петрович, вы уж о деле скажите, - смутился Кузнецов.
- Ах вот что! - Урицкий вроде бы растерялся, слегка покраснел, голос у него был глуховатый, но заботливый. - Не знал, что вы такой горячий. Ладно, скажу о деле… Вы назначены в Испанию нашим военно-морским атташе и главным военно-морским советником. Ясно, да? - Урицкий мягко, как девушка, улыбнулся. - А в Испании, как вы знаете, Гражданская война. Там очень горячо! Франко пытается задушить свободу и демократию, ему помогают Германия и Франция. Республика в огне. Но туда мы направляем только добровольцев. Так что вам решать. Можете отказаться. В Мадриде уже находится наш посол Розенберг, следом за ним туда отправился военный атташе Горев…
- Я согласен! - прервал его Кузнецов.
- Тогда попьем чайку и поговорим о деталях…
Испания - это особая веха в жизни Кузнецова. На фронте под Картахеной и в боях на море он не раз рисковал собой, зато приобрел боевой опыт, который потом, по возвращении на Родину, помог ему подготовить наш Военно-морской флот к сражениям с гитлеровскими захватчиками. Николай Герасимович отвечал за морские перевозки из СССР, обеспечивал охрану наших транспортов, доставлявших в Картахену танки, самолеты, орудия, боеприпасы. Фашистские корабли Франко пытались перехватить советские суда, атаковать их, но им это не удавалось.
- Ты-то сам, Николай Герасимович, участвовал в морском бою? - спросил его маршал Буденный, когда Кузнецов гостил у него на даче в Баковке.
- Приходилось, Семен Михайлович. - Глаза Николая Герасимовича заискрились. - В апреле тридцать седьмого республиканская эскадра вышла в море на "охоту" за вражескими кораблями. С командующим испанским флотом Буисом я находился на эсминце "Антекара". В районе Малага - Мотриль линкор "Хайме I", два крейсера и флотилия эсминцев подошли к побережью и обстреляли из орудий боевые позиции франкистов. Не успели мы уйти подальше от берега, как торпедные катера и самолеты мятежников атаковали эскадру. Рядом с эсминцем разорвалась бомба. Я стоял на ходовом мостике, осколок разорвал на плече куртку и разбил прожектор. Еще самую малость в сторону, и он бы шарахнул мне в голову.
- Рисковый ты мужик, - качнул головой маршал, наливая гостю очередную рюмку.
Кузнецов возразил:
- Мне - баста! Кажется, я захмелел…
- А ты закусывай огурчиком! - Маршал поднял рюмку. - Ну, за твои дальнейшие успехи в службе!
Они чокнулись и выпили.
- Случались на море и такие курьезы, - вновь заговорил Николай Герасимович. - Командир флотилии подводных лодок Вердия, с которым я сразу нашел общий язык, когда прибыл в Картахену, командовал подводной лодкой "С-5". Он признался мне, что хочет уничтожить линкор мятежников "Эспания", попросил помочь ему осуществить свой замысел. До глубокой ночи мы колдовали с ним за оперативной картой. И не зря! Вердия скрытно вышел в атаку, торпеда попала в линкор, но не разорвалась!
- Да ты что? - чертыхнулся Буденный.
- Истина, Семен Михайлович. А почему? Испанцы смелые, отважные моряки, но корабли готовят к боям наспех, вот и платились за это.
- Долго ты пробыл в Испании? - спросил маршал.
- Почти год. Я так втянулся в боевую работу, что об отъезде и не думал. Но в августе меня отозвали в Москву. На аэродром провожал командующий республиканским флотом Буис. На прощание он обнял меня, просил скорее возвращаться, но Клим Ворошилов вряд ли снова пошлет меня туда. - Николай Герасимович помолчал. - Мне кажется, что в Испании я оставил частицу самого себя.
- Ты где остановился? - спросил маршал.
- В гостинице "Москва". Завтра с утра пойду к своему начальству.
- Оставайся ночевать у меня, а утром я поеду в наркомат и тебя подвезу, а? - Семен Михайлович крутнул правый ус.
- Спасибо, Семен Михайлович, но я пойду. Мне должен звонить управляющий делами наркома Хмельницкий, а я загостился у вас.
- Ладно, моряк, потом скажешь, куда тебя направят. А хочешь, я замолвлю слово перед наркомом? Клим мой давний друг!
- Не надо, товарищ маршал. Я этого не люблю…
Едва Кузнецов вошел в свой номер, как раздался звонок Хмельницкого.
- Ты что загулял, Николай Герасимович? - пробасил он в трубку. - Я тебе дважды звонил… Что-что, был у Семена Михайловича? Ну и как?.. Да, Буденный храбрейший человек. С ним всегда чувствуешь себя героем!.. - И уже официально Хмельницкий добавил: - Вот что. Вам к десяти ноль-ноль быть у наркома!..
Наскоро позавтракав, Николай Герасимович поспешил в Наркомат обороны. Маршал Ворошилов сразу принял его. Высокий и стройный, с добродушной улыбкой на лице. Пожимая Кузнецову руку, он весело спросил:
- Что, Испания легла на сердце?
- Легла, товарищ маршал, и чувствительно, - сдержанно ответил Кузнецов.
- Садись, моряк, и коротко доложи, что там успел сделать. Но прежде скажи, как сражаются в Испании наши добровольцы? Вчера ты весь вечер гостил у Семена Буденного. Он звонил мне, говорит, Кузнецов - герой, жалел, что ты не состоишь в кавалерии… - Ворошилов подошел ближе. - Ну, как там наши люди, есть среди них герои? Да ты садись!
- Шутите, товарищ народный комиссар. - Улыбка скользнула по губам Кузнецова и исчезла. - В Испании все наши добровольцы - герои!..
Маршал слушал Кузнецова внимательно, вопросов не задавал, кое-что записывал в свою рабочую тетрадь. Но едва Николай Герасимович назвал фамилии танкиста Дмитрия Павлова и летчика Якова Смушкевича, как нарком вскинул голову.
- Что скажешь о них? - спросил он.
- И тот и другой показали себя в деле. Правда, Павлова я видел редко, а вот с Яковом Смушкевичем поддерживал постоянный контакт. С воздуха он и его подопечные надежно прикрывали наши транспорты с оружием для республиканцев. А в воздушных боях он творил чудеса. Однажды на моих глазах сбил два самолета мятежников, которые пытались сбросить бомбы на транспорт "Санчо-Аугустин", доставивший в Картахену самолеты.
- Я Павлова и Смушкевича тоже ценю, - сказал Ворошилов.
(Не лицемерил ли нарком? Иначе чем объяснить, что генерал армии Павлов, Герой Советского Союза, командующий войсками Западного фронта, во время войны в 1941 году был предан суду и расстрелян? Ему "соратники" вождя приписали чуть ли не измену Родине, а "железный нарком" не мог за него вступиться. А на генерал-лейтенанта авиации Смушкевича, дважды Героя Советского Союза, подручные Берия состряпали "дело" об измене Родине, и во время ожесточенных боев под Москвой в сорок первом его тоже расстреляли. - А.З.)
Когда Кузнецов закончил свой доклад, Ворошилов сказал:
- Вы, Николай Герасимович, хорошо поработали в Испании, но туда больше не поедете, пусть другие глотнут горячего воздуха. Сейчас поезжайте в Сочи на отдых в санаторий, а когда вернетесь, мы решим, куда вас направить. И еще, - продолжал маршал, - третьего января постановлением ЦИК СССР вы награждены орденом Ленина за активное участие в национально-революционной войне в Испании, а месяц назад, двадцать первого июня, - орденом Красного Знамени. Перед отъездом к новому месту службы вам вручат эти награды.
- Вот уж не ожидал… - смутился Кузнецов, но нарком заметил:
- Ордена вы заслужили, так что не краснейте.
Но отдохнуть в Сочи Кузнецову не пришлось. На пятый день пребывания в санатории ему позвонил Хмельницкий и передал приказ наркома обороны немедленно выехать в Москву.
- Что случилось, Рудольф Павлович? - спросил Кузнецов, прибывший в наркомат прямо с вокзала.
- Ничего особенного, если не считать, что вы назначены заместителем командующего Тихоокеанским флотом, - улыбнулся Хмельницкий. - Вот я и подумал: что вам делать в санатории, не лучше ли скорее ехать на Дальний Восток, пока там еще не выпал снег! - шутливо добавил он.
- Добрая весть. Спасибо вам!
Кузнецову было радостно от мысли, что его повысили в должности, и когда он ушел на прием к новому начальнику Морских сил флагману флота 1-го ранга Викторову, командовавшему до этого Тихоокеанским флотом, душа у него пела. Надеялся, что Викторов поведает ему о флоте, подскажет, с чего начать работу, на чем особо сосредоточить внимание, но ничего этого Викторов не сделал. "Разговора по душам, - как признавался позднее Кузнецов, - не получилось. Сославшись на срочные дела, он направил меня к Галлеру". Лев Михайлович Галлер, будучи начальником штаба Морских сил, встретил Николая Герасимовича, своего давнего друга, как родного брата и до позднего вечера рассказывал ему о кораблях и людях Тихоокеанского флота. Их-то он знал прекрасно. А утром Кузнецова принял нарком Ворошилов.
- Ордена вам вручили? - спросил он.
- Еще нет. Пригласили на час дня.
Ворошилов сказал Кузнецову, что на Тихоокеанском флоте нет должной дисциплины и там надо наводить порядок.
- Флот далеко от Москвы, но он должен стать близким вашему сердцу. Так что дерзайте, а уж мы оценим все ваши деяния. Я очень хочу, чтобы у вас там все было хорошо. Человек вы хотя и молодой, но энергии у вас хоть отбавляй. А главное - вы любите корабли и море. Об этом мне как-то говорил Иван Кузьмич Кожанов. Вопросы есть?
- Нельзя ли мне съездить в Ленинград? Там у нас встреча с выпускниками Морской академии, - попросил Кузнецов.
- Ну что ж, дело нужное и полезное, - улыбнулся Ворошилов. - Даю вам две недели, а уж потом - на Дальний Восток!
- Спасибо, товарищ маршал! - волнуясь, произнес Кузнецов. - Вас я не подведу, буду работать на совесть.
- А если подведете, взыщем по всей строгости! - улыбнулся нарком.
Приехал во Владивосток Кузнецов в конце сентября. В штабе Тихоокеанского флота его встретил комфлот флагман 1-го ранга Киреев, пригласил к себе в кабинет.
- Давно вас жду, Николай Герасимович, и рад, что наконец-то вы прибыли! - Он протянул портсигар. - Хотите закурить?
- Спасибо, что-то не хочется…
Они поговорили об учениях, о кораблях и подводных лодках, о тех командирах, которые добились успехов в своей работе, и о тех, кому еще надо "вытянуть на корабле слабину".
- Я хотел бы завтра с утра, если вы разрешите, выйти в море на корабле. Посмотрю бухты, заливы, причалы, - сказал Николай Герасимович. - Морской театр я хочу изучить в первую очередь.
- Ну что ж, не возражаю, - кивнул головой Киреев. - А когда вернетесь, поговорим о предстоящих учениях.
Утром сторожевой корабль, на борту которого находился Кузнецов, вышел из бухты Золотой Рог, и начальник штаба по ходу движения корабля знакомил заместителя комфлота с морским театром. Море было тихим, словно еще не проснувшимся. Над водой стояла легкая сизо-белая дымка, а там, где кончался горизонт, выплывало солнце. "Ну точно как в Севастополе летом, - невольно подумал Кузнецов. - Даже красивее…" Все то, что он увидел за день, впечатляло, и, когда к вечеру они вернулись во Владивосток, Николай Герасимович вдруг ощутил в себе необычайную энергию, желание как можно скорее вникнуть во все те проблемы, которыми живет флот. Киреев, по-мальчишечьи улыбаясь, спросил своего заместителя:
- Что-нибудь увидели?
- Все увидел, товарищ флагман 1-го ранга: и бухты, и мысы, и проливы Я и не знал, что здесь так красиво: от морской шири дух захватывает.
Поздно вечером, когда Николай Герасимович вернулся домой, он записал в своем дневнике: "Я проникся еще большим уважением к Дальнему Востоку, понял, как важно охранять этот "нашенский" город-ключ ко всем необъятным владениям Приморья, Сахалина, Камчатки… Я побывал во многих уголках земли, но нигде не видел более величественных мест, чем наш Дальний Восток. И как моряк я никогда не находил лучшего места для базирования флота".
В кабинет вошел член Военного совета Волков - плечистый, невысокого роста, с лицом открытым и добродушным.
- Яков Васильевич, знакомься, это мой заместитель капитан 1-го ранга Кузнецов, - сказал Киреев.
- Я давно с ним знаком, еще когда был комиссаром Военно-морской академии, он был у нас лучшим слушателем. - Волков пожал Кузнецову руку. - Поздравляю с назначением! Жить тут можно… А ты, Николай Герасимович, похудел.
- Есть немножко, - смутился Кузнецов. - Так ведь где я был? В пылающей Испании! Там очень было горячо…
- Ну и как ты сражался? - Волков сел.
- Два ордена получил за Испанию, - подал голос Киреев. - А ордена, Яков Васильевич, как ты знаешь, зря не дают.
- Значит, фашистов на фронте видел? - усмехнулся Волков, закуривая.
- Приходилось их не только видеть, но и бить на море. Наглые вояки, скажу вам, - ответил Кузнецов. - Но если крепко дать им по башке, руки вверх поднимают без команды!
Киреев промолчал, а Волков как бы подытожил разговор:
- Это хорошо, что ты, Николай Герасимович, обкатался в Испании. Опыта в тебе прибавилось, знаний в морском военном деле, так что, засучив рукава, берись за работу. Тут есть где приложить свои старание и умение. И прибыл ты к нам вовремя: начинаются на флоте осенние учения. - Член Военного совета о чем-то задумался. - Я вспомнил Сергея Лазо{Лазо Сергей Георгиевич (1894–1920) - герой Гражданской войны, с начала 1918 г. член Центросибири и командующий войсками Забайкальского фронта, замучен японскими интервентами.}. Погиб он тут геройски. Как он сказал незадолго до гибели? "Вот за эту русскую землю, на которой я сейчас стою, мы умрем, но не отдадим никому".
- Тяжело вам тут будет служить, Николай Герасимович, - грустно обронил Киреев. - Можно и сломаться…