- А я не боюсь! - горячо возразил Кузнецов. - Битый-перебитый я на море, и штормы меня стегали, и горячего воздуха наглотался, так что не сломаюсь. - И, посерьезнев, добавил: - Я могу с честью повторить слова Сергея Лазо и никогда от них не отступлюсь. Может, это и громко сказано, но душой я не кривлю…
Пережитое Кузнецовым нет-нет да и давало о себе знать. Но что было, то прошло. Теперь же Николай Герасимович, как выразился Жданов, "врастал" во флотские проблемы, а их в то время было немало. Одна из этих проблем одобрена вождем - торговый порт из Владивостока решено было перевести в бухту Находка. Но побывав в Ленинграде и изучив обстановку на Балтийском флоте, нарком ВМФ Кузнецов пришел к выводу о необходимости перенести главную базу флота поближе к устью Финского залива - в Таллин. Эту мысль он высказал Жданову.
- Поясни, не понял? - напрягся Андрей Александрович. Усики его задергались, словно он услышал Бог знает что.
- Сейчас, как вы знаете, штаб флота находится в Кронштадте, и это весьма осложняет управление Балтийским флотом. В случае войны это может отрицательно сказаться на боевой деятельности кораблей и особенно подводных лодок, - объяснил Кузнецов. - Если же штаб перевести в Таллин, то театр действий Балтфлота станет обширнее с военными базами в Лиепае, Риге, Таллине, Ханко…
"Верная мысль, и вождь ее одобрит", - подумал Жданов и огорчился, что она не пришла ему в голову.
- У вас есть еще что? - спросил он наркома ВМФ.
- Есть, Андрей Александрович. - Кузнецов на секунду замялся. - Но этот вопрос лучше доложить начальнику Генштаба Шапошникову.
- И все же, что за вопрос? - настаивал Жданов.
- Перевести главную базу Днепровской флотилии в Пинск. В оперативном отношении это было бы выгодно!
- Я за оба ваших предложения, - произнес Жданов. - Уверен, что товарищ Сталин это дело поддержит. Мы с вами сегодня же вечером ему эту идею выскажем…
Сталин одобрил предложение Кузнецова. Он даже похвалил его, заметив, что "молодой нарком ВМФ взял правильный курс на укрепление боеготовности флота".
- Жду от вас, товарищ Кузнецов, новых предложений, - сказал Сталин. - В мире тревожно, и нам следует укреплять Красную Армию и военный флот. Надо не ждать, когда враг нападет, а самим уже сейчас изучить его возможности, его уязвимые места, повышать бдительность.
Эти слова легли на душу наркома, казалось, что вождь поддержит его и в других начинаниях. И вдруг случилась осечка…
В середине сентября к Кузнецову прибыл Галлер, прихвативший с собой карты Балтийского моря и Польши. Коротко просил:
- Польшу захватили немцы. Кто следующий?
- Наверное, Норвегия и Дания… - Кузнецов недоговорил - зазвонил телефон.
Руководящий работник НКВД Масленников, ведавший пограничными войсками, просил принять его по "весьма важному вопросу".
- Я редко вас беспокою, Николай Герасимович, а тут срочное дело.
- Приезжайте, Иван Иванович.
Пока Галлер решал свои вопросы, прибыл Масленников. Был он высок ростом, широколицый, с задумчивым взглядом серых глаз.
- Что случилось, Иван Иванович? - улыбнулся Николай Герасимович, отвечая на его рукопожатие.
- Пограничники получили приказ высшего начальства продвигаться на запад Белоруссии и Украины, - произнес гость. - Но без помощи кораблей Днепровской военной флотилии нам никак не обойтись. Как флотилия будет действовать в пограничном районе? Мне надо согласовать с вами свои действия. Операция войск Красной Армии по освобождению Западной Белоруссии и Западной Украины вот-вот начнется…
"Что я мог сказать? - вспоминал позднее Кузнецов. - Не хотелось признаваться, что я даже не осведомлен о выступлении наших частей. Обещал разобраться и немедленно поставить пограничников в известность. Едва закрылась дверь за Масленниковым, я позвонил председателю Совнаркома В. М. Молотову и попросил о приеме.
- Ну что ж, приезжайте, - ответил он.
Я спросил Молотова, почему наш наркомат даже не поставили в известность, что Днепровская военная флотилия должна участвовать в операции.
Ясного ответа я не получил. Я понимал, что оперативными вопросами он не занимался. Поэтому хотелось поговорить о создавшемся положении со Сталиным, но попасть в те крайне напряженные дни к нему не удалось. Позднее я пожаловался ему, что нас не информируют о военных мероприятиях. Сталин спокойно ответил:
- Когда надо будет, поставят в известность и вас.
Что оставалось делать наркому ВМФ? Он срочно послал в Днепровскую военную флотилию заместителя начальника Главного морского штаба контр-адмирала Алафузова, потребовав от него на месте принять все нужные меры, о чем и сообщить в наркомат. Потом связался по телефону с Масленниковым.
- Иван Иванович, корабли Флотилии окажут пограничникам всю необходимую помощь. Распоряжения на этот счет мною даны.
Корабли Днепровской военной флотилии приняли участие в операции по освобождению Западной Белоруссии и Западной Украины. Моряки хорошо себя проявили, поддержав армейские части и пограничников.
Утром, едва Кузнецов вошел в кабинет, позвонил Сталин.
- Вы знакомы с наркомом судостроительной промышленности Тевосяном?
- Я с ним завтра встречаюсь. Корабли-то нам нужны как воздух! Но строят их черепашьим шагом.
- Вот-вот, черепашьим шагом, - сердито отозвался Сталин. - Вчера у меня был Тевосян, и я потребовал, чтобы вместе с вами он наметил, что дать флоту в первую очередь - крейсера или подводные лодки.
- Лучше, если даст он и то и другое…
Но Сталин уже положил трубку, даже не дослушав. От этого Николаю Герасимовичу стало не по себе. Какое-то время он сидел задумавшись, потом позвонил адмиралу Галлеру.
- Лев Михайлович, вы мне очень нужны!
У начальника Главного морского штаба ВМФ был большой опыт службы на флоте. Галлер командовал линкором "Андрей Первозванный", когда в 1919 году вспыхнул мятеж в форту Красная Горка. Он лично командовал корабельной артиллерией, которая вела огонь по мятежникам. А после Гражданской войны Лев Михайлович руководил восстановлением Балтийского флота.
- Что случилось? - блеснул глазами Галлер, прикрыв за собой дверь. - Я только начал разговор с главным кадровиком.
- Ничего особенного, Лев Михайлович. - Нарком кивнул ему на кресло. - Завтра с утра едем вместе к наркому Тевосяну.
Товарищ Сталин распорядился, чтобы втроем мы обсудили вопросы постройки новых кораблей. Вот и давайте сейчас посмотрим, что надлежит сделать.
- Я схожу за своей рабочей тетрадкой, там все записано, что нам надо просить у Тевосяна…
Часа два они оба сидели у наркома Тевосяна, им удалось найти с ним общий язык и почувствовать доброжелательное отношение к флотским проблемам. Правда, по некоторым вопросам Кузнецову пришлось поспорить, но ради дела чего не бывает!
- Я люблю военный флот, Николай Герасимович, - сказал на полном серьезе Тевосян, пощипывая тонкими пальцами свои колючие усы. - И ты любишь… Так что нам делить? И товарищ Сталин любит флот, значит, что мы решим, то он и одобрит. Ну, как?
- Убедил ты меня, Иван Федорович, - улыбнулся Кузнецов, отдавая папку с документами Галлеру. - Жаль, что нам с вами не довелось участвовать в дискуссии, каким быть Военно-морскому флоту и какие задачи он призван решать. Теперь вот нам надо думать, нужны ли флоту линкоры и тяжелые крейсера.
Дискуссия, о которой упомянул нарком ВМФ, проходила, когда начальником ВМС РККА был Муклевич, в ней приняли участие ученые, руководители, конструкторы и специалисты промышленности. Муклевич тогда объявил:
- Будем строить разные корабли и подводные лодки, нужные для обороны, а не для войны за овладение морями и господства на океанах. Поэтому строить линкоры и тяжелые крейсера нет смысла.
После этой дискуссии, когда Кузнецов стал командующим Тихоокеанским флотом, уже другой начальник ВМС, Орлов, по требованию ЦК партии представил в Совет Труда и Обороны десятилетнюю программу кораблестроения, где были преимущественно линкоры и тяжелые крейсера, а также один авианосец. Но осуществить эту программу помешала война, и это, как считал Кузнецов, было к лучшему.
Первомайский парад на Красной площади был людный. У всех - радостные лица, к тому же погода выдалась хорошая. Утро тихое, безветренное, в небе островками плыли белые облака. Нарком ВМФ в числе других военачальников стоял на трибуне мавзолея и не сводил глаз с площади, когда по ней стройными рядами, чеканя шаг, шли красиво и слаженно курсанты Ленинградского военно-морского училища имени Фрунзе. Им горячо рукоплескали москвичи и гости столицы. Сталин тоже хлопал в ладоши. Повернувшись к Кузнецову, он сказал:
- Хорошее морское училище, и готовит оно для флота отменных командиров. Так мне заявил нарком Ворошилов. Вы, кажется, тоже в нем учились?
- Давно, товарищ Сталин, еще в двадцать шестом году. Когда плавал на корабле, то рассказывал морякам, что это училище создавал Петр Первый.
- Выходит, этому училищу уже более двухсот лет? - удивился Сталин.
- Так точно! - Нарком помолчал. - Я вот о чем подумал. Давайте учредим День Военно-морского флота и будем широко отмечать его! Народ наш любит моряков, и этот праздник всем придется по душе. И военный флот от этого выиграет. Как вы считаете?
- Хорошая мысль, - согласился Сталин. - Надо подумать…
Вскоре после майских праздников Кузнецову позвонил секретарь ЦК партии Жданов, который вместе с Молотовым курировал военный флот.
- Николай Герасимович, срочно внесите в правительство предложение о введении Дня Военно-морского флота, - сказал он. - У меня был разговор с Иосифом Виссарионовичем, и, как я понял, это вы настроили его на это дело, И мне ни слова? Ладно, я не сержусь. Утром чтобы ваш документ был у меня на столе.
- Есть, Андрей Александрович! - обрадовался Кузнецов.
Каково же было его удивление, когда на второй день после этого разговора в "Правде" он прочел соответствующее постановление СНК СССР и ЦК ВКП(б)! Особенно запали ему в душу строки: "Сделать День Военно-Морского Флота днем всенародного праздника и смотра состояния военно-морской работы всех общественных организаций". Документ подписали Председатель СНК Молотов и секретарь ЦК ВКП(б) Сталин.
- Вы читали постановление? - спросил наркома Галлер, едва вошел в кабинет. - Вот здорово, а? И как вам удалось пробить это дело?
- Читал, Лев Михайлович, и моя душа словно пела! - улыбнулся Николай Герасимович. - Я пробил, как ты выразился, очень просто. Во время первомайского парада Сталин похвалил курсантов, как отлично шли они в строю по Красной площади. Я и предложил ему…
После майских праздников Кузнецов выехал в Севастополь. Корабли стояли на Евпаторийском рейде. Еще издали он увидел своего красавца - крейсер "Червона Украина", откуда четыре года назад уехал в далекую мятежную Испанию. Катер подошел к трапу, и нарком поднялся на палубу. Сердце напряженно и гулко забилось. Командир крейсера встретил его рапортом:
- Товарищ народный комиссар, личный состав крейсера построен по большому сбору по случаю вашего прибытия…
- Ладно, командир, все понял, - тихо обронил Кузнецов. - Хочу пройтись по кораблю.
- Разрешите вас сопровождать?
- Не надо, командир. Здесь мне знаком каждый уголок…
"Непонятно, отчего разволновался нарком? - подумал командир. - "Крейсер живет в моем сердце… Странно, однако…"
(Николай Герасимович не красовался, он сказал правду. В 1970 году автору этого романа, в то время старшему адъютанту маршала Буденного, Семен Михайлович поручил съездить к адмиралу Кузнецову и пригласить его на дачу в Баковку. "Я трижды ему звонил, но никто не взял трубку, - посетовал Буденный. - Когда у нас День флота, через неделю? Вот я и хочу повидать его. А ты моряк, служил на флоте под его началом, тебе и карты в руки. Так что поезжай и без него не возвращайся!" Когда я передал Николаю Герасимовичу просьбу маршала, он оживился, повеселел.
- Дома я один, Верочка с детьми на даче, так что поеду к Семену Михайловичу. - И он стал одеваться. - Да и вопросы к нему есть. Буденный ведь был членом Ставки Верховного главнокомандования, а я стал им лишь в конце войны!
Маршал ожидал нас на крыльце дачи. Он обнял Николая Герасимовича, приговаривая:
- Как я по тебе, моряк, соскучился…
- И я тоже, Семен Михайлович.
- Сколько тебе было, когда ушел в отставку?
- Пятьдесят один…
- Садись в кресло, малость потолкуем. - Маршал тоже сел рядом. - Тебя "съел" кукурузник Никита, жаль, что к этому делу приложил свою руку и мой коллега Георгий Жуков. Как-то я спросил его, не видел ли он опального адмирала. - "Я сам опальный, Хрущев и меня "съел", - отозвался Георгий Константинович.
- Ну, говори, дружище, как живешь, над чем работаешь? Перо у тебя острое, а главное - правдивое. В своей книге "Накануне" ты честно рассказал о Сталине, пожалуй, лучше, чем кто-либо из военачальников. Зато Никита Хрущев очернил вождя как мог. Это же надо заявить, что Сталин изучал войну по глобусу! - возмутился Семен Михайлович. - И язык у него не отсох от такой брехни. - Маршал помолчал. - Да, всем нам было трудно на войне, особенно в сорок первом, порой до слез было жаль тех городов, которые мы оставляли фашистам. Но победили-то мы, а не Гитлер! Тебе, наверное, Николай Герасимович, тоже нелегко было? Скажи честно, ты хоть раз слезу обронил на фронте?
- Было такое, Семен Михайлович, - признался адмирал. - Это когда в сорок втором немцы в Севастополе потопили крейсер "Червона Украина". Когда адмирал Октябрьский доложил мне об этом, у меня будто в груди что-то поломалось. И так мне стало жаль корабля, что на глаза накатились слезы.
- Это чувство мне понятно. - Буденный шевельнул усами. - В сорок втором летом, будучи командующим фронтом, я находился в Краснодаре. Адмирал Исаков сказал мне, что в Новороссийск прибыл лидер "Ташкент", из Севастополя он доставил раненых. На всем пути следования корабль бомбили "юнкерсы", но экипаж выстоял! Я поручил Исакову наградить орденами и медалями всех, кто отличился, а сам на другой день прибыл в Новороссийск. "Ташкент" стоял у причала. Я взобрался на орудийную башню и поздравил моряков с успешным рейсом, поблагодарил их за то, что спасли и раненых, и свой корабль).
После Севастополя Кузнецов побывал в Николаеве, где на стапелях строились корабли, встречался с рабочими завода, призывал их "скорее дать флоту эсминцы". А из Николаева путь наркома лежал в Одессу. В июне Кузнецову удалось побывать в Архангельске и на Северном флоте в Полярном. В конце июля вместе со Ждановым он на Балтике принял участие во флотских учениях. Чем глубже Николай Герасимович вникал в жизнь флота, тем острее чувствовал необходимость решать прежде всего те проблемы, которые давали возможность резко повысить боеготовность кораблей и береговых частей. И начал он с главного - ввел в действие трехступенчатую оперативную готовность сил ВМФ (№ 3 - повседневная, № 2 - повышенная и № 1 - полная), определявшую место и действия каждого - от адмирала до краснофлотца. Систему, рожденную молодым тогда еще наркомом, главком ВМФ адмирал флота В. Чернавин назвал "исторической", ибо она позволяла в короткий срок, за несколько часов, подготовить все корабли и воинские части ВМФ к отражению внезапного удара противника и развертыванию сил в море для ведения боевых действий по планам первых операций. Важно и то, что нарком ВМФ предоставил командованию флотов самостоятельно объявлять степень оперативной готовности. В предвоенные годы это сыграло решающую роль в заблаговременном выполнении мероприятий по подготовке сил к отражению внезапного нападения.
В воздухе "запахло грозой". Становилось уже очевидным, что опасность войны в Европе нарастает и что фашистская Германия - наш вероятный противник. Кузнецов верил, что Гитлер начал подготовку к войне против СССР. А коль так, то следовало настойчиво готовить флоты к войне. Он пригласил к себе начальника Главного морского штаба Галлера. Тот не замедлил прибыть.
- Вот побывал на флотах и хочу с вами, Лев Михайлович, держать совет, - улыбнулся Кузнецов. - Одну проблему мы с вами решили: учрежден День Военно-морского флота. Но надо решать и другие, не менее важные проблемы, и пока товарищ Сталин благоволит к молодому наркому ВМФ, надо этим воспользоваться, - шутливо добавил он.
Галлер усмехнулся в рыжие усы.
- Я разделяю вашу озабоченность, нарком ВМФ провел заседание Главного военного совета, на котором обсуждались вопросы аварийности кораблей. "В чем ее главная причина? - спрашивал он. - Это ошибки командиров, нарушающих требования инструкций по управлению кораблем. Сплошь и рядом нарушаются правила кораблевождения".
- Надо отдавать под суд тех командиров, которые бьют корабли, - подал реплику заместитель наркома ВМФ Исаков.
- Тогда надо судить едва ли не каждого четвертого командира, - съязвил Галлер, глядя то на наркома, то на Исакова.
- Почему каждого четвертого? - загорячился Исаков.
Он ждал, что ответит ему Галлер, но заговорил Кузнецов:
- Потому, Иван Степанович, что многие командиры слабо подготовлены управлять кораблем. Так, значит, всех их судить? Нет, - решительно качнул он головой, - их надо учить! Да-да, именно учить - терпеливо, настойчиво, без скидок на чины и былые заслуги. Не зря же говорят в народе, что не станет тигром тот, кто носит шкуру зайца. А в "шкуре зайца", позволю заметить, есть люди и на ходовом командирском мостике.
Исаков близко к сердцу воспринял слова наркома.
- Николай Герасимович, возражаю! Исходя из многих моих наблюдений, наши командиры кораблей в своей основе смелы и мужественны от природы, - горячо произнес он. - А природная смелость, как справедливо говорил Ушинский, есть та глыба драгоценного мрамора, из которой страх вырабатывает величественную статую мужества! Да, учить командиров надо, и тут я с вами согласен…
- Но мы пока не решили проблему подготовки командирских кадров, - прервал Кузнецов своего заместителя, - пересмотрели процесс качества и систему их подготовки. Конечно, нередко аварии случаются из-за лихости командиров, когда они совершают маневры, дабы упредить противника, первыми нанести по нему удар. Вот с этих лихачей нужно спрашивать строго, а иных не грех и отдавать под суд…
Сошлись на том, что все эти жизненные проблемы следует незамедлительно решать. На другой день Галлер принес Кузнецову проект приказа о борьбе с аварийностью кораблей.
- Вот это оперативность! - похвалил нарком начальника Главного морского штаба. - Я посмотрю документ, все ли в нем учтено, а потом подпишу. И еще, Лев Михайлович: нам надо провести испытания кандидатов на должности командиров кораблей, дивизионов, соединений, а также продумать ряд мер по повышению военно-морской подготовки командного и начальствующего состава.
"Молод нарком, всего-то тридцать пять годков, а башка крепко варит", - подумал Галлер, а вслух произнес:
- И то, и другое очень важно и своевременно. У меня на этот счет имеются некоторые мысли. Да, - спохватился он, - есть одно дело, очень значимое дело, но боюсь, товарищ Сталин нас не поддержит. Нужны дополнительные финансы…
- А ты скажи, что это за дело, глядишь, я ухвачусь за него обеими руками, - усмехнулся Николай Герасимович, попыхивая папиросой.