Карабанов увидел, как черный зрачок ствола пополз вдоль его живота, выше и выше, потом заелозил вокруг сердца. И вот нащупал плечо.
Андрей проглотил слюну. Шумела, стелясь под ветром, трава; выстрел грянул почти в упор – блеснуло огнем в лицо.
– Ай!
Выпустив пистолет, Андрей схватился за плечо. Рубашка быстро-быстро покрывалась кровью.
– Скажите господину по’учику, – услышал он, – что я тоже умею ценить благо’одство!
Клюгенау подбежал к раненому.
– Куда? – спросил он. – В ключицу… так же, как и Пацевича!
Врач разодрал ворот рубахи, прощупал пальцами выступ кости.
– Это ерунда, – сказал он. – Дайте ему вина…
– За мною, – спросил Карабанов, – еще выстрел?
– За ним тоже, – грустно согласился Клюгенау.
Карабанов был забинтован на скорую руку. Пистолет его снова зарядили.
Бросили жребий.
Андрей стоял на своем месте, поджидая шагавшего по лужайке прапорщика.
– Ну, что? – спросил он.
– Ему, – кратко ответил барон.
Карабанов кивнул.
– Выстоите? – спросил Клюгенау.
– Надо…
Карабанов первым двинулся к барьеру, крикнув в лицо противнику:
– Добивай, подлец!
Он только поднял пистолет и, отвернув голову влево, прикрыл стволом висок. Сердце он уже не мог защитить от пули – левая рука висела сбоку, обессиленная раной…
Клюгенау зачем-то побежал наперерез всего поля к Оде де Сиону.
– Разведите их! – кричал он издали. – Разведите…
И выстрел грянул.
– Стойте! – кричал Клюгенау. – Барьер перейден…
– Князь, что вы наделали?
– Мне надоело выслушивать его оско’бьения…
Карабанов еще держался на ногах.
"Быть или не быть?" – подумалось ему.
Потом его туловище как-то вихлясто дернулось в сторону, и он сунулся лицом в землю.
Когда к нему подбежали, пальцы его руки еще медленно разгибались, освобождая уже ненужный пистолет.
Мишка Уваров открыл свежую бутылку.
– Вы бы сбегали, – сказал он врачу. – Что с ним?
– И не подумаю, – ответил врач. – Я видел, как он падал, бедняга… Так умеют падать только мертвецы!
………………………………………………………………………………………
Княжна Долли не пожелала оставлять его тело на этой земле. Карабанова положили в свинцовый гроб, натянули ему на руки коленкоровые перчатки, густо облили мертвеца воском. Великий князь Михаил Николаевич из своих средств заказал вагон-ледник, в котором для него привозились устрицы, и поручик Карабанов, испытав в своей жизни все, что дано испытать таким людям, отправился в свой последний путь.
На милой сердцу Рязанщине, в тихой сельской церквушке, гроб с телом покойного был открыт для отпевания. Вместе с воском отстали от лица брови и волосы. Соседние помещики безобразно перепились на богатых поминках, устроенных княжною, а в "Губернских ведомостях" было упомянуто, что древнее рязанское дворянство потеряло в Карабанове одного из лучших своих сыновей.
Под двумя раскидистыми березами, рядом с дедом своим, героем Аустерлица, поручик Карабанов лег в родную землю – при шпаге, в мундире, при шпорах. С его могилы открывался чудесный вид: бежали по увалам серебристые пашни, струились тихие речки, а вдали зеленели печальные русские перелески…
ПОСЛЕСЛОВИЕ
Книга не могла бы считаться законченной, если бы мы не сказали здесь о дальнейшей судьбе наших героев.
Ю.Т. Некрасов вскоре был осужден по делу о принадлежности к одной из революционных партий. На суде он заметил, что война с Турцией только укрепила его убеждение в самой настойчивой необходимости русской революции. "Неужели вам, господа судьи, – говорил со скамьи подсудимых, – не кажется странным введение конституции в освобожденной нами же Болгарии, тогда как собственная страна, стоящая ничуть не ниже в культурном и нравственном отношении, остается до сих пор бесправной, униженной и автократичной?.."
После четырех лет каторжных работ на солеварнях Сибири Юрий Тимофеевич Некрасов был выпущен на поселение. Если мы не ошибаемся, он проживал тогда в Каинске, где занимался столярным мастерством. И оттуда же он совершил побег по пути, проложенному еще Бакуниным: вдоль Амура – в Японию, из которой морем – в Америку, откуда уже прямой путь – в Европу, а именно – в Женеву, которая к тому времени сделалась почти Меккой русской революции. В Швейцарии Некрасов претерпевал сильную нужду, зарабатывая себе на хлеб случайным репетиторством и писанием журнальных заметок на английском языке по вопросам, как это ни странно, устройства подводноплавательных снарядов.
Военный врач А.Б. Сивицкий продолжал свое благое дело служения русскому солдату, которому и посвятил всю свою жизнь. Будучи уже престарелым человеком, он в качестве госпитального инспектора принимал участие в русско-японской войне. 25 февраля 1905 года в расположении позиций 5-го Сибирского корпуса он попал под огонь вражеского пулемета, когда сделал попытку вместе с адъютантом Мокшанского батальона подпоручиком Н.А. Дмитриевым-Мамоновым перебежать улицу в Шаулинзе, и смерть обоих наступила мгновенно. По отдании воинских почестей А.Б. Сивицкий был погребен возле железнодорожной станции Хушитай (Восточно-Китайской дороги), в одной могиле с вышеназванным адъютантом.
Несколько иначе сложилась судьба Н.М. Ватнина: обладая богатырским здоровьем, бывший сотник в Баязете в конце прошлого века был уже в отставке с мундиром, но был ли то мундир казачьего генерала, доподлинно неизвестно. Проживал же он на родине, в казачьей станице, ведя жизнь очень простую, ничем не выделяясь среди своих земляков. Один из правнуков его, ныне работник Министерства рыбной промышленности, рассказал автору, что прадед его скончался в глубокой старости, до конца своих дней пользуясь всеобщим уважением и почетом в родной станице.
Юнкер А.Г. Евдокимов продолжил занятия в Казанском университете, обещая со временем стать видным специалистом в микробиологии, тогда еще совсем молодой науке. Однако невеста его по возвращении из Женевы была арестована с багажом нелегальной литературы и сослана в Сибирь. Евдокимов расстался с кафедрой и последовал за невестою в таежную глухомань, где случайно открыл, по соседству с Алиберовскими, новые графитные прииски и быстро разбогател. Впоследствии, вернувшись к научной работе, Евдокимов несколько раз добровольно выезжал в холерные и чумные губернии для борьбы с очагами эпидемий и в 1893 году, находясь в Париже, подверг себя риску, привив себе в Пастеровском институте вторичную (Second Vaccini) холерную сыворотку. Евдокимов был одним из первых ученых, сразу же и безоговорочно примкнувших к революции, и в 1924 году, находясь в области Ферганы, где он возглавлял одну из эпидемических экспедиций, трагически погиб под саблями басмачей…
А.Е. Хвощинская, потеряв в Баязете супруга, оказывается, как замечает один исследователь, потеряла и все свои сбережения. В другом месте мы наталкиваемся на такое сообщение: "В настоящее время (1885 год) ни выход ее замуж за майора Беловодского, ни бездетность, дающая больше спокойствия, не могут поправить ее до крайности расстроенного здоровья…" Как бы то ни было, в 1899 году мы видим Хвощинскую уже проживающей в Петербурге по Дровяному переулку в доме Меца, на квартире надворного советника, инженера путей сообщений барона Ф.П. Клюгенау. Федор Петрович служил в транспорте и занимался проектированием висячих мостовых конструкций. В этой же квартире они встретили и Великую Октябрьскую революцию, которая избавила инженера от баронства. Старики перебрались в одну комнатку, окна которой выходили на Пряжку.
Последний мост был построен Клюгенау уже в советское время через речку Полонка, невдалеке от станции Порхов, и простоял, говорят, до 1943 года, когда был взорван отступавшими немцами. Под старость Федор Петрович полюбил играть на флейте и пристрастился к коллекционированию театральных афишек, собрание которых он потом передал в один из музеев страны. Аглая Егоровна давала частные уроки французского языка, а по вечерам делала цветы для дамских шляпок, что составляло дополнительный ее заработок.
Жизнь стариков была спокойной и, надо полагать, весьма согласной. В чистенькой комнатке их висели два портрета: один – Жильбера Ромма, пламенный образ которого боготворил Клюгенау, а другой портрет – Андрея Карабанова в блестящем мундире кавалергарда, которого боготворила когда-то Аглая Егоровна. И когда соседские дети приходили к старикам, то Хвощинская, чтобы утешить их любопытство, говорила:
– Это, дети, Шарль-Жюль Ромм – великий монтаньяр и оратор вселенной. А это… это просто красивый дядя!
Умерли супруги Клюгенау как-то разом, почти не болея, через день или два один после другого, и похоронены они были рядом на Митрофаньевском кладбище в Ленинграде, по соседству с могилой порядком забытого поэта и критика Аполлона Григорьева.
И соседи по квартире были очень удивлены, когда старьевщик-татарин, придя скупать хлам, оставшийся после покойных, среди старых картонок и шляпных перьев вдруг обнаружил две медали с такой скромной надписью: "За героическую защиту Баязета в 1877 г.".
КОММЕНТАРИИ
"Баязет" – первый исторический роман В. Пикуля, с которого он вел отсчет своей творческой биографии как исторического романиста, был издан ленинградским отделением издательства "Советский писатель" в 1961 году.
В романе дана историческая панорама боевых действий на Кавказском театре военных действий во время русско-турецкой войны 1877-1878 годов. В то время как о событиях на Балканах написано немало, тема Кавказского фронта этой войны отражена в нашей исторической литературе и науке очень мало. В этой теме В. Пикуль выступил первопроходцем.
Вторым изданием "Баязет" вышел в 1982 году в Лениздате. Следует отметить, что издательство взяло на себя определенную смелость, переиздавая роман, так как именно в это время, после выхода романа "У последней черты" и критики М. Суслова в адрес Валентина Пикуля, книги его не печатали и постоянно критиковали…
Роман по указанию рецензента был частично сокращен на счет проблемы курдов. Однако жизнь подсказывает, что автор был прав, когда еще тридцать лет назад уделял внимание этому вопросу – нельзя перечеркнуть историю целого народа.
В настоящее время курдская проблема особенно обострилась и по-прежнему, как и другие острые национальные проблемы, трудно разрешима, ее нельзя подогнать под политические интересы того или иного государства.
В 1983 году роман "Баязет" вышел в Ереване на армянском языке в издательстве "Советакан грох" и был доброжелательно встречен и читателями и критикой.
В предисловии к армянскому изданию Валентин Пикуль писал: "Я, русский человек, чувствую некоторое духовное родство с армянами, и тому есть основательные причины. Еще в незапамятные времена, когда сельджуки разоряли великую Армению, ваши предки, читатель, искали приют в землях славян, моих предков. Заодно с армянами русские витязи вели долгую борьбу с половцами и татарами.
Наконец, в знаменитой битве при Грюнвальде в 1410 году армяне – заодно с русскими, литовцами, белорусами – громили рыцарей Тевтонского ордена, и эта битва надолго сдержала германскую экспансию пресловутого "дранг нах Остен".
Роман печатается по изданию 1961 года, наиболее свободному от редакторских исправлений и изъятий.
Примечания
1
Автор нарочно не раскрывает здесь секрета этой головоломки в надежде, что кому-либо из читателей покажется любопытным самому разгадать способ освобождения от цепей. За справкою отсылаю в "Русский архив" за 1869 год, где указывается о подобном случае побега из чеченского плена двух русских солдат (Иван Федорович Клингер).
2
Ракетное оружие нашло применение в войне 1877-1878 годов, хотя было еще далеко не совершенно. Русские офицеры того времени приписывали ракетам сильное деморализующее действие на противника, особенно на конницу. Внешне ракетный станок напоминал современный миномет. С вооружения русской армии ракеты были сняты в восьмидесятых годах прошлого столетия.
3
"Пришел, увидел, победил" (лат.)
4
Эта своеобразная тифлисская "Ходынка" произошла во время посещения Николаем I Кавказа в 1837 году.
5
Шествуй, шествуй, готов умереть за походку твою… (арм.)
6
Сайга – временная жена, то есть любовница.
7
В этих словах передано персидское напутствие доброго пути и пожелание встретиться снова. Дословно: "Имея в виду ваше путешествие, я надеюсь, что и возвращение ваше благодаря аллаху будет благополучным".
8
Янычары, как особая каста султанского войска, были вырезаны почти поголовно при султане Махмуде II еще в 1826 году. Однако слово "янычар" в применении к жестокому и коварному противнику продолжало бытовать в русской армии и в войне с турками 1877-1878 годов.
9
Любопытно то обстоятельство, что автор этого письма, Муса-паша Кундухов, был разбит возле Бехли-Ахмета в ночь с 17 на 18 мая теми же нижегородскими драгунами, которыми он когда-то командовал, и, полностью признав свое поражение, он прислал письмо капитану Кусову, где скорбел по поводу того, что его разбили его же ученики.
10
Эх, мой милый, это потому, что в военном звании допускается свинство (фр.).
11
Дебуширование – тактический маневр рассредоточения войска с малой площади на более широкую.
12
Отпущенный на поклонение в Мекку, Шамиль писал уже из Медины 14 января 1871 года князю Барятинскому, что он всегда будет благодарен России, отпустившей из плена Кази-Магому. "Я завещал, – клялся Шамиль в письме, – женам моим и сыновьям не забывать ваших милостей и остаться признательными России, пока они будут жить на земле!"
13
Среди кавказцев такой вопрос – мальчик или девочка? – означает: хорошо или плохо? Мальчик – удача, девочка – горе.
14
Среди осаждавших Баязет турецких войск, как ни странно, встречались даже самые допотопные виды стрелкового оружия, в том числе и митральезы.
15
Лобанчик – народное название золотого червонца Голландии, которые тайно чеканились в России с 1735 по 1868 год, и в периоды войн ими выплачивалось жалованье русским войскам, сражавшимся на Кавказе и в Средней Азии.
16
Подобная же трагикомедия была разыграна в последних числах мая 1854 года под Силистрией, когда армии нужно было избавиться от бездарного командования графа Эриванского, Сивицкий мог хорошо знать об этом от доктора Павлуцкого, который оставил записки о фиктивном ранении Паскевича, что в данном случае и объясняет поведение Александра Борисовича.
17
И. М. Балинский – известный психиатр.
18
Рассказ С. Петросова был напечатан на русском языке в 1878 году и приводится здесь в сокращении. Потомки Петросова проживают сейчас в СССР.
19
Сохранилось свидетельство, что героиня баязетского "сидения", отдавая запас вина Пацевичу, сказала буквально следующее: "Я отдаю последнее, теперь мне придется умереть от жажды!.."
20
За все время осады Баязета был только один случай продажи воды за деньги.
21
Вы получите две тысячи золотых… Совершенно точное обещание. Вы меня поняли? (Перс.)
22
Документальные данные: в Баязете лошади стали падать на семнадцатый день, из числа пленных к концу осады выжил только один. О смертных случаях среди детей и женщин от жажды нигде не упоминается: очевидно, снабжение их водою было все-таки более или менее регулярным.