Юная королева находилась под сильным влиянием некой Филиппы Катанской, женщины непомерно честолюбивой и злобной. Филиппа, бывшая в юности прачкой, благодаря своему отличному здоровью была взята кормилицей к отцу Иоанны. Сохранившая привязанность своего воспитанника, она постоянно находилась при дворе, потом вышла замуж за богатого мавра по имени Кабане, который получил звание великого сенешаля королевства, а сама - бывшая прачка! - стала одной из первых дам Неаполя. Должно быть, она точно рассчитала, как приспособиться к новым обстоятельствам, иначе не была бы назначена после смерти своего молочного сына наставницей его несовершеннолетней дочери. Впоследствии, чтобы усилить свое влияние на королеву, эта чрезвычайно неразборчивая в средствах властолюбивая особа ухитрилась устроить так, что ее сын Роберт Кабане стал любовником Иоанны.
После смерти своего деда Иоанна сразу же сделала Роберта герцогом Эволи, несмотря на то, что ее благосклонностью уже пользовался красивый молодой Бертран д'Артуа. Таким образом, во главе партии королевы стояли наряду с принцами крови эти трое - Катанезе, ее сын и Бертран д'Артуа.
Как ко всему этому относился Андрей, толком не известно. Возможно, поглощенный заботами о соколах и гончих, он не замечал своего позора. По крайней мере, насколько это касалось Бертрана. Другой человек на месте Карла, возможно, попросту раскрыл бы глаза Андрею. Но Карл был прозорлив. Он предпочитал не торопиться. Его следующий ход зависел от того, что решат в Авиньоне по поводу коронации.
Это решение стало известно в июле 1345 года, и двор воспринял его как гром среди ясного неба. Папа издал буллу о совместной коронации Андрея и Иоанны.
Это решение наносило Карлу шах. Его дядя, кардинал Перигор, сделал все что мог, чтобы воспрепятствовать такому исходу, но в конце концов папа исполнил настойчивую просьбу Людовика Венгерского, который выдвинул веский довод, заявив, что он сам, будучи законным наследником короны Неаполя, согласен отказаться от своих притязаний только в пользу младшего брата. Довод этот он подкрепил вручением папе огромной, по тем временам, суммы в сто тысяч золотых крон; и тотчас же папскому двору стало ясно все в этом запутанном деле.
Решение папы расстраивало игру Карла. Однако он взял себя в руки и начал обдумывать ответный ход, который дал бы ему преимущество. Он отправился поздравлять Андрея и застал его раздувшимся от гордой уверенности в своем триумфе.
- Рад вас видеть, - приветствовал его Андрей. - Я не такой человек, чтобы забыть тех, кто был со мной, когда судьба моя еще не была решена.
- Я надеюсь, - сказал Карл, освободившись от братских объятий, - что вы не забудете и тех, кто был вашим врагом и кто, даже будучи поверженным ныне, предпринимает отчаянные попытки предотвратить вашу коронацию.
В обычно тусклых глазах венгра появился недобрый огонек.
- О ком вы говорите?
Карл задумчиво погладил черную бороду; взгляд его прищуренных темных глаз был печален. Нужно было наметить такую жертву, чтобы друзья Иоанны испугались и сделали выгодные ему ходы.
- Ну, прежде всего, это советник Иоанны, Изерниа. Выкладки этого мерзкого законника подвергают сомнению ваши права на корону. Дальше надо назвать…
Однако здесь Карл сделал многозначительную паузу, умолкнув как бы в нерешительности.
- Кто еще? - вскрикнул Андрей. - Скажите!
Герцог пожал плечами.
- Говоря по правде, их хватает. У вас с избытком врагов среди друзей королевы.
Легкий загар не смог скрыть бледность Андрея. Он сбросил малиновую мантию, как если бы ему вдруг стало жарко, и стоял, подавшись вперед, словно изготовившись к схватке.
- Нет нужды называть их имена, - сказал он жестко.
- Конечно, - согласился Карл. - Но самый опасный Изерниа. Пока он жив, смертельная угроза подстерегает вас повсюду. А его кончина могла бы вызвать панику, которая свяжет руки остальным.
Больше не надо было ничего говорить. Он знал, что сказал уже достаточно для того, чтобы Андрей, мрачный и гневный, посеял ужас в сердцах тех, кто чувствовал за собой хоть какую, самую ничтожную вину, и в том числе, конечно же, в сердце Иоанны.
Андрей посоветовался с монахом Робертом. Доказательств того, что Изерниа опасен, было вполне достаточно, и поэтому он пал от кинжала убийцы, подкараулившего его при выходе из Кастель-Нуово. Карл лично сообщил об этом двору, испугав его.
Тем прохладным вечером придворные прогуливались по прекрасному парку Кастель-Нуово. Приблизившись к ним, Карл коснулся стального плеча Бертрана д'Артуа. Фаворит королевы искоса взглянул на герцога. Зная о связях Карла с Андреем, Бертран относился к нему с неприязнью и недоверием.
- Этот венгерский боров, - сказал Карл, - начал точить свои клыки. Ведь теперь его власть подтверждена святым отцом.
- Мне все равно, - ухмыльнулся д'Артуа.
- Не знаю, будет ли вам все равно, если я добавлю, что он уже успел обагрить кровью эти свои клыки.
Бертран д'Артуа изменился в лице. Герцог продолжал:
- Он начал с Джакомо Изерниа. Десять минут назад тот был заколот насмерть в двух шагах от замка. Я думаю, это только начало.
- Боже! - воскликнул д'Артуа. - Изерниа! Царство ему небесное. - И он перекрестился.
- Царство небесное ждет и многих из вас, если вы позволите этому венгру стать орудием провидения, - сказал Карл с мрачной усмешкой.
- Это угроза?
- Не распаляйтесь и не валяйте дурака. Я предупреждаю. Я знаю, как он настроен. Мне известны все его намерения.
- Да, вы всегда были его доверенным лицом, - насмешливо проговорил Бертран.
- Это так. Но теперь с меня довольно. Я - неаполитанский принц и никогда не пойду на поклон к варвару. С ним можно было славно покутить и поохотиться, пока он был просто герцогом Калабрийским и не чаял стать чем-то большим. Но если он сделается моим королем, а наша госпожа Иоанна - всего лишь его супругой… нет, только не это!
В глазах Бертрана д'Артуа вспыхнула радость. Он схватил Карла за руку и повел вдоль изгороди из виноградной лозы, образовавшей у стены зеленую крытую галерею.
- О, для нашей королевы это - добрая весть! - закричал он. - Она страшно обрадуется, узнав, что вы верны ей.
- Это не так уж важно, - ответил Карл. - Главное - чтобы вы были начеку. Вы и Эволи - в особенности. Конечно, среди намеченных жертв не только вы, но венгр не настолько доверяет мне…
Бертран внезапно остановился. Он смотрел на Карла, и кровь медленно отливала от его лица.
- Я следующий? - спросил он, прижав руку к сердцу.
- Да, вы. Вы следующий. Но не раньше, чем он напялит корону. Тоща он расправится со всеми неаполитанскими дворянами, которые прежде противостояли ему. Неужели вы не понимаете, - он понизил голос, - какое ужасное черное знамя мести поднимет узурпатор перед коронацией? И ваше имя будет во главе списка людей, которых объявят вне закона. Неужели вас это удивляет? В конце концов, он супруг и кое-что знает о ваших отношениях с королевой…
- Замолчите!
- Чушь. - Карл пожал плечами. - Что проку молчать о том, о чем знает весь Неаполь? Разве вы с королевой скрывались? На вашем месте я бы не ждал предостережений. Я-то знаю, на что способен обманутый супруг, когда он становится королем.
- Нужно сообщить королеве.
- Конечно. Лучше, если она узнает все от вас. Идите к ней, пусть примет меры. Но действуйте тайно и осмотрительно. Вы в безопасности, только пока он не надел корону. Но главное, что бы вы ни решили, ничего не предпринимайте здесь, в Неаполе.
И он удалился, Бертран же поспешил к Иоанне. Выходя из сада, Карл остановился и оглянулся. Он искал глазами королеву. И увидел ее - высокую, гибкую девушку. На ней было лиловое шелковое платье; на прелестное, правильной формы лицо, как бы бросала теплый отсвет копна пышных, цвета меди, волос.
Через три дня приближенный королевы, по имени Мелацуо, подкупленный Карлом, сообщил, что брошенное им семя упало на благодатную почву. С целью убийства короля был составлен заговор, который возглавляли Бертран д'Артуа, герцог Эволийский Роберт Кабане и его зятья Терлицуи и Морконе. Сам Мелацуо, которого считали горячим приверженцем королевы, также был включен в компанию заговорщиков. Кроме того, туда входил слуга Андрея, который, как и Мелацуо, был подкуплен Карлом.
На лице Карла появилась довольная улыбка. Игра шла по его правилам.
- Перед коронацией двор выезжает на месяц в Аверсу. Это подходящий момент для осуществления их планов. Намекните им на это.
Коронация была назначена на 20 сентября. За месяц до нее, 20 августа, двор, спасаясь от жары и духоты Неаполя, переехал в более прохладную Аверсу и расположился в монастыре святого Петра.
В ночь их прибытия в трапезной монастыря все было устроено так, чтобы в ней могла расположиться на ужин многочисленная и веселая компания. Длинная комната, выложенная камнем, с высоким потолком и очень высоко расположенными окнами, обычно такая аскетично-голая, была увешана гобеленами, пол покрывали циновки, между которыми были разбросаны вербена и другие ароматические травы. Вдоль боковых стен и в торце комнаты на невысоких помостах были установлены каменные столы, за которыми обычно обедали непритязательные в своих привычках монахи. Теперь на этих столах сверкали хрустальные бокалы, золотая и серебряная посуда. За столами, спиной к стене, сидели дамы и кавалеры, составлявшие двор королевы. Сводчатый потолок трапезной был покрыт довольно незамысловатыми фресками, изображавшими разверзшиеся небеса - работа монаха, чья кисть была скорее благочестива, нежели искусна. Над столом настоятеля, стоявшим у задней стены комнаты, была изображена, согласно традиции, тайная вечеря.
За этим столом, окружив небрежно развалившегося Андрея, расположилась партия короля. Его золотистая грива была слегка взъерошена. Он пил один бокал за другим, как было принято у варваров, то и дело бросая кость или кусок мяса своим темно-рыжим псам.
Весь день компания охотилась в окрестностях Капуи, и Андрей, довольный охотой и жизнью, почти позабыл о зловещих нашептываниях Карла; он смеялся и шутил с сидевшим рядом предателем Морконе. Чуть позади стоял его слуга Пасе, тоже человек Карла. По правую руку от него сидела королева, тщетно пытаясь делать вид, что ест; ее красивое юное лицо покрывала смертельная бледность, широко раскрытые темные глаза смотрели вокруг невидящим взглядом. В числе гостей были мрачно насупившийся Эволи и его зять Терлицуи, Бертран д'Артуа и его отец, Мелацуо, также ставленник Карла, и Филиппа Катанская, величественная и высокомерная, странно молчаливая в этот вечер.
Карла Дурацуо в этой компании не было: игроку не пристало превращаться в пешку на доске.
Ему намекнули: то, что он коварно внушил Бертрану д'Артуа, будет осуществлено в Аверсе, и поэтому он решил остаться в Неаполе. У него неожиданно заболела жена, и, как заботливый муж, он не мог оставить ее одну. Карл просил Андрея извинить его. Он очень сожалеет, что не сможет насладиться вместе со всеми охотой; на прощанье он в знак дружбы подарил молодому королю лучшего из своих соколов.
Вечер был уже на исходе, когда наконец по знаку королевы дамы поднялись и направились в свои покои. У мужчин пир разгорелся с новой силон. Вино не успевали подносить, и шум стоял такой, что монахи, укрывшиеся от мирской суеты в своих кельях, наверное, так и не смогли сомкнуть глаз. Смех Андрея становился все более громким и бессмысленным. Наконец в полночь он тяжело поднялся и, пошатываясь, отправился спать, чтобы немного отдохнуть перед завтрашней охотой.
Но нашлись там другие охотники, которым не терпелось закончить свою смертельную игру, не дожидаясь рассвета. Это были Бертран д'Артуа, Роберт Кабане, герцоги Терлицуи и Морконе, Мелацуо и слуга Андрея Пасе. Они ждали, пока Аверса не уснет крепким сном. В два часа ночи они, стараясь двигаться как можно тише, собрались в лоджии на четвертом этаже, которая представляла собой длинную галерею с колоннами над монастырским садом. На мгновение они замерли перед дверью спальни королевы, выходившей на галерею, потом крадучись подобрались к двери короля на другом ее конце. Пасе дважды резко постучал в дверь; наконец они услышали недовольное сонное бормотание Андрея.
- Это я - Пасе, мой господин, - произнес слуга. - Прибыл курьер из Неаполя от брата Роберта с важными вестями.
Они услышали, как король громко зевнул, затем раздался какой-то шорох, звук опрокинутого стула и наконец скрежет отодвигаемого засова. Дверь приоткрылась, и в тусклом свете зарождающегося дня они увидели Андрея, одетого в отороченный мехом халат, накинутый поверх ночной рубашки.
Он увидел только Пасе. Остальные отошли в полумрак. Не подозревая худого, Андрей вышел из комнаты.
- Где этот посланец?
Неожиданно дверь, из которой он только что вышел, резко захлопнулась; обернувшись, он увидел Мелацуо, который, используя кинжал как засов, пытался запереть ее, чтобы никто не мог воспользоваться этим ходом - ведь в комнате была еще другая дверь, открывающаяся во внутренний коридор.
Конечно, вместо этого Мелацуо мог бы ударить Андрея сзади и таким образом мгновенно кончить все дело. Но заговорщикам было известно, что Андрей носил амулет - кольце, подаренное матерью и охраняющее его от стали и яда. Слепая вера людей того времени в чудесную силу таких вещей была настолько велика, что они не решились искушать судьбу проверкой действия кинжала. Вот почему они не обратились и к более легкому способу убийства - яду. Веря в чудодейственную силу амулета, заговорщики решили, что Андрея надо задушить.
Когда он обернулся, они все вместе бросились на него и, прежде чем он понял, что происходит, повалили его на пол. Андрей яростно отбивался. Он был здоров как молодой бык, и сладить с ним оказалось нелегко. Он поднялся, расшвыряв противников, но те опять повалили его. При этом он громко закричал, взывая о помощи. Он вслепую наносил удары, один раз его огромный кулак угодил в Морконе, который упал, едва не потеряв сознание.
Осознав, как трудно будет его задушить, убийцы, должно быть, прокляли злосчастный амулет. Андрей поднялся на колени, выпрямился и, окровавленный, оставляя клочья своих белокурых волос в руках убийц, с громким криком побежал по галерее к двери в комнату жены. Колотя в дверь, он звал ее:
- Иоанна! Иоанна! Ради Бога! Открой! Открой! Меня убивают!
За дверью была тишина…
- Иоанна! Иоа-а-а-нна!
Никакого ответа.
Убийцы, испугавшись, что его крики разбудят весь монастырь, на мгновение замешкались и стояли в нерешительности. Но Бертран д'Артуа, понимая, что отступать слишком поздно, внезапно снова бросился на Андрея.
Крепко обхватив друг друга, они несколько минут раскачивались, тяжело дыша, потом с грохотом упали на пол, причем при падении Андрей, оказавшийся внизу, сильно ударился головой о каменный пол галереи. Любовник королевы удерживал его в таком положении, придавив коленями.
- Веревку! - Задыхаясь, скомандовал он подоспевшим сообщникам.
Один из них бросил ему моток лилового шелка, переплетенный золотой нитью, на конце которого была петля. Бертран накинул ее на голову Андрея, туго затянул, не обращая внимания на отчаянные судорожные попытки последнего освободиться. Остальные стали помогать Бертрану. Все вместе они подняли корчащуюся в агонии жертву к ограде лоджии и перекинули через нее. Бертран, Кабане и Пасе держали вереску, на которой висел Андрей, дожидаясь, когда он затихнет.
Мелацуо и Морконе подошли помочь им, и тут Кабаце заметил, что Терлицуи держится поодаль.
Тоном, не допускающим возражений, он крикнул ему:
- Идите сюда и помогите! На веревке хватит места и для вашей руки. Нам нужны помощники, а не свидетели, граф.
Терлицуи подчинился, и воцарившаяся на миг тишина внезапно была нарушена пронзительными воплями. Кричала женщина, спавшая в комнате под ними; неожиданно проснувшись, она в сером свете наступающего дня увидела фигуру бьющегося в судорогах человека, который раскачивался на веревке прямо перед ее окном.
Еще несколько секунд испуганные убийцы держали свой конец веревки, дожидаясь, пока на другом ее конце все кончится, наконец отпустили ее, и тело с глухим стуком упало на землю монастырского сада. И сразу же разбежались в разные стороны. Монастырь, разбуженный криками женщины, уже начал просыпаться.
Трижды, как рассказывают, стучались монахи в дверь комнаты королевы, чтобы получить от нее распоряжения касательно тела ее мужа, и ни разу не получили ответа. Не получили они ответа и тогда, когда позднее, днем, в закрытом паланкине и в сопровождении охраны она уехала из Аверсы и вернулась в Неаполь. Так и не получив указаний, монахи оставили тело в монастырском саду, где оно лежало до тех пор, пока Карл Дурацуо спустя два дня не приехал за ним.
Демонстративно вез он убитого принца, чью смерть так искусно подстроил, в Неаполь, и там, в кафедральном соборе, перед специально приглашенными венграми и огромной толпой народа, торжественно поклялся над телом Андрея отомстить его убийцам.
Использовав Иоанну и убрав руками ее любовника и его преступных сообщников одно из препятствий на своем пути к трону, он теперь пытался использовать правосудие, чтобы убрать и другое препятствие.
Проходили дни, недели, месяцы, а королева не делала никаких попыток разыскать убийц своего мужа. Не было даже начато следствие. Бертран д'Артуа вместе со своим отцом удалился в Сен-Агата, свое родовое гнездо. Но другие - Кабане, Терлицуи и Морконе - продолжали невозмутимо сидеть вместе с Иоанной в Кастель-Нуово.
Карл написал письма Людвигу Венгерскому и папе с требованием правосудия, подчеркнув, что никаких попыток наказать виновных в королевстве не делается. Он призвал их взять это дело в свои руки. В результате папа Климент VI 2 июня следующего года издал буллу, по которой верховный судья Неаполя Бертран де Бо должен был поймать и наказать убийц. Второй буллой папа предал их анафеме. Однако святой отец сопроводил эти приказы частным письмом, в котором он строго запрещал верховному судье, ссылаясь на государственные интересы, впутывать в это дело королеву…
Де Бо сразу же принялся за работу и, очевидно, подталкиваемый Карлом, отдал приказ арестовать Мелацуо и слугу Пасе. Карл не собирался обвинять королеву или даже кого-нибудь из ее придворных: слишком серьезные последствия могло бы иметь такое обвинение. Ему достаточно было указать на людей самого низкого звания в надежде, что под пыткой они постепенно выдадут остальных, а в конечном счете и королеву.
Терлицуи, узнав об аресте двух заговорщиков и полностью сознавая грозящую ему опасность, решился на дерзкую и отчаянную попытку предотвратить свой арест. Вместе с группой сообщников он напал на эскорт, когда Пасе везли в тюрьму. Они отбили пленника, но вовсе не для того, чтобы спасти ему жизнь. Терлицуи нужно было только его молчание. По его приказу у несчастного вырвали язык, а затем его снова передали страже и предоставили судьбе.
Сумей Терлицуи сделать то же самое и с Мелацуо, Карл попал бы в трудное положение. Этого, однако, не случилось, выходит, Пасе изувечили напрасно. На допросе Мелацуо выдал Терлицуи, а вместе с ним Кабане, Морконе и других. Более того, его показания уличали Филиппу Катанскую и двух ее дочерей, жен Терлицуи и Морконе. О королеве он не сказал ничего. Он знал даже меньше, чем слуга Пасе, и ни сном ни духом не ведал о ее причастности к заговору.