- Во дворе "ЗИС" грузится, я уже предупредил, чтобы тебя взяли с собой. Сейчас зайди в кадры, оформи документы. Я распоряжусь, чтобы всё быстро оформили.
- Благодарю, товарищ майор!
- Благодарить потом будешь. Когда живым домой вернёшься!
Половков повернулся и вышел. Нашёл кадровиков. В кабинете сидело двое.
Капитан в мешковатой гимнастерке, скрывающей солидное брюшко и молодая женщина, с погонами сержанта и медалью "За боевые заслуги".
Капитан, прислонившись к подоконнику пил чай из настоящего стеклянного стакана в мельхиоровом подстаканнике.
Женщина сидела за громоздким и некрасивым столом. Она была в гимнастёрке и в юбке. На ногах ладные начищенные сапожки на каблуках. Под гимнастёркой была заметна крупная крепкая грудь.
Она была настолько миловидна, что её даже не портили ни грубая ткань гимнастёрки, ни офицерский ремень.
На столе перед ней стояла тяжёлая печатная машинка.
Капитан спросил фамилию и, покопавшись в своих бумагах, поставил печати в продовольственном и вещевом аттестатах.
Женщина мазнула взглядом по его наградам, отпечатала приказ на дребезжащей пишущей машинке.
Спросила ровным безразличным голосом:
- Оружие есть?
- Есть.
- Тогда ладно. Подождите на улице.
"Цаца какая", - подумал о ней Половков раздражённо, выйдя на крыльцо. Погрузку машины уже заканчивали. Он свернул самокрутку, перекурил, греясь на солнышке. Потом снова зашёл в кадры.
Получил на руки документы.
В кабину побитого "ЗиСа" уселся худощавый интендант с кипой разных накладных в руках и водитель. Он посигналил, и Половков влез в кузов, устроился на ящиках.
Трясло сильно, и он вынужден был держаться за крышу кабины, чтобы не выпасть из кузова. Дорога была разбита колёсами машин, гусеницами танков. Кроме того - забита войсками.
Колонны грузовиков, с пушками на прицепах, гусеничными тягачами и танками шли по дороге в два ряда. Редкие встречные машины ехали по обочине, а то и просто по полю.
Всё это скопище техники ревело, сигналило и гадило выхлопами. От едучего запаха солярки щипало в глазах и носу, першило в горле.
Они прибыли в Зарайск. Водитель остановился на перекрёстке.
- Вам туда, товарищ капитан! - он махнул рукой, указывая направление.
* * *
Штаб отдельной штрафной роты размещался на краю деревни в крепком пятистенке под шиферной крышей. Над его крыльцом висел серый от дождя лист фанеры с чуть проступавшими меловыми буквами: "Хозяйство Перфильева".
Это была фамилия погибшего командира штрафной роты.
Капитан Половков приказал построить роту.
Угрюмого вида старший лейтенант бросил:
- В четыре шеренги, повзводно! Становись!
Тут же команду подхватили:
- Рота строиться. Становись!
Штрафники бежали в строй. Личное оружие держали при себе, и поэтому почти каждый захватил его.
Половков стоял на крыльце и курил, рота строилась в четыре шеренги. Бойцы бросали косые взгляды - что, мол, за капитан объявился?
У Половкова аккуратный вид, все подогнано по росту, подшито, сапоги вычищены.
Покрикивали командиры взводов, выравнивая шеренги, суетились сержанты.
Через минуту старший лейтенант отдал команду:
- Равняйсь! Смирно!
Команда была произнесена очень тихим, несколько сипловатым голосом с двумя ударениями на каждом слове.
Половков сошёл со ступенек крыльца и направился к роте неторопливым шагом, осматривая своё воинство внимательным прищуренным взглядом. Рота несмотря на команду смирно, ждала его не особенно напрягаясь.
Выслушав доклад, пристально оглядел каждого, стоящего в строю.
- Здравствуйте, товарищи бойцы и командиры!
- Здра… Жла… Таащ… Каптан… - Рота ответила не очень громко, и капитан не то закашлялся, не то скривился, прикрыв губы кулаком.
- Я ваш командир роты, капитан Половков. С сегодняшнего дня будем воевать вместе!
Он пошел вдоль строя, делая замечание почти каждому бойцу:
- Где твой противогаз? Почему стоишь в каске, где пилотка? Где вещмешок? Почему расхристан, товарищ боец переменного состава?
Еще несколько раз прошелся вдоль строя, остановился на середине и произнес:
- Слушайте меня внимательно, товарищи бойцы. Мне всё равно, штрафники вы или не штрафники. Кто и за что попал сюда. Но запомните, зарубите каждый у себя на носу, где бы вы ни были, с вами всегда должны быть оружие, патроны и противогаз. На ремне фляга с водой, шинель-скатка, вещевой мешок. У каждого офицера, кроме личного оружия, сумка или планшетка. С этим и строиться. Через пять минут всем стоять в строю. Средним и младшим командирам остаться. Разойдись!
Штрафная рота состояла из постоянного и переменного состава. К переменному составу относились те, которые прибывали в батальон для отбытия наказания за совершенные проступки, то есть штрафники. К постоянному составу относились командиры взводов, взводные агитаторы, старшина роты.
Пятнадцать офицеров. Шестнадцатый был прикомандированным, хотя и состоял в ней на всех видах довольствия. Сначала это был уполномоченный особого отдела НКВД, а с апреля 1943 г. - оперуполномоченный отдела контрразведки "Смерш" - структуры Наркомата обороны.
А также небольшое постоянное ядро из рядовых и младших командиров: старшина роты, писарь - каптенармус, санинструктор и три взводных санитара, водитель грузовика ГАЗ-АА, два ездовых и два повара.
Командиры отделений и помощники командиров взводов частично были из штрафников.
Половков оглядел строй постоянного состава.
Командиры взводов. Обычные фронтовые офицеры. Без гусарского лоска. Работяги войны. Точно такие же взводные агитаторы. Раньше в стрелковых частях их называли политруками.
Обслуживающий персонал - два повара, писарь и два ездовых.
Старшина штрафной роты Ильченко, похожий на всех армейских старшин. С первого взгляда видно, что плут. На рябоватом, морщинистом лице поблескивали глазки битого жизнью и неробкого человека.
У Половкова глаз набитый. Сразу увидел, что старшина этот ушлый и по части того, чтобы что-нибудь достать или выбить ему нет равных. С этим Половкову повезло.
Старшина действительно был дока. Хозяйственный, прижимистый, он имел знакомства во всех тыловых службах и обеспечил штрафную роту всем необходимым.
Пользуясь тем, что штрафная рота в атаку шла первой, ей доставались все более или менее ценные трофеи.
По мере необходимости старшина брал эти трофеи с собой и ехал в тыл дивизии.
Тыловики в таких случаях всегда добрели и штрафникам часто перепадали лишняя канистра с водкой, папиросы вместо махорки, вместо банок с перловкой, тушёнка и чистое бельё.
Баня в окопах была редкостью и белье приходилось менять часто.
Тоже самое было и со штатным оружием.
У старшины был лишь один существенный недостаток. Вернее два. Брехлив был без меры и передовой боялся как огня. Поэтому старался при малейшей возможности оказаться как можно дальше от окопов.
Командиры взводов вроде тоже были, ничего! Но напустить на себя строгости с первого дня не мешало.
- Почему не занимаетесь подчиненными, товарищи командиры, мать вашу… так и перетак? Почему ваши подчинённые по приказу строиться не не бегут, ползут как беременные мандавошки? Распустили личный состав и сами разболтались! Впредь, буду спрашивать с вас не только за себя, но и за каждого подчиненного.
Половков качнулся на носках:
- Старшина! Я там видел бойца, в разбитых ботинках. Только что проволокой подошва не подвязана. По-че-му?!
- Это Труфанов, товарищ капитан. Страсть к игре имеет. Но не имеет таланта. Всё проигрывает. Видать вчера свои чоботы проиграл.
Половков побагровел. У него медленно приподнялась одна бровь, и от нее наискось через лоб протянулась тонкая складка. Он качнулся вперед, но старшина поспешно сам ступил к нему навстречу, и капитан сказал ему почти ласково:
- Я не спрашиваю, куда боец дел ботинки? Я спрашиваю, почему он стоит в строю в таком виде?
Старшина не сразу понял смысл сказанного. Он лишь уловил в его голосе выговор, и ему стало не по себе.
Половков помолчал успокаиваясь.
- Если боец профукал сапоги или ботинки, накажите его, но найдите ему другие! - Повысил голос. И запомните правило: не найдёшь замену, отдай свои. Но чтобы человек в бой шёл обутым, а не босиком. Карты запретить. Если узнаю, что проигрывают казённое обмундирование, буду добавлять по месяцу штрафной. Каждому!
Многоопытный Ильченко все понял с полуслова. Искренне изобразил раскаяние, сказал проникновенным голосом:
- Есть! Будет исполнено, товарищ капитан.
Командир роты продолжил:
- Всем командирам взводов приказываю немедленно заняться личным составом. Чистка оружия, боевая учёба, отрабатывание приёмов рукопашного боя. Старшине роты проверить комплектность обмундирования, исправность обуви, внешний вид бойцов. Организовать трёхразовое горячее питание.
Санитарной службе проверить личный состав на наличие вшей.
Заместителю по политической части проследить за выполнением приказа.
С каждым из вас более близко познакомимся в процессе службы. Время покажет, кто из вас не на своём месте. Разойдись!
На этом построение закончилось. Разошлись по служебным местам.
После построения к Половкову подошёл тот самый, угрюмого вида старший лейтенант.
Приложил руку к виску. Представился:
- Командир первого взвода, старший лейтенант Васильев.
Половков подал ему руку.
Упрямо нагнув голову, Васильев сказал:
- Товарищ капитан, вы человек у нас новый. Штрафной специфики не знаете. Не принято у нас по матери среди своих выражаться. Уважения это вам не добавит, а конфликты со штрафниками появятся. Надо бы вам как то поаккуратнее, иначе застрелят в первом же бою. В бою материться можно. К этому все относятся с пониманием.
Половков сухо заметил:
- Благодарю вас, старший лейтенант. Учту!
Потом помягчел и со смущением сказал:
- Вы вот что, старший лейтенант, расскажите мне о штрафной, с чем её едят. А то я только верхами слышал, а подробностей не знаю.
Васильев не удивился.
- Значится так… В каждой общевойсковой армии три штрафных роты. У лётчиков и танкистов своих штрафных нет, отправляют к нам. Пополнение приходит каждый день, по одному - по два человека. Любой командир полка может отправить своим приказом в штрафную роту солдата или сержанта. Оснований для этого много. Невыполнение приказа, проявление трусости в бою, оскорбление старшего начальника, драка, воровство, мародерство, самоволка, а может, просто ППЖ комполка не понравился, и прочее и прочее. Штат штрафной роты - восемь офицеров, четыре сержанта из постоянного состава и двенадцать лошадей. Героически воюем, потом выходим из боя и в ожидании пополнения потихонечку пропиваем трофеи.
Потом прибывает эшелон уголовников, человек двести - триста и больше, и рота сразу становится батальоном, продолжая именоваться ротой. Это значит, что скоро в бой. Через несколько дней от роты остаются ошмётки и мы снова в ожидании пополнения пропиваем трофеи.
* * *
Первое знакомство со штрафниками оставило на душе Половкова странный осадок. Внешне это были вполне нормальные сильные мужчины.
Никто из них, попав в штрафную роту не ощущал себя изгоем, не ощущал чувства подавленности, не лебезил перед старшим по званием. Они не казались замордованными или забитыми. Свой приговор и наказание несли как крест.
Кто-то из них был улыбчив, другой, напротив - насторожен или угрюм. Половков видел их глаза. У одних они были испуганные, у других ненавидящие или равнодушно - спокойные. У кого - то погашенные отчаянием или взблескивающие полубезумной, злою лихостью.
На многих из них ладно сидела военная форма. Вели себя достаточно свободно. Перед офицерами не лебезили, и похоже было, что не боятся ни Бога, ни чёрта.
Однако личные дела и прошлые "подвиги" этих людей впечатляли. Было ощущение, что роту сформировали из отходов, вернее из отбросов.
Осужденных из-за оплошности или разгильдяйства было мало. Большинство уж точно не ангелы - убийцы, насильники, грабители, бывшие полицаи и власовцы.
Военные трибуналы большинству из них отмеряли полной - от пяти лет до смертной казни, заменённой штрафной. Несмотря на приказ Верховного направлять в штрафную лишь тех, чей срок наказания не превышал десять лет смертников в роте оказалось трое. Тут было от чего призадуматься.
"Ладно, жизнь покажет, кто есть кто, - здраво рассудил командир роты - в бою и увидим какого цвета у каждого нутро".
Перед отправкой в штрафную роту военнослужащего полагалось выполнить определённую процедуру, похожую на ритуал.
Осужденного солдата или сержанта ставили перед строем.
В назидание всем остальным зачитывали приказ с описанием совершенного преступления и разъяснением его противоправной сути.
Все ордена и медали временно изымались и передавались на хранение в отдел кадров фронта или армии.
Вместо красноармейской книжки на руки выдавали удостоверение специального образца.
Иногда вместо удостоверения штрафник получал лишь справку, которую ему со временем должны были заменить на положенное по приказу удостоверение.
Но часто случалось такое, что штрафник погибал, даже не получив документов, подтверждающих свой штрафной статус.
Командиры отделений зачастую тоже назначались из штрафников. Это были разжалованные старшины и сержанты, обладающие опытом и непререкаемым авторитетом.
При назначении на должности младшего командного состава штрафникам присваивались звания ефрейтор, младший сержант и сержант.
Штрафники переменники в основном это бывшие сержанты и рядовой состав. Проштрафившиеся офицеры направлялись в штрафные батальоны. Но иногда в штрафных ротах встречались и офицеры, в основном, разжалованные лейтенанты. В боевой обстановке они подменяли командиров взводов, руководили боем, в качестве помкомвзводов непосредственно находясь среди штрафников.
С бывшими заключёнными всё обстояло иначе. К ним применяли отсрочку приговора и под конвоем доставляли на сборные пункты, где переодевали и в составе маршевых рот отправляли на передовую.
Частым гостем в штрафной роте был оперуполномоченный отдела контрразведки "Смерш" - структуры Наркомата обороны. Он рыл носом землю, вынюхивая измену всюду, куда только мог дотянуться его нос.
Очень быстро Половков понял, что с особистом роте не повезло. Оказался он редкой тварью, не считающей штрафников за людей. Иногда в голове даже мелькала мысль: "Хоть бы кто пристрелил эту гниду".
* * *
Наступление советских войск выдохлось и фронт уже второй месяц находился в обороне.
Вначале части пошли в наступление. Но немцы быстро опомнились, пришли в себя, потом перехватили инициативу и кое - где даже начали контратаковать. Натиск советских войск постепенно пошёл на спад. Люди были измотаны непрерывным наступлением, было приказано боеприпасы не тратить.
Их надо было беречь. Снарядов у Родины было уже мало, а солдат все еще хватало.
Немцы успели перегруппироваться, подтянули подкрепление, и все попытки атаковать заканчивались ничем.
Пехота осталась лежать под неприятельским огнем. Телефонисты передавали командирам полков, батальонов и рот перемешанные с матом ожесточённые приказания старших командиров: "Прорвать! В Христа, в бога, мать и селезёнку! Поднять людей в атаку и опрокинуть фрицев!"
Приехал легендарный маршал Ворошилов. Кричал на командира дивизии за то, что людей не смог поднять в атаку.
Командиры взводов и рот, выполняя приказ все поднимали и поднимали людей в бессмысленные и безнадежные атакующие броски.
Но в конце концов стало ясно, что продвинуться вперёд уже не удастся и после пятой, шестой… восьмой неудачной атаки поступил приказ: "Окопаться".
Пехота начала зарываться в землю. Все работы велись по ночам, при свете разноцветных немецких ракет и горящей техники.
В общем, всё было как всегда.
В земле как паутина появился запутанный лабиринт траншей, звериных нор и норок. Через несколько дней местность уже было не узнать. Это был уже не лесистый берег, какой-нибудь речушки, не участок поля, а истыканный минами, опоясанный колючей проволокой, начинённый железом и политый кровью "передний край", разделенный на два мира, как рай и ад.
По ночам с той и другой стороны слышали, как стучат топоры противника, тоже укрепляющего свой передний край.
Выкапывались и тщательно маскировались от авиации противника блиндажи и землянки.
Подтягивались тылы, подвозились снаряды, патроны, водка, хлеб, сено, консервы. В ближайшем тылу, где-нибудь в лесу разворачивались медсанбат, полевая почта, вспомогательные службы.
Прибывала артиллерия. Орудия вкапывались в землю и пристреливались по отдельным целям и ориентирам на местности.
Начиналась более или менее спокойная фронтовая жизнь, дрянная, лишённая комфорта и удобств, но все-таки жизнь. Солдаты на передовой начинали получать ежедневные сто грамм, полевая почта привозила солдатские треугольники писем и это уже была почти счастливая жизнь.
Проходило несколько недель и даже несколько месяцев.
Стояние в обороне начинало казаться изнурительным, скучным, невыносимым.
Вновь готовилось большое наступление. Прибывали и прибывали все новые части, состоящие из русских и не совсем русских солдат. Окрестные леса забивались танками, грузовиками с боеприпасами и продовольствием.
В траншеи красноармейцев стрелкового батальона, расположенные в первой линии обороны со дня на день должны были прибыть штрафники.
Это означало лишь одно, что через несколько дней на этом участке фронта начнётся наступление. А потом, в прорванную штрафниками брешь бросят стрелковые части.
Предстоящего наступления ждали и боялись. Кто-то молился про себя, кто-то предчувствуя близкую смерть писал перед боем последнее письмо, стараясь, что в памяти своих - детей жён, матерей, как можно дольше остаться живым.