Огонь береговых батарей усилился и становился, опасным. Сенявин распорядился высадить на захваченный транспорт матросов. Одна за другой смолкли береговые батареи. Корсары выходили из опасной зоны обстрела. На рассвете с захваченного судна сняли пленных и распределили по крейсерам. Из расспросов пленных турок Сенявин понял, что и дальше по побережью, к востоку, в портах грузятся турецкие транспорты, все порты оборудованы береговыми батареями. Он собрал капитанов, похвалил за сметку и отвагу.
- Сей же час, - показал он на карте, - направимся к Бонне, - пленные сказывают, там турки грузят на транспорта добрый лес и другие припасы. На берегу там батареи, их остерегайтесь.
Действительно, показания пленных подтвердились. Через два дня на рассвете в бухте у города Бонна обнаружили четыре груженых судна. Атака была стремительной и потому внезапной. Через час все четыре турка пылали ярким пламенем. Полуголые матросы, не успев обрубить якорные канаты, кидались за борт. Крейсера подошли ближе к берегу и подожгли огромный провиантский склад. В это время на берегу, прямо по носу, сверкнуло пламя, раздался свист ядер, и слева, в полукабельтове от борта, поднялся всплеск.
- Лево руль! - мгновенно отреагировал Сенявин. - Держать на всплеск! - И повернулся к Ганале: - Орудия правого борта беглым огнем по батарее.
"Погоди же, басурманин, я тебя перехитрю и проучу", - подумал он.
Едва крейсер отвернул и направился вдоль берега, как за его кормой упали несколько ядер. Расчет Сенявина оправдался, теперь наступил его черед. Первым же залпом крейсер накрыл батарею. Его поддержали соседние два крейсера, и турки замолчали. Все возможное на воде и на берегу было уничтожено, и отряд направился в море.
Гересинда, неподалеку от Трапезунда, была последним портом, который бомбардировал сенявинский отряд.
Глубокой ночью крейсера с потушенными огнями появились в небольшой бухте, где на якорях стояли четыре военных корабля.
- Турки, видимо, спят. Спускайте немедля шлюпки. Попытаемся взять их на абордаж, - сказал Сенявин.
Быстро спустили по две шлюпки с каждого крейсера, перегрузили абордажные партии. То ли шлюпки неосторожно подходили к кораблям, то ли у турок на палубе кто-то бодрствовал, а может быть, их предупредили сообщением из Вонны о появлении крейсеров, но, едва шлюпки приблизились, оттуда начали стрелять из ружей, и шлюпки вернулись на корабли. Когда рассвело, крейсера блокировали вход в бухту. Сенявин собрал капитанов:
- На сей раз басурмане вооружены добротно и береговая батарея знатная. Поэтому бить надо прицельным огнем, картечью. - Он подозвал всех к карте: - Диспозицию займем на шпрингах, по сигналу, как можно ближе к неприятелю. Береговую батарею выбивать будет наш крейсер.
После обеда ветер посвежел. Когда турки, очевидно, посчитали, что им ничто не угрожает, крейсера ворвались в бухту. Отдав якоря и быстро заведя шпринги, они открыли ураганный огонь, и спустя час все было кончено. Корабли потоплены, команды с них бежали.
Следующую неделю турки уже не попадались. Видимо, по берегу послали нарочных предупредить об опасности и неприятельские суда отсиживались в западных портах. Однако оповестить всех не успели. В полдень первого октября, во время обеда, матрос на салинге крикнул:
- Паруса слева!
Выбежав на палубу, Сенявин понял, что это довольно большой трехмачтовый "купец", похожий на бриг. Взять судно было несложно. Трюмы судна оказались заполненными продовольствием - ячменем, мукой, сухарями, вином.
- Возьмем добрый приз. В Севастополь явимся не с пустыми руками, - весело проговорил Сенявин.
На судно послали офицера с матросами, а пленных турок разместили на своих крейсерах.
Все эти дни на редкость для осени были погожими, небо ясное, дул ровный восточный ветер. Но, как это часто бывает на море, погода вдруг закапризничала. Вначале ветер покрепчал и постепенно стал заходить к северо-востоку. К вечеру свистящие порывы следующих один за другим шквалов начали рвать паруса, и их пришлось уменьшить. В полночь шторм разыгрался вовсю, и утром крейсера проваливались между гребнями соседних волн так, что едва просматривались верхушки их мачт. Шторм не утихал весь следующий день и вечером с плененного "приза" начали жечь фальшфейер. Только теперь стало заметно, что его нос сильно перегрузили и бушприт чиркал по набегавшей волне. Сквозь шум ветра офицер с "купца" крикнул в рупор:
- Обшивка разошлась, трюмы полны воды, помпы не работают!
"Велика Федура, да дура, а право, жаль без приза являться, - подумал Сенявин. - Однако так мы и через неделю в Севастополь не доберемся".
- Передайте на "купца": экипажу спустить шлюпки и покинуть судно, - распорядился он.
С большим трудом моряки вывалили за борт две шлюпки и разместились в них. Еще две разлетелись в щепки, с силой ударившись о борт, когда их спускали на талях.
Когда все моряки, невредимые, поднялись на борт крейсера, Сенявин полушутя сказал Ганале:
- Прикажите открыть огонь и потопить "купца", а то, не ровен час, не утонет и опять к туркам возвратится.
Избавившись от тихоходного спутника, крейсера прибавили парусов и сквозь шторм направились на север. Через два дня, когда отряд отдал якоря в Севастопольской бухте, весь город только и судачил, что о лихом поиске сенявинских крейсеров.
Войнович послал Сенявина с донесением к Потемкину. Тот с нетерпением ожидал вестей о корсарском набеге к Анатолии. Когда Сенявин вошел, князь довольно прочувственно облобызал его, что случалось с ним редко. Выслушав доклад, обрадовался:
- Сделав поражение неприятелю, истребив суда многие, возвратился ты невредим с пленными и богатой добычей. За то похвала. Нынче же матушке отпишу. - Он погрозил рукой в сторону Очакова: - Ну, турок, берегись! Страх нынче по твоим анатолийским берегам разносится.
Под Очаковом дела шли неважно. Наступила осень, на носу была зима, а крепость держалась. Этому в немалой степени способствовала эскадра капудан-паши Эски-Гуссейна под Очаковом. Снабжение крепости по морю не прерывалось. Видимо, известие о набеге Сенявина на Анатолию еще не достигло Очакова. Потемкин тщетно пытался вытянуть Войновича из Севастополя: "Пребывание флота, вам вверенного, в гавани не приносит пользы службе ее императорского величества". Тот трусил и под предлогом большого риска не покидал Севастополя. Наконец князь, после приезда Сенявина, приказал Войновичу немедля выйти из Севастополя, соединиться с эскадрой Мордвинова у Лимана и ударить по туркам. Видимо, об этом проведал капудан-паша и испугался. Турецкая эскадра Эски-Гуссейна в начале ноября оставила Лиман и ушла в Константинополь.
Следом за турками в Лимане появились посланные Потемкиным запорожские казаки на стремительных чайках. Флотилию казачьих лодок под командой войскового судьи Головатова прикрывали фрегаты и канонерские лодки под начальством бригадира де Рибаса. Казаки стремительно высадились на острове Березань и захватили крепость. В плен попало триста двадцать турок и двадцать одна пушка. Это закрыло окончательно морскую отдушину Очакова.
Застоявшееся под Очаковом огромное войско начало готовиться к штурму. Лиманский флот блокировал Очаков с моря. Потемкин задумал направить главный удар против северных укреплений, упиравшихся в море. Для этого он выделил две колонны под начальством своего племянника, генерал-поручика Самойлова.
Штурм начался на рассвете 6 декабря 1788 года. Едва колонны спустились в ров, как турки взорвали фугас, но потери не остановили атакующих. С криками "ура!" солдаты бросились на вал, вскоре перевалили через него и ворвались в крепость. Час с четвертью понадобился русским войскам, чтобы Очаков пал. Десятки тысяч ружей и сабель, больше трехсот пушек, сотни знамен достались победителям.
Вместе с наградами победителям Сенявину за успех в смелом поиске у берегов Анатолии пожаловали Георгия 4-й степени.
Очаков и Кинбурн отныне охраняли морской путь из Херсона, где строили новые корабли. Еще не окончились торжества по случаю победы под Очаковом, когда Потемкин вызвал Сенявина:
- Поезжай немедля в Херсон, возьмешь под начало корабль "Леонтий-мученик" и приведешь в Севастополь. Лиман скоро стужа скует, а корабль надобно на чистую воду вывести.
Сенявин знал, что этот пятидесятишестипушечный корабль летом был взят в плен у турок гребной флотилией во время боя у Кинбурнской косы. В том четырехчасовом сражении было сожжено брандскугелями пять турецких линейных кораблей.
В ту же ночь Сенявин примчался в Херсон, утром был на корабле. За два дня привели в порядок весь рангоут и такелаж, вооружили паруса, и, взяв на первый раз лоцмана, Сенявин повел "Леонтия" в Севастополь. Стояла ветреная ясная погода, кое-где по береговой кромке Лимана белела полоска тонкого льда. На траверзе Очакова Сенявин отсалютовал крепости и, обогнув косу, направился к берегам Крыма.
Плавание прошло без происшествий. Лишь когда "Леонтий" миновал траверз Тарханова Кута, налетел холод, и море начало парить. У самого входа в Севастопольскую бухту густой туман соединил оба берега непроницаемой завесой. Над ней, будто в сказке, высились мачты стоявших на рейде кораблей Севастопольской эскадры. Искусно маневрируя, Сенявин вошел в бухту, стал на якорь и направился с рапортом к Войновичу.
- Вижу, вижу, милейший Дмитрий Николаевич, что ты мореходцем стал знатным. Посему, видимо, и князь светлейший о тебе не забывает, жалует. - Он слащаво улыбался. Его бывший флаг-капитан входит в силу у светлейшего, а это значило немало. - Прошу любить и жаловать, бачушка.
Сенявин невольно поморщился. Не переносил он этого любимого словечка Войновича, обозначавшего нечто вроде "братец" или "милок" и употреблявшегося им с фамильярностью к подчиненным или равным, весьма ему потребным.
- Сего дня, - продолжал Войнович, - прошу отобедать у меня и беспременно быть на Рождестве.
Утром следующего дня прискакал курьер от Потемкина, привез срочную депешу для Сенявина.
- Видишь, Дмитрий Николаевич, как я был прав, его светлость тебя вновь повидать желает, - щебетал Войнович, передавая ему депешу.
Ничего не понимающий Сенявин скривился и покачал головой. Потемкин срочно вызывал его в Херсон. "Вот тебе и Рождество Христово", - подумал он, выходя от Войновича.
В полдень он уже переехал Мекензиевы горы. Потемкин встретил его озабоченно:
- Похвально, братец, похвально доставил "Леонтия". Эскадру вспомоществовал Севастопольскую. Однако, - он нахмурился, - капитаны херсонские у Мордвинова более по кабакам шастают, нежели о деле пекутся. - Он подозвал Сенявина к карте. - Неделю тому назад следом за тобой пошли из Херсона корабли в Севастополь, однако в Лимане застряли в ночь. Стужа нашла. Лиман льдом покрылся. Здесь, - он ткнул около устья Буга, - на якорях корабль "Князь Владимир" супротив Очакова во льдах мается. Ледок там тонковат - дюйма полтора.
Слушая Потемкина, Сенявин почему-то вспомнил Ревель, корабли эскадры во льдах, пожар на "Всеволоде", как поспешно тогда обкалывали лед… Потемкин между тем закончил:
- Сей же час поезжай до Кинбурна, переберешься на "Владимир", принимай корабль, - он на мгновение остановился, - хоть ползком на брюхе, а корабль спасай.
К вечеру Сенявин был на косе. Посреди замерзшего пролива, ближе к Очакову, возвышалась громада корабля. От косы на казацкой чайке по узкой полынье Сенявин перебрался на "Владимир". Лед и в самом деле был пока тонкий - не более дюйма. В узком проливе между косой и Очаковом громоздились смерзшиеся торосы, преградившие путь кораблю из Лимана. Несильный, резкий от мороза ветерок тянул со стороны Херсона. Паруса были подобраны, но корпус корабля, рангоут и такелаж все равно парусили, и ветер плотно прижимал обводы форштевня к торосам. За кормой тянулась на одну-две длины корабля широкая полынья. Видимо, ветер, задувший под корму, когда травили якорный канат, все-таки понемногу втискивал корпус между торосами.
Осмотревшись, Сенявин с офицерами и боцманами прошел на бак. В течение часа-полутора выслушав людей и перебрав различные варианты, новый командир стал действовать решительно:
- Время дорого. Стужа, видимо, не спадет, ледок потолще станет. Тогда и вовсе не выбраться. Посему надлежит немедля, - Сенявин властно, но по-деловому всматривался в обветренные лица офицеров и боцманов, - перво-наперво спустить пару шлюпок и заводить верп с кормы. Оттянуть корабль как можно дальше на чистую воду. Другое - запасным якорем сей же час обколоть торосы под форштевнем. Третье - артиллеристу мортирку малую установить на баке и беспрестанно крушить торосы по курсу. Когда оттянемся на верпе, подберем якорь втугую, мигом поставим паруса, обрубим верп и, - Сенявин заметил, как просветлели лица моряков, - с Богом на чистую воду.
Убедившись, что его поняли, Сенявин предупредил:
- Перво-наперво пояснить все маневры служителям. Работать будем в две смены.
Над Лиманом сгустились сумерки. На корабле зажгли факелы, пускали фальшфейеры, пока заводили верп. Вскоре с бака загрохотала небольшая корронада. Каждые четверть часа она бросала тяжелые ядра на торосы, которые понемногу крошились. На очаковском берегу переполошились. В крепости заметались люди с факелами, готовили пушки. Многим показалось, что к крепости подошли турки. Когда все разъяснилось, на берегу солдаты развели костры, чтобы хоть чем-нибудь в случае надобности помочь морякам.
К рассвету задуманное удалось полностью. На верпе корабль оттянули назад не менее кабельтова. Тяжелые ядра сделали свое дело, и впереди появилась трещина во льду. Ветер, не меняя направления, вдруг посвежел. С юта прибежал встревоженный боцман:
- Ваше высокоблагородие, у верпа канат втугую, вот-вот поползет кормовой якорь.
Едва боцман кончил, Сенявин скомандовал старшему офицеру:
- Играйте аврал, паруса ставить.
В ту же минуту засвистели боцманские дудки, матросы, одеваясь на ходу, выскакивали на палубу, лезли по обледенелым вантам, проворно расходились по реям. Первыми распустили нижние, самые большие паруса - марсели.
- Рубить канаты верпа! Выбирать якорь! - раздались одновременно команды на бак и на ют.
Едва обрубили на корме канат верпа, "Владимир", будто застоявшийся конь, ходко начал набирать скорость. Матросы на баке бешено крутили вымбовками шпиль, еле успевая подбирать якорный канат.
К этому времени паруса поставили полностью, и, разогнавшись, корабль с ходу, подорвав якорь, начал крушить раздробленные ядрами торосы.
Спустя полчаса корабль под крики "ура!" вышел на чистую воду и, не останавливаясь, направился в Севастополь.
Прибытие каждого новопостроенного корабля из Херсона в ту пору было довольно приметным событием в севастопольских буднях. Тем более мало кто ожидал его появление в январе, среди зимы.
Сенявина в Севастополе знали многие, и на кораблях и на берегу, как разумного распорядителя, состоящего при главном командире. Прошедшая кампания, сражение у Фидониси, набег на анатолийское побережье, перевод из Херсона в зимнее время одного за другим двух линейных кораблей сделали его равным в среде командиров Севастопольской эскадры.
Выбирая место для стоянки "Владимира", Сенявин увидел странную перемену: брейд-вымпел командующего эскадрой поднят на грот-стеньге "Святого Павла", которым командовал Ушаков. Раньше он всегда красовался на "Преображении", где обычно располагался Войнович.
Оказалось, что за эти недели Потемкин заменил бездеятельного Мордвинова в Херсоне Войновичем, а командующим эскадрой назначил Ушакова. "Слава Богу, - подумал Сенявин, - теперь хоть распрей на эскадре не будет". В минувшую кампанию он был свидетелем, особенно после сражения у Фидониси, как Войнович не раз пытался незаслуженно опорочить Ушакова в глазах Потемкина. Сенявин в душе всегда был на стороне Ушакова. Правда, тот жестко спрашивал с подчиненных, но зато не лебезил перед начальством и, видимо, поэтому иногда искоса поглядывал на флаг-капитана Войновича: "Дескать, все вы одним миром мазаны". Однако Сенявин не сетовал. В Ушакове привлекали его прямота суждений, бескорыстность поступков, честность в отношениях с людьми.
Доклад о переходе в Севастополь Ушаков выслушал сухо. Недолюбливал Федор Федорович назначений по протекции. К ним он относил и назначение Сенявина. "Всего двадцать пять годков, а на тебе - в капитаны назначен". Когда же Сенявин упомянул о ледовых мытарствах, он оживился, подробно расспрашивал. Прощаясь, задумчиво сказал:
- Лихо вам пришлось.
Спустя месяц с небольшим командующий эскадрой вызвал Сенявина. От Потемкина пришел рескрипт с объявлением указа императрицы о награждении Сенявина за успешный переход кораблей. Собрав команду, Ушаков зачитал послание князя: "…Преодоленные вами трудности при отправлении из Лимана в Севастопольскую гавань с кораблем "Владимир" и благополучное сего дела произведение удостоились монаршего благоволения, и вы, в знак оного, пожалованы кавалером ордена Владимира 4-й степени. Препровождаемый крест имеете вы возможность носить так, как отличившимся при Очакове повелено, - с бантом. Я ожидаю и впредь новых от вас заслуг, которые подадут мне еще приятный случай засвидетельствовать об оных…"
Ушаков вынул из сафьяновой коробки крест, закрепил на мундире Сенявина и обнял его.
В апреле Ушакова чествовали по случаю присвоения звания контр-адмирала. Среди поздравлявших Сенявина не было. Его перевели командиром нового линейного корабля "Иосиф Второй" на Лиманскую эскадру.
Светлейший князь при всей его прозорливости не успел еще распознать до конца характер Войновича, а быть может, и нарочно смотрел сквозь пальцы на его хитроумные проделки.
Переехав в Херсон как старший член Черноморского Адмиралтейства, он оставался начальником Ушакова. Когда тот получил еще одну награду - Владимира 3-й степени за победу при Фидониси, - Войнович попросту возненавидел Ушакова и при каждом случае досаждал ему. Но кроме плетения интриг Войновичу надлежало в предстоящей кампании командовать боевой Лиманской эскадрой, в которую входили четыре новых линейных корабля и тринадцать крейсерских судов. А этого искусства он никак не мог постичь. Потому, едва приняв дела у Мордвинова, он тут же добился перевода командиром нового линейного корабля "Иосиф" своего бывшего флаг-капитана. Однако помощь Сенявина ему почти не понадобилась. Кампания 1789 года прошла без особых стычек на море.
Весной из Севастополя вышел крейсерский отряд к берегам Румынии и Дунайскому гирлу. Он захватил и уничтожил десяток турецких транспортов, высадил десант и навел панику у Аккермана. В середине лета в Херсоне достроили спущенные на воду линейные корабли и фрегаты. Войнович поднял свой флаг на "Иосифе" и, подталкиваемый Потемкиным, собирался перейти в Севастополь, но не успел. В начале июля у Тендры обосновалась большая турецкая эскадра из тридцати вымпелов и заперла Войновича в Лимане. Казалось бы, теперь надо вызвать эскадру Ушакова и прогнать неприятеля. Ан нет, Войнович запретил Ушакову выходить в море под предлогом "превосходства" противника.
Ушаков негодовал, обратился к Потемкину. Но тот был неблизко, в новой ставке - Яссах. Сухопутные войска, тесня неприятеля, ушли на запад, достигли Валахии. Суворовская армия разбила главные силы турок 21 июля при Фокшанах, а 7 сентября при Рымнике.
Сенявин как-то встретился в Адмиралтействе с генерал-майором де Рибасом. В составе войск генерал-поручика Гудовича он готовился к выступлению для взятия турецкой крепости Гаджибей. Испанец по происхождению, де Рибас, сам по натуре ловкий и вместе с тем решительный и отважный, восхищался Суворовым.