- Должно пресечь все действия французов в Адриатике и утвердить на море превосходство русского флота, - наставлял адмирал Сенявин Белли перед уходом на Корфу. Он оставлял здесь три линейных корабля, два фрегата, другие суда. - Предпримите штурм неприятеля на островах Корцуло и Хвара. Сии крепости дадут нам ключ к Адриатике и на побережье Далмации. Однако будьте осторожны до прибытия моего с войсками, Освобождая жителей, не приносите им вреда.
Помолчав минуту-другую, адмирал подозвал Белли к столу. Накануне до глубокой ночи в салоне флагмана горели свечи. Вестовой не раз кипятил на камбузе чайник, приготавливал особую, "адмиральскую" заварку чая…
Сразу после высадки войск в Которо Дмитрий Николаевич послал туда подкрепление - гренадеров и артиллерию. Надлежало не мешкая прочно обосноваться на материке, прежде чем французы опомнятся и начнут действовать.
В том, что Наполеон не смирится с потерей Которо, Сенявин ни минуты не сомневался. Надо было предвосхитить неприятеля. Потому-то и размышлял он все эти дни, как лучше и надежнее упредить французов.
Глядя на карту, он вначале пометил карандашом пункты, где, по сообщениям бокезцев, сосредоточились неприятельские войска.
Главные силы находились в Венеции и Истрии. Передовые отряды базировались совсем неподалеку, в портах Северной Далмации - Макарске и Сплите.
Два дня назад в Которо Петр Негош делился с Сенявиным сведениями о дислокации и, главное, о коммуникациях французов на далматинском побережье:
- Генерал Молитор для пропитания своих Солдат почитай каждый день из Триеста и Венеции морем возит продовольствие, потому как наши далматинцы французов хлебом и солью не особо жалуют.
Негош, прищурившись, лукаво улыбался, то и дело поглаживая черные с проседью усы.
- Кроме того, все пушечные и пороховые припасы, - продолжал он, - тоже доставляет Молитор на судах. По горным дорогам с узкими тропками и кручами такую артиллерию и амуницию далеко не утащишь. Прибавьте сюда, ваше превосходительство, моих лихих черногорцев, и вы поймете, что французскому генералу остается один путь - вдоль берега, морем. Вот тут ваши храбрые матросы и зададут им перцу.
Сенявин, улыбаясь, несколько изумился прозорливости и смекалке предводителя черногорцев - Негош словно читал его мысли.
Сейчас адмирал еще раз бросил взгляд на карту.
Негош упустил, пожалуй, немаловажную возможность в позиции французов. Напротив Далмации, по ту сторону Адриатического моря, в каких-нибудь ста милях, простиралось побережье Италии - Неаполитанского королевства Наполеона, которым правил его пасынок Евгений Богарне. Оттуда тоже при удобном случае могут прислать подмогу французы. Все это следует предусмотреть и упредить. Его замыслы окажутся мертворожденными, если в них не будут посвящены исполнители - его подчиненные, в первую очередь командиры, все офицеры и, пожалуй, иногда матросы;
- Взяв крепость на островах, мы установим блокаду французов в Далмации, - сказал Сенявин, когда Белли склонился над картой. - Подле Рогозницы, как видите, - адмирал прочертил линию карандашом, - гряда островов разорвана, и французы, несомненно, устремятся сюда. Здесь-то и будут действовать поочередно корабли и фрегаты. В придачу им, для ударов по неприятелю вдоль берега и на мелководье, мы отрядим которские суда. Они обещают в помощь десятка три судов вооружить, по дюжине пушек каждое.
Вечером на фрегате адмирал ушел за подкреплением на Корфу. Дела в Которо его радовали. "Еще два-три батальона егерей - и за которские крепости можно быть спокойным. А там можно и на Дубровник ударить", - прикидывал он утром, пока фрегат становился на якорь. Но хорошее настроение омрачилось: когда спустили трап, Сенявину вручили два пакета из Петербурга, ему и Ласси. Едва начав читать, Сенявин машинально посмотрел на дату - рескрипт был подписан 14 декабря 1805 года. Чем дальше читал он, тем большая тревога и озабоченность овладевали им.
Императорское именное повеление предписывало: со всеми военными и транспортными судами, состоящими под его, Сенявиным, начальством, при первом удобном случае отправиться к черноморским портам…
Первые мгновения адмирал не мог понять смысла происходящего и еще несколько раз перечитывал рескрипт. "Как же так? Пройти через океан и добрую дюжину морей, начать с успехом действовать против неприятеля, утвердиться на материке, обнадежить черногорцев и которцев, приступить к блокаде Далмации - и все это понапрасну? Что скажут черногорцы, ведь французы безжалостно расправляются с ними. Надо обдумать, искать выход". Он убрал рескрипт и нераспечатанный пакет на имя Ласси в секретер и запер его на ключ. Пожалуй, никто, кроме него и Сорокина, не должен знать о повелении императора. "У государя немало дурных советников, наверное, кто-то из них и подал ему абсурдную мысль. Но каков Чичагов!" Первое, что он подумал, это надо обстоятельно объяснить все министру и убедить его в нелепости замысла.
"Имею честь сообщить вашему сиятельству, - начал он письмо, - я лично удостоверился в искренней приверженности тех народов к России. Они готовы жертвовать не токмо собственностью, но и жизнью, и верить им можно в том несомненно. Я намеревался тот народ освободить от ига французского и положил тому начальное основание… - Далее он сообщал о боевых действиях и закончил: - Ваше сиятельство легко вообразить себе может, с каким прискорбием я должен был видеть, что все мои вновь предположения, о возможном и успешном проведении коих в действо почти нельзя было сомневаться, вдруг сделались тщетными".
В оконце ворвались одновременно мелодичный звук рынды и пушечный выстрел. Флагман показывал полдень. "Пообедаю у Моцениго. Нельзя терять времени", - подумал адмирал. Подписав донесение, он вызвал адъютанта, велел запечатать пакет и вызвать шлюпку к трапу.
Вся переписка шла через посланника, и пакет надо было отправить, не дожидаясь очередной оказии.
Выслушав просьбу адмирала, Моцениго пригласил Сенявина отобедать и обещал завтра же отправить пакет.
- У меня есть вести из Вены от Разумовского, - начал разговор Моцениго за обедом, - граф сообщает, что французский посол сделал императору демарш о несдаче австрийцами Наполеону Боко-ди-Которо.
- Пока французы делают демарши, мы будем маршировать к Далмации, - усмехнулся Сенявин и тут же задумался.
Моцениго заметил, что его гость что-то недоговаривает.
- При вашем отсутствии я получил несколько министерских бумаг. Среди прочих сведений я усмотрел, что мне для сношений надобно было бы обратиться к генералу Ласси, как начальствующему здесь, но теперь он уже далеко…
Сенявин вдруг вспомнил о пакете, адресованном Ласси, и решил: "Будь что будет, вскрою пакет, когда вернусь на корабль, - подумал он. - Я сейчас за старшего начальника, не возвращать же его в Петербург". Оказалось, что рескрипт предписывал Ласси не возвращаться в черноморские порты, а задержаться на Корфу и ждать дальнейших указаний. Сенявин повеселел: "Стало быть, при дворе одумались, но почему о кораблях ни слова?" Он приказал вызвать Сорокина. Как-никак царское повеление нельзя оставлять без внимания.
Объяснив младшему флагману содержание обеих бумаг, Сенявин поделился задуманным планом:
- При оной дислокации войск, Александр Андреевич, никак нельзя зачинания наши впустую обращать. Посему возьмем-ка три батальона егерей и отправимся в Которо. Оттуда установим блокаду Далмации по суше.
Сорокин поддержал Сенявина, но спросил:
- Что же предпринимать по повелению государя?
- Думаю, что на всякий случай надобно приготовить-потихоньку оставшиеся корабли, ремонт им учинить. Вы распорядитесь, но ни в коем случае цели сего не сообщайте офицерам. А там, дай Бог, быть может, петербургский ветер переменится.
В Которо обрадовались возвращению русского адмирала - он твердо держал свое слово и привез подмогу черногорцам. Здесь Сенявин узнал о действиях Белли и выразил недовольство. Вначале штурм первой крепости на острове Корцуло прошел успешно. Корабли с близкого расстояния картечью открыли беглый огонь, десант успешно атаковал французов на берегу, и они через два часа выкинули белые флаги.
- Я тут же приказал поднять на крепости русский флаг и повелел привести жителей к присяге на верность императору, - выспренно начал Белли, но Сенявин остановил его:
- Позвольте, а жители вас об этом просили сами?
- Мне думалось, что это не столь важно, - несколько растерянно ответил Белли, - наши войска принудили силой сдать крепость…
- Принудили французов, а не далматинцев, - укоризненно покачал головой Сенявин, - среди них немало иных вероисповеданий, кроме православных.
Помолчав, Белли рассказал, что, оставив на Корцуло дюжину солдат, он двинулся к острову Хвара. Два дня штормило, а накануне Молитор прислал в крепость большое подкрепление. Пять дней корабли бомбардировали крепость, но высаженный десант не смог взять крепость. На кораблях кончалась вода и провиант, и Белли снял осаду крепости. Выслушав доклад, адмирал заметил:
- Как вы доложили, ваши подчиненные сражались храбро и умело. Однако на Корцуло вы оставили ничтожно мало войск, и французы отбили эту крепость. На Хваре же надобно было вначале разведать, сколь войска в крепости. Я полагаю, там их около тысячи. С вашим десантом это не под силу. Кроме того, на берегу следовало поставить батарею более крупного калибра, чем вы соорудили. Малые ядра стены не пробили, а лишь жителям урон нанесли. - Сенявин выговаривал не сердясь, доброжелательно. - И последнее: должно было иметь наготове гребные суда, дабы вовремя снять десант без потерь.
Спустя неделю флагман преподал урок успешной атаки крепости Корцуло. С ходу взяв крепость, адмирал поднял на ней русский флаг лишь по просьбе жителей. Он предоставил им полное самоуправление, освободил от всех налогов. На доброе к ним отношение далматинцы ответили решением защищать остров от французов вместе с русскими.
Прошло чуть больше месяца, как сенявинские корабли вошли в Которо, а французы с каждым днем все неуютней чувствовали себя в Адриатике. Прозорлив был русский адмирал. Становилось все труднее, а подчас и невозможно наполеоновским судам безопасно плавать и вдоль побережья, и в открытом море…
Читая донесение Развозова, адмирал радовался: "Вот и первая удача в морской стычке с французами".
А дело было так. Выйдя из Кастельнуово, "Венус" направилась к Триесту. Там часто гостили французские "купцы", снабжавшие войска Молитора в Далмации. Развозов решил начать поиск неприятельских судов на этих коммуникациях. И не ошибся.
На рассвете 20 апреля 1806 года марсовый матрос внезапно крикнул:
- Справа впереди неизвестное судно!
Через минуту-другую Развозов был на шканцах. В предрассветной дымке в пяти-шести кабельтовых виднелся неизвестный корабль. Он шел контркурсом. На верхней палубе чернели стволы орудий.
Солнце еще не взошло, и флаг поднят не был. Времени для размышления не оставалось. "Видимо, канонерка", - подумал Развозов и скомандовал:
- Поднять флаг! Канониров наверх!
По кораблю разнеслась тревожная дробь барабана.
На канонерской лодке, видимо, тоже обнаружили фрегат. На верхней палубе суетились фигурки людей, на гафель нехотя пополз французский флаг…
Корабли начали артиллерийскую дуэль почти одновременно. Первый залп французов лег с большим недолетом. Зато ядра "Венус" сразу же накрыли канонерку. Разлетелась щепа у форштевня, затрепетали клочья порванных парусов.
После второго залпа зачернели пробоины с правого борта, задымилась палуба на полубаке.
Спустя несколько минут канонерская лодка вдруг переменила галс и, усиленно помогая веслами, начала спешно уходить в сторону Триеста. Вслед французам понеслось громкое русское "ура!".
Фрегат поставил все паруса и бросился вдогонку за неприятелем. Но благо до крепости Капо-д'Истрия было недалеко, и изрядно потрепанная, дымящаяся канонерка спаслась, спрятавшись у ее стен под защитой мощных крепостных пушек…
Прочитав донесение, Сенявин распорядился готовиться к походу и той же ночью с эскадрой вышел к острову Корцуло.
Одного вида появившейся на горизонте русской эскадры оказалось достаточно, чтобы французы бежали с острова еще до ее подхода. Бросив артиллерию и припасы, французы спешно переправились на материк и бросились под кров многотысячного отряда генерала Молитора.
Узнав об этом, командир "Селафаила" капитан второго ранга Рожнов обратился к Сенявину:
- Позвольте, ваше превосходительство, поднять наши флаги над крепостью?
Сенявин молчал, не отрываясь от подзорной трубы. Он видел, что от берега отошла лодка с людьми в гражданском платье. Опустив трубу, адмирал повернулся к Рожнову:
- Мы в Далмацию, Петр Михайлович, пришли освобождать народ от ига французского, и негоже нам навязывать жителям сразу же другое ярмо. - Он помолчал и закончил: - Вот ежели они сами изъявят желание - другое дело. Кстати, они, кажется, к нам жалуют.
И в самом деле, Сенявин точно предугадал намерения местных обитателей.
Прибывшая на борт депутация граждан острова первым делом попросила Сенявина:
- Мы слезно молим ваше превосходительство принять нас под защиту России и полностью отдаемся под ваше покровительство.
Пока корабельный квартирмейстер, грек, переводил, Сенявин невольно вспомнил прошлое ионитов с острова Мавры, их радушие и расположение к русским морякам.
- Я согласен, господа. Пусть сами граждане острова определят способы вашего правления. Что касается разных доимок, то употребляйте их по своему усмотрению себе на пользу. Взимать с вас что-либо я не намерен.
Услышав перевод, обрадованные депутаты низко поклонились, некоторые встали на колени, стали о чем-то просить.
- Они просят ваше превосходительство в знак признательности к вам и ручательства за обещанное поднять над крепостью русские флаги.
Сенявин согласно кивнул, а когда депутация ушла, сказал Рожнову:
- Вот вам урок политичности, Петр Михайлович.
Успехи радовали адмирала. Наконец-то получил воплощение в жизнь разработанный им план изгнания французов из Далмации. Значит, он не ошибся в стратегии, правильно выбрал направления ударов и распределил силы. "Изгнав французов из Далмации, - размышлял Сенявин, - мы обезопасим проникновение их на Балканы, к Ионическим островам и далее к Дарданеллам и Босфору. А ведь там, поди, рукой подать и к нашим днестровским границам. И как славно у нас отношения с далматинцами и ионитами складываются. Что значат те навыки, что приобрели мы в прошлую кампанию". Невольно вспомнились добрые связи, которые умело налаживал с местными жителями Федор Федорович Ушаков, терпеливо внушая всем командирам и офицерам - надо строить взаимоотношения на равных правах. Как строго спрашивал с тех, что допускал малейшее бесчинство! С прибытием в Архипелаг он составил обращение к местным гражданам. В Петербурге он получил инструкцию, где предписывалось "склонять к себе греков обнадеживанием в покровительстве и защите". Однако он не допускал пустых посулов, зная, что обещания должны выполняться. Нужно быть мудрым и проницательным. Листы обращения он составил только на греческом языке. Они были "составлены в самых умеренных выражениях, и умеренность сия внушаема мне была опасениями подвергнуть греков жестокому и для нас весьма предосудительному мщению со стороны турок, на случай внезапного примирения нашего с Портой Оттоманской".
Успехи - успехами, но и непорядка достаточно. "Если бы по вине нашенской", - горько усмехнулся Сенявин.
Прибыв на Корфу, он сразу же начал восстанавливать ушаковское Адмиралтейство, корабли требовали немедленного ремонта. Пригодилась сноровка и опыт прежней капитанской работы в портах. Сразу обнаружилась нехватка мастеровых людей. А как он просил Чичагова дать мастеров из Кронштадта! Ведь он хорошо знал, как пять лет назад в этих местах туго пришлось с корабельными припасами. Железо, парусину и такелаж покупали прежде в Триесте, Венеции, Неаполе. Война оборвала эти связи. Не хватало продовольствия, а главное - денег.
Перед отправкой из Петербурга ему оформили аккредитив на венецианский банк, а нынче там неприятель. Наличных денег было мало. Срочно послал в Черное море фрегат "Кильдюйн" за мастеровыми, корабельными припасами, аккредитив переправил в Константинополь, с трудом там оплатили. "Небось не забыл, как Федор Федорович мыкался, каждую копейку считал. Все равно долгов не миновать…"
В каюту постучали. Неожиданно на пороге появился капитан Лисянский. Он ведал хозяйственной частью на эскадре и был чем-то встревожен.
- Ваше превосходительство, прибыл на Корфу транспорт с продовольствием, - начал он.
Сенявин, обрадовавшись, перебил его:
- Наконец-то о нас вспомнили!
Лисянский нахмурился:
- Незадача, ваше превосходительство, большая недоимка привезенного довольствия.
- Как так? - нахмурился Сенявин. - И какая же?
- Извольте, - Лисянский вынул тетрадь, - полторы сотни пудов с лишним муки, сто двадцать пудов мяса, круп разных пудов тридцать…
- Все правильно проверено? Быть может, капитан по пути продал?
- Никак нет, божится, - ответил Лисянский, - но то еще не все, ваше превосходительство. Позвольте вас пригласить выйти на палубу.
Сенявин недоуменно посмотрел на капитана и пошел вслед за ним.
На шканцах боцман расстелил парусину. Возле борта стоял развязанный мешок. Лисянский высыпал из него сухари, сразу пахнуло гнилью. Все сухари были опутаны паутиной, почти на каждом шевелились белые черви.
Сенявин сморщился, сказал боцману:
- Всю эту гниль немедля за борт да парусину постирай как следует. - Повернулся к Лисянскому: - Сколько таких мешков?
- Проверили пару дюжин, и в каждом такая гниль. Весь груз пять тысяч с лишком. Мы их пока не выгружали.
- Верно поступили, - одобрил Сенявин и подумал: "Если все такие припасы, морить людей негоже. Однако в том удостовериться надобно".
- Задержите шлюпку, - сказал он Лисянскому.
Они вернулись в салон.
- Вернетесь на Корфу, составьте подробное обследование комиссией. Пригласите обязательно доктора и капитана транспорта, и чтоб они подписали заключение о непригодности употребления в пищу.
Адмирал кончил писать:
- Вместе с вашим заключением отправьте это письмо адмиралу Траверсе. Подробно опишите сие происшествие и представьте ваше заключение с почтой в Адмиралтейств-коллегию, в Петербург.
- А как быть с сухарями? - спросил Лисянский.
- Так вы не поняли? - удивился Сенявин. - Неужто наших матросов такой гнилью кормить? Весь этот груз отправьте тем же транспортом обратно на Черное море, в порт, откуда пришел. Отдельное объяснение представьте на недостачу муки и мяса.
Лисянский вышел, а Сенявин вспомнил недавнее прошлое. Еще в Севастополе он встречал не однажды корабли из Николаева, приходившие со странным грузом - мукой, пшеницей. Как потом оказалось, эти корабли наряжались по специальным указаниям Траверсе для доставки его личного товара. В Севастополе его перегружали на купеческие суда и с выгодой продавали. Разницу клал себе в карман командующий флотом.
Однажды, уже после отъезда из Севастополя, Мордвинов как-то, смеясь, рассказал Сенявину: