"Господин адмирал, - извещал принц, - спешу предупредить вас, что только что заключен мир между его величеством императором Франции, королем Италии, моим августейшим отцом и повелителем, и его величеством императором всея России. В нем предусмотрено немедленное прекращение военных действий, о чем вы получите предписание с курьером. Прошу сообщить сие французскому командующему, чтобы все военные действия прекратились тотчас".
В вечерних сумерках на рейд пришло еще одно судно из Италии, с другим гонцом.
- Полковник Сорбье, - отрекомендовался он Сенявину, - честь имею представлять его величество вице-короля Италии принца Богарне.
Вице-король писал вдогонку: "Только что получены депеши господина де Убри, адресованные вам, - читал Сенявин, - равно получены и депеши для Лористона; документы передаст и вам и Лористону мой адъютант полковник Сорбье".
Отложив письмо, Сенявин сказал:
- Мир всегда приятней войны, господин полковник.
Сорбье откланялся. Он спешил обрадовать приятной вестью Лористона.
"Что сейчас скажет русский упрямец, деваться-то ему некуда", - торжествовал Лористон, прочитав депешу из Рима. Но он не знал характера адмирала Сенявина.
За визитами курьеров к русскому командующему зорко следили с австрийского брига, и на смену полковнику Сорбье на следующий же день появился дуэт графов. "Теперь по мирному соглашению Которо нам возвратят", - убежденно проговорил Беллегард своему спутнику, поднимаясь с одышкой по высокому трапу "Селафаила". Радужное настроение, однако, скоро улетучилось.
- Позвольте, господа, - недоуменно спросил их Сенявин, - по какому праву я должен сдать Которо вашему императору? В тех статьях, что я имею, сказано о передаче города Наполеону.
Австрийцы переглянулись, а Беллегард оскорбленно произнес:
- Мы официально протестуем против незаконной передачи Которо французскому императору.
- Я разделяю ваше положение и даже сочувствую вам, но, увы, - Сенявин изобразил на лице сожаление, - поделать ничего не могу. И потом, - успокоил он австрийцев, - статьи эти исполняться не будут, пока я не получу утверждения их моим императором.
Обескураженные визитеры продолжали настаивать, и адмирал, решив, что пора кончать эту канитель, сухо заявил:
- В таком случае прошу вас впредь обращаться по всем вашим претензиям не ко мне, а к господину Санковскому. Он ведает всеми дипломатическими переговорами, а я человек военный.
Когда австрийцы ушли, Сенявину вдруг пришла мысль употребить их возмущение на пользу дела. И как бы помогая его намерениям, произошли следующие события. Вошел адъютант и доложил:
- Требака под французским флагом входит на рейд.
"Кого это еще нелегкая несет? - подумал Сенявин. - Может, гонец от Лористона?"
После подписания соглашения в Париже две недели назад военные действия приостановились, и с французами велись переговоры. На этот раз пожаловал сам Лористон.
Адмирал встретил его радушно, и тот ответил любезно:
- Наши императоры договорились о мире. Нам следует им подражать.
"Тебе-то уже и праздник. Не было ни гроша, да вдруг алтын, - размышлял Сенявин, глядя на французского генерала, - однако радость твоя преждевременна".
- Нынче посетили меня австрийские эмиссары, - начал после обмена любезностями адмирал, - и требуют сдать им Которскую область, как принадлежащую Австрии. В том я усматриваю резон.
Лицо генерала вытянулось.
- Но это противоречит договору, - раздражаясь, ответил он, - нам следует соблюдать уже подписанные документы.
- Смею уверить ваше превосходительство, что я придерживаюсь того же мнения, - хладнокровно согласился Сенявин, - но, пожалуй, с австрийскими претензиями сподручнее разбираться дипломатам. Я передам нашему посланнику господину Санковскому, как только он выздоровеет, чтобы запросил инструкции.
Слушая русского адмирала, Лористон досадовал: "Как умело, однако, уводит он разговор в сторону, не отвечая по существу". И он спросил прямо, в лоб:
- В какие сроки вы предполагаете сдать Которо?
- Ежели не произойдет чего-либо непредвиденного, в середине августа, - невозмутимо ответил Сенявин.
Лористон уехал несколько успокоенный. Впервые переговоры приобрели реальные контуры, хотя он добивался большего.
Вечером Сенявин послал записку Санковскому с настоятельной просьбой: "В ближайшие две недели уклониться от встреч как с австрийцами, так и с французами. Скажитесь хотя бы больным, но их всячески избегайте".
От адмирала Лористон, не заходя на позиции, направился в Дубровник. Там его с нетерпением ожидал новый начальник Лористона, генерал Мармон.
- Сенявин настроен довольно прохладно, - с негодованием сообщил ему Лористон, - несмотря на мир, подписанный в Париже, он не предпринимает попыток для передачи нам Которо. И вообще Сенявин разговаривал со мной намеками и уклончиво.
Тревога Лористона непроизвольно передалась и Мармону. Ему, одному из лучших своих генералов, Наполеон поручил разрубить все более затягивающийся узел на Адриатике. И Мармон старался. Используя передышку, он, по совету Наполеона, подослал своих людей к Негошу и его помощникам. Лористон даже предложил ему от имени императора стать патриархом всей Далмации, но все было напрасно.
- Вероятно, русский адмирал на что-то надеется и выигрывает время, - в раздумье проговорил Мармон, - мы подождем немного и напомним ему наши законные требования.
В самом деле, передышку Сенявин использовал, чтобы пополнить запасы, укрепить редуты на подступах к Которо и крепости. Он отослал малорасторопного Вяземского на Корфу и вместо него назначил генерала Попандопуло, командира мушкетерского полка и греческого легиона на Корфу. Тридцать лет верно служил он России. Штурмовал Очаков, Бендеры, Аккерман. Прибыв в крепость Кастель-нуово, прикрывающую Которскую бухту, он в тот же день осмотрел укрепления и начал сооружать новые редуты.
Между тем к Сенявину приехал взволнованный Санковский:
- Ваше превосходительство, в Вену пришла депеша от нового министра иностранных дел фон Будберга. Он пишет, что Которо должно без промедления сдать австрийцам.
Сенявин усмехнулся, молча достал из секретера бумагу и протянул Санковскому:
- Полюбуйтесь, что о том же уведомляет меня мой министр Чичагов. Будто сговорились, все они толкуют об одном - только бы потрафить австрийцам ли, французам ли, - адмирал сокрушенно покачал головой и вздохнул, - невдомек, видимо, им, сколь трудов и крови за сии земли отдано, чтобы попросту подарить их неприятелю.
Прошла неделя, и опять пожаловал Лористон. На этот раз он вел себя холодно и первым делом спросил, когда же адмирал намерен передать которские крепости. Время была выиграно, и Сенявин ответил без обиняков:
- По сей день я и не думал сдавать крепости кому-либо без получения указаний моего государя.
Лористон удивленно вскинулся. Неожиданный ответ изумил его и пришелся явно не по вкусу.
- Но, ваша честь, договор подписан полномочным представителем императора Александра.
- Ваше превосходительство замечает верно, - едко ответил Сенявин, - однако нет еще примеров в истории, чтобы выполнение договоров могло иметь место прежде утверждения их монархами. - Дипломатическими способностями Сенявин явно превосходил своего собеседника.
- Свидетельствуя свое уважение вашему превосходительству, я сожалею о потерянном времени. - Лористон встал, видимо убедившись в твердости адмирала и бесполезности дальнейшего диалога. - Я опасаюсь, что от ваших отсрочек могут произойти опасные последствия для Европы, и они навлекут на государя вашего большие неприятности.
Лористон откланялся и ушел.
Сенявин вышел на балкон и задумчиво посмотрел вслед удаляющейся требаке. Вечерние сумерки опускались на море и берега. Медленно оседая, с гор сползала пелена густого, мрачного тумана, обволакивая высокие крепостные стены, поглощая одну за другой черепичные крыши множества построек, приютившихся в долине.
"Думается, истина должна восторжествовать. В самом деле, Бонапарт узурпирует по частям Европу, мало-помалу подбирается к нашему Отечеству, как ненасытный аспид. Успокоят ли его алчность малые кости, вроде Которо? Нет, не миновать схватки с ним, - размышлял адмирал. - Быть может, этот французский генерал в чем-то и прав. Но мог ли я поступить иначе? Мой долг до последнего предела использовать все средства, чтобы устранять несправедливость. Ставки слишком высоки, а права далеко не равные. С одной стороны, договор с Парижем, австрийские эмиссары, французские генералы, вице-король Италии домогаются как можно быстрей изгнать отсюда русский флаг. С другого фланга атакуют оба петербургских министра, послы и посланники… И все против него одного. Почему же он стоит на своем? Да потому, что пролита кровь! И не ради корысти, как это делали австрийцы или французы. - Невольно Сенявин перевел взгляд на берег. Там сквозь туман еще кое-где проглядывали алые крыши. - И разве можно забыть лица этих людей, молящих о помощи?.."
Вахтенные матросы зажгли гакабортные фонари на высокой корме. Мерцающий свет упал на площадку балкона, и тусклые блики затрепетали на потревоженной ветром и первыми каплями дождя поверхности моря. Сверху донесся мелодичный звон корабельного колокола. Пробили две склянки. Наступало время вечерней молитвы…
К утру распогодилось, из-за гор показалось солнце. Начиналась последняя неделя последнего летнего месяца, августа.
На "Селафаиле" подняли сигнал: "Командующий приглашает младшего флагмана". Сенявин предчувствовал приближение неминуемой схватки с французами. Как всегда в таких случаях, держал совет с Сорокиным. По карте они вместе еще раз уточнили позиции французов, возможные варианты их вылазок, прикинули, как и где с большей пользой применить корабли. Сорокин, показывая на позиции французов, встревоженно сказал:
- Едва перемирие объявилось, Дмитрий Николаевич, шебеки французские с транспортами зачастили в Дубровник. Видать, подкрепление доставляют из Венеции.
- Об этом же и Попандопуло сообщает. У Цавтавы на французских редутах каждодневно не менее роты прибывает французов. - Сенявин отчеркнул на карте вход в бухту. - Лористон исподтишка сооружает батарею в двух милях от крепостей. Надобно завтра подойти поближе к берегу и отогнать французов. Пускай знают честь, глядишь, авось и пушки нам достанутся.
- А что же с перемирием? - осторожно спросил Сорокин.
- А вы прикажите стрелять только в сторону, они поймут. Мыслю, что ждать осталось не долго. Вы будьте готовы, чуть что, немедля блокадой обложим Дубровник, пресечем коммуникации французов. - Сенявин, размышляя, помолчал и в раздумье проговорил: - Нам о другом забывать нельзя, как бы Порта проливы не заперла. Худо-бедно, черногорцы еще помогают припасами. - Он оживился. - А славно было бы, ежели бы Бонапарт обратил свои силы в Европе в другую сторону.
Предосторожность Сенявина была не напрасной.
Лористон, возвратившись от Сенявина, убеждал Мармона начать действовать:
- Сенявин хочет выиграть время, укрепить позиции.
Но Мармона и не следовало уговаривать. За два месяца перемирия он удвоил свои войска до двадцати тысяч, подвез артиллерию. В ближайшем порту Сполатро стояли восьмипушечная тартана "Наполеон" и десяток канонерских лодок.
- Мой генерал напрасно волнуется, - успокоил собеседника Мармон, - на днях я получил от принца Евгения приказ императора. Он предписывает нам, лишь только спадет жара, собрать все силы и сбросить русских в море, а черногорцев загнать в горы. Пришло время рассчитаться и с теми и с другими. Тем более, сегодня я получил донесение, что русские начали обстрел наших батарей. - Мармон ухмыльнулся и продолжал: - Адмирал сообщил, что у него есть приказ охранять Которо, а это значит, война продолжается.
- Выходит, перемирие с русскими прервано? - недоумевал Лористон.
В ответ Мармон развел руками:
- Как знать, генерал, быть может, Сенявин знает что-то большее, чем мы с вами. Договор в самом деле еще не ратифицирован. Завтра же я пошлю к Сенявину офицера - объясняться.
Посланец Мармона появился в Которо ко времени. Лицо русского адмирала светилось искренней улыбкой, он не скрывал радости…
Два часа назад вдруг появился фельдъегерь из Петербурга:
- Император отменяет все свои прежние распоряжения и приказывает вам удерживать Которо. Парижский договор, подписанный Убри, государь не ратифицировал.
Весть об этом мгновенно облетела все корабли и достигла берега. Которцы и черногорцы обнимали друг друга.
Утомленного гонца Сенявин пригласил в салон, велел принести закуску, вино. Немного отдышавшись и придя в себя, курьер разговорился о переменах в петербургской политике.
- В Париже рассчитывали, что Англия с уходом Питта пойдет с Францией на мир, однако просчитались. К тому же в Пруссии Фридриху тоже пришлось не сладко. Половину Германии подмял под себя Бонапарт, а обещанного Ганновера Фридриху не отдал. Потому ныне Фридрих все более к союзу с нами клонится.
Курьер отпил немного вина и продолжал:
- Стало быть, в гвардии нашей, ваше превосходительство, и при дворе Бонапарта "исчадием дьявола" нарекли. В особенности аустерлицкое несчастье ему простить не могут.
В распахнутые оконца адмиральского салона потянуло вечерней прохладой. Раскаленный солнечный диск на глазах уменьшался, погружаясь в синеву далекого горизонта. Прощальные багрово-золотистые блики протянулись по зеркальной глади спокойного моря. Горнисты играли вечернюю зорю.
Слушая курьера, Сенявин невольно проникался чувством неприязни к всесильному властелину с берегов Сены. "Захватил пол-Европы, народы многие разорил, а ему все мало".
Отпустив петербургского гостя, адмирал поднялся на шкафут. Озаренный алым светом небосвод напоминал о только что скрывшемся в морских просторах солнце. "Красно солнце ввечеру - моряку бояться нечего", - пришла на ум старинная присказка моряков.
С бака донеслась незатейливая мелодия. Два или три матроса запевали чисто и звонко, остальные дружно подтягивали:
Запоем-ко мы, братцы, песню новую,
Что которую песню пели на синем море,
Как на батюшке на соколе на корабле,
Утешаючи полковничка младого.
Песня была знакома еще со времен службы на эскадре Ушакова, и, как часто бывало раньше, адмирал начал подпевать вполголоса:
…Еще есть ли на святой Руси такова трава,
Чтоб которая росла, трава, без корени,
Без корени трава росла, без цветов цвела;
Чтоб которая матушка не плакала…
На следующий день Сенявин не мешкая послал десант, и он с ходу захватил французскую батарею.
- Нынче мы не будем ждать атаки неприятеля, - пояснил перед вылазкой адмирал Попандопуло и Негошу, - надобно произвести внезапную диверсию и откинуть французов подальше от крепости.
В середине сентября, разведав позиции французов, русские батальоны и черногорцы атаковали их и отбросили к Дубровнику. Сенявин намеревался преследовать французов, но вконец раздраженный Мармон на этот раз опередил его.
- У нас почти в пять раз больше солдат, а мы убегаем, как трусливые зайцы, потому что Сенявин проворнее нас, - выговорил он Лористону и подозвал его к карте. - Вчера к нам подошли основные полки из Дубровника. Ровно в полночь мы начнем наступление вдоль побережья. Пока русские спят, вы атакуете этих разбойников Негоша, загоните их подальше в горы и обойдете крепость. Остальные наши полки сбросят русские батальоны в море и штурмуют крепость с другой стороны.
Однако замыслы Мармона нарушила погода. Когда французские полки находились на полдороге, глубокой ночью разразился жестокий ливень. Промокшие, выбившиеся из сил передовые отряды французов только к рассвету подошли к позициям русских. Мармон изменил план. Вначале он всем войском отбросил черногорцев, а затем французы навалились на батальон Попандопуло. На каждого егеря пришлось по три-четыре француза, тем не менее русские стойко отбивались, но медленно отходили к крепости. Чувствуя свое превосходство, французы рванули и уже ворвались было на плечах егерей в крепость. Но тут заговорили десятки корабельных пушек "Ярослава". Еще накануне Сенявин определил позицию Митькову:
- Надежно пристреляйте предмостное укрепление. В случае прорыва неприятеля громите его картечью.
Ближе к берегу, на мелководье, стояли на якорях канонерские лодки. Они-то первыми и рассеяли французские полки, устремившиеся в крепость. К вечеру Мармон, собравшись с силами, снова повел полки на штурм. "Ярослав", канонерки и крепостные пушки вновь картечью обратили французов в бегство. Тут подоспели в долину черногорцы и с яростью набросились на отходившего неприятеля. К концу третьего дня Мармон с войсками поспешно отошел к Дубровнику, бросив на поле боя последние пушки…
Сенявин с Попандопуло в темноте обходили позиции егерей. Бой только что закончился. Повсюду горели костры, варили на кострах кашу, перевязывали раненых. Возле одного из костров столпились егеря и черногорцы. Поодаль, под деревьями, прижимаясь друг к дружке, стояли пленные французы.
- В чем дело, братцы? - громко спросил Сенявин у егерей.
Толпа расступилась, и Сенявин увидел странную пару. Плотный, с пышными усами егерь в медной каске крепко держал за рукав пленного француза в генеральской форме. К Сенявину подбежал командир егерей капитан Бабичев.
- Ваше превосходительство, позвольте доложить, - начал он.
Сенявин согласно кивнул, с любопытством посматривая на пленного француза.
- Черногорцы схватили французов и среди них генерала Мориана, - рассказывал капитан, показав на пленного, - они хотели их убить, но наши солдатики за них вступились. Иван Ефимов, - Бабичев ткнул рукой в стоявшего рядом с генералом егеря, - достал заветные червонцы, отдал их черногорцам и тем спас от гибели генерала. А деньги те копил на черный день, за пазухой носил.
Изумленный Сенявин положил руку на плечо егеря:
- Ну, братец, да ты и впрямь чист душой, как всякий истинно русский, спасибо тебе. - Адмирал подозвал адъютанта. - Выдайте ему из моих средств пять червонцев. - И, повернувшись к Попандопуло, распорядился: - Всех пленных, генерала немедля взять под наш караул и отправить на корабли.
На следующее утро на "Святом Петре" пленный французский генерал неожиданно увидал Ефимова. Мориан занял у корабельных офицеров два талера и принес егерю. Но Иван отказался.
- Деньги мне не надобны, ваше благородие, - передал он стоявшему рядом и переводившему разговор мичману. - Скажите ему, я доволен, что помнит добро, да пускай с нашими пленными поступает так же.