- Тут с вами я соглашусь. Россия без монарха немыслима, она рассыплется как карточный домик. Будем уповать на будущее. Поживем - увидим…
В начале апреля 1812 года Чичагов вернулся из Англии в Россию. Там он похоронил свою любимую жену, просил Александра об отставке.
- Скоро Наполеон нагрянет в Россию. Он двинет супротив нас всю Европу. Нам тоже надобно собирать силы. Я слышал, ваше величество, на Дунае у нас большая армия в отрыве.
- Кстати, поезжай-ка и принимай ее у Кутузова. Ему там больше делать нечего.
Так с маху, без раздумий, повелевал недалекий Александр, проявляя свою "волю". Чичагов, никогда не нюхавший пороха ни в море, ни на суше, оказался во главе армии.
Время изменило европейский климат, туманы рассеивались, миражи тускнели и исчезали. Давно развеялись призрачные устои Тильзитского мира, нужного в свое время Наполеону лишь для передышки. Поговаривали, что он обиделся на Александра - тот не выдал за него замуж свою сестру Анну Павловну - и теперь собирается выместить свою обиду.
Однако суть заключалась в другом. Сам неумолимый и естественный ход истории предопределил столкновение Бонапарта с Россией. Цели его были предельно ясны. Ему не давали покоя лавры Александра Македонского. "Достаточно коснуться французской шпагой Ганга, - говорил Наполеон, - как Англия обрушится". Индия давно манила его.
- Еще три года - и я буду господином всего света: остается одна Россия, но я раздавлю ее! - заявил он накануне войны. "Война будет славной для французского оружия", - гласил подписанный Наполеоном в тот день приказ.
Спустя шесть дней Сенявин отправил по команде рапорт царю: "В то время, когда каждый россиянин пылает мщением и ополчивается на неприятеля, вступившего в пределы государства, я занимаю здесь пост главного командира порта… Усердствуя высочайшей службе вашего императорского величества и ревнуя соотечественникам моим, я желаю обще с ними, будучи бесполезен при настоящем месте, или пасть, или поражать неприятеля".
Рапорт царю докладывал все тот же морской министр де Траверсе. Прочитав его, Александр недовольно поморщился. В Сенявине его всегда раздражали черты, которые император всегда не переносил, - прямодушие и искренность, честность и независимость взглядов.
- Где же Сенявин мыслит подвизаться? - Размеренно-холодный тон императора заставил Траверсе поежиться.
В который раз кривил душой "помазанник Божий". Две экспедиции в Средиземное море, сражения на море и на суше. Везде Сенявин выходил победителем. Сначала штурмовал крепость Мавры. Кто, как не он, первым из россиян заставил отступить на суше хваленых французов в Далмации? А боевой опыт сражений в Дарданеллах и при Афоне?
- В каком роде службы и вообще каким образом желает он осуществить свое намерение? - Обычно бесстрастное лицо Александра выражало наигранное недоумение. - Спросите о том Сенявина…
Покоробил этот ответ, переданный Сенявину с издевкой министром Траверсе. Дмитрий Николаевич, сдерживая негодование, немедленно откликнулся. "Намерение мое есть, - писал он Траверсе, - по увольнении отсюда заехать в Петербург и, повидавшись с женой и детьми, ехать потом к маленькому моему имению в Тульской губернии; там отберу людей, годных на службу, возвращусь с ними в Москву, явлюсь к главному предводителю второй ограды, подкрепляющей первую, и вступлю в тот род службы таким званием, как удостоены будут способности мои. Наконец, буду служить таким точно образом, как служил я всегда и как обыкновенно служат верные и приверженные российские офицеры Государю Императору своему и Отечеству".
Нахлынули заботы.
Наступая на Москву, Наполеон не оставлял замысла двинуть войска к Риге, потом на Петербург. Под Ригой войск почти не было. Через Ревель срочно переправлялся армейский корпус из Финляндии. Днем и ночью в порту выгружались войска и маршем уходили на Ригу…
В дни Бородинского сражения Сенявин получил наконец ответ. Траверсе сообщал: "Его величество отозваться изволил, что и занимаемый теперь вами пост для службы нужен". Грустно стало. Грейг, Тет, Кроун получили назначения на боевые должности, кто помоложе, ушли с экипажами помогать армии гнать французов. Ему же плесневеть в тихой заводи. Насколько хватит терпения мириться с несправедливостью, страдать душой?..
Приходили вести о сражениях у Бородина и Тарутина, пожарах в Москве. Наконец о досадном деле при Березине.
В ту пору Чичагов, командуя Южной армией, то ли намеренно, то ли по трусости, то ли по бездарности упустил остатки отступающей армии Наполеона. Неприятель ускользнул, война затягивалась. Поговаривали, что здесь пахнет изменой. Действительно, выглядело все странно… Война еще не кончилась, а Александр принял отставку Чичагова. Он уехал сначала в Англию, принял английское подданство, потом перебрался в Париж, где остался до конца дней своих…
Сбылось пророчество великого Суворова - Наполеон нашел здесь свои Фермопилы. Наполеон с остатками войск бежал из России. Сенявин подал рапорт с прошением об отставке. Теперь он никому не был нужен. Ответ пришел через три месяца - уволить в отставку "по прошению" с половиной пенсии.
Четверть века прослужил в России Траверсе и все гордился, "что по-русски худо знает". На всех должностях он умел пользоваться своекорыстно казной российской. Да еще и старался вредить флоту государства, его приютившего. На Черном море его преемник вице-адмирал Алексей Грейг, придя, назвал положение "отвратительным и гнусным".
В Петербурге начал он со строительства флота. Чем больше кораблей спустят со стапелей на воду, тем больше похвалы ему, министру, от императора. Корабли-то спускали, а что дальше?
"Во все время министерства маркиза де Траверсе корабли ежегодно строились, отводились в Кронштадт и нередко гнили, не сделав ни одной кампании; и теперь более 4-х или 5-ти нельзя выслать в море, ибо мачты для сего переставляются с одного корабля на другой; прочие, хотя число их и немалое, не имеют вооружения… Можно сказать, что прекраснейшее творение Петра Великого маркиз де Траверсе уничтожил совершенно. Теперь на случай войны некого и не с кем выслать в море".
С каждой кампанией все меньше кораблей выходило из Кронштадта в плавание, в основном эскадра отстаивалась в Невской губе, которую моряки окрестили "маркизовой лужей".
Но этого мало. Надо показаться государю и на берегу. Прежде команды, разоружив корабли на зиму, ремонтировали и ухаживали за корпусом, такелажем, рангоутом, проходили обучение в прежних составах. Теперь Траверсе завел новый порядок. После кампании из всех офицеров и матросов формировали экипажи и начинали обучать их солдатскому искусству: стрельбе из ружья и "сухопутным маневрам". Барабанная дробь разносилась с утра до вечера на плацу Гвардейского экипажа в Петербурге, Кронштадте и других местах.
- Ать - два! Ать - два! - командовали капитан-лейтенантами, мичманами, боцманами и матросами капитаны, поручики, прапорщики и унтер-офицеры. Зачастую такие "маневры" затягивались до мая, июня, когда кораблям давно следовало радовать глаз белизной парусов.
Все это с грустью наблюдал Сенявин, обосновавшийся в Петербурге. Поселился он в маленьком домике неподалеку от Измайловских казарм. Младшего сына определили в Кадетский корпус.
Одним из первых навестил Мордвинова. Тот, оказывается, год как ушел в отставку.
- Перед нашествием Наполеона государь вдруг уволил со службы Сперанского, - рассказал он. - Михаила Михайловича завистники придворные ненавидели за его влияние на императора. Оклеветали его, а государь поддался.
Вечером 17 марта Александр вызвал Сперанского, объявил ему, что он отставлен со всех постов и ему немедленно надлежит покинуть столицу.
Ночью бывший попович в сопровождении пристава выехал в Нижний Новгород, а спустя месяц отправился в ссылку в Пермь.
- Мы с ним готовили проект финансовой реформы, но она пришлась не по душе многим правящим сановникам. - Удрученный голос Мордвинова звучал глухо. - У нас ведь правители, окружающие царя, много делают зла по зависти.
- Поглядите и на нашу флотскую жизнь, во что превратил ее маркиз, - с обидой проговорил Сенявин. - Требует прилежности во фрунте, а что получается? Истощение, унылость в глазах, и один шаг до госпиталя, а там и на кладбище. Все делается для показа. Пока будут обманывать людей, до тех пор не ожидай добра или полезности…
Беседа затянулась.
- Вот-вот, - подхватил Мордвинов, - именно для показа. Отсюда и губернаторы самовластны, а чиновники их не благонамеренны. Они вольны дурного человека наградить, а честного опорочить. И все-то они знают, и суждения их бесспорны.
- Эти говоруны ничего не знают и не понимают, - с улыбкой поддержал собеседника Сенявин, - они похожи, как кажется мне, на глупых глухих тетеревов, бормочут с ними одинаково; как говорится, ни складу, ни ладу, с тою лишь разницею, что тетерева вредны для себя, а наши глупцы вредят много государству, их, дураков, слушают и соглашаются иногда с ними.
- Вот я нынче от этаких говорунов отдохнуть намерен, - сказал, прощаясь, Мордвинов, - годы подошли, занедужил. Собираюсь на воды поехать…
Война наконец-то закончилась, установились дружественные отношения с Англией. Жизнью сотен тысяч русских солдат была оплачена победа над Наполеоном, злейшим врагом англичан. Благодарные британцы пунктуально выполнили договор, подписанный Сенявиным и Коттоном в Лиссабоне.
На Кронштадтском рейде бросили якоря линейные корабли "Сильный" и "Мощный". За остальные корабли англичане рассчитались по самым высоким ставкам.
"Слава Богу, - прослышав об этом, размышлял Сенявин, - нынче у Траверсе не будет отговорок".
Жил он невесело, перебивался "со щей на кашу". Дочери подрастали, давно решили с Терезой дать им музыкальное образование, купили фортепьяно, арфу. Пришлось занимать деньги. "В долгах мы нынче как в шелках", - грустно шутила Тереза и сама перешивала старые платья дочерям. По улицам Сенявин обычно ходил пешком, на извозчиках тоже экономил. Но не только и не столько тяготил "недостаток в содержании себя и семейства".
Как-то забрел в канцелярию Адмиралтейств-коллегии. Писари показали кипу писем офицеров, матросов, вдов…
- Сие, ваше превосходительство, прошения служителей эскадры вашей бывшей, по денежным претензиям, задерживают до сей поры им выплаты.
Сенявин взял письма, перечитал. Вдова матроса Горева с "Ретвизана", дети матроса Назаревского с "Ярослава"… и все выпрашивают средства, по закону положенные. Упоминают и о нем.
В тот же вечер сел сочинять очередной рапорт.
Сначала напомнил о резолюции царя - теперь она не верна, все деньги и корабли возвращены. Сказал о подчиненных - "сии верные и мужественные воины, кои знали только неутомимо подвизаться и выполнять в точности повеления мои", должны получить законное. "Честь моя жестоко страдает, я соделываюсь виновником лишения собственности служителей, которых заверял, что всяк получит сполна все ему принадлежащее по силе коренного закона".
Отложив перо, задумался. Враз нахлынула горечь незаслуженных обид.
"Но теперь, - закончил он, - не без огорчения и самое имя мое служители произносить долженствуют тягостно, без всякой доумеваемой вины находиться в подобном нынешнему моему со всех сторон стесненному положению".
Прошел месяц, другой - ответа все не было. Гнетущее настроение подогревалось неустроенностью семьи.
"Это нищий, которому Россия должна миллионы, истраченные им для чести и славы Отечества…" - сказал С. Т. Аксаков.
И он решился…
Как-то погожим утром Тереза Ивановна с удивлением увидела: муж вынимает из сундуков пересыпанные нафталином парадный мундир, шляпу, регалии, чистит сапоги. Не удержалась и против обыкновения спросила:
- Далеко ли собираетесь, Дмитрий Николаевич?
Сенявин улыбнулся. Поправил награды, надел треуголку, посмотрел в зеркало.
- По делу.
Впервые за долгие месяцы нанял извозчика.
- Поезжай на Дворцовую.
Переехав Дворцовый мост, остановил извозчика и расплатился. В утренний час на улицах народу было немного - гувернантки с детьми, редкие чиновники.
Сенявин остановился напротив Адмиралтейства, подошел к Зимнему, повернулся спиной к зданию. Медленно снял треуголку, пригладил волосы и протянул шляпу перед собой. Редкие прохожие вначале не обращали внимания, и вдруг из-за угла вывернул озабоченный, куда-то спешивший чиновник и, не глядя, бросил в шляпу медяк. Пройдя несколько шагов, оглянулся и обомлел. На углу с протянутой шляпой в полной парадной форме, с орденами стоял какой-то генерал…
Спустя полчаса гулявшие по набережной женщины, столпившись, что-то шепотом обсуждали, кивая на Сенявина. Потом подошли и стали кучкой несколько мастеровых, видимо из Адмиралтейства. Солнце поднялось высоко, время шло к полудню…
Один из мастеровых, пожилой, крепко сбитый, с седой бородкой, в начищенных сапогах и аккуратно одетый, направился к адмиралу.
- Здравия желаю, вашвысокбродь!
Сенявин, не поворачивая головы, неторопливо повел глазами. "Петруха! Так и есть!" Что-то дрогнуло в нем, невольная улыбка преобразила лицо:
- Здравствуй, братец! Ты что здесь поделываешь?
Петр Родионов сдернул картуз:
- Рядом мы, в Адмиралтействе, стало быть, мастеровыми на стапелях. - Родионов замялся и, понизив голос, неожиданно спросил: - А вы-то, ваше высокбродь, зачем так-то?
Улыбка слетела с губ Сенявина. Не опуская шляпы, он повернул голову:
- Ты, братец, призовые деньги за наши кампании получил? Нет? Ну вот, то-то ж. И я, братец, не получил из казны.
Во время разговора любопытные товарищи Родионова подошли ближе и прислушались.
- Вот решил попросить у наших министров, авось подадут…
Откуда-то, гремя шашкой, вырос квартальный, взял под козырек.
- Ваше превосходительство, - он замялся, - не положено так-то находиться прилюдно.
- Ну и чем же я провинился? - озорно спросил Сенявин.
- Воля ваша, но так не приличествует стоять.
Сенявин опять улыбнулся:
- И что же в таком случае последует?
Полицейский поднял плечи.
- Хм, по обычаю в околотке разбираемся, начальству докладываем…
Хорошее настроение не покидало Сенявина. Он надел шляпу и повернулся к квартальному:
- Ну, вот что, братец, дабы тебя не подводить, я, человек послушный, отсюда уйду. - Адмирал согнал улыбку. - А своему начальству ты обязательно доложи, что флота вице-адмирал Сенявин у Зимнего с протянутой шляпой милостыню выпрашивал.
Сенявин положил руку на плечо Родионова:
- Ну, как ты поживаешь, братец, в отставке?
- Живем не тужим, - оживился Родионов, нахлобучив картуз. - Вот пристроился в Адмиралтейство по такелажному делу. Домишко за Нарвской заставой, детишки подросли…
Они остановились, Сенявин позвал извозчика:
- Ну, дай-то Бог, прощай, братец, авось теперь нас там, - он поднял кверху палец, - услышат-таки…
На следующий день Милорадович доложил о случившемся Александру. Тот заерзал:
- Передай Траверсе, чтобы завтра доложил мне все о сенявинском деле.
Прочитав еще раз доклад Сенявина, он зло сказал: - Сенявин мастер дерзить, но он прав. Выдать всем положенное.
Непросто и нелегко зачастую в жизни получить честно заработанные деньги, особенно когда идешь прямой дорогой…
Пагубно сказывается на труженике безделье. Полученных призовых денег едва хватило на покрытие долгов. Но жизнь в семье стала более сносной, Сенявин стал навещать знакомых и друзей. Он частенько заглядывал на чай к соседу-старику, бывшему коллежскому асессору Самбурскому. Заходил к тайному советнику Петру Шепелеву. Тот был женат на племяннице Потемкина, которую Сенявин знавал в свое время. Время проводили в беседах за чаепитием, иногда перебрасывались в картишки. Изредка наведывался к сильно постаревшему Василию Попову, секретарю Потемкина. Ему тоже пришлось несладко. Во времена Павла по доносу был осужден.
Дома Сенявин почти никого не принимал, в основном из-за безденежья. Но вечерами в гости к дочерям захаживал молодой поручик из Егерского полка, офицеры - братья Энгельгардты из того же полка. Старший, Валерьян, аккомпанировал на фортепьяно девушкам, они играли на арфе. У Николая служба шла чередом, недавно его произвели в лейтенанты. Но он не хотел идти по стопам отца и связывать свою жизнь с морем.
Корабельная служба теряла привлекательность, начальство усиленно занималось "смотринами", рейдовыми парадами, муштрой. Нередко при стоянке на якоре палубы кораблей сотрясались от "фрунтовой службы" - "журавлиным" шагом мерили шкафуты матросы и офицеры. Николай подал рапорт, его перевели в лейб-гвардии Финляндский полк поручиком. Здесь с ним приключилась история.
Началось с того, что, перейдя в полк, Сенявин узнал некоторые подробности бунта в Семеновском полку, потом наслушался разговоров среди офицеров о тайных обществах в Италии и Испании. В какой-то компании познакомился с неким Перетцем. Тот также что-то рассказывал о тайных кружках. Вскоре, случайно встретив корнета Уланского полка Александра Ронова, Сенявин по простоте душевной, видимо за выпивкой, рассказал ему о разговоре с Перетцем. Ронов тотчас донес в полицию - Сенявин, мол, предлагает ему вступить в какое-то тайное общество. О доносе Ронова сразу доложили генерал-губернатору Петербурга Милорадовичу. Он вызвал на допрос Ронова и Сенявина. Сенявин все наветы сумел ловко отмести.
- Да ты, брат, враль великий, - сказал побледневшему Ронову Милорадович, - и надобно тебя подальше от столицы отослать.
Для Сенявина все обошлось, а Ронова отставили от службы и выслали в Стрельну.
Когда Сенявин и Ронов ушли, Милорадович позвал адъютанта, полковника Федора Глинку.
- Ну, вот эти полицмейстеры. Стянули с меня семьсот рублей на шпионов, потчевать офицеров да выведывать у них. Оказалось все впустую…
Сенявины за эти дни очень переволновались. Но оказалось, что худшее впереди.