- Помилуйте, Александр Андреевич, - отвечал Головнин, - не могу больше здесь стоять. В сентябре неблагоприятные ветры задуют. Что же мне тогда, на Кадьяке зимовать прикажете? Да и провиант у меня кончается. Ежели сможете взять на счёт компании содержание и довольствие шлюпа со всем экипажем по нормам, отвечающим уставу императорской морской службы, то я ещё подумаю. Иначе же никак не могу.
Баранов, прикинув возможные расходы, тотчас отказался:
- Слишком накладно это компании обойдётся.
Однако во время следующей встречи высказал другую идею: он готов содержать шлюп за счёт компании, если капитан возьмёт на себя обязательство плавать по проливам, перевозя охотников-алеутов, и способствовать торговле с дикими.
Выслушав правителя, Головнин почувствовал себя так, словно ему нанесено личное оскорбление.
- Вы, кажется, не совсем понимаете, - ледяным голосом ответил он, - что вы мне предложили. Вы предложили мне превратить военный шлюп под императорским флагом в обычное купеческое судно. Да как же я могу согласиться на это! Никто мне таких полномочий не давал. Разве могу я унизить императорский флаг и себя лично подобной сделкой!
Слова эти больно уязвили Баранова. Не однажды приходилось ему и раньше выслушивать высокомерные поучения со стороны флотских офицеров, задевавшие его купеческое достоинство. Но от Головнина он этого не ожидал. Вот тебе, матушка, и Юрьев день! Помогал-помогал в торговых операциях да и брякнул, что это, мол, дела, недостойные людей благородного звания. Что ж, с Богом, капитан, плыви, сами управимся.
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
Утешением для Баранова после ухода "Дианы" оставалось и спустя месяц глубоко взволновавшее его событие, случившееся незадолго до её появления в Ново-Архангельской гавани.
В воды залива тогда вошёл американский бриг "Лидия", и поскольку судно оказалось здесь впервые, Баранов ожидал, что капитан явится к нему на приём, чтобы доложить, с какими целями пожаловал.
В окно кабинета он видел, как от корабля отвалила шлюпка и пошла к берегу.
Вскоре его секретарь Григорий Терентьев известил, что встречи с правителем ждёт посетитель.
- Какой посетитель? - придирчиво спросил Баранов, давая понять, что так не докладывают.
Но, строго взглянув на Терентьева, догадался: что-то здесь не так. Смуглое лицо креола сияло, словно он приготовил для своего хозяина приятный сюрприз.
А потом, не дожидаясь приглашения, в комнату зашёл дюжий рыжеволосый человек с прищуренным взглядом ясно-голубых глаз, и Баранов оторопело уставился на него, как на выходца с того света. Преодолев замешательство, радостно вскричал:
- Тимофей? Тараканов! Живой!
Редко давал он волю своим чувствам, но сейчас чуть не бегом поспешил к вошедшему, обнял его, пристально вгляделся в потемневшее от солнца лицо, с тревогой спросил:
- Где остальные? Где Булыгин? Что с "Николаем"?
И гость сразу помрачнел, глухо сказал:
- Скончался Николай Исакович, царствие ему небесное! И "Святой Николай" погиб...
- Рассказывай! - торопясь узнать подробности, приказал Баранов.
Ново-Архангельск,
20 сентября 1808 года
В то лето промысел в разделяющих острова проливах был скромным, и Баранов решил, что пора серьёзно исследовать побережье Нового Альбиона и Калифорнии с целью отыскания богатых морскими бобрами угодий, равно как и разведки места, пригодного для основания будущего поселения. Вот уже пять лет посылал он в Калифорнию промысловые партии на американских судах, и возглавлявшие их промышленники - Швецов, Слободчиков, Тараканов сообщили много поучительного о природе и климате побережья, о бухтах, где в изобилии водятся морские бобры, и о том, где расположены испанские миссии. Однако до сих пор картина складывалась отрывочная, его доверенные лица могли описать лишь участки берега, где приставали американские корабли. Теперь же надо было составить целостную картину побережья, со всеми реками, бухтами и заливами, положить всё это на карту, отметив и места, пригодные для якорных стоянок.
Задача была серьёзная, и успешное её выполнение открывало перед компанией далёкие и многообещающие виды, о чём когда-то думали они вместе с Николаем Петровичем Резановым после успешного похода камергера в гавань Сан-Франциско. Исследовать побережье намечалось двумя партиями, на двух судах.
Один корабль, бриг "Святой Николай", уже подготовили для отплытия к берегам Нового Альбиона. За два дня до отхода судна Баранов пригласил к себе назначенного командиром брига штурмана Булыгина и промышленника Тараканова, шедшего на бриге в должности суперкарго, чтобы дать им последнее напутствие.
Эти двое неплохо дополняли друг друга. Штурман Булыгин был грамотным мореходцем, служил в компании уже семь лет, неоднократно плавал к берегам Камчатки и вдоль северо-западных берегов Америки. Тараканов регулярно возглавлял промысловые партии, ходившие на американских судах в Калифорнию.
Баранов объяснил им основную цель экспедиции и для чего необходима тщательная разведка местности.
- Через месяц, - говорил он, стоя возле стола, на котором была разложена весьма приблизительная карта Нового Альбиона и калифорнийского побережья, - туда же отправится "Кадьяк" под командой Кускова. С ним пойдёт Слободчиков. Вы следуйте до пролива де Фука, а потом вниз, к югу, делая промеры и замечая берег на карте. На реку Колумбия заходить не стоит. Как слышал я, морского бобра на ней нет, правильно, Тимофей?
- Морского бобра на ней нет, - подтвердил Тараканов, - лишь речной, да окрест горные звери водятся.
- А этого добра нам пока не надобно. К тому же, - продолжал Баранов, - есть слух, что бостонские американцы поместиться на той реке задумали, колонию строить и, может, сторговали уже народам, на реке живущим, огнестрельное оружие, отчего только хлопоты могут быть. Как прикинул я, главное место вашего табора должно быть возле залива Бодего. Что скажешь, Тимофей, о заливе?
- Для бобрового промысла лучшего места не сыскать, - сказал Тараканов. - Бывал я там и с Оливером Кимпбеллом, и с Джозефом О'Кейном. С приливами заходит в залив множество бобров кормиться. Там и водорослей для них довольно, и крабов. Я, сидя на берегу близ устья, из ружья зараз штук пять - семь бобров набивал. И рыбалка знатная, коли поставить сеть недалече от входа в залив и гнать рыбу сверху. Ежели бурун будет в устье, то попасть туда, - Тараканов склонился к карте, - вот здесь примерно можно, переносом через песчаную отмель, или из Драконовой бухты, где тоже удобный перенос вглубь залива есть, менее двух вёрст длиной.
- Я почему о Бодего думаю, - продолжал Баранов развивать свою мысль. - С тем заливом бухта Сан-Франциско граничит, а на устье бухты последняя к норду гишпанская миссия стоит. С местом будущего нашего поселения в Калифорнии Кусков будет определяться. Ежели решит, что возле Бодего, то так тому и быть. Но ввиду близости гишпанской крепости перешеек меж заливом и бухтою исследовать надобно самым тщательным образом, и притом тихо, чтоб гишпанцы о наших намерениях ничего не узнали. Хорошо, ежели б ты, Тимофей, тот отряд для похода на перешеек возглавил. Возьмёшь с собой людей надёжных, пойдёте с оружием, но лишь на случай нападения на вас, для обороны. А так ни по птице, ни по зверю чтоб ни один выстрел не звучал. Иначе гишпанцы встревожатся и раскроют вас. Перешеек со всем вниманием надо на карту положить, особливо в самом узком его месте. Понял, Тимофей, задачу?
- Да чего ж не понять? - весело сказал Тараканов.
- Как у тебя, Николай Исакович, с экипажем, полный ли набор? - спросил Баранов Булыгина.
- Теперь вроде полный. Тимофей Осипович своими людьми подсобил, среди коих и с флотским опытом имеются.
- Смотрите, - строго предупредил Баранов, - чтоб согласие меж вас было. Начнутся раздоры - и команда на два лагеря поделится. К народам диким, встреченным по берегам, относитесь с ласкою и человеколюбием, старайтесь снискать дружбу любезными им приманками. Запаслись, Тимофей, товаром?
- Запаслись, - кивнул Тараканов. - Бисер, корольки, китайка, зеркальца разные - всё, что им мило.
- Но оружие - ни-ни!
- Знамо дело.
- С партией Кускова встретитесь, Николай Исакович, в Тринидадской бухте, вот здесь. - Баранов ткнул пальцем в карту. - Но туда сразу не идите, имея в виду, что Кусков позже вас в поход выйдет. Всё ли вам ясно?
- Всё ясно, Александр Андреевич, - сказал Булыгин.
- Тогда - с Богом! Весной буду ждать возвращения.
Побережье Нового Альбиона,
1 ноября 1808 года
Беду натворила буря, разыгравшаяся день назад. Слишком поздно понял Булыгин, как опрометчиво было подходить близко к берегу, где на карте обозначен остров с мрачным названием Дестракшн. Ещё недавно свирепый ветер вдруг стих, паруса брига бессильно опали, а чудовищная зыбь продолжала упорно толкать судно к каменной гряде. Попытки бросить якорь ничего не дали: несколько часов их болтало на месте, но к ночи подводные камни перетёрли якорные канаты, и бриг опять пришёл в движение к своему неизбежному концу.
Ветер, казалось, играл с ними в смертельную игру: когда был нужен, стихал; когда становился опасен для корабля, задувал вновь. Последний раз, будто сжалившись над измученными бессонной ночью моряками, он подхватил "Св. Николая" и почти вынес в открытое море, но тут переломилась фок-рея, задуло к берегу, и беспомощное судно погнало назад, пока не впечатало в скрытый буруном песок. Бриг лёг наискось, и волны, перекатываясь через палубу, начали деловито ворочать его с боку на бок, захлёстывая трюм.
Тараканов в числе первых с ружьём в руках спрыгнул в воду.
Сидевшие на камнях бакланы, недовольные непрошеным вторжением, резко крича, поднялись в хмурое грозовое небо.
Пока всё, что представляло наибольшую ценность, не намокло, нельзя было терять ни минуты, и часть команды стала принимать у оставшихся на борту оружие, продовольствие, бочонки с порохом. Из парусов быстро соорудили на берегу две просторные палатки. Подобранный на песке плавник дал пищу для жаркого костра, и промокшие до костей промышленники собрались у огня, проклиная погоду и своё невезение.
Булыгин, поручив Тараканову осуществлять порядок на берегу, вернулся с группой матросов к судну, чтобы спустить стеньги и реи, снять верхнюю оснастку и тем ослабить болтанку корабля. Был отлив, вода быстро отходила от берега, обнажая песчаное дно.
Дым костра выдал их, и вскоре к лагерю стали собираться жители леса в обычной для них одежде из звериных шкур. Многие были вооружены копьями и луками.
Тем временем Тараканов в одной из палаток размещал принятый с корабля груз. Ему помогали двое кадьякских алеутов, мужчина и женщина, а русская, по имени Анна Петровна, жена штурмана Булыгина, безучастно сидела в дальнем от входа конце палатки и, как догадывался Тараканов, горько сожалела о том, что согласилась отправиться в это плавание. В российских американских колониях русских женщин почти не было; большинство промышленных брало в жёны местных жительниц из туземных племён, и штурман, вероятно, слишком боялся за судьбу своего счастья, если не желал расставаться с супругой даже в дальних походах. Он, кажется, не задумывался, что привилегированное положение, в какое поставил себя, может вызывать раздражение у других членов команды, тем более что Анна Петровна, с её густыми русыми волосами, спокойным взглядом больших серо-голубых глаз, с ровным, устойчивым против капризов характером, была очень привлекательна и вызывала у многих, кто знал её, греховные мысли, стоит ли штурман Булыгин доставшегося ему сокровища.
- Слышите, Тимофей? Что-то там происходит, - обеспокоенно сказала Анна Петровна.
Снаружи действительно доносились шум и крики. Тараканов выглянул из палатки и, сразу оценив ситуацию, дал распоряжение охранять груз, проявлять сдержанность, не вступать в стычки с дикими, "отжимать их от табора без ссор". Бросив взгляд на корабль, он увидел, как ушедшие с Булыгиным матросы осторожно спускают с борта одну из лёгких пушек.
Тараканов вернулся в палатку, и почти сразу в неё самовольно влез обвешанный украшениями из медвежьих когтей индеец лет сорока, судя по его богатой одежде, тоен племени, и начал возбуждённо тараторить на своём языке. Тараканов попробовал найти понимание на русском, английском, наречиях кадьякских алеутов и ситхинских колошей, но тщетно. И тогда жестами он объяснил тоену, что они пришли сюда с добрыми намерениями и воевать не хотят. Вождь в свою очередь дал понять, что приглашает навестить его жилище в лесу и люди его племени готовы совершить кое-какой товарный обмен.
Пока в палатке шли переговоры, за пределами её шум усилился, внезапно прозвучало несколько выстрелов.
Тараканов, схватив ружьё, бросился из палатки и почти сразу ощутил косой удар копьём в грудь, заставивший его прыгнуть от нападавшего в сторону. Но тот наклонился и, подобрав с земли увесистый голыш, угостил им промышленника по голове, так что Тараканов поневоле присел на заготовленные для костра дрова. Боль ли от раны подействовала на него или угрожающий вид размалёванного воина, вновь устремившегося вперёд с копьём в руках, но дальнейшее случилось слишком быстро: ружьё Тараканова будто само по себе исторгло огонь, и нападавший воин рухнул на землю.
То, чего они хотели избежать, всё же свершилось. Ударами копий и камней почти все из находившихся на берегу промышленных были переранены, но и несколько выстрелов команды "Николая" принесли кровавую жатву.
Подобрав раненых и одного из убитых, туземцы скрылись в лесу.
Стали держать совет, как быть дальше. Осмотр места убедил, что здесь оставаться нельзя: берег низкий, заливаемый водами прибоя. Лес с враждебно настроенными туземцами тоже не внушал доверия.
Булыгин с Таракановым пришли к общему решению, о чём штурман и известил свой отряд:
- Придётся, господа промышленные, уходить нам отсюда. Будем идти на юг, к Тринидадской бухте, где назначена встреча с отрядом Кускова. Ежели верить карте, на пути нет ни рек, ни заливов, - стало быть, в несколько дней шестьдесят вёрст одолеем. Здесь же ждёт нас верная гибель от диких племён.
- А что с бригом, неужто им оставим? - выкрикнул рябой мужик Иван Бологое.
- Придётся оставить. Пока грабить будут и делить поживу, постараемся подальше уйти. А сейчас, ежели нет противных этому решению, будем собираться в путь.
Булыгин распорядился взять на каждого по два ружья и по пистолету, патроны в сумах, продуктов на неделю, поделить три бочонка пороху. Остальное огнестрельное оружие, поломав предварительно замки, кинули в воду. Туда же последовали собранные на месте стычки копья диких, лишние топоры, ножи и прочие обременительные в походе железные вещи, которые не стоило оставлять противнику, выразившему свою враждебность.
Переправившись через небольшую речку на корабельном ялике, пошли берегом. Настроение у всех было сумрачное. Особенно скверно чувствовал себя Тараканов: не сумел удержаться и обагрил руки кровью. Только сопровождавшая их в плавании собака, сибирская лайка по кличке Норка, возбуждённо носилась вдоль каравана, радуясь свободе.
За рекой начинался плавный подъём, и, когда взошли на холм, открылась панорама извилистого берега. В том месте, где оставили лежащий на боку бриг, был виден огонь и поднимались в небо густые клубы чёрного дыма.
Ночь в лесу под охраной часовых прошла спокойно. Но днём их вновь нагнала группа диких, в одном из которых Тараканов признал тоена, с которым он пытался достичь взаимопонимания в палатке. Туземцы, предпочитавшие язык конкретных картин, объяснили им рисунком на земле, что идти берегом не стоит: на пути встретятся ручьи, реки и непроходимые утёсы; лучше свернуть на лесную дорогу.
Вождь и его спутники не выразили ни злобы, ни печали по поводу вчерашней кровавой стычки, но Тараканов решил преподать им небольшой урок на будущее. Он прикрепил к дереву на расстоянии тридцати саженей деревянную доску, нарисовал на ней кружок величиной с чашку и, отойдя на отмеренную дистанцию, выстрелил из ружья пулей. Репутация лучшего стрелка в американских колониях России его не подвела: кружок был поражён, и Тараканов продемонстрировал вождю и его сородичам пробитое насквозь дерево. Те внимательно осмотрели доску, сами замерили расстояние до цели и молча удалились.
И всё же, как показали дальнейшие события, мстительные туземцы не оставили своих намерений свести счёты с пришельцами. Следующую ночь путники провели в обнаруженной на пути пещере. Утром перед входом в неё вдруг начали сыпаться камни, и пробудившаяся Норка истошно залаяла. Несколько теней мелькнуло на тропе в той стороне, куда лежал дальнейший путь.
С тех пор небольшой отряд промышленников, состоявший из восемнадцати мужчин и трёх женщин, постоянно ощущал, что их преследуют по пятам. Стоило остановиться на ночлег в лесу, как утром они обнаружили, что окружены плотным кольцом вооружённых копьями, рогатинами и луками воинов. Нескольких ружейных выстрелов в воздух было достаточно, чтобы отогнать туземцев прочь. Однако выйдя к лесной реке, они увидели небольшое селение из шести хижин, а путь к устью был закрыт чуть ли не двумя сотнями сидящих в сосредоточенном молчании индейцев.
Пришлось договариваться по-любовному. Когда к расположившимся на берегу промышленникам подошла лодка с двумя почти нагими гребцами, Тараканов, знаками попросив приблизиться, как мог объяснил, что ему потребны две лодки для переправы на тот берег и они готовы хорошо заплатить. Его поняли и вскоре пригнали требуемое: одну небольшую лодку, в которой, помимо гребца, могло сесть лишь четверо, другую побольше.
Гребцом в маленькой была местная женщина, чрезвычайно словоохотливая и подвижная. Тараторя что-то, она радушным жестом приглашала желающих к себе. Переправить в малой лодке решено было двух женщин и двух мужчин, а именно супругу штурмана Булыгина, штурманского ученика Котельникова и двух алеутов - мужчину и женщину. Булыгин предпочёл остаться пока с основным отрядом, тем более что во вторую, большую лодку село, если не считать двух туземных гребцов, девять промышленников, и потому за безопасность Анны Петровны можно было не беспокоиться.
Но хитроумные лесные жители приготовили им нечто неожиданное. Едва большая лодка достигла середины реки, как гребцы-туземцы вдруг попрыгали в воду, а лодка стала наполняться водой. Причина катастрофы открылась быстро: в днище были просверлены дыры, и туземцы, перед тем как покинуть лодку, незаметно вытащили пробки. Неуправляемую посудину медленно несло к лесному селению, где её уже ждали. На удачу, начался прилив, и лодку, прежде чем она успела затонуть, встречным течением повернуло назад. Тогда воины селения осыпали её градом стрел. И всё же терпящих бедствие прибило к тому месту, где с тревогой наблюдали за происходящим товарищи.