- У неё шесть полос на панцире, от головы к хвосту, - без обычной похвальбы скромно пояснил доктор, - большие ласты, большая круглая голова, и она очень, очень тяжёлая.
За несколько лет жизни в России доктор Шеффер научился свободно говорить по-русски, но речь его портил неприятный металлический акцент.
- Невероятно! - пробормотал Швейковский, с преувеличенным восторгом глядя на доктора. - Два открытия в один день!
- Новый вид черепахи - это есть настоящее открытие, - неуступчиво поправил Шеффер.
Задетый его репликой, Лазарев тем не менее подавил чувство неприязни к самоуверенному доктору и с любезной улыбкой сказал:
- Как первооткрыватель вы, доктор, имели полное право дать имя новому виду черепахи.
- Да, я дал ей имя, - гордо вскинул голову доктор. - Я назвал её черепахой Шеффера.
Длительное общение на борту корабля с доктором-немцем выработало у моряков "Суворова" своеобразный иммунитет против его причуд, но перед лицом столь гипертрофированного тщеславия они с трудом сохранили хладнокровие, уделив повышенное внимание пище. Лишь Павел Швейковский нашёл в себе силы продолжить игру и, очевидно намекая на малый рост и тщедушность Шеффера, отпустил изящную двусмысленность:
- Я считаю, доктор, что такая большая черепаха этого заслуживает. Вы хорошо позаботились о ней?
Кто-то поперхнулся, кто-то спрятал лицо в салфетку. Все застыли в ожидании.
- Её съела акула, - с траурным видом сообщил доктор. - Ваш матрос, - негодующе возвысил он голос, - плохо тащил мою черепаху, и акула сожрала её.
Офицеры ещё усиленней занялись едой.
- Может, ты, Алексей, поведаешь нам, как это случилось? - со светской невозмутимостью обратился Швейковский к штурману.
Российский пробормотал:
- Да я... уже рассказывал... кое-кому.
- А я не слышал, - будто бы обиделся Унковский.
Штурман, пожав плечами, удовлетворил любопытство товарищей:
- Доктор на другом конце острова... начал громко звать на помощь... Мы с Федькиным схватили ружья и бегом туда. Видим: Егор Николаевич лежит на песке, держа за задние ласты во-от такое чудище. - В изображении штурмана черепаха выглядела ещё внушительнее. - А она ползёт к воде, и тащит доктора за собой. Не успей мы, она могла бы Егора Николаевича утопить. Втроём повернули черепаху на спину... с превеликим, должен сказать, трудом. Ну, подвязали за передние лапы и ласты к палке и понесли на плечах. Беда же случилась, когда шли вброд по банке к своей шлюпке.
- На нас напали акулы, - мрачно вставил доктор Шеффер.
- Истинная правда, - подтвердил Российский. - И Федькин со страху уронил черепаху.
- Акула её быстро кушала, - продолжил скорбную историю Шеффер. - Я снял ружьё и стрелял в акулу, но больше не видел свою черепаху.
- Вот беда так беда! - с грустным видом заключил Швейковский и тут же изобразил радость: - Но, выходит, вы все обязаны жизнью этой черепахе. Она спасла вас. Иначе акулы могли предпочесть другое блюдо.
- Так что же за всеядные акулы попались вам? Никогда прежде не слышал, чтобы акулы пожирали черепах, - уже серьёзно сказал Унковский.
- Это прожоры, - высказал предположение Швейковский, - едят что попало.
- Тигровая акула, - поправил Лазарев. - Да, господа, это ещё хорошо, что всё кончилось благополучно. Может, действительно черепаха Шеффера спасла наших людей.
- Я говорил вам, капитан, - сердито сказал Шеффер, ободрённый выраженным ему сочувствием, - нам нельзя покидать эти острова, пока мы не найдём ещё одну черепаху Шеффера. Вы сделали своё открытие, отметили его на карте, а кто поверит мне, если я не смогу показать свою черепаху?
- Закончим на этом, Егор Николаевич, - стараясь быть вежливым, суховато сказал Лазарев. - Боюсь, что вам попался давно известный науке вид одной из гигантских морских черепах, каких не редкость встретить в южных морях. У нас нет времени ждать на островах, пока туда соизволит приплыть ещё такой же экземпляр. И для всех нас будет лучше, если вы всё же предоставите мне возможность самому командовать кораблём, - не удержался от ядовитой усмешки Лазарев.
Это была уже не первая их стычка за время плавания, и доктор всё более убеждался, что капитан недолюбливает его. В этих спорах, к глубокому сожалению Шеффера, он не встречал поддержки и у других офицеров. Много говоривший о своих воинских заслугах доктор, видно, не понимал принципа единоначалия на корабле.
К ночи посвежело. Пассатный ветер от востока-юго-востока усилился, и, стоя на мостике и наблюдая, как, вспарывая волны, резво бежит корабль под напряжёнными свежим ветром парусами, Лазарев подумал, что, если им не помешают шторма, месяца через полтора они могут достичь северо-западных берегов Америки.
Мыс Эчкомб,
23 апреля 1815 года
- К берегу! - скомандовал Подушкин.
Гребцы, налегая на вёсла, стали поворачивать баркас, и вскоре он ткнулся носом в узкую полосу гальки у подножия почти отвесной каменной стены.
Подушкин спрыгнул на отполированные прибоем голыши. Лазарев с Унковским последовали за ним. На всякий случай все трое взяли с собой ружья.
Такие же мрачные отвесные скалы, негусто поросшие на вершинах еловым лесом, тянулись по ту сторону пролива. Несмотря на солнечный день, здесь, на дне каменного ущелья, было холодно и неуютно, и Лазарев поймал себя на мысли, что ему хочется поскорее выбраться отсюда наверх, к свету солнца. Казалось, сама природа определила это место для той трагедии, которая случилась у этих неприступных берегов несколько лет назад.
Подушкин уверенно шёл вперёд. Судя по всему, он бывал здесь неоднократно.
Вскоре, обогнув почти вплотную смыкавшийся с водой скалистый выступ, они достигли круто уходящей вверх расщелины, усыпанной крупными гранитными валунами. Под камнями негромко журчал горный поток.
Офицеры не без труда поднялись по валунам наверх, и Лазарев почувствовал, что изрядно взмок под надетой в этот поход тёплой курткой на утином пуху.
Подушкин прошёл ещё немного вперёд и встал на мшистой площадке у края обрыва, поджидая отставших спутников.
- Вот, - коротко сказал он. - Смотрите вниз. Отсюда всё видно.
Лазарев с Унковским наклонились над обрывом, пристально всматриваясь в освещённую солнцем толщу воды.
- Левее, - нетерпеливо подсказал Подушкин и даже ткнул рукой: - Вон там.
Наконец они увидели. На дне, в продолговатой котловине, словно в заботливо приготовленном склепе, тускло сверкали обломки обитого медью корпуса. Поодаль были видны разбросанные там и тут отбелённые водой кости. Стайка крупных чёрных рыб прошла над костями, на миг прикрыв их своими телами.
- Вот, господа, немногое, что осталось от "Невы", - мрачно отметил очевидное Подушкин. - Вы хотели ещё взглянуть на могилы...
Он провёл офицеров к небольшим, покрытым травой холмикам на лесной поляне. Несколько почерневших от дождей крестов отмечали последнее земное пристанище штурмана Калинина, советника Борноволокова, плывшего из Охотска на "Неве" для смены Баранова, и матросов корабля - всех, чьи останки удалось обнаружить после катастрофы.
Трое офицеров обнажили головы и молча постояли у могил. Потом вернулись обратно к площадке, где стояли ранее.
- Как же, Яков Аникеевич, вас занесло сюда? Самое подходящее место, чтобы разбить корабль. - В голосе Лазарева прозвучало неприкрытое осуждение.
- Тут уж, Михаил Петрович, - оправдываясь, начал Подушкин, - я ничего поделать не мог. Это Калинин, едва увидел мыс Эчкомб, принял решение плыть к нему, пользуясь попутным ветром. А уже ночь наступала, туман повис...
- Идти ночью к мысу Эчкомб? - Лазарев покачал головой: каждому моряку, бывавшему в Русской Америке, известно, что места близ этого мыса опасные, много ловушек, подводных камней. - И при чём здесь Калинин? Разве не вы командовали кораблём?
- В том-то всё и дело, - виновато потупился Подушкин. - Возле Якутата мы попали в шторм, сломало грот-стеньгу, изорвало паруса. Зашли в гавань в Чугацкой губе, кое-как отремонтировались. И тут большие споры меж нас возникли. Я говорю: нельзя на поломанном корабле дальше идти, да ещё зимой, в непогоду. Предлагал задержаться на берегу до весны. А Калинин своё гнёт: опасно, дикие нападут, и холода, замёрзнем, надо идти к Ситхе. Борноволоков слушал меня, слушал его и склонился всё же на сторону Калинина: он, мол, ходил здесь раньше на "Неве" с Лисянским, места знает. Решили идти дальше. Я вижу, с моим мнением не считаются, и поставил вопрос ребром: или пережидаем здесь, или я отказываюсь от командования судном. Тогда Борноволоков назначает штурмана командовать "Невой". Так и пошли. Сначала-то всё хорошо складывалось. Через три дня увидели Эчкомб. Но тут ветер поменялся, и погнало нас опять в море. Холод, пищи мало, кончилась вода. Люди помирать стали. Наконец вернулись обратно, опять увидели Эчкомб, и Калинин, от страха, должно быть, как бы вновь не унесло, решился на ночное плавание. Тут и вынесло нас в тумане на этот берег, ударило о скалу. Рубили мачты, пробовали спустить баркас. В нём женщины, дети. А заякориться не успели, баркас и перевернулся... - Подушкин сглотнул комок в горле. После паузы хрипло продолжил: - Крики гибнущих детей и женщин, которым мы не в силах были помочь, - этого ужаса, господа, я не забуду до конца своих дней. Корабль от удара стал разламываться на части. Я прыгнул в воду, на берег выбросился без памяти и чувств... Двое наших добрались всё ж до Ново-Архангельска. Оттуда помощь пришла. Нас осталось в живых человек двадцать пять. Пятнадцать ещё в пути от цинги скончались, другие погибли во время крушения...
- Да, - в сердцах сказал Лазарев, - какой корабль погубили - славу русского флота! И всё из-за того, что согласия не было. Да разве пристало морякам власть на корабле делить! Никогда это до добра не доводило... Что ж, пойдёмте. Тяжко стоять здесь.
Он не стал говорить об очевидных ошибках покойного штурмана, вообразившего себя опытным мореходцем.
Когда спустились вниз, Подушкин вопросительно посмотрел на Лазарева: куда поплывём дальше? Тот проводил глазами пролетевшую над проливом стаю уток, примирительно сказал:
- Давай-ка, Яков Аникеевич, вернёмся назад, подальше от этих скал. Я там хорошую полянку на берегу видел. Заночуем. А утром, как и договаривались, постреляем всласть. Смотри, утки, гуси - косяками летят.
- У птиц сейчас самый перелёт, - взбодрился Подушкин, радуясь, что неприятный для него разговор о гибели корабля исчерпан. - Охота может быть знатной.
- Для того и шли сюда, - поддакнул Унковский, словно забыв, что это они с Лазаревым упросили Подушкина показать им место гибели "Невы".
На ночлег остановились в полутора милях от злосчастного пролива.
Солнце закатывалось. Недалеко, к юго-востоку, отчётливо видна была чуть присыпанная снегом вершина горы Эчкомб. Поглядев на неё, Подушкин уверенно сказал:
- День завтра ясный будет.
На ночь поставили на берегу палатку, разложили костёр. Вскоре закипела вода в котелке, сварили уху.
Неподалёку устроили отдельный привал матросы, и рядом с ними расположились табором алеуты, сопровождавшие баркас на пятнадцати байдарках. По словам Подушкина, поблизости находились традиционные места кормёжки морских бобров и, возможно, завтра охотникам-алеутам тоже предстоял азартный денёк.
- Так как считаешь, Яков Аникеевич, долго ещё мы тут от ничегонеделанья будем маяться? Что Баранов-то думает? Ты к нему как-то ближе, может, слышал что? - спросил Лазарев.
После сытной ухи он как-то размяк, и даже больной для всего экипажа вопрос прозвучал у него с ленцой, благодушно.
- А что ему теперь держать-то вас? Сельдь прошла, дикие по своим селениям разъехались, бояться вроде нечего. Думаю, пошлёт вас скоро на Уналашку или острова Прибылова. А может, кто знает, и на Сандвичевы - за сандаловым деревом, - обнадёжил Подушкин.
- Твоими устами да мёд бы пить. Пойдём, Семён, на Сандвичевы? - Лазарев весело посмотрел на Унковского.
- Да мне хоть к чёрту на рога, - в тон отозвался Унковский, - лишь бы в море да подальше отсюда.
- Вот так-то вы нас без дела заморили! - Лазарев вновь дразняще посмотрел на Подушкина.
- Да я-то вас понимаю, - усмехнулся тот.
Ночь выдалась лунная. Лёгкий туман, извиваясь, стлался над водой. И ниже, и выше по течению перекликались утки.
Разговоры в палатке, где расположились флотские офицеры, утихли. Подушкин уже засыпал, когда Лазарев спросил его:
- А что за человек Хант? Встречался, Яков Аникеевич, с ним?
- Встречался, - спросонья ответил Подушкин. - Человек как человек. Вёрткий, как истинный купец. Они, американские дельцы, все вёрткие. Для них бизнес первое дело. Да ведь и наш Александр Андреевич тоже не лыком шит, выгоду свою не упустит. А что он о Ханте думает, не знаю.
За стенами палатки назойливо гудели комары. Изредка всплёскивала в воде крупная рыба, а может, и морской зверь. Лазарев уже не думал о том, что открылось им на дне пролива. Мысли его обратились к предстоящей завтра утиной охоте. Как было бы хорошо, если б выдался сухой денёк...
Ново-Архангельск,
апрель 1815 года
Вот уже пять месяцев офицеры и матросы "Суворова" изнывали от безделья. Давно притупились впечатления первых дней, когда, минуя величественные, покрытые снегом горы и маяк, установленный на небольшом острове, судно вошло в прозрачные воды Ситхинского залива и в глубине большой бухты открылись дома, крепостные стены и бастионы селения с возвышающимся на скалистом уступе двухэтажным домом правителя. Вид поросших лесом берегов был дик, неприветлив. Но их прибытия здесь с нетерпением ждали. Радостные улыбки сияли на лицах приплывших на корабль русских промышленников. Они же и сообщили скорбную весть о гибели последнего судна, которое шло сюда из России, - знаменитой "Невы", так много поработавшей на процветание Русской Америки.
Ново-Архангельский рейд, к удивлению команды "Суворова", оказался довольно оживлённым: здесь стояли трёхмачтовый корабль "Открытие", бриг "Мария", шхуна "Чириков".
- Зачем мы шли сюда, капитан? - шутливо сказал Унковский, когда командир "Суворова" готовился нанести визит главному правителю колоний Александру Андреевичу Баранову. - Похоже, они вполне могли обойтись и без нас.
Ту же мысль и в столь же лёгкой форме Лазарев высказал и главному правителю, когда они встретились в конторе. Баранов едва приметно усмехнулся:
- Шутить изволите? Что ж, и сам люблю иногда. Шутить легко, когда дела не заботят. А у нас здесь жизнь такая, что часто и не до шуток.
Под испытующим взглядом Баранова Лазарев вдруг почувствовал себя мальчишкой, которого слегка щёлкнули по носу. Он и был мальчишкой по сравнению с хозяином российских американских колоний. Чисто выбритое лицо Баранова, прорезанное от переносицы глубокими морщинами, с твёрдо сжатыми губами, с его привычкой смотреть пристально в глаза собеседнику, словно пытаясь проникнуть в душу, носило отпечаток натуры суровой и властной, привыкшей к безоговорочному подчинению своей воле. Из отрывочных сведений, какие смог получить Лазарев накануне отплытия из Кронштадта, правитель рисовался жёстким, но справедливым, и люди, близко знавшие его, говорили, что человек иного склада и не смог бы удержать в своём повиновении ту пёструю рать из бывалых матросов, ссыльных, отчаянных и беспутных северных промышленников, которые и составляли основное население Русской Америки.
Тогда, при их первой встрече, Баранов посоветовал Лазареву дать пока возможность отдохнуть команде после долгого плавания, с разгрузкой привезённых товаров можно не спешить, успеется, а девятнадцатого ноября он приглашает всех офицеров, штурманов и сопровождающих корабль служащих компании на обед, который устраивается по счастливому совпадению и в честь прибытия корабля, и в честь его, Баранова, дня ангела.
Лазарева, как и бывавших здесь ранее командиров русских кораблей, немало удивил просторный и прекрасно обставленный дом Баранова, который в Ново-Архангельске называли замком, с открывавшимся из окон видом на Ситхинский залив и на лесистые островки посреди него; с богатейшей библиотекой, с картинами русских и западноевропейских живописцев в дорогих золочёных рамах - дар собранных по инициативе покойного Резанова отечественных меценатов; с фортепиано, доставленным в Ново-Архангельск по просьбе Баранова знакомым американским купцом.
- И кто-то на нём играет? - с сомнением спросил Лазарев.
- Дочь, Ирина, - не без гордости ответил Баранов. На первом этаже располагался огромный банкетный зал с помостом для музыкантов.
Здесь они и пировали, поражаясь, что на краю земли может быть такое великолепие. Слуги-алеуты едва успевали менять блюда. Рыба - сельдь, палтусы, лососи - и в солёном виде, и подкопчённая, и жареная; мясо диких баранов и - для любителей - медвежатина; овощи, доставленные сюда из форта Росс в Калифорнии; и, само собой, ром, мадера от американских купцов, горячий пунш. В промежутках между здравицами гостей развлекал небольшой оркестр из скрипачей, флейтистов и трубача.
"Так жить можно", - опять пошутил сидевший рядом с Барановым Лазарев. "Мы знавали и худшие времена, - не преминул вновь поучить молодого капитана Баранов, - когда люди мёрли от цинги как мухи и падали от голода. Надо было немало потрудиться, чтобы иметь возможность принимать гостей так, как сейчас".
После банкета, порадовавшего всех истинно русским хлебосольством, начались будни. Почти непрерывно лили дожди, иногда с сильными грозами, и эта унылая погода быстро развеяла радостный энтузиазм, с каким экипаж "Суворова" прибыл к берегам Америки.
Поиски жилья на берегу оказались тщетными. Свободных квартир не было, а тесниться не хотелось. Офицеры "Суворова" предпочли ночевать на корабле.
Разгрузка судна шла через пень колоду, и иногда Лазареву казалось, что Баранов умышленно затягивает её, не выделяя людей.
Однажды, когда уже были починены паруса и переправлен такелаж, Лазарев в очередную встречу с главным правителем заявил, что и он, и его команда не привыкли к бездействию и готовы отправиться в новое плавание - на Кадьяк, в Калифорнию, в любое место, куда потребно компании.
- Ох и горяч, ох и нетерпелив! - то ли хваля, то ли порицая, сказал Баранов. - А мне пока никуда не потребно. И не думаешь о том, Михаил Петрович, что нельзя меня, старика, покидать так быстро. Истосковался я по новостям из России, не обо всём ещё вас расспросил, и общество ваше очень мне приятно. Зачем же торопишься сбежать? А ежели я тебе надоел, так прямо и скажи. - Баранов усмехнулся с хитрецой и добавил: - На вашу долю плаваний хватит. Время придёт.
Якорное стояние было тем более обидным, что через гавань проходила бурливая морская жизнь. Из форта Росс прибыл с грузом американский бриг "Педлер". Через месяц встала на якорь английская шхуна, доставившая из Батавии ром, бенгальское полотно, рис, именуемый здесь сарачинским пшеном, и прочие товары, которые её владелец, купец Аббот, собирался частично продать Баранову, а частично обменять на меха. Шлюп компании "Константин" пришёл с грузом кирпича и пассажирами с острова Кадьяк, и на него почти сразу начали перегружать товары, привезённые "Суворовым", - железо, корабельные тросы, табак, порох, парусину.