Король что-то сказал на своём языке одному из спутников, и тот протянул Лисянскому несколько написанных на английском бумаг. Бегло просмотрев их, Лисянский убедился, что это своего рода квитанции, подтверждающие приобретение провизии у короля Каумуалии. Он показал бумаги лейтенанту Арбузову и мичману Берху.
- У короля Каумуалии, оказывается, есть некоторый опыт торговли с приходящими кораблями. - И, возвращая квитанции королю, счёл нужным дружески порекомендовать: - Вы бы имели неплохие доходы, ваше величество, если бы европейцы не боялись регулярно навещать ваш остров, как они навещают Гавайи. Властитель Гавайи король Камеамеа заслужил их полное доверие. Я слышал, что к нему ежегодно заходит до полутора десятков кораблей, снабжающих Камеамеа товарами со всего света.
Это оказалось дипломатической оплошкой.
- Но кто же вам сказал, - насупился король, - что на моём острове европейцы могут подвергаться опасности? Я мирный человек и не хочу никого обижать. Я знаю, это приближённые Камеамеа распространяют обо мне всякие небылицы. Это они не хотят, чтобы я устанавливал связи с другими державами. Это они изображают меня кровавым злодеем, хотя на самом деле на этих островах злодей только один, и имя его - Камеамеа. Он предал жестокой смерти всех других королей, которые сопротивлялись ему: одних сбрасывал в пропасти, других приказывал кидать в жерла вулканов. - На глазах Каумуалии сверкнули неподдельные слёзы. - Я боюсь его, - искренне заключил он и тут же спросил: - Вы встречались с Камеамеа?
Несколько обескураженный собственным промахом, Лисянский уловил плохо скрытую настороженность, с какой был задан вопрос. Советник короля Камеамеа англичанин Джон Янг, с которым довелось увидеться на острове Гавайи, уже посвятил его в непростые отношения между двумя королями. Янг рассказывал, что великий воин Камеамеа подчинил своей власти львиную долю Сандвичевых островов. Разбив соперников на своей родине, острове Гавайи, Камеамеа совершил затем военные походы на острова Мауи и Оаху и в кровавых сражениях сломил сопротивление местных вождей. Теперь у него остался лишь один противник - владыка северных островов Кауаи и Ниихау король Каумуалии, и Камеамеа собирался дать ему решительный бой.
- Я не смог увидеться с королём Камеамеа, - ответил Лисянский. - Мне сказали, что он сейчас на Оаху со всей своей армией и флотом и собирался отплыть сюда, на Кауаи.
- Вот видите! - дрожа от негодования, вскричал король. - Теперь он решил расправиться и со мной!
Король с ожесточением сплюнул на палубу, и сопровождавший его слуга не успел подставить под плевок деревянную чашку, украшенную врезанными в неё человеческими зубами.
Чтобы сменить тему неприятного для короля разговора, Лисянский вежливо поинтересовался, указав рукой на экзотическую чашу, что означают её украшения.
- Это зубы моих скончавшихся друзей, - охотно пояснил король, - и каждый раз, когда мне хочется сплюнуть, я вспоминаю, какие это были хорошие люди.
В подтверждение своих слов король опять плюнул, и вновь слуга не успел поднести чашу под плевок. Лисянский, болезненно переживавший всякое посягательство на чистоту вверенного ему судна, вполголоса распорядился, чтобы прислали матроса с тряпкой навести порядок на шканцах.
- Но пусть он не думает, - вернулся к волновавшей его теме Каумуалии, - что захват Кауаи дастся ему легко. У меня восемь тысяч воинов, и каждый из них будет сражаться до последней капли крови. У меня достаточно ружей и есть несколько пушек, мои воины обучены обращаться с ними. У меня лишь нет больших кораблей, чтобы дать бой на море. - И тут смутная идея сверкнула в его глазах. - Капитан! - энергично воскликнул король, сжимая мощной дланью руку командира "Невы". - У вас прекрасный корабль, много орудий, и если вы задержитесь здесь, чтобы оказать мне помощь, я щедро отблагодарю вас. Вы не пожалеете, если поддержите меня и моих подданных. Если же вы покинете меня, мне будет грозить неизбежная гибель от беспощадного врага.
К счастью, Лисянский обладал некоторой информацией, которая позволила ему с честью выйти из затруднительного положения:
- Уверяю вас, ваше величество, что страхи ваши преувеличены. Я хотел зайти по пути к вам на остров Оаху, чтобы познакомиться с королём Камеамеа, но до меня дошли слухи, что на Оаху распространилась страшная заразная болезнь и воины Камеамеа мрут от неё как мухи. Его советник господин Янг сообщил мне, что из-за этого несчастья король Камеамеа отменил свои планы вторжения на Кауаи и собирается вернуться на Гавайи.
- Это правда?! - не скрывая радости, возбуждённо вскричал Каумуалии. - Неужели это правда?
- Мне нет оснований обманывать вас, и мои офицеры могут подтвердить мои слова.
- Да, это так, - проворно поддержал капитана лейтенант Арбузов.
Король быстро сказал что-то своим спутникам, и те издали торжествующий вопль.
- Это спасение, - с энтузиазмом сказал король. Его толстое, лоснящееся от жира лицо просияло. - Сами боги не желают победы над нами Камеамеа. Однажды он уже хотел вторгнуться в мои владения, но тогда, едва они вышли в море, разразился жестокий шторм и разметал его суда. Теперь боги вмешались вновь. Великие боги помогают мне!
Король, потрясая руками, дважды радостно подпрыгнул и вновь плюнул мимо чаши на палубу. Стоявший наготове матрос старательно подтёр тряпкой следы королевской радости.
Ликование короля было таким непосредственным, что и Лисянский, и с интересом слушавшие беседу лейтенант Арбузов с мичманом Верхом заулыбались.
- К тому же, - для вящей убедительности добавил Лисянский, - один американец сообщил мне во время стоянки на Гавайи, что моим соотечественникам на американских берегах нужна наша помощь: два года назад туземные племена разорили их новое поселение на острове Ситха. В любом случае я бы не смог задержаться здесь.
- Вы принесли мне радостную весть, и я готов без всякой платы поставить на ваш корабль столько припасов, сколько вам надо. Я знаю, что любят европейцы. Я прикажу своим подданным привезти на ваш корабль много вкусных плодов и несколько больших свиней. Когда прибудете в Америку, передайте вашим сородичам, что король Каумуалии всегда готов дружить с русскими.
Такой широкий жест требовал ответной благодарности. Лисянский ещё не решил, как же отреагировать на щедрость короля, но его выручил лейтенант Арбузов. Наклонившись, он вполголоса спросил:
- Вы не будете возражать, Юрий Фёдорович, если на память о нашей встрече я подарю королю свою саблю?
Лисянский в знак согласия кивнул головой. Арбузов отстегнул саблю и с поклоном вручил её королю:
- Это подарок, ваше величество, от всех нас.
Король, тоже с лёгким поклоном, принял саблю и торжественно прижал её к губам.
- Это большая честь, - со слезами на глазах пробормотал он, - я никогда этого не забуду.
Покидая со своей свитой корабль, он долго тряс руки Лисянского, Арбузова и Верха.
До позднего вечера к кораблю подплывали груженные провизией туземные лодки.
Утром, едва рассвело, "Нева" отправилась в дальнейший путь. Почётная флотилия из каноэ островитян провожала корабль на протяжении нескольких миль.
Остров Кадьяк - Ситхинский залив,
сентябрь 1804 года
Плавание от Сандвичевых островов до Кадьяка заняло у "Невы" двадцать три дня, и тут, в виду русского поселения, судно чуть не погибло.
Длинные каменные мысы у входа в Павловскую гавань обходили при низком тумане, сковывавшем продвижение. Внезапный шквал со стороны острова понёс "Неву" на огромную скалу, возвышавшуюся в центре залива. Этот зловещий камень русские старожилы называли Горбуном и при плохой видимости проходить мимо опасались. "Нева" промчалась рядом с Горбуном в считанных саженях.
Едва не оказавшийся гибельным для судна ветер на мгновение рассеял туман, и Арбузов заметил вдали уходящий в открытое море большой трёхмачтовый корабль. В подзорную трубу ясно увиделся американский флаг. Что здесь делал корабль Соединённых Штатов?
Баннер, управляющий компании на Кадьяке, позже удовлетворил любопытство моряков. Оказывается, корабль под командой шкипера О'Кейна простоял в бухте несколько недель, якобы из-за встречного ветра. Вчера американцу сказали, что приближается "Нева", и он вдруг поднял паруса. Хотя ветер вроде не изменился...
Лисянский почти сразу стал готовить судно к дальнейшему походу: на Кадьяке его ждало послание от Баранова, в котором говорилось, что отправился он отбивать у неприятеля Ситху и рассчитывает на помощь.
В Ситхинском заливе, куда "Нева" пришла через пять дней после отплытия с Кадьяка, встретили два небольших корабля компании - "Александра" и "Екатерину", и командир одного из них штурман Петров сообщил, что Баранов с алеутами задержался в проливах, где ведёт промыслы и выясняет свои отношения с недружественными племенами.
В одной из бухт моряки заприметили старого знакомца - трёхмачтовый корабль О'Кейна, но только было вознамерились нанести визит коллегам, как он снялся с якоря.
Лисянский как-то сразу невзлюбил эти места. Окружавшие залив берега и горы казались уж чересчур суровыми, мрачными, непригодными для обитания человека. Отчасти виной тому была погода. Почти непрерывно шли дожди, угрюмые тучи медленно ползли меж вздыбленных к небу скал, тёмный лес таил неясную угрозу. А может, на его восприятие влияли и мысли от трагедии, разыгравшейся здесь два года назад. Находясь на Кадьяке, он уже был наслышан о жутких подробностях гибели гарнизона крепости и застигнутой врасплох во время ночёвки на берегу промысловой партии Урбанова.
В первый же день к ним пожаловали на своих длинных долблёных лодках гости. Лица туземцев были раскрашены красными и чёрными полосами, а их главарь имел на физиономии изображение чёрного полумесяца. Лесные жители держались с подчёркнутой независимостью, они были вооружены огнестрельным оружием, но хотели приобрести ещё и предлагали по два морских бобра за ружьё. Лисянский, понимая невозможность подобной сделки с людьми, истребившими поселение Баранова, отослал их прочь.
Баранов появился в заливе девятнадцатого сентября на судне "Ермак", но лишь на следующий день смог обстоятельно побеседовать с Лисянским на борту "Невы".
...Их разговор длился уже третий час. Вначале в нём принимали участие и представленные Баранову офицеры "Невы", потом они остались в каюте наедине. Баранов интересовался деталями плавания, сам рассказал о положении русских поселений. Теперь предстояло обсудить планы совместных действий против колошей.
На столе каюты лежали привезённые Барановым трофеи - взятые им в оставленных колошами селениях боевые деревянные маски, шаманский бубен и погремушка, которая, по предположению Баранова, тоже использовалась при обряде шаманских заклинаний.
Воспользовавшись паузой в разговоре, Лисянский взял в руки погремушку и стал внимательно рассматривать её. В этой затейливой вещице, как и в других предметах, разложенных на столе, была зашифрована тайна народа, объявившего войну русским. Что же означает эта мистическая фигура с человеческим телом и головой птицы, держащая на руках детёныша с длинным, как у пеликана, клювом? Что означают цветные росписи толстых деревянных масок, которые, по словам Баранова, не в силах пробить и пуля, - все эти лики ворона, знакомых и фантастических зверей? Лисянский как бы между прочим уже обмолвился Баранову, что собирает коллекцию туземных редкостей, и сейчас намеренно подчёркивал свой интерес к этим вещам, как бы намекая правителю, что не прочь получить кое-какие из них для своей коллекции.
- И вот представьте, Юрий Фёдорович, - говорил между тем Баранов, отпивая из стоявшей перед ним рюмки глоток вина, - где я впервые увидел эти образины. Шёл всего лишь второй год, как я прибыл на американские берега. Летом устроил поездку для обозрения своих владений. Ночевали на острове у Чугацкой губы. Вдруг среди ночи слышу вопли, будто с кого-то живьём кожу сдирают. Выскочил в одной рубахе из шалаша, схватил фальконет. Вижу, костёр почти потух, только-только светать начало, и мечутся вокруг табора нашего тени в таких вот зверских масках и вопят так, что мёртвого кондрашка хватит. Тут и сам заорал что-то воодушевляющее, чтоб подбодрить людей, начал стрелять из фальконета. Алеуты мои от страха в лес разбежались, но кое-кто и отбиваться стал. Обратили всё же врагов в бегство. В пылу схватки и не замечал ничего, лишь потом обнаружил, что рубаха моя копьём туземца порвана: будь он немножко половчее, мне бы несдобровать. Вот тогда с колошами и познакомился. У них ведь каждый клан своё имя имеет. Есть племена, или кланы, Ворона, Волка, Медведя, и каждый клан своей личиной отмечен. Слышал, что Вороний род самым из них воинственным и почётным считается, самым страшным и беспощадным. И похоже, на нашу с вами беду, что с этим-то родом и предстоит нам копья скрестить. Хотя я этого не хотел, да и сейчас не хочу.
- А как же можно избежать кровопролития? - спросил Лисянский.
- Надо впервой мирные переговоры с ними вести, взять у них аманатов как залог мирных намерений. И лучше всего, чтобы аманаты эти противникам нашим были дороги, чтоб за жизнь их боялись, - для того тоенских родственников надо получить. Ежели пойдут на это - воевать не будем. Откажутся - войны не миновать.
Баранов встал. Заложив руки за спину, прошёлся по каюте. Погруженный в изучение туземных диковинок капитан "Невы", с его курчавой цыганистой головой и так явно выраженным интересом к искусным поделкам колошей, вызывал у Баранова симпатию. Он чувствовал какое-то внутреннее родство между ними. Недаром хотелось высказать ему то, что не стал бы поверять другим.
- Я взял эти вещи, - продолжал Баранов, - потому что пытаюсь, как и вы, понять этих людей - что им дорого, что движет ими, во что они верят. Их вера не похожа на нашу. Они, как и наши далёкие предки, поклоняются идолам. Мне приходилось видеть в их селениях столбы с ликами языческих богов. Их обряды отличаются от наших. Мы закапываем своих почивших друзей и родичей в землю - они сжигают. Как-то я присутствовал здесь, на Ситхе, на церемонии сожжения знатного тоена. Меня считают человеком не робкого десятка, но в тот вечер мне было не по себе. Торжественно наряженного мертвеца усадили на приготовленную для костра поленницу дров, и шаман исполнил похоронный обряд. А потом запалили огонь, и в какой-то миг показалось, что покойник оживает: жаркое пламя привело его члены в движение. Я ясно видел, что лицо мертвеца начинает корчить страшные гримасы, руки вздёрнулись, будто он хотел ударить в ладоши. Но огонь быстро делал своё дело, и то, что ещё недавно было фигурой человека, превратилось в обугленный остов. Когда от плоти остался лишь пепел, кости вождя захоронили в специальном ящике, привязанном к деревьям. - Баранов взглянул в упор на Лисянского и резко сменил тему: - Скажите, Юрий Фёдорович, начистоту. Ежели нам не удастся договориться с колошами и придётся воевать, вы сможете помочь мне своими людьми?
- Я помогу вам, Александр Андреевич, - почти не раздумывая, ответил Лисянский. - Не только орудиями "Невы", но и силами моего экипажа.
- А с лёгким ли сердцем пошлёте вы в бой своих матросов, зная, что кто-то из них может быть ранен, а то и убит?
- Нет, - тяжко вздохнул Лисянский. - Мне будет непросто отдать им этот приказ. Но мы люди военные, должны подчиняться обстоятельствам общего дела и, ежели потребуется, приносить жертвы на алтарь Отечества.
"На алтарь Отечества - очень хорошие слова", - подумал про себя Баранов. Капитан Лисянский верно определил его жизненную цель. Ведь не личная же корысть двигала и им все эти годы, пока жил здесь, боролся с невзгодами, посылал в опасные предприятия людей. Он всегда помнил, что благо компании связано и с благом Отечества, с его процветанием, потому и шёл на всяческие жертвы, считая, что высокая цель искупает их.
- Мне пора обратно на "Ермак", - сказал Баранов.
- Может, Александр Андреевич, здесь, на "Неве", заночуете? - предложил Лисянский. - Выделю вам офицерскую каюту, пока стоим в заливе. На "Неве" будет удобнее и безопаснее.
- Это, Юрий Фёдорович, лишнее, - решительно отказался Баранов. - Я привык к походной жизни, и каюта на "Ермаке" вполне меня устраивает. Негоже отделяться от сподвижников. Я уж буду поближе к ним. - Баранов взглянул на маски, погремушку, медную расписную доску на столе. - Вижу, вам понравились поделки колошей. Половину масок я оставлю вам для вашей коллекции. Остальное заберу. Погремушку тоже возьму с собой. Мне кажется, в ней есть какая-то магическая сила. Что ж, до завтра, капитан. Будем верить в удачу.
- Я распоряжусь, - заторопился Лисянский, - чтобы на всякий случай с вами пошла до "Ермака" и наша шлюпка. Час поздний. Как бы беды не случилось.
- Как знаете, - равнодушно сказал Баранов. - Да стоит ли тревожить людей?
Они вышли на палубу под моросящий дождь. Спустившийся к ночи туман скрыл от глаз тёмные склоны гор на берегу. Порывы ветра раскачивали висевший на корме фонарь.
- Мичман Берх! - окликнул Лисянский. - Пойдёте на шлюпке сопроводить господина Баранова до "Ермака".
- Слушаюсь сопроводить господина Баранова до "Ермака", - послышался в ответ весёлый голос мичмана.
Всю последующую неделю к острову продолжали подходить отставшие от парусных судов байдарки промысловиков. Опасаясь, как бы они не подверглись нападению со стороны колошей, Лисянский распорядился направить к входу в залив баркас с вооружёнными матросами. Эти предосторожности не оказались лишними. Одна из групп партовщиков сообщила, что шедшие следом за ними были атакованы, и хотя на подмогу были посланы с "Невы" десятивёсельный баркас и ял под командой лейтенанта Арбузова, схватить нападавших не удалось. Убив двух алеутов, колоши тут же скрылись.
Через несколько дней собрались почти все, и теперь берег залива на протяжении почти мили представлял собой живописный лагерь, напомнивший Лисянскому виденные в детстве в Малороссии цыганские таборы. Алеуты, кадьякцы, жители Кенайского полуострова, из коих Баранов набрал своё пёстрое войско, расположились со всем своим нехитрым скарбом по губе. Повсюду вились дымки костров, на жердях и ветвях близстоящих деревьев сушилась одежда, кто-то, сморённый усталостью, тут же уснул в лёгком шалаше, сооружённом с помощью поставленной на бок байдарки, к которой крепилась натянутая на жерди тюленья шкура.
Лисянского удивила энергия этих людей. Едва успев отдохнуть с дороги, они буквально на следующий день, украсив головы перьями и пухом, устроили в честь завершения долгого пути, а может, для поднятия своего боевого духа, темпераментные песни и пляски. Один бил при этом в бубен, другой азартно стучал по видавшему виды медному котлу. И пляски, и пение казались Лисянскому лишёнными гармонии, варварскими, но энтузиазм исполнителей был так велик, что капитан "Невы" приказал по окончании веселья оделить всех певцов и танцоров листьями жевательного табака и другими подарками.
Противник тоже по-своему готовился. Из укреплённого на реке селения колошей, к которому подтянулись по распоряжению Баранова парусные суда и байдарки алеутов, до утра доносилось протяжное пение и воинственное уханье многих мужских голосов. "Должно быть, шаманят", - сделал вывод Баранов.
Баранов вместе с группой промышленников и алеутов высадился на выдающийся в залив высокий каменный уступ - кекур. На гору втащили несколько медных и чугунных пушек, подняли русский флаг.