Вознесенский (гордец!) таких подачек не принимал:
– На свои деньги изучать географию отечества я не желаю!
– А тогда ждите, когда соберем этапную партию. Пойдете с каторгой... на аркане... пешком... как собака!
– Вот это уже по мне, – с иронией поклонился Вознесенский.
Из тюремного замка его под расписку выпустили, велели приискать для себя в городе временный постой – и жить до этапа не шумствуя, трезво и праведно. Архангельск был засыпан приятным снежком. Вовсю торговали ряды и кабаки, корабли дальних странствий, убрав паруса, готовились вмерзнуть в лед до весны.
Вознесенский снял частную комнату для постоя, и тут его навестил товарищ по шенкурскому житию – Игнатий Корево.
– А-а, бандит! – расшумелся Корево сразу. – Наконец-то и тебя за цугундер взяли... А у меня, брат, запой, – похвастался он. – Живу адвокатурой, небогато. Но мы выпьем... Едем!
Поехали. А куда – Вознесенский не спрашивал, ему было все безразлично. В санках, правя лошадьми, сидел сам адвокат. Корево еще в 1866 году, как только раздался выстрел Каракозова, добровольно явился в полицию с повинной... Всех предал! За это-то легче других отделался. Адвокат. Лошади. Сам правит. Запои!
– Стой! – гаркнул Вознесенский, выскакивая из санок напротив лавки. – Конфет хочу... Сколько лет не ел их!
– Вина купи, – велел ему с козел Корево. – Да побольше. Бери с запасом. Вся ночь впереди... Слышишь, Касьяныч?
– Слышу. – С коробкою конфет и тремя штофами секретарь вернулся в сани, запахнув шубу. – Гони, Игнатка, во всю прыть!
Напротив дома губернатора Корево придержал рысаков, вынул револьвер. Стал сыпать пулями направо и налево, распугивая выстрелами прохожих. Городовой, стоявший возле подъезда, поспешно юркнул в будку и носа наружу больше не показывал.
– Видал? – похвастал Корево. – Видал, как меня здесь все боятся? Я, брат, губернатора в руках держу... не пикнет!
– Валяй дальше, – равнодушно ответил ему Вознесенский.
Подъехав к дому, Корево еще в сенях сразу начал смертным боем лупить какую-то старую бабу. Отколотив ее, он провел Вознесенского в комнаты и сказал:
– А я ведь от тоски здесь женился... знаешь?
– Что же ты не представишь меня жене?
– А разве ты не видел, как я учил ее уму-разуму? Вот это она и была... крик души моей.
Сели за стол. Стали пить. Рядом с закусками лежали распечатанные пачки патронов. Корево все время палил из револьвера. Расстрелянные гильзы крутились на полу под ногами. Вознесенский мрачно следил за его стрельбой и думал: скоро ли настанет такой момент, когда Корево сунет в рот пулю, а револьвер свой зарядит конфетой? Наконец эта стрельба ему надоела.
– Ну, хватит, – сказал он. – Не мешай думать.
– Дурак! Ты что, думать сюда заехал? Налей-ка вот лучше.
Сцепив пальцы в замок, аж вены вздулись, Вознесенский уронил на руки свою кудлатую голову. Страдал. Мычал.
– Мммм... перестань! Перестань, а то расшибу об стенку...
Корево отложил револьвер – нарезал кружками колбасы.
– Ты стал плохой, – сказал он другу. – А был... куда там!
Вознесенский поднял лицо, искаженное болью:
– Слушай, как жить дальше? Ты знаешь... а?
– Знаю! Я, брат, давно уже все понял.
– Так научи... Как жить? А?
– Плюй! – ответил Корево. – Плюй сразу на все.
– Плевать на все? – переспросил Вознесенский.
– Именно так. В этой жизни надо плевать на все.
Вознесенский перегнулся через стол, плюнул в рожу Корево.
Корево сполз со стула на пол, встал на колени:
– Убери плевок с чела моего. Я уязвлен!
– Вот и выходит, что заврался ты, приятель, – злорадно сообщил ему Вознесенский. – Как же так? Витийствуешь ты, чтобы на все плевать в этом мире. А на тебя только разок плюнули, и ты уже... свинья свиньей стал, братец. Иди ближе... подползи ко мне на коленях.
Вознесенский задрал от полу угол грязного половика, обтер физиономию собутыльника. И поцеловал его в нос:
– Это уж так... прощаюсь, брат. Как жить – не ведаю!
– И я не знаю, – понуро отвечал Корево.
– Вот теперь ты настоящий! – похвалил его Вознесенский. – А раньше врал и бахвалился... Черт с тобой, постреляй еще немножко. Это иногда развлекает...
Корево снова взялся за револьвер. Большими толстыми пальцами насытил пустой барабан желтыми головками патронов.
– Ты для меня тоже это все! – заявил он, целя Вознесенскому прямо в лоб. – И прихлопну я тебя, как муху!
– Иди ты к такой матери, – послал его Вознесенский. – Тебе ли, гаденышу, дано убить меня? Ведь ты же – трус, и от трусости этой даже пьешь не каждодневно, а запоями. От трусости и стреляешь вокруг... Кого ты напугал? Только городового. А губернатор как плевал на тебя, так и будет плевать!
Игнатий Корево – с глазами, слипшимися от перепоя, – садил пули куда попало. Летели стекла в окнах, звенела в шкафу разбиваемая посуда.
– Молодец, Игнатька! – говорил Вознесенский. – Вот бы ты еще в меня залепил... кстати! Дай погремушку сюда, я докажу тебе, как надо стрелять по всем правилам жизни и смерти...
Корево протянул ему револьвер со словами:
– Держи. А то у меня даже палец дергать устал...
Вознесенский вложил дуло в рот себе. Зубами стиснул ржавое противное железо.
– Смотри, как надо, – сказал он, не размыкая зубов, и пальцем нащупал курок...
Он не упал. Лишь покачнулся, навалясь грудью на ребро стола. И продолжал сидеть, как живой. Только струя крови, темной и густой, как деготь, струилась изо рта в стакан с недопитой водкой.
Напротив него, окаменев, сидел Корево. И не понимал – что произошло. И только когда кровь пошла быстрее, когда она заполнила стакан, когда перелилась на стол, когда зажурчало уже по полу, тогда он пришел в себя.
– Вот подлец! – заорал он на покойника. – Поддержал компанию, нечего сказать... Теперь возись тут с тобой! А я человек семейный... адвокат, как-никак... У-уй, сволочь какая!
Полиция обыскала мертвеца, и в портсигаре Вознесенского была найдена записка, содержания которой никто не понял: "Неужели мир так и не вздрогнул?"
...................................................................................................
Я не нашел следов Эльяшевой. Она растворилась в жизни гигантского народа так, будто ее никогда и не было на свете.
И казалось, не было той давней истории, что случилась когда-то в Пинеге... Что она помнила? И вспоминала ли?
Кочкарник, мшага, ягель, клюква, серые небеса. Туман.
Звезды над болотом разгорались и снова потухали.
Летит над городом птица – одинокая, как человек без роду и племени. А куда летит – и сама не ведает. Под свистящим крылом ее – чащобы и глушь захолустья российского. А впереди – океан, грохочущий, плещущий, ликующий в безбрежии.
Были люди до нас...
Куда ушли они?
Будут и после нас... Когда придут они?
Двигаясь вперед – от жизни к смерти, из года в год, от эпохи в иную эпоху, – мы иногда невольно озираемся назад.
Люди до нас не были бездушны и бесплотны. Они также мечтали, ссорились, ревновали, ошибались, падали, снова вставали, куда-то шли, страдали от любви неразделенной, получали ее сполна и пили ее, закрыв глаза от счастья.
Целые вулканы страстей бушевали когда-то под каждым могильным камнем.
Теперь там темно. Теперь там тихо.
Последнее
К написанию этой вещи меня толкнули письма ссыльных каракозовцев, которые и дали мне основной материал для моей невеселой повести.
Письма эти опубликованы в журнале "Каторга и ссылка".
Комментарии
Романом "Крейсера" Валентин Пикуль продолжил одну из своих любимых тем – тему истории Дальнего Востока, в которую он окунулся, работая еще над "Богатством" и обдумывая позднее судьбу Окини-сан.
Решение создать роман появилось внезапно. Предшествовала ему страшная трагедия, обрушившаяся на нашу семью. Перед последним экзаменом за десятый класс утонул в море мой сын Виктор, который готовился к поступлению в Севастопольское высшее военно-морское училище имени Нахимова. Валентин Саввич сполна разделил со мной это горе, поддерживал меня своим вниманием и сам долго не мог настроиться на привычный для него творческий режим. Но однажды сказал мне: "Я напишу роман о действиях бригады владивостокских крейсеров в период русско-японской войны. Эта тема мало отражена в научной и художественной литературе. Главным героем будет молодой мичман, и посвящу эту книгу светлой памяти Виктора".
Приступая к работе, Валентин Саввич планировал написать роман за месяц, и он почти уложился в намеченный срок: 25 января положил перед собой на стол первый лист романа с посвящением, а 3 марта 1985 года поставил последнюю точку.
Роман "Крейсера" был приурочен В. Пикулем к трагической для нашей страны годовщине Цусимского сражения. В одном из интервью Валентин Саввич говорил: "Я сознательно решил откликнуться на эти события. Мне хотелось предвосхитить самурайские вопли по поводу юбилейных для них торжеств, напомнив, во-первых, о беззаветном героизме русских моряков и, во-вторых, рассказать о том, что была еще первая битва при Цусиме в 1904 году, когда три наших крейсера приняли неравный бой с целой эскадрой японских броневых крейсеров под флагом Гиконойо Камимуры. "Рюрик" героически погиб, открыв кингстоны, а два крейсера вернулись во Владивосток".
Впервые роман увидел свет в 8-м и 9-м номерах журнала "Молодая гвардия" за 1985 год. Договор на публикацию был заключен автором с главным редактором журнала – Анатолием Ивановым. Нужно отметить, что Анатолий Степанович в трудные для Валентина Саввича времена не боялся печатать его книги и всегда поддерживал морально, хотя лично они знакомы не были.
По форме изложения роман "Крейсера" мало характерен для пикулевской манеры письма: книга не разбита на главы – автор хотел, чтобы читатель прочел произведение как бы на одном дыхании.
Действие романа развертывается в основном на дальневосточных морских коммуникациях в период русско-японской войны, где в полную меру проявились мужество и героизм, стойкость и самопожертвование наших моряков во славу Отечества.
Вызывает искреннюю симпатию главный герой – мичман Панафидин.
Панафидин – образ собирательный, но не исключено, что он имеет своего прототипа: уж очень пристально и дотошно изучал автор "Панафидинский Летописец", опубликованный пушкинистами в 1915 году. И это, по-видимому, не случайно.
Дело в том, что детские воспоминания об отчем доме у Валентина Саввича, как и у большинства людей, связаны с различными мелочами. Так, в семье Пикулей были вилки и ложки с гербом рода Панафидиных. Со слов бабушки Василисы Минзевны Карениной, которую Валентин Саввич очень любил и которой посвятил роман "Нечистая сила", ее муж был "барский барин" из дворянского рода Панафидиных. Это был древний дворянский род, ведущий начало от Дея Панафидина, по прозвищу Улита, владевшего имением в Ржевском уезде. В роду было 13 морских офицеров, были и писатели... Есть во всем этом что-то загадочное. Не из тех ли времен и мест залетела божья искорка и разгорелась в творчестве В. Пикуля?
Небольшой по объему (15 авторских листов) роман чаще печатался в сборниках: в 1987 году "Современник" выпустил книгу под названием "Невидимки", включающую романы "Богатство" и "Крейсера"; в 1988 году Днепропетровское издательство "Проминь" повторило это издание; "Крейсера" и "Три возраста Окини-сан" объединил сборник, выпущенный Воениздатом в 1988 году. Отдельной книгой роман в 1989 году вышел в издательстве "Современник" в малоформатном исполнении. В этом же году софийское "Военное издательство" обнародовало роман Пикуля с ласково звучащим по-болгарски названием "Крайцерите".
Автор получил много восторженных откликов на свой роман. В них благодарность, признательность, восхищение и... упреки: зачем убивать Панафидина, лучше – Житецкого.
Не могу не сказать и о "ложке дегтя". Среди исторических персонажей в романе присутствует Николай Лаврентьевич Кладо. Тщательно изучая многочисленные источники, включающие мемуары очевидцев и современников, Валентин Саввич пришел к убеждению, что его заслуги и роль в истории, мягко говоря, преувеличены, чем и вызвал на себя огонь со стороны потомка – сына Кладо. "Дело" Пикуля, включающее в себя ряд интригующих страниц, рассматривалось на самых высоких уровнях. Однако положительные оценки Главного Политического Управления в лице Д. Волкогонова, Института военной истории Министерства обороны и рецензента – кандидата военно-морских наук, капитана первого ранга, бывшего нахимовца В. Шевченко пустили "Крейсера" в дальнее плавание.
Это была очередная и, как всегда, трудная победа в жизни Валентина Пикуля. Победа, подтверждающая правильность позиции: никогда не обходить сложные вопросы, открыто высказывать свою точку зрения, аргументированно отстаивать ее во имя торжества истины. Но стоило это дорого, потому что расплачиваться за все приходилось нервами и здоровьем.
Расскажу еще об одном эпизоде, связанном с "Крейсерами".
В связи с выходом романа начальник Военно-морской академии в Ленинграде в ноябре месяце прислал письмо, в котором приглашал автора принять участие в читательской конференции по его книге. Я очень долго уговаривала Валентина Саввича поехать на встречу с моряками и городом его юности. Отложив все дела, он собрался в дорогу, но каково же было его удивление, когда Пикуль получил телеграмму: "Читательская конференция по книге "Крейсера" в назначенный срок не состоится. О времени проведения сообщим дополнительно". Это была отписка. Лукавили организаторы конференции. До конца своих дней так и не дождался Валентин Пикуль ни слова от моряков академии, чьи мнения и отзывы о своих книгах ценил больше всего.
А разгадка сюжета оказалась банально простой.
По сценарию конференции предполагалось разгромить автора романа. Но вдруг появилась опасность присутствия на конференции высоких чинов, влюбленных в творчество Пикуля. Для слуги двух господ единственный выход – "отложить" мероприятие. Как говорится, "чтоб волки были сыты и овцы целы".
Несмотря на все перипетии, у романа счастливая судьба. "Крейсера" не сели на мель, а плывут и плывут, завоевывая все большее количество читателей и почитателей.
В 1988 году роман принес Валентину Пикулю звание лауреата Государственной премии РСФСР имени М. Горького.
Незадолго до присуждения премии в Армении произошло страшное землетрясение. 26 декабря 1988 года Валентин Саввич отправил в Россовмин телеграмму: "Денежную премию прошу перечислить в фонд помощи пострадавшим при землетрясении в Армении".
А закончить комментарий к роману "Крейсера" мне хочется сообщением, опубликованным в газете "Книжное обозрение" от 29 апреля 1988 года, которое гласило, что "по опросу читателей" в сотню лучших книг 1987 года вошли три произведения Пикуля: "Из тупика", "Крейсера" и "Фаворит".
***
Короткий роман "Ступай и не греши" начинался буквально у меня на глазах и при этом весьма необычно.
Весенним вечером 1989 года мы с Валентином Саввичем подбирали миниатюры для новой книги, которая должна была содержать материалы только о женщинах. Раскладывая свои творения в хронологическом порядке, Валентин Саввич пробегал каждую рукопись глазами, иногда отрывался, задумывался.
Вдруг неожиданно спросил:
– А какое завтра число?
– Восьмое марта, – улыбнулась я.
– Ты сама поработай с миниатюрами, а я пойду к столу.
– Что за спешка? – удивилась я.
– Завтра женский праздник, и хотя я его не люблю, ибо в этот день женщине достается еще больше хлопот, но хочу сделать тебе подарок: начну сегодня писать роман, а закончу его к твоему дню рождения. Это будет подарок духовный. А материальный, – продолжил он, – купи себе сама. Договорились?
– Хорошо. А о чем роман?
– О любви. О женщине...
В одном интервью Пикуль говорил, что в современном мире назрели вопросы морали и нравственности в отношениях сильного пола к слабому. С эмансипацией женщины значительно потускнело чувство благородного поклонения ей и возвышенной любви. Именно это и заставило Валентина Саввича обратиться к давно интересовавшей его судьбе Ольги Палем.
Героиня романа – Ольга Палем – реально существовавшее лицо, натура волевая, яркая, цельная. Именно такая женщина во имя любви и чувства оскорбленного достоинства способна на все... Симферопольская мещанка Ольга Палем убила своего сожителя, студента Александра Довнара.
Санкт-Петербургский окружной суд от 18 августа 1896 года признал О. Палем виновной в непреднамеренном убийстве, совершенном в запальчивости и раздражении, и приговорил ее к десяти месяцам тюремного заключения. Десять месяцев за в общем-то осознанное убийство! Блестящая речь адвоката и правосудие, вникшее в процессе разбирательства во все тонкости движения женской души, – вот что вызвало восхищение автора и заставило глубоко вникнуть в психологические перипетии этого внешне вполне банального сюжета.
...Утром 23 марта (мой день рождения) я увидела на столе аккуратно сложенную рукопись. На верхнем листе прочла: Валентин Пикуль. "Ольга Палем" (Бульварный роман) и посвящение. На маленьком листочке карандашом: "Мой обещанный подарок – на твой суд".
Не отрываясь, на одном дыхании, прочла роман до конца. Поблагодарив за подарок, попросила убрать посвящение. Валентин Саввич пообещал, что не вынесет слова посвящения в титул, а поместит их в тексте. Так он и сделал, попутно изменив и само название романа.
Рукопись романа "Ступай и не греши" была отправлена автором в редакцию журнала "Наш современник". Через некоторое время роман вернули, объясняя отказ в издании тем, что сменился главный редактор. Сергей Викулов уходил, в планы нового редактора Станислава Куняева, видимо, не входило печатание "бульварного" романа.
Я никогда ранее не видела Валентина Саввича таким подавленным и униженным. Ему, широко известному писателю, не просто отказали в публикации – его лишали возможности сделать подарок жене. Валентин Саввич долго не мог успокоиться и настроиться на работу. Однако пути издания рукописей непредсказуемы. Однажды в нашей квартире раздался звонок из редколлегии журнала "Литературный Киргизстан": "Нет ли чего у Валентина Саввича для нашего журнала?" Я ответила утвердительно. Через день член редколлегии журнала Валерий Сандлер был у нас.
Так роман "Ступай и не греши" обрел прописку на киргизской земле. Почти в то же время роман напечатал журнал "Молодая гвардия".
Это были последние прижизненные публикации нового романа Валентина Саввича Пикуля.
В 1990 году московская "Юридическая литература" выпустила сборник "Короткие романы", который открывал роман "Ступай и не греши".
Вошел роман и в сборник "Славное имя – БЕРЕГИНЯ", изданный "Современником" в том же году.
***
"Звезды над болотом" – это короткий роман, объемом 6 авторских листов. Основой для написания книги стали письма ссыльных каракозовцев (конец 60?х годов прошлого века). Политическая ссылка на заре народовольчества – само по себе явление очень интересное. На подлинных материалах базируется достоверное повествование о жизни северной провинции, о том, как в дикой полярной глуши, в городе Пинеге, на границе с тундрой, вдруг вспыхивают проблески новых отношений между людьми. В 1990 году роман "Звезды над болотом" вышел в издательстве "Юридическая литература" в сборнике "Короткие романы".
Болгары проявили интерес к этому произведению. В 1976 году в Софии появилась книга В. Пикуля "Звезды над болотом".
Примечания
1
Аргиш – обоз упряжек с оленями.
2
Автор называет ненцев по-старому – самоедами, соответственно той эпохе, которую он описывает.
3
Тайбола – местное название притундровой полосы, болотного редколесья, переходящего в просторы тундры.
4
Рухлядь – старинное название пушнины (меха).
5
Е.О. Паливандов – ссыльный грузинский князь, печорский общественный деятель.
6
Камень – так на севере принято упрощенно называть Уральский хребет.
7
Для написания этой заметки автор использовал анонимную статью "Село Немнюга" (Архангельские губернские ведомости, 1870, № 23).
8
Бог! Бог! Мы приносим тебе оленя, вот это твой – можешь увести его!