- Ну, и черт с ним. Я не обижусь…
Дверь рубки отлетает в сторону. Мордвинов, вытирая мокрое лицо, кричит в каком-то диком восторге:
- Два дыма! Два дыма на горизонте! Курсовой - сто пятьдесят, скорость - двадцать узлов!
Кость - такая сочная и вкусная! - летит за борт.
- Тревога! Английского парня для связи - наверх!..
Рябинин ставит телеграф на "полный вперед". Вода с ревом и грохотом расступается перед "Аскольдом". С верхней площадки летят чехлы, обнажая на массивной трубе дальномера зоркие линзы. Мордвинов поспешно протирает объективы спиртом, и "чечевицы" дымятся на морозе - это на них тает тонкая пленка льда.
Пеклеванный отрывает глаза от бинокля, распахивает куртку - ему жарко.
- Два немецких миноносца, - докладывает он, - один типа "Леберехт Маас" и головной - "Ганс Лоди".
- Добро, - отвечает Рябинин и уже без бинокля различает на горизонте серо-дымчатые приплюснутые черточки.
На мостик - в свитере и спасательном жилете - вбегает Томми Стирлинг. Пеклеванный отдает ему приказание передать на транспорты: "СЛЕДОВАТЬ СВОИМ КУРСОМ ТЧК ОРУДИЯ К БОЮ ТЧК ОТВЕЧАТЬ ОГНЕМ ОДНОВРЕМЕННО ТЧК" Томми бросается к прожектору, но Векшин останавливает его:
- Нельзя, с миноносцев перехватят, передавайте фонарем Ратьера…
Узкий луч света, прорезая мглу, тянется к борту "Грейса". "Грейс" не отвечает. Желтый глаз его прожектора прикрыт плотной ширмой, а над трубой вдруг вырастает темный кокон дыма, - ясно, что транспорт собирается прибавить обороты.
- Ага, зашевелились, - говорит Самаров и, сняв трубку телефона, передает в машинные отсеки, где люди, закупоренные железными горловинами, не знают, что творится наверху: - Товарищи, приготовьте все на случай пробоины, обеспечьте кораблю ход, который потребуют с мостика!
- Повторить по семафору! - приказывает Пеклеванный, и на его скулах круто перекатываются упругие желваки.
Беспрекословно повинуясь, Томми отщелкивает по клавишам приказ. Один раз, два, три…
Молчание…
Губы сигнальщика прыгают, вышептывая молитвы. По горизонту, неумолимо приближаясь, тянется дым немецких миноносцев, похожий издали на клочки серой разодранной ваты.
- Помощник, - спрашивает Рябинин, - отсюда мы их не достанем?
- Нет, надо подойти ближе.
- Добро. Право на борт! Начать пристрелку!
"Аскольд" содрогается от первого залпа, и ошеломляющий грохот орудий заглушает мычание ревунов, плеск воды и тихий жалобный стон Томми.
- Недо-о-олет, - нараспев тянет Мордвинов.
И в этот же момент Рябинин видит, как вдоль всего строя немцев рыжими булавочными головками вспыхивают ответные выстрелы.
- Эсминцы ближе не подойдут, - докладывает Пеклеванный. - Они будут держаться на такой дистанции, чтобы обстреливать нас, а самим остаться вне поражения. Надо…
Лейтенант не договорил. Рубка откачнулась в сторону. Стеклянный колпак штурманской лампы разлетелся вдребезги, брызнув осколками.
- Недо-о-олет! - захлебываясь бессильной яростью, кричат на дальномере.
- Идти на сближение, - командует Рябинин. - Выходить на дистанцию выстрела.
Он смотрит, как из-за горизонта постепенно выплывают широкие буруны пены, разводимые форштевнями миноносцев.
- Товарищ командир, транспорта уходят под черту берега.
Пеклеванный резко оборачивается: "Грейс" и "Фриг" торопливо пожирают мили, скрываясь в тумане.
"Черт с ними!" - злобно думает он и снова склоняется над приборами:
- Прицел… Целик…
Мычат пушечные ревуны, раздается гром залпа, и следом за ним Пеклеванный слышит еще какой-то странный звук: металл бьется о металл.
- Накрытие! - радостно сообщают с дальномера.
В море вырастают фонтаны всплесков. Снаряды уже ложатся на линии немецкого строя.
Залп - и снова этот добавочный звук: "цвонг!..".
Пеклеванный перевешивается через поручни. Смотрит. Угол возвышения орудий превышает пределы. Ствол упирается в самую кромку верхнего выреза щита.
- Молодцы! - кричит лейтенант. - Так их!..
- Огонь! - командует Алеша Найденов, и орудие, содрогнувшись от выстрела, откатывается назад, слегка ударив казенником в железный настил палубы, - "цвонг!".
- Огонь!
Гремит замок, и снова: "цвонг!"
Черт с ней, палубой, но зато…
- Накрытие! - кричат с дальномера.
И вот:
- Поражение!
На корме одного эсминца черно-красным султаном выпахивает пламя. Некоторое время он продолжает идти вперед, потом резко бросается в сторону. Идеальный строй немцев сломан.
- Помощник, огонь!.. Что с вами?
Обхватив нактоуз компаса, Пеклеванный опускается на колени, плечо реглана распорото и дымится на нем.
- Не… знаю, - отвечает он.
- Санитары!
- Есть! - На мостик взбегает Варенька.
Пеклеванный неожиданно встает - губы перекошены, взгляд мутный.
- Какого черта вы здесь! - кричит он. - Ваше место в лазарете!.. Уносите тяжелораненых, а меня не трогайте… Первый расчет, два лево, три меньше… Залп!..
Носилок не хватает. Волокут за ноги сигнальщика с раздробленной головой. Ноги скользят в крови, под подошвами перекатываются пустые расстрелянные гильзы.
- Аааа… ааа… ааа, - стонет кто-то.
Уходящие снаряды режут уши протяжным сверлящим шорохом. Орудийные площадки "Аскольда" вибрируют от выстрелов, гремя броневыми заслонами. От яростной дрожи корабельного корпуса сами собой вывертываются лампы и разбиваются с гулким хлопаньем. С переборок осыпается сухая пробковая крошка. В едком пироксилиновом дыму снуют матросы с широко раскрытыми ртами. Тугой воздух боя душит людей - рты раскрываются инстинктивно…
Взметенный взрывом, рушится и обваливается на палубу "Аскольда" многотонный водяной гейзер. Резкий удар сотрясает корабль. Частой дробью рассыпаются осколки. В разбитые окна ходовой рубки сильный сквозняк задувает тягучие дымные полосы.
- Попадание в палубу, - докладывает Пеклеванный. - Разбит тамбур первого люка.
- Усилить огонь, - голос командира звучит так же ровно и спокойно, как перед началом боя.
Размазывая рукавом по лицу кровь и испуганно глядя на рукав, сверху кричит Мордвинов:
- Убит горизонтальный наводчик!
Самаров, не говоря ни слова, прыгает на трап, втягивает свое тело на площадку дальномера. Пахнет горелой изоляцией, тлеющей замшей и древесным спиртом-сырцом. Младший лейтенант стаскивает с кресла мертвого наводчика и сам берется за липкий от крови штурвал.
Вдавив глаза в окуляр дальномера, он видит в четком пересечении нитей плоские контуры фашистских миноносцев. Впереди, окутанный дымом залпов, идет эсминец типа "Ганс Лоди".
231
- Левый борт поражение! - орут где-то внизу на мостике, но Самаров уже ничего не слышит.
Он крутит штурвал и, когда ажурная крестовина немецкой фок-мачты совпадает с вертикальной чертой, давит ногой на педаль - цель поймана!
- Где контакт? - спрашивает Пеклеванный.
Стрелка не ползет по циферблату дистанции, и наводчик первого орудия Савва Короленко поворачивает к старшине свое мокрое продымленное лицо:
- Нема контакту!
- Перебита цепь, - докладывает по телефону командир кормового орудия боцман Мацута. - Контакт потерян!..
- Где контакт, черт возьми?! - кричит Пеклеванный, раскачиваясь на широко расставленных ногах.
Удар! "Аскольд", кренясь на левый борт, черпает воду палубой и медленно, словно нехотя, выравнивается снова.
- Попадание в котельное отделение! - докладывает штурман. - Ниже ватерлинии!.. Борт от пятьдесят пятого до пятьдесят седьмого шпангоута разорван!..
В кочегарку хлещет вода. Сипит пробитый паропровод. Тускло горит аварийное освещение. Машинная команда борется с пробоиной. Гремят молотки, клинья. Деревянные подпоры, словно строительные леса, опоясывают борт.
На столике названивает телефон.
Механик Лобадин, волоча разбитую во время взрыва ногу, по колено в воде, подходит, срывает трубку:
- Есть!.. Есть!.. Есть!..
На тумбе дальномера болтается сорванная взрывной волной крышка прибора, и в нем среди путаницы желтых, красных и синих проводов Самаров видит два рваных конца. Осветительные снаряды плывут высоко в небе, заливая море мертвым холодным светом. В наступающей ночи стремительно проносятся вражеские миноносцы.
Тогда замполит вытягивает разорванные концы наружу и соединяет их зубами; во рту сразу становится кисло от слабого тока…
- Есть контакт! - кричит Савва Короленко.
- Есть контакт! - повторяет на корме боцман.
- Залп! - обрадованно командует Пеклеванный, и дальномер, откачнувшись назад, толкает Самарова прямо в лицо, пружиня каучуковой оправой.
Головной "Ганс Лоди" вырывается из строя и начинает кружиться на одном месте.
- Ага! - кричит Мордвинов, не отрываясь от шкалы дистанции. - Руль захлинило!..
Немецкий снаряд упал совсем рядом. Волна, поднятая взрывом, перехлестнула через борт, сбила с ног орудийную прислугу. Судорожно цепляясь за пеньковую сетку, устилавшую пушечную площадку, и ободрав пальцы о заклепки, Русланов вскочил на ноги - и сразу ударил выстрел. Ничего не слыша, с ушами точно забитыми ватой, заряжающий схватил новый снаряд, поданный наверх элеватором, и вдруг почувствовал густой запах горящей масляной краски.
Развороченный взрывом скорострельный автомат топорщился разбитыми шестернями. Приникнув к штурвалам головами, лежали мертвые и раненые наводчики. Ветер трепал их мокрые волосы, перетянутые ободками телефонных наушников. Осколки зажгли парусину, и пламя бежало по ящикам, быстро подбираясь к штабелю боезапасов.
Рябинин, с разбитым мегафоном в руках, крикнул вниз с мостика:
- Сбить пламя!.. Слышите, на полубаке? Сбить пламя! Кранцы со снарядами - за борт, в воду!..
Русланов уже подскочил к автомату, рывком поднял с палубы горящий четырехпудовый ящик. Огонь жадно облизал руки, с хрустом опалил волосы. Задымилась голландка, черная копоть пороха забила горло - стало нечем дышать…
Очнулся он уже на носилках, когда два матроса, поскальзываясь на обледенелой палубе, несли его в судовой лазарет. Русланов вначале хотел встать, но его тело было крепко пристегнуто к носилкам ремнями, и он мог поднять только голову.
- Лежи, лежи, родной! - сказал женский голос, потом чья-то приятно освежающая ладонь легла ему на лоб, и он узнал лейтенанта Китежеву.
- Пламя… сбили? - спросил он.
- Сбили, - ответила Варенька. - Ты лежи…
Он с минуту молчал, наслаждаясь прохладой ее руки, которая, казалось ему, оттягивала боль, потом снова спросил:
- И взрыва… не было?
- Не было, - ответил Мордвинов, шедший с носилками впереди. - Не было взрыва!..
Из-под скалистой черты берега, неясно проступавшего в темноте, медленно выплывали два транспорта. На мостике "Грейса" мигал прожектор, слагая из коротких и длинных проблесков фразу: "Мы восхищены вашим мужеством тчк от имени союзного командования поздравляем с победой".
Но матрос не мог видеть этого, как не видел и самого ухода двух гитлеровских миноносцев. Он беспомощно покачивался на носилках и смотрел в полярное небо. Смотрел и видел, как над мачтами "Аскольда" стремительно проносились чистые и яркие созвездия.
Глава четвертая. Шхуна
Русский Север не знал крепостного права. В поморских деревушках рождались сильные добродушные Гулливеры, которые с малых лет приноравливались к схваткам с океанской стихией. Море стояло рядом. От скрипучих мостков рыбацких становищ уходили далекие пути на Матку (Новую Землю), на Грумант (Шпицберген), в Гаммерфест, Вадсе и Вардегауз. Требовались крепкие корабли, чтобы побороть осатанелый напор волн.
И одним из таких умельцев, кому от предков перешел дар корабельного мастерства, был Антипка Сорокоумов.
Всегда праздничный, остроумный, языкастый, он был приветлив со всеми, каждому помогал в беде; ладил звонкие, как гусли, ладьи и шняки; и корабли, сработанные его руками, отличались удивительной мореходностью.
Но никто не знал, какая тоска гложет сердце молодого корабельника. Может, одна только ненаглядная Поленька из Сумского посада, которой он дарил платки да чашки фарфоровые, и знала это, да никому не говорила. Был Антипка волен, как птица морская, но тяжела была его воля.
Корабельник чувствовал, что его руки способны сделать еще многое, перед глазами стояла красавица шхуна с раскрытыми бабочкой парусами, и этот живой образ красавца парусника преследовал и томил Антипку несколько лет. Он не умел читать и писать, не знал математики и геометрии, корабли создавались под песню, на глазок, потому что он был подлинным мастером, недаром звали его - Сорокоум.
И однажды, взяв подряд ладить шхуну для купцов Лыткиных, он решился. "Верите мне?" - спросил. "Как тебе не верить, перед тобой, что перед Спасом!" - ответил богатей-рыбник. "Тогда лес давайте добрый, лиственницу; сроками не торопите и надо мною не ломайтесь, не то совсем делать не стану; я мастер, мне это не от ваших целковых дано!.."
И, говоря Ирине Павловне, что первый чертеж шхуны был нанесен им на снегу, Антип Денисович не лгал: прутиком нарисовал он шхуну, какой она снилась ему все эти годы, и начал строить. Успели только обшить борта, когда весеннее солнце растопило снег и смыло план корабля в море. Но шхуна упрямо тянулась мачтами к небу, а когда сошла со стапелей и скрылась вдали, Антипка бросил топор в волны, упал в траву и заплакал: "Не было такого корабля на свете, нет и не будет!.."
- Да ты ешь, ешь, - говорила тетя Поля, горестно подпершись рукой, - старенький ты стал, Антипушка, а лицо все как у младенца, румяное да чистое…
Последнее время Полина Ивановна частенько наведывалась на шхуну, узнав, что на ней появился Антип Денисович. Получив капитанскую фуражку и восемь тысяч рублей рейсового задатка, старый шкипер заважничал.
- И откуда у тебя эта спесь берется? - говорила тетя Поля. - В молодости ты не был таким… Ну-ка, сымай рубашку-то, я тебе ее постираю. Да и на бахилы заплатки поставить надо… Сымай!..
Сорокоумов принимал заботу о себе как должное. Прошло много лет, не писали друг другу писем, у него уже выросли дети, а вот при встрече снова пробудилась между ними старая дружба. Зная, что за работой Антип Денисович забывает обо всем на свете, тетя Поля иногда приносила ему в авоське обед: покушай, мол, Антипушка… Шкипер ел много, по-стариковски бережно нося ложку над краюшкой хлеба, и никогда не мог есть молча.
- У русского человека, - говорил он, - песня что венок, а стих что цветок. Сторона-то наша, чего уж греха таить, студеная да ветреная; близко мы к морюшку сели, что в нем упромыслим, то и наше. И корабельное ремесло мы с давних пор изучили… Вот я, к примеру: неученый человек, а кораблей за свою жизнь наладил с тыщу - много! Сколько уже при советской власти спустили их на воду, все колхозы мне мотоботы заказывают. Ан все едино, люблю эту шхуну, да и только! Я в нее душу вложил, весь талан свой. И строил ее не по аглицкому манеру, а как мне сердце мое подсказывало… Вот и ходит она у меня по морю, словно огонь по соломе!..
Когда тетя Поля уходила, шкипер снова вылезал на верхнюю палубу. Одет он был в брезентовую робу, насквозь пропитанную охрой и резиновым клеем. Капитанская фуражка, о получении которой он беспокоился заранее, лихо сидела на его голове, потеряв новизну в первые же дни службы. Лукавые глазки шкипера влажно поблескивали, а маленький носик краснел от чего угодно, только не от мороза. Рябинина как-то сделала Антипу Денисовичу замечание по этому поводу, но он не обиделся, а мирно ответил:
- Верно, дочка, вино на судне - гибель, а без него тоже тошно. Но ты не бойся: в море как выйдем, я все винище за борт вылью, потому что дисциплину понимаю. Буду шубой греться, дочка.
Ирина Павловна называла шкипера не иначе, как по имени-отчеству, но Сорокоумов, кто бы ни присутствовал при разговоре, все равно крестил ее дочкой. Главный капитан рыболовной флотилии уже предупреждал женщину, чтобы она была поосторожнее со стариком, - Антип Денисович слыл капризным, своенравным и обидчивым человеком, способным на необдуманные поступки. И женщина неустанно следила за шкипером, готовая в любой момент встретить неожиданную выходку не совсем понятного для нее человека.
А старик, точно зная, что какой бы он ни был - без него все равно не обойдутся, становился день ото дня строптивее; носик его из красного постепенно делался лиловым. Он с руганью набрасывался на рабочих, отчаянно кричал на парусных мастеров. Целыми днями метался по шхуне сверху вниз, сам забирался на мачты, шумел, лез чуть ли не в драку на тех, кто пытался с ним спорить, и суетился больше всех. Но, как ни странно, эта суета и шум не мешали подготовке к экспедиции: корабль незаметно приобретал необходимую для дальних путей осанку выносливого океанского скитальца.
С появлением Сорокоумова у Ирины Павловны сразу точно освободились руки. Прощая шкиперу многие его недостатки, она чувствовала, что ему можно доверить судно полностью. Теперь она уделяла больше внимания подготовке к научной работе в сложных условиях полярной ночи. Мало того - военной ночи!.. Предстояло произвести кольцевание рыбной молоди в возрасте от одного до двух лет. Эта работа, хотя и простая, сулила немало хлопот, тем более что шхуна будет находиться в полосе битого льда и вечного шторма.
От экспедиции требовалось подробно изучить животный мир восточных районов моря и Рябининской банки отдельно - банки, которую обнаружил и впервые освоил ее муж. Таким образом, она продолжит его дело - это он дал толчок к проникновению траулеров в малодоступные полярные области. Начать же экспедицию Ирина Павловна решила с изучения зоопланктона, и в частности красного рачка калянуса, являющегося основным кормом сельди. Потом необходимо проследить и составить подробный отчет о миграционных путях рыбных косяков - это лучше всего провести уже на исходе зимы. К этому же времени должна закончиться горячая пора для гидрохимиков и гидробиологов, которым предстоит изучить жизнь подводного мира в суровых зимних условиях.
Однажды в полдень сообщили, что на шхуну прибыли сыновья Сорокоумова - зверобои из приморского колхоза. Ирина Павловна еще издали заметила на палубе четверых рослых широкоплечих парней в куртках из нерпичьей кожи и в глубоких зюйдвестках. Спокойные и красивые, как и большинство коренных поморов, они плотно стояли на шканцах, а отец, вертевшийся между ними, казался до смешного жалким и маленьким.
Глянув на подходившую женщину светлыми голубыми глазами, четверо братьев стащили с голов просоленные зюйдвестки, и русые волосы заплескались на ветру.
- Здравствуй, начальник, - сказали они хором.
- Сыновья-то, а? - хвалился Антип Денисович, стуча кулаком по выпуклой груди каждого. - Что кедры таежные!
- Вас как зовут? - спросила Ирина Павловна старшего.
- Иван.
- А вас?
- По паспорту Афанасий, а батяша зовет - Ваней.
- Ну, а вас? - спросила Ирина Павловна.
- Меня Ванюшей в семье звали, хотя Игнат.
- Ну, а меня - Ванечкой, - засмеялся четвертый. - Так нас батяша всех по старшинству прозывает: Иван, Ваня, Ванюша и Ванечка…
- Это, дочка, - чего-то застыдившись, сказал Сорокоумов, - мое любимое имя…