И только когда на палубе вахтенные отбивали четыре двойные склянки, он говорил:
- Ну, ладно, дочка, попила меду! Хватит! Завтра вставать рано, только одна заря счастье людское кует…
Однажды после такой затянувшейся беседы Ирина Павловна поднялась ночью на палубу. Ветер гудел в широких полотнищах парусов, невидимые во тьме волны разбивались под форштевнем со звоном, точно стеклянные. Рябинина подошла к поручням и, напрягая зрение, всматривалась в ночную даль. Вдоль северной стороны горизонта поднималась тонкая жемчужно-белая полоска света. Это далеко, за сотни миль отсюда, начали ломаться, наползая друг на друга, гигантские ледяные поля.
Ирина Павловна услышала с кормы чей-то голос и тихо поднялась по трапу на шканцы. Накрывшись кожаным плащом, на бухте каната сидели Галанина и Юрий Стадухин. Девушка вполголоса читала стихи:
С полнощных стран встает заря:
Не солнце ль ставит там свой трон,
Не льдисты ль мещут огнь моря?
Се хладный пламень нас покрыл!
Се в нощь на землю день вступил!..
Песчинка, как в морских волнах,
Как мала искра в вечном льде,
Как в сильном вихре тонкий прах,
В свирепом, как перо, огне, -
Так я в сей бездне углублен
Теряюсь, мыслью утомлен…
Ирина Павловна узнала ломоносовское "Вечернее размышление при случае северного сияния" и широким взглядом обвела небо. Оно пылало и переливалось сполохами всевозможных красок и оттенков. Казалось, громоздятся необычайные горы драгоценных камней, вспыхивают и вновь угасают гигантские пожары, радуги стремительно падают в море концами своих дуг. С высоты небес веяло холодом, и слышалось легкое потрескивание, как перед началом грозы.
Ирина Павловна глубоко вздохнула, морозный воздух обжег легкие. "Вот и я побывала здесь", - подумала она, вспомнив о муже. Раньше ей только рассказывали, что полярное сияние в высоких широтах издает слабый треск, теперь она сама услышала его. Значит, шхуна уже вошла в арктические воды.
Приближался район научных изысканий.
Отцветающий эдельвейс
Инструктор по национал-социалистскому воспитанию постепенно освоился на новом месте. Выдвинув новые, более живые формы пропаганды, он как-то сразу сделался заметен среди своих коллег по партийной работе. Вскоре он уже добился того, чтобы вся печать Лапландской армии проходила через его руки…
Ему принесли из типографии свежие полосы субботнего номера "Вахт ам Норден", услужливо подкатили через стол большой красный карандаш.
- Это не пойдет, - сказал он, вычеркивая передовицу. - В сорок четвертом году уже нельзя стучать только в барабаны. Надо подслушать голос солдата в блиндаже. Постарайтесь освободить газету от химеры пафоса и пустословия. Время горлопанства кончилось. Нужно раздумье и - опять-таки! - раздумье, ведущее к вере в победу нашего великого дела.
Ему подали сборник статей, составленный из дневниковых выдержек егерей, отрывки из писем на родину. Назывался сборник "Война на севере".
- Не так, не так! - в раздражении зачеркнул заглавие фон Герделер. - Я удивляюсь, чему вас учат в этих жидовских университетах? Вашей фантазии хватает только на схематичное определение географических понятий. Надо придумать такое название, чтобы каждый немецкий юноша и каждая немецкая девушка загорелись желанием прочесть эту книгу.
Красным карандашом он размашисто вывел поперек обложки: "МЫ ДАВНО УЖЕ ПОЛЯРНЫЕ ВОЛКИ!"
- Вот хотя бы уж так, - с удовольствием сказал оберст, - это и то будет звучать заманчивее! А где у вас отдел юмора?.. Ага, и это вы называете юмором? Глупая картинка, где егерь бьет по морде русского комиссара Самуила Шмейерзона? К чертовой матери такой юмор! Позаботьтесь придумать что-нибудь умнее!..
Редактор газеты был беспартийным и очень боялся всяких партийных властей.
- Герр оберст, можно заменить Самуила Шмейерзона Иваном Ивановым. Так, может быть, вам покажется лучше?
- Убирайтесь к черту, - спокойно сказал фон Герделер. - Вы просто дурак… Я еще проверю вашу анкету!
Прежде чем явиться в штаб Дитма, оберст решил познакомиться с его адъютантом. Ему хотелось выведать о командующем Лапландской армией некоторые подробности: каков характер генерала, что он любит в офицере и чего не терпит, когда лучше всего ему представиться?.. Оберст всегда поступал так, готовясь к ответственному приему, и, заранее подготовленный, держался в определенном плане.
От фрау Зильберт он узнал, что адъютант каждый вечер веселится в ее баре, - владелица отеля так и сказала: "веселится". Остальное не составляло особого труда: фон Герделер уже успел заметить, что здешние офицеры "веселятся" только тогда, когда весь мир, отразившись на дне бутылки, кажется им уже давно завоеванным и покорным!
Из старых, еще шведских, запасов инструктор захватил с собой бутылку добротного мартеля и спустился с ней в бар. Адъютант генерала - в звании обер-лейтенанта - оказался бесцветным молодым человеком, рот которого был полон золотых зубов. С первых же слов он заявил, что сегодня у него удачный день: он выгодно приобрел три шкурки голубых песцов.
- Вы бы только видели, какой подшерсток!.. Какие нежные переливы! - восклицал он, подсчитывая количество звезд на этикетке.
Эти "звезды" сделали свое дело: адъютант стал болтлив после первой же рюмки. Инструктор без труда узнал, что генерал Дитм, оказывается, участвовал когда-то в истреблении африканского племени гереро, схватил в джунглях болотную лихорадку и с тех пор страдает болезнью печени, - являться к нему на прием надо не раньше, чем через день после очередного приступа.
Склонившись к уху инструктора, адъютант доверительно выбалтывал:
- Если у его превосходительства болит печень, это отражается на всей армии. Когда вы, герр инструктор, посетите наши позиции на Западной Лице, то спуститесь в "Долину смерти"…
- "Долина смерти", - задумчиво повторил фон Герделер. - Я что-то слышал о ней еще в Осло… Она что, действительно существует?
Адъютант придвинулся к оберегу и доверительно шепнул ему только одно слово:
- "Лакс-Фанг"…
- Я не совсем понимаю вас.
- Операция "Лакс-Фанг", - пояснил адъютант. - Мой генерал ее разработал, мой фюрер ее одобрил. Нам очень хотелось в Мурманск, и мы запросили у финнов согласия на всеобщее наступление. Без Маннергейма нам одним было нечего делать. Курносым вменялось в обязанность ударить от Кестеньги на Беломорск. А мы бы тогда смяли здесь русскую оборону и вышли бы к Кольскому заливу. Но финны наклали в штаны, и в результате получилась такая каша!..
- Вот как? - призадумался фон Герделер. - А я думал, что "Долина смерти" - это сплошная большевистская пропаганда!
Адъютант, прожевывая сардинку, пьяно хохотнул:
- Ха! Какая же это пропаганда, если "Долина смерти" обозначена на всех наших картах… Идешь три километра - и все кресты, кресты, кресты. Целую рощу полярных берез вырубили для них около Киркенеса. И на каждом кресте - цветок эдельвейс… Да-да, в те дни мы все носили траур!..
- Когда же это случилось? - спросил фон Герделер. - И какое это имеет отношение к генералу? Вернее, к его печени?
Адъютант долил себе рюмку.
- Это случилось летом сорок второго года, - сказал он. - Наше наступление началось блестяще. В горных егерях, казалось, проснулся дух прежних побед. Первый эшелон с ходу форсировал Западную Лицу и вышел на ее правый берег, когда у моего генерала начался приступ. Русские сбросили егерей обратно в реку - наступление неожиданно провалилось. Это было ясно всем. Но генерал бросил на прорыв второй эшелон. И русские уложили вдоль берега всех до одного. Казалось бы, уже конец?.. Но его превосходительство, скрючившись от боли, посылал и посылал в огонь эшелон за эшелоном. А русские клали егерей вот так!..
И размашистым жестом жнеца адъютант показал, как русские косили в "Долине смерти" горных егерей генерала Дитма.
- А что русские? - полюбопытствовал фон Герделер.
- Потом они закидали наши позиции листовками. Так что нашим егерям было чем подтираться!
Оберст не улыбнулся.
- Я не думал, что здесь тоже стучат кости…
- В фатерлянде, - сказал адъютант, - не знают об этом поражении, о нем не сообщали населению. И я надеюсь, герр оберст, что вы сохраните нашу беседу в абсолютной тайне.
- О, вы можете не сомневаться! Если я узнаю, что моему мундиру известно что-либо, я его сниму и сожгу, - ответил инструктор, перефразировав слова Фридриха.
Он осмотрел бар. За столиками шумели офицеры. Солдаты гаванского патруля, вызванные с улиц, выволакивали за дверь местного фюрера - пьяного Мурда. Около музыкальной машины, со скрежетом выбрасывающей в зал мелодии маршей, сидело несколько "дарревских молодчиков" - торговых агентов министра продовольствия Дарре. А в углу, за бутылкой баварского пива, расположился корветтен-капитан с черной повязкой на лбу. Единственным глазом он молча буравил дородную фрау Зильберт.
- Кто это? - спросил фон Герделер.
- Командир знаменитой субмарины Ганс Швигер.
- О! - восхищенно сказал инструктор. - Швигер, оказывается, тоже в Финмаркене! Это делает честь нашей флотилии "Норд".
- Обратите внимание, - заметил адъютант, - как он жадно смотрит на фрау Зильберт. Но у него ничего не получится: комендант Лиинахамари капитан Френк прибыл в Финмаркен раньше Швигера…
Через несколько дней адъютант позвонил фон Герделеру по телефону и сообщил, что можно явиться на прием к командующему, который находится сейчас в хорошем расположении духа…
- Проходите, - сказал адъютант.
Инструктор, раздвинув дверные шторы, вступил в кабинет командующего Лапландской армией, отчеканил с порога:
- Оберст фон Герделер прибыл для рапорта, ваше превосходительство!
Никакого ответа. Кабинет был пуст.
- Что за чертовщина! - выругался инструктор.
- Подойдите сюда, оберст, - послышалось из-за ширмы, разделявшей кабинет надвое.
Фон Герделер прошел за ширмы и увидел своего командующего.
Генерал Дитм был сухоньким и бодрым на вид старичком, только желтизна кожи от разлившейся желчи выдавала его старый недуг. Над лысиной генерала светила кварцевая лампа, и командующий сказал:
- Советую и вам, оберст. Хорошо восполняет недостаток солнечного света… Итак, мне рекомендовали вас в имперском комиссариате как наиболее деятельного офицера. Господин Тербовен отзывался о вас в самых лестных выражениях.
Инструктор признательно склонил голову, и генерал Дитм разрешил ему говорить. Фон Герделер начал издалека: он счастлив видеть себя здесь, на шестьдесят девятой параллели, где носители эдельвейса вот уже третий год утверждают свое право владеть землями, которые нужны великой Германии будущего.
Но это было только льстивое начало, и, когда он заговорил о деле, в мертвых, как у рыбы, глазах генерала появился настороженный блеск: он не привык, чтобы офицеры входили в его кабинет с проектами.
Во время своей речи фон Герделер не очень назойливо, но к месту упомянул слова из приказа Дитма: "Именно здесь мы должны доказать русским, что немецкая армия существует и держит фронт, который для русских недостижим". Свои же слова, но услышанные из чужих уст, показались генералу более весомыми, и он ободряюще кивнул головой. Этот офицер, хорошо осведомленный о действительном положении на фронте, нравился ему все больше и больше.
Генерал понемногу сам воодушевлялся идеями инструктора и только раз перебил его, когда тот вскользь упомянул о возможной угрозе русских танков.
- Танки! - пренебрежительно усмехнулся Дитм. - Мы, пожалуй, единственные войска фюрера, которые даже не обучены борьбе с ними. Нам это и не нужно! Там, где пройдут наши егеря, не пройдет ни один танк. Вам это должно быть известно, оберст!
- Мне известно, ваше превосходительство, о тундровом рельефе Лапландии, совершенно не пригодном для продвижения танков!
Это звучало дерзостью: инструктор признавал, что танки могут не пройти, но о славе "героев Крита и Нарвика" он умалчивал. "И вообще, к чему он клонит?" - подумал генерал.
- Покойный командир "Ваффен-СС" Рудольф Беккер, - продолжал инструктор, - высказал мне свои соображения о необходимости лишить русских оленей, которыми снабжаются их северные дивизии. Мне кажется, что, исполнив его последнюю волю, мы лишим русских их основного транспорта для продвижения по труднопроходимой местности. Я предлагаю следующее…
И пока он излагал свою мысль, командующий Лапландской армией думал:
"Этот инструктор неглуп, надо держать его при себе…"
- Кинофильм? - спросил генерал. - А это еще зачем?
- Мне кажется, - продолжал развивать свои мысли фон Герделер, - и вы, экселенц, не будете оспаривать то, что в Берлине о нашей Лапланд-армии сложилось несколько превратное мнение, не столь уж и лестное для носителей эдельвейса. Они склонны в нашем "зитцкриге" усматривать, скорее, не стратегическую необходимость, а просто недостаток боевой активности, и… И Берлин этого не прощает!
- Мой друг, - Дитм почти любовно потрепал оберста по плечу, - вы словно читаете мои мысли!.. Действительно, чиновникам рейхсвера может показаться, что мы впали в зимнюю спячку. Их воображение не может охватить всех трудностей позиционной войны в таких жестоких полярных условиях. Я понял вас - надо бросить Берлину хорошую кость, пусть они обломают на ней зубы!..
- Смею вас заверить, экселенц, - сказал фон Герделер, - я сделаю так, что этой кости им хватит надолго.
Генерал отцепил от своего мундира значок "Полярной звезды" и прикрепил его на грудь оберста.
- Отныне, - произнес он торжественно, - вы мой рыцарь!..
"И на черта я ввязался в эту историю с кинопленкой? - раздумывал оберст, вылезая из генеральского блиндажа на свежий воздух. - У меня и так времени не хватает. С меня было бы вполне достаточно и оленей…"
Обер-лейтенант Штумпф только что проснулся и в одних шелковых подштанниках, присев на корточки, раздувал в печке погасший огонь, когда позвонил телефон. Вульцергубер спрашивал из соседнего батальона: получили ли они ром перед атакой?
- Ни рома, ни приказа о подготовке к атаке мы не получали, - ответил Штумпф. - Идите к черту, мы только что проснулись! Хувясте, хувясте!
Вошел Рикко Суттинен с полотенцем через плечо.
- Башка трещит, - сказал он, кривя тонкие губы. - Мы с тобою, Штумпф, вчера, кажется выпили лишнее?
- В нашей собачьей жизни, - ответил Штумпф, надевая штаны, подбитые мехом, - ничего лишнего быть не может. Я только тогда и не чувствую себя лишним, когда выпью… Сейчас звонил этот шалопай Вульцергубер и навонял одну новость: говорит, чтобы мы получали ром…
- Ром? - удивился Суттинен. - Зачем нам ром?
- Атака!
- Пусть он не дурит. Нам сейчас не до подвигов!..
Однако вскоре солдатам роздали ром, велели надеть маскировочные балахоны и приготовиться к атаке. На позиции прибыли два оператора с кинокамерой, и фон Герделер объяснил Рикко Суттинену:
- Нет причин волноваться. Никто вас не заставит штурмовать русский рубеж. Пусть ваши солдаты пробегут в сторону противника, пусть побольше кричат и стреляют. Остальное - уж дело наше!
- Простите, оберст, а батальон обер-лейтенанта Вульцергубера тоже будет играть в атаку? Или же мы, финны, кажемся вам более талантливыми актерами?
- Нет, - суховато ответил фон Герделер, - батальон Вульцергубера остается в резерве… Пускай операторы подползут ближе к русским, и можете давать сигнал к атаке!
Сигнал был дан, и солдаты, отчаянно ругаясь, двинулись вперед. Однако русские не могли понять чисто эстетических намерений фон Герделера - они вдруг открыли огонь, и оберст, оттолкнув от аппарата струсившего оператора, сам накрутил сто четырнадцать метров пленки. Это были настоящие боевые кадры, далекие от притворной игры, это было как раз то, что ему казалось нужным, и Рикко Суттинен сказал ему на прощание со злобой:
- Мы, кажется, неплохо разыграли этот спектакль. Теперь в моей труппе не хватает восьми актеров!..
Вскоре инструктор, войдя в пропагандистский раж, сильно увлекся. Он загонял операторов по фронту. "Экзотики, как можно больше экзотики! - требовал он. - В Берлине любят экзотику…" Был отснят вылет ночных бомбардировщиков с полярного аэродрома, хорошо получился переход через заснеженный перевал батареи горных орудий. Не был забыт и флот - в первую очередь, конечно, подводный. Выбор натуры остановился на прославленной субмарине Х-934, которой командовал одноглазый Ганс Швигер (второй глаз он потерял еще в Испании). У этого корветтен-капитана была излюбленная острота:
- Это очень удобно - иметь только один глаз: второй уже не надо зажмуривать, чтобы видеть в перископ, как тонут жертвы моих "Цаункёниг"…
Отснятую кинохронику назвали "В тундре цветут эдельвейсы" и отправили самолетом в Берлин. Скоро пришло известие, что Геринг остался весьма доволен показом работы своих летчиков в Арктике. Посмотрели эту картину и в Лондоне, тоже остались довольны, но в одном месте второй лорд Адмиралтейства вдруг воскликнул:
- Стоп! Вот немцы и попались… Это же ведь - Швигер, которого мы потеряли в Ла-Манше и пытались отыскать около Гибралтара. Американцы утверждали, что он бродит где-то возле Ньюфаундленда, а он, оказывается, уже на полярных коммуникациях…
И ночной эфир скоро завибрировал, отражаясь в чутких корабельных антеннах: "Внимание! К сведению всех конвоев, находящихся в море. Известная подлодка Х-934 держит позиции на караванных коммуникациях. Командир - Ганс Швигер. Торпеды - "Цаункёниг". Усилить бдительность. Внимание, внимание!.."
Контр-адмирал Сайманов тоже посмотрел эту кинохронику под заманчивым названием "В тундре цветут эдельвейсы", которое придумал сам фон Герделер, и остался тоже очень доволен.
- Отцвели эдельвейсы, - сказал он. - Завяли уже…
Ленд-лиз
Сильно качало. Стол гулял по кубрику. Он надоел всем настолько, что его водворили на штормовое место - к потолку.
Самаров, обхватив, чтобы не упасть, теплую трубу вентилятора, сказал:
- Товарищи, позвольте считать наше партийное собрание открытым. Слово для доклада предоставляется Векшину. Прошу, Андрей Александрович…
Штурман, в одну ночь поседевший от засохшей в волосах морской соли, обвел собравшихся воспаленными глазами.
- Всем нам известно, - сказал он, - какая судьба постигла союзный караван, направлявшийся в наши порты с поставками по ленд-лизу… Командир эскорта, боясь немецких подлодок, повел караван более высокими полярными широтами. Команды транспортов оказались измотанными штормами и встречами с гренландскими айсбергами. Это была его первая ошибка. Затем командир эскорта почему-то решил, что если транспорты пойдут все вместе, то они будут скорее обнаружены противником. И он предложил капитанам пробираться поодиночке. Это была его вторая грубая ошибка. В результате беззащитные транспорты разбрелись в океане, как стадо без пастуха, и произошло то, чего и следовало ожидать: гитлеровские подлодки разгромили караван, торпедируя корабли на выбор…
Векшин облизнул потрескавшиеся губы и жадно посмотрел в иллюминатор, за стеклом которого колыхалась волна, - ему, видно, хотелось пить.
- Нам доверена задача, - продолжал он после паузы, - найти в океане один из поврежденных транспортов и оказать союзникам помощь…