- Если поставить на него еще и бутылку, то да, пожалуй, стол будет готов, - согласился Вахтанг и крикнул: - Эй, Сережка, выдвигай "Цинандали" на передовую линию фронта!..
- К чему такая поспешность? Ты куда-нибудь торопишься?
- Нет. Если я понадоблюсь, то за мной придут. Я оставил, Иринушка, на катере твой адрес.
- Я тоже сегодня свободен, - сказал Сережка, откупоривая бутылку. - До одиннадцати ноль-ноль, конечно.
- Ну вот и чудесно. Жаль, что нет Прохора, а то я сегодня была бы совсем счастлива…
Все уселись перед открытым окном, откуда виднелся Кольский залив, и Вахтанг, заметив, что один корабль снимается с якоря, предложил выпить за то, чтобы этот, корабль благополучно вернулся к родным берегам. И, выпивая первую рюмку, Ирина Павловна вдруг увидела перед собой низкие, исхлестанные волной борта "Аскольда", который где-то пересекает сейчас простор океана.
И совсем неожиданно в прихожей раздался звонок. Сережка бросился открывать дверь, но мать остановила его:
- Обожди, это, наверно, отец. Я сама открою ему. А вы не пейте вино, выпьем вместе с Прохором!..
Она вышла и через минуту вернулась обратно:
- Вахтанг, иди - это за тобой!..
Старший лейтенант, оставив на столе нетронутую рюмку, вышел в прихожую; там стоял адъютант Сайманова.
- Слушаю вас, - приветствовал его Вахтанг.
- Срочно в штаб, - сказал адъютант, привычно щелкнув каблуками. - Контр-адмирал ждет…
- В чем дело? - спросил Беридзе, уже сидя в "виллисе", который мчался по улицам Мурманска.
- Флот ставится на постоянную боевую готовность, - ответил адъютант. - Дело в том, что немецкие подлодки стали активно употреблять акустические торпеды, которые идут на шум винтов или машин корабля, и спастись от них пока почти невозможно.
- И кто-нибудь уже… не спасся?
- Да, в Карском море, около берегов Новой Земли, немцами торпедировано одно наше судно.
- А что это за корабль? - спросил Вахтанг, настораживаясь.
Адъютант не ответил. С океана пахнуло холодом. День шел на убыль.
Всего полчаса
Рябинин любовно смотрит на своего помощника. В этом походе Пеклеванный ходит праздничным, как на свадьбе. Белый, туго накрахмаленный воротничок, аккуратно повязанный шелковый галстук, из-под реглана сверкают золотые запонки.
"А все-таки привык я к нему, - думает Прохор Николаевич. - Неплохой парень…"
- Ну и видимость, черт бы ее побрал! - ворчит Артем. Сигнальщики, внимательнее смотреть!
- Есть смотреть!
Пеклеванный делает шаг в сторону, и черты его лица сразу же становятся расплывчатыми. "Аскольд" идет в каком-то рыхлом желтоватом тумане. Туман, точно свалявшаяся шерсть на старом ошкуе, повисает над водой редкими косматыми клочьями.
Выбив о поручень трубку, Рябинин подходит к рулевому. Хмыров ворочает штурвал волосатыми ручищами, всматриваясь в матовый кружок компаса. Иногда он бросает взгляд в раскрытое окно рубки. А там все такое знакомое, аж смотреть тошно: туман, голубоватая пена и мокрое, ныряющее сверху вниз острие носовой палубы.
Но вот матрос вытянул шею, прищурил глаза:
- Товарищ командир, в море плавающий предмет!
Рябинин вскинул к глазам бинокль, разглядел среди волн тяжелый неуклюжий ящик.
- Штурман, - сказал он, - дайте сведения о наличии в этом районе моря наших кораблей.
Векшин в ответ весело прокричал в иллюминатор:
- Перед нами здесь недавно прошел наш старый знакомый - корвет "Ричард Львиное Сердце"!
- Добро, штурман.
Рябинин успокоился. Наверное англичане и сбросили этот ящик. Мало ли чего в море не плавает".
Но Мордвинов, стоя на площадке дальномера, возвышавшейся над мостиком, вдруг крикнул:
- Ящик не качается!.. В нем что-то есть, в этом ящике!..
- Как не качается? - Капитан-лейтенант вторично прильнул к биноклю, всматриваясь в беспросветную муть тумана.
Да, действительно, вокруг ящика громоздились большие гривастые волны, а он ни разу не был взброшен на гребень. И даже… даже как будто двигался в сторону.
Рябинин шагнул к компасу, быстро взял пеленг на ящик.
- Штурман, - спросил он, - каково направление здешних течений?
Векшин быстро листал таблицу лоции.
- Сейчас, сейчас, - приговаривал он, отыскивая нужную страницу, - вот, нашел! Течения в этом районе идут с зюйд-оста на норд-вест!..
Прохор Николаевич снова взял пеленг. Ящик плыл в обратном направлении, точно какая-то подводная сила несла его против воли. И вдруг страшная догадка пронзила мозг капитан-лейтенанта.
- Помощник, - крикнул он сорвавшимся голосом, - играйте тревогу!
- Есть! - бесстрастно отозвался Артем, нажимая педаль колоколов громкого боя. И в этот же момент:
- Правый борт - торпеда! - крикнул Мордвинов.
Море распоролось надвое пенистым следом. Узкая дорожка взбудораженной воды, быстро вытягиваясь от самого ящика, побежала к "Аскольду".
- Право на борт! - быстро сообразил Пеклеванный.
Рябинин налег на телеграф всей грудью, ставя машины на полный ход, чтобы увести корабль в сторону. За кормою бешено вскипела вода. Но торпеда - или это только показалось? - повернула и снова пошла на патрульное судно.
Тогда Рябинин несколько раз крикнул рулевому:
- Лево руля!.. Право руля!.. Лево!.. Право!..
Он хотел увести "Аскольд" от торпеды резкими стремительными поворотами, хотел отшвырнуть ее работой винтов. Но начиненная смертью стальная сигара по-прежнему шла на корабль, ровно выбивая на воде струю воздушно-керосиновых газов.
- Да что она - заколдованная?! - крикнул Пеклеванный. - Клади руль до отказа!.. Клади!..
Последний момент запомнился Рябинину на всю жизнь: Хмыров висит на штурвале с широко раскрытым кричащим ртом, а в распахнутую дверь с грохотом вползает труба сорванного дальномера.
Потом решетчатая палуба мостика придвинулась к самому лицу капитан-лейтенанта и показалась ему вдруг мягкой, родной и удобной…
Очнулся он, еще слыша скрежет металла и голоса людей. Значит, беспамятство длилось лишь несколько секунд - не больше. На корме кто-то вдруг закричал - дико и страшно, вкладывая в этот вопль свою боль, всю безнадежность.
Хватаясь за станину машинного телеграфа, Рябинин поднялся на ноги. Ожидал увидеть на себе кровь, но крови не было. Мокрый ветер гулял в раскрытых настежь рубках. Сирена надрывно выла, приведенная в действие толчком взрыва, выла так оглушительно и надсадно, словно оплакивала свою гибель.
- Заткните ей глотку! - сказал Рябинин, и кто-то полез на дымовую трубу, перекрыл вентиль пара.
А на переборке висели неизвестно как уцелевшие часы. Обыкновенные морские часы. Их стрелки показывали ровно 16 часов 15 минут. Через полчаса в Мурманск приедет жена.
"Аскольд" качался, окутанный плотным облаком пара: наверное, лопнули паропроводы; что делалось на корме - разобрать было нельзя. Прохор Николаевич нащупал аварийный телефон, нажал кнопку. Ответного звонка не последовало. Тогда он стал опробовать все сигналы подряд. Ни один из них не действовал. Трубка долго не вешалась на крючок, и Рябинин бросил ее на палубу.
- Ну, чего смотришь?.. Вставай! - сказал он Мордвинову, который был сброшен взрывом с дальномерной площадки. - Хорошо, что не за борт упал…
Громко стуча сапогами, по трапу взбежал Мацута.
- Попадание в машину, - сказал он, задыхаясь и держа руку на сердце. - В район сорок третьего - шестьдесят восьмого шпангоутов!
Точный доклад вернул Рябинину прежнюю бодрость. Он отдал приказ: ставить подпоры, защищать от воды каждый отсек, вторую кочегарку не сдавать…
- Вторая кочегарка не сдается! Там Пеклеванный!..
- Первая?
- С первой беда! - отмахнулся Мацута, ставя ноги на трап. - Ни один не вылез. Наверное, погибли.
- Всю команду на борьбу с водой!.. Рябинин вырвал из блокнота листок, написал на нем крупными прыгающими буквами:
"Корабль торпедирован подлодкой. Координаты…"
- Отнести в радиорубку. Передать в эфир клером!..
По мостику плыл горький белесый чад. Это штурман уже сжигал секретные коды, бросая в воду тяжелые свинцовые переплеты.
…Щека разодрана в кровь. Галстук съехал набок. Золотые запонки отлетели к черту. Пеклеванный, схватив кувалду, забивает аварийные клинья.
- Держи подпору!.. Ставь!.. Свети фонарем!.. Бей!.. Крепче бей!.. Да не по пальцам, черт бы тебя брал!
Трещит дерево. Хрустят заклепки. Из разорванного котла тугими струями хлещет кипяток. Горячий пар обжигает легкие. Губы, хватающие раскаленный воздух, немеют от боли. Вторая кочегарка уже по колено залита водой.
Мушкеля взлетают вверх и с грохотом падают вниз. Дыхание хрипло вырывается из груди. В зеленом свете аварийных фонарей видны ожесточенные лица матросов. Переборка, в которую давит море, выгибается дутой, сочится по всем швам.
Но в сплошной темени, ударяясь об углы механизмов, люди бросаются вперед - туда, где Пеклеванный бьет кувалдой по аварийным клиньям.
- Тащи подпору!.. Ставь выше!.. Бей, бей, бей!.. Ничего, ребята, сто лет проживем!.. Ничего!.. Го-го-го!..
И казалось, рухни сейчас переборка - матросы вымостят пробоину своими телами.
И первым подставит свое тело под свирепый напор воды сам лейтенант Пеклеванный!
…Первая кочегарка стала могилой. Перекошенный взрывом люк заклинен… Пять матросов метались по отсеку, не находя выхода на палубу. Скоро под ногами заплескалась вода. Ее становилось все больше и больше.
Кочегары в сотый раз бросались к люку, стараясь выбить его железную крышку, но - тщетно.
- Братцы, неужели умирать здесь?..
И вдруг раздался свисток. Клапан переговорной трубы откинулся. Кочегар вынул пробку, прильнул ухом к раструбу.
- Спокойно! - донесся усиленный медью голос Самарова, - Выход есть: открывайте запасную горловину, ведущую в бункер. А я - освобожу проход от угля!..
Горловиной не пользовались несколько лет. Тридцать две гайки, державшие ее, заросли ржавчиной и почти не были видны под многолетними слоями красок.
- Подай ключ! - скомандовал машинист Корепанов. - Ключ подай, черт возьми!..
Кое-как сбили первую гайку. Оставалось сбить еще тридцать одну.
Корабль погружался…
…Пар и туман немного рассеялись. Одинокая чайка, прилетевшая с берега, долго билась над мачтами, кричала о чем-то жалобно и тоскливо.
- Штурман, - приказал Рябинин, - вот эту записку передай в штаб. Передай шифром. И всю, до конца!
- Есть, Прохор Николаевич!..
Мацута взбежал на мостик снова:
- Товарищ командир, вода затопила вторую кочегарку!.. Переборка не выдержала!.. Насосы не действуют!.. Вода продолжает распространяться по трюмам!..
- Ответ на радиограмму получен?
- Да, "Ричард Львиное Сердце" идет на помощь!
- Тогда, - выдавил сквозь зубы Рябинин, - можно покидать палубу. Мы сделали все, что могли, а лишних жертв - не надо… Покидать палубу!
…И по темным отсекам долго гуляло железное эхо:
- Спускать шлюпки… Надеть пояса… Покинуть палубу…
О, как тяжело оторвать от поручней руки!
О, как трудно, почти невозможно, расстаться с родной палубой!
О, как страшно броситься в ледяную воду!..
Покидая "Аскольд", матросы, по нажитой годами привычке, плотно закрывают за собой двери, за которыми уже гудит и мечется вода.
Море со все нарастающей силой врывается в истерзанное, еще теплое нутро корабля. Разъяренная масса тяжелой воды мечется в узких проходах. Срывает приборы, огнетушители, двери. Грохот и плеск заглушают человеческие стоны, ругань, крики…
Это уже все. Это - конец.
Из ослабевших рук падают увесистые мушкеля. Валятся подпоры. Шуршат под ногами ненужные парусиновые пластыри.
Матросы молчаливой цепочкой, один за другим, поднимаются по искореженным трапам.
…Но из кочегарки, наполовину залитой водой, не хочет уходить механик Лобадин. Он сидит на площадке манометров и в сплошной темноте надрывает всем душу:
- Не уйду!.. Я этот корабль сам строил!.. Я вам покажу, как умирают моряки!.. Я восемь лет на "Аскольде" служу… Слу-ужу-у-у!..
Пеклеванный бросился с трапа, доплыл до площадки, хватаясь за шипевшие от воды раскаленные поручни.
- Ты что?.. - выругался он свистящим от злобы шепотом. - Не пойдешь?.. Ах ты… баба!..
Дважды ударил механика кулаком, стащил его с площадки в воду. Дотянул до трапа, скомандовал:
- Лезь… Лезь, я тебе говорю!.. Жить надо!..
- …Кораблям в море… Я - "Аскольд"… Я - "Аскольд"… Вы слышите меня?.. Последний раз… последний раз говорит с вами "Аскольд"…
Под самым мостиком, в тесной радиорубке, маленький радист кричал в микрофон передатчика, приникнув курносым лицом к аппарату:
- …Спускаю шлюпки… Держусь на плаву еще минуты четыре… Вода уже заливает рубку… Слушайте, слушайте… всем, всем… Мы сделали все, что могли…
Расталкивая ногами мутно-вспененную воду, Векшин вломился в рубку, крикнул:
- Уходи! Спасательный пояс у тебя где?..
- В шлюпке.
- Шлюпки уже отошли. Возьми мой!.. Молчи!..
Офицер сорвал с себя пояс, силком застегнул его на матросе, остался в рубке один. Мотор умформера работал уже наполовину в воде, разбрызгивая желтые искры, шипели мокрые щетки коллекторов. Векшин положил перед собой записку Рябинина, и в эфир посыпалась отрывистая чечетка морзянки: та-ти-ти, та-та, ти-та-ти-ти!
Рябинин сообщал о торпеде, от которой нельзя было отвернуть, которая настойчиво шла на шум винтов и машин "Аскольда", - флот должен знать о применении немцами акустических торпед, - и Векшин бил и бил ключом в эфир, а вода уже плескалась у его пояса. Умформер поперхнулся и заглох, но автоматический контакт сработал: на лампы рации хлынул ток аккумуляторов…
Скорее, скорее!.. Ти-та-та-та, ти-ти…
Что-то загремело внутри корабля. Раздался свист - это море выгоняло воздух из судовых отсеков, - и вода шумной лавиной хлынула в рубку. Векшин с трудом выбрался в коридор, ведущий к трапу, но сильное течение отбрасывало его все дальше и дальше.
И он долго плавал вдоль раскрытых каютных дверей, пока вода не дошла до самого потолка. Уже наполовину потеряв сознание, он все еще пытался пробиться к спасительному трапу, но кругом была вода, вода, вода…
…А в штурманской рубке, наперекор всему, не хотели умирать часы.
Они следили за каждым шагом командира, и - так, так, так!..
Их стрелки показывали уже 16 часов 30 минут.
И Рябинину постепенно начинало казаться, что не часы стучат это, а поезд, ошалело гремя на стыках, подъезжает к Мурманску.
…Палубу перехлестывали волны, когда Пеклеванный выбрался из люка кочегарки. Он уже хотел бросаться в воду, чтобы искать Вареньку, как вдруг увидел плывущий вдали ящик. Маскируя оптические линзы, он поднялся над морем на двух вытянутых стволах перископов, а следом за ними вынырнула из воды рубка фашистской подлодки, выкрашенная под цвет океанской пучины.
- А-а! - заорал Артем, бросаясь к орудию.
Горячее ожесточение охватило его, и он вложил в казенник первый снаряд.
Управляясь за пятерых, лейтенант один сделал все, что нужно для стрельбы, и с остервенением дернул на себя рукоять.
Прогрохотал выстрел. Около рубки подлодки вырос каскад взметенной кверху воды. Снова выстрел, и видно, как снаряд сбивает маскировочный ящик, корежит, завязывая в узел, стальные трубы перископов вражеской субмарины.
…Кругом виднелись головы плавающих матросов, посинелые руки цеплялись за борта шлюпок.
- Кто видел доктора?.. - спрашивал Мордвинов каждого.
Девушку никто не видел.
А вдали качался резиновый плотик, отнесенный волнами далеко от корабля. "Может, она там?.." Но плыть Мордвинов был уже не в силах. В поисках Китежевой он проплыл, наверное, не меньше мили в студеной обжигающей воде.
Спасательный жилет остался в кубрике, а ноги уже сводило судорогами.
"Но Варенька?.. Где Китежева?.."
И, вынув из кармана нож, матрос несколько раз подряд уколол им себя в икры. Вода окрасилась кровью. Судороги прошли. Теперь он снова может плыть.
И он - поплыл…
Ключ сломался. Гайки сбивали молотком. Под ногами дрожала оседающая в море палуба. Вода доходила уже до горла. Руки матросов, задранные кверху, покрывались багровыми жилами. Кровь стекала с избитых ладоней за рукава голландок. Проскуров - самый маленький - уже не доставал ногами палубы и плавал, поднятый наверх капковым жилетом. Лучи аварийных фонарей блуждали в темноте кочегарки, искали спасительную горловину.
Жизнь подсчитывалась теперь не минутами, а ударами молотков в заржавелые гаечные болты.
- Сколько их там еще, этих гаек? - спрашивал Самаров.
- Тринадцать! - отвечали ему через переборку.
- Успеете их отвернуть?..
- Надо!..
И вот наконец последняя гайка!
В кочегарку из бункера посыпался слежавшийся уголь, а потом в проломе горловины показалось черное лицо Самарова. Он отбросил лопату, помог матросам выбраться из кочегарки. Бункер замполит покинул последним, когда шлаковая пемза, подмытая водой, уже плавала густым слоем на уровне плеч.
Подлодка снова ушла на глубину. Но покореженные ее перископы то и дело высовывались на поверхность моря, кружа вокруг тонущего "Аскольда", словно субмарина искала здесь что-то.
…Рябинин крупно шагал по мостику корабля, на котором оставались одни только мертвые. Живые уже давно отплыли от борта судна, чтобы не быть втянутыми в мощную воронку, когда "Аскольд" пойдет на дно. Совесть командира была чиста, но он снова и снова проверял себя: "Все ли я сделал?.."
"Только бы скорее пришел корвет, - думал Рябинин, - надо показать им наше место… О, проклятый туман!"
Закоченевшими пальцами он вталкивал в ракетный пистолет патроны, стрелял в небо, низко распластавшееся над мачтами. Ракеты сгорали и, подпрыгивая и шипя, гасли на волнах. Потом они кончились, и Прохор Николаевич, подойдя к пулемету, высадил вверх целую ленту трассирующих пуль.
Корабль внезапно дрогнул и, потеряв последний запас плавучести, быстро пошел вниз. Волны хищно засуетились возле ног капитана, надвигаясь все ближе и ближе. Мостик вдруг превратился в маленький островок, на котором еще жили - человек и часы.
Было ровно 16.46. Значит, поезд уже пришел в Мурманск, и жена вот уже целую минуту ищет его на перроне.
Рябинин вместе с кораблем стремительно падал в разъяренную темноту.
…Да, Варенька была здесь. Она лежала на днище, подогнув под себя колени, и показалась Мордвинову слабой, по-детски беспомощной.
Он грузно перевалился через резиновый, туго надутый борт плотика.
- Товарищ лейтенант… что с вами?
Вода, проникая через решетку днища, смывала с деревянного настила кровь. Мордвинов приложился к губам девушки, чтобы узнать - жива ли она?
Дыхание обнадеживающе коснулось его слуха, и он разобрал в этом дыхании слабый шепот, который звал:
- Артем… Пеклеванного позовите…
Тогда Мордвинов выпрямился и погрозил кому-то в туман кулаком:
- Эх, вы-ы! Не могли уберечь!..
…Клокочет вода над местом гибели. Море бурлит и пенится, затягивая в глубокую воронку доски, обломки, плавающие койки и кричащих матросов.