КРУШЕНИЕ
Триера вышла из Пантикапея на рассвете. Чтобы избежать встречи с гениохами, начавшими нападать на понтийские суда, Памфил решил добраться до Евпатория, а оттуда взять курс на Синопу. Боспорец, которому Перисад доверил послание к Митридату, чувствовал себя избранником судьбы. Все впереди было светлым и безоблачным. Предстоявшая встреча с Митридатом не только льстила самолюбию выскочки, по и сулила ощутимые выгоды. Царь не может остаться равнодушным к посланию Перисада, и при известии о свалившемся на него наследстве наградит гонца. Воображение Памфила уже рисовало новый дом на агоре Пантикапея, виллу под Мирмекием. Он уже слышал почтительный шепот пантикапейцев: "Смотрите, это царский друг".
И, наверное, поэтому Памфил не обратил внимания на встревоженные взгляды мореходов. Туча на горизонте увеличивалась. Море потемнело. Небо затянулось в рваный черный хитон. Сквозь его разрывы Гелиос порой освещал свинцовую поверхность Понта и плясавшую на ней триеру. Волны врывались в отверстия для весел, били через нос и корму. Они налетали, как хищные звери, почуявшие легкую добычу.
К гневу Посейдона вскоре прибавилась ярость тучегонителя Зевса. Он вспорол своей молнией тучи. Из разверзшихся хлябий хлынул ливень. Казалось, стихии соревнуются друг с другом в стремлении погубить беззащитное судно. Но так как ни одна из них не хотела уступать другой, оно все еще держалось между морем и небом.
Наутро небо стало светлеть, волны успокаиваться. Справа по борту вынырнул берег, покрытый черным лесом. Кормчий искал глазами место для высадки…
И вдруг триера содрогнулась от чудовищного удара. Памфил не успел опомниться, как его швырнуло за борт. Он уже не видел погружавшейся в волны триеры и матросов, цеплявшихся за ее обломки. Он плыл к скалистому берегу, захлебываясь, теряя силы. В то мгновение, когда он уже ни на что не надеялся, ступни его ощутили каменистое дно. Скользя и спотыкаясь, глотая горькую воду, он выполз на берег и в изнеможении свалился на песок.
Когда он очнулся, весело и задорно светило солнце. Море было пустынным. Равнодушные волны выбрасывали на берег бревна и доски, покрытые зеленоватыми водорослями. На одной из них Памфил увидел изображение глаза. Это все, что осталось от судна. Памфил нетерпеливо ощупывал свои ноги и бедра, словно не веря тому, что один избежал ярости Понта. Послание Перисада украл Посейдон, но Перисад напишет новое.
Памфил встал, и, прихрамывая, побрел вдоль берега к видневшимся вдали лесистым холмам. По солнцу он легко определил направление, в котором должен был находиться Пантикапей. Но долог ли до него путь?
Памфил не догадывался, что находится в землях дружественных Палаку тавров. Он не видел глаз, давно и пристально следивших за ним.
ПРОЗРЕНИЕ
Савмак скакал, прижавшись разгоряченным лицом к конской гриве. Раздув ноздри, он вдыхал терпкий аромат выгоравшей полыни, смешанный с дорожной пылью. Это был острый и дразнящий запах детства - того становья, куда не ведет ни одна тропа. И только память еще находит к нему свои непроторенные пути.
Он, Савмак, еще ребенок, тянется к псалиям. Конь косит на него свой огромный глаз и шевелит блестящими черными губами, словно хочет что-то сказать. Но сильные руки подхватывают Савмака, и вот он на конском крупе. Отец Скилур передает ему узду.
Как же случилось, что он ее не удержал? Почему он оказался среди чужаков, отвергнутый братьями и самой степью? Сколоты считают его эллином, а эллины - сколотом. Где та невидимая грань, которую он перешагнул? Где его вина?
Вот и шатер у сломанного дерева. Савмак спешился и, приподняв полог, скользнул внутрь.
Брат повернулся. На его лице мелькнуло подобие улыбки.
- Ты услышал меня, - сказал Палак глухо.
- Да, хотя твой голос был невнятен, а ты все эти годы был глух к моим крикам.
Палак поднял руку, как бы отстраняя все, что до сих пор разделяло их.
- У нас одни боги, один отец. Ты вырос у эллинов, но у тебя душа сколота. Ты не пришел ко мне во дворец. Ты явился в шатер.
- Меня призвало горе! - сказал Савмак. - У нас не осталось ни одного города. Неаполь, Хабеи в руках эллинов. Мы, как киммерийцы, рассеяны по земле. Одичали брошенные кони и ищут под снегом корм. Женщины и дети в неволе. Они состарятся на чужбине и забудут язык отцов. Вот чего добился ты, присвоив власть, данную мне Папаем.
- Нет! - злобно воскликнул Палак. - Это все сделал твой побратим, эллин, с которым ты обменялся кровью.
- Митридат не эллин. Его отец перс. А матери он не выбирал. Он ненавидел ее и бросил в тюрьму, как только вернулся в свое царство.
- Пусть так! Но эллины его друзья. И он поставил во главе своего войска эллина Диофанта. Эллины отдали ему наше царство.
- О чем ты говоришь?
- О царстве наших отцов, о землях от Керкинитиды до Пантикапея, которые Перисад уже передал Митридату.
- Это ложь! - вспыхнул Савмак,
Палак усмехнулся.
- Если ты не веришь мне, послушай, что тебе скажет этот человек. Он должен быть тебе знаком.
Палак шагнул в угол шатра, поднял край войлока и повернул пленника, лежавшего лицом к земле.
Савмак узнал Памфила, боспорца, возвышение которого казалось всем странным.
- Это правда, Савмак, - захлебывался Памфил. - Диофант и Перисад договорились о передаче власти Митридату и отправили меня в Синопу. Но справедливые боги не захотели этого, они разбили корабль о камни и сохранили жизнь одному мне. Ты же знаешь, Савмак, что я всегда был другом скифов, тебе известно…
- Молчи, змея! - Палак толкнул пленника ногой.
- Теперь ты видишь, - обратился он к Савмаку, - кто прав?
Они шли обнявшись, как в детстве. Никто не слышал, о чем они говорили, но не прошло и месяца, как вся Таврика почувствовала силу сомкнутых братских рук.
ГОРСТЬ СОЛИ
Это был день Апи, наполненный свистом кос, ударами цепов, скрипом колес, уходивших по обод в колею. Над жнивьем поднимались столбы пыли. В тот день Апи получала первый сноп, обвитый гирляндами.
Все остальное доставалось людям, но боги не научили смертных справедливости. Те, кому принадлежала земля, брали себе девять снопов, а десятый оставляли тем, кто пахал землю, сеял зерно, охранял посевы от птиц, тем, кого называли скифами-пахарями. Они жили в сырых и зловонных ямах, прикрытых полусгнившей соломой. Зерна, полученного при дележе, едва хватало им до весны. Хорошо, что эти места были богаты дичью, а окрестные воды - рыбой, но чтобы рыба и дичь не портились, нужна соль. За нее купцы брали втридорога. И нередко пахари отправляли в соляные лиманы кого-нибудь из своих односельчан, обещая в их отсутствие обрабатывать участки и кормить семьи. Возвращение этих соленосов было праздником. В льняных одеждах, с мешками в руках, они ходили из хижины в хижину. Всюду их встречали радостные лица. В деревянные пли глиняные сосуды, в холстяные платки или просто в подставленные ладони сыпалась горсть соли.
Боспорские стражники уже привыкли к этому ритуалу. Они не обратили внимания на человека с мешком, прошедшего через посты.
Соленосом оказался Савмак. Он пришел к сколотам, чтобы поведать о беде. Чужестранцы захватили Неаполь, осквернили алтари Папая и Апи. По дворцу Скилура бродят шакалы! Недруги решили утвердиться в Пантикапее. Царь Перисад обещал им свое царство. Если не помешать их сговору, сколотам придется отдавать не только девять снопов из десяти, но и половину рыбы, какая попадает в их сети. Чужеземцы заберут сыновей, чтобы сделать их воинами и гребцами, дочерей - чтобы заставить их работать в мастерских или прислуживать богатым людям.
- Что же делать? - сколоты разводили руками.
- Горсть соли, - отвечал Савмак, высыпая белые крупицы в подставленные ладони. - В день Диониса стража Пантикапея будет пьяна, а мы узнаем друг друга по этим словам: "Горсть соли!"
ПУЧИНА
Поставив в степи под Неаполем победные трофеи, Диофант в сопровождении отряда всадников двинулся в Пантикапей. Его поредевшее войско под командованием Архелая через горы двинулось в Евпатории, где оно должно было ожидать кораблей для отправки в Синопу. Самому Архелаю он наказал прибыть на корабле в Пантикапей, чтобы присутствовать на торжественной церемонии передачи короны Митридату.
Стратег не торопился. Казалось, он наслаждался путешествием по степи. Она встретила его желтизной ковыля и синевой распростертого над ним неба. Эти два цвета - желтый и синий - казались ему цветами Скифии. И он уже представлял себе полотнище, сшитое из желтого и синего треугольников. Таким должно быть знамя союзного Митридату скифского царства.
Планы стратега шли дальше. Он видел столицей этого царства не Неаполь, а город у порогов Борисфена, там, где высятся древние могилы скифских царей. Он уже выбрал и правителя союзной Скифии. Им должен стать этот полуэллин Савмак, побратим Митридата. С его помощью нетрудно будет держать в страхе фракийцев и угрожать Риму.
На третий день пути впереди возник холм. Еще издали был виден на его вершине всадник. Силуэт его фигуры и коня резко выделялся на фоне неба. Холм оказался гробницей неведомого царя кочевавшего здесь неведомого народа, а всадник был командиром охранявшего границу Боспора отряда меотов. Вокруг холма простирались земли мирных скифов, плативших Перисаду дань зерном и поставлявших всадников для его конницы. Перисад из осторожности отправлял их в Фанагорию и другие города Азиатского Боспора. На скифской же границе он держал меотов.
Начальник отряда Аристогор уже знал о великой победе над Палаком и Тасием. Но, судя по всему, она не принесла ему успокоения. В голосе боспорца, принесшего Диофанту поздравления, ощущалась тревога.
Оказывается, мирные скифы, узнавшие о происшедшем ранее всех, стали проявлять необычное беспокойство. Они подожгли зерно, предназначенное для отправки в Синопу. Но опаснее всего была весть о восстании отряда скифских всадников в Фанагории. По словам Аристогора, Неоптолему, возглавлявшему город, удалось скрыться вместе с верными людьми в акрополе, но остальная часть города была дотла разрушена мятежниками, соединившимися с синдами Олфака. Этот опытный воин сражался под началом Тасия и после разгрома у Неаполя поднял на борьбу своих соплеменников. Известие это вызвало у Диофанта тревогу. Он уже сожалел о том, что отправил войско в Евпаторий. Теперь он был отделен от него степью и горами тавров.
Пантикапей успокоил Диофанта. Кажется, восстание на том берегу Боспора не нарушило обычного хода жизни. Городские стражи дремали у ворот. На агоре шел обычный торг. Помост в ее центре был окружен толпами любопытных. Среди невольников, выставленных на продажу, стратег не без удивления различил роксоланов. Его воины успели продать их херсонесским работорговцам, а те морем доставили живой товар в Пантикапей. И, может быть, это было единственным реальным результатом его победы: в рудниках Фемискиры, в каменоломнях Проконесса появятся сотни новых рабов. Цена на них упадет и возникнет поговорка: "Дешев, как роксолан".
Диофанта не встретил, как прежде, Памфил. Из рассказа воина, охранявшего дворцовые ворота, Диофант узнал, что Памфил погиб вместе со всей командой триеры, отправленной Перисадом в Синопу. Ее обломки были найдены на берегу южнее Феодосии. Митридат не получил известия о том, что Перисад объявил его своим наследником. Он еще не знает о восстании синдов. Как он отнесется к этим новостям? Сможет ли он прислать воинов?
Клены у дороги гордо подняли головы в золотых диадемах. Встречая всех, кто направлялся в Пантикапей, они делали их причастными к великому торжеству природы. На повозках высились кочаны капусты, выращенные в болотистых плавнях на берегу Меотиды. Феодосийские садоводы везли яблоки с толстой пятнистой кожурой и тем приятным привкусом, который дал им имя "медовых". Мирмекийцы нагрузили себя корзинами со сливами, для описания достоинств которых понадобился бы стиль Гесиода. Более всего в тот день на дороге было сколотов. Можно подумать, что они все покинули свои селения. Мешки их пусты. Сколоты ничего не привезли на продажу. Видимо, они решили запастись на зиму каштанами, которые были по их деньгам.
На агоре, однако, они не покупали ни каштанов, ни овощей. Они спрашивали, где достать хотя бы горсть соли. Но оказалось, что в тот день торговцы солью не вынесли своего товара. Сколотам пришлось идти к соляной пристани, на край города. И никого не заинтересовало, чем они заполнили там свои мешки. Осталось незамеченным и появление Савмака в скифской одежде, которую он уже давно не носил.
Диофант пробудился словно от толчка. В зале, выходившем на внутренний дворик, что-то зазвенело. Потом послышалось падение тяжелого предмета. Видимо, упала статуя у входа в покои Перисада. Оттуда донесся крик и какой-то звук, напоминающий треск разрываемой ткани.
- Спасайся! - это был голос Алкима.
Диофант выбежал в коридор. Херсонесит стоял у колонны, закрывая рукой грудь. Лицо его было мертвенно бледным. Сквозь хитон проступила кровь и текла по пальцам.
- Это боги, за посла…
Алким покачнулся и упал к подножию колонны. И в это мгновение над головою Диофанта просвистела стрела. Отпрянув, Диофант бросился к ближней двери. Это было помещение начальника стражи. За этим занавесом он слушал беседу Алкима с Памфилом. Здесь его посетила счастливая мысль, благодаря которой стало возможным возвращение Митридата. А вот и потайной ход, которым пользовался Алким, да будут к нему милостивы подземные боги.
На площади за дворцовыми воротами стояло несколько человек в варварских шароварах и капюшонах. Диофант старался идти так, словно прогуливался и дышал ночным воздухом. Но все равно он обратил на себя внимание.
- Горсть соли! - крикнул кто-то из варваров.
Не зная, как отозваться на этот пароль, Диофант побежал.
Отчаяние придавало ему силы. К счастью, его преследователи плохо знали Пантикапей. Никто не догадался перерезать беглецу путь в гавань.
Диофант оказался в лабиринте бревен, тюков, пифосов. Скользнув в один из проходов, он скрылся с глаз преследователей. Их беспорядочный топот и крики раздавались справа и слева. Видимо, скифы решили не обыскивать в темноте, а дождаться рассвета.
С горечью вспоминал Диофант события последних месяцев. Где тот роковой шаг, который привел его в этот пифос, пропахший вонючим маслом? "Победить и завоевать дружбу"- вот источник всех бед. Царь захотел одновременно быть другом эллинов и скифов. Лодка, в которую Диофант посадил эллинов и скифов, перевернулась. И он оказался за бортом. Под ним пучина.
Светало. Слышались голоса. Сейчас скифы будут здесь, а у Диофанта нет и оружия, чтобы встретить достойно смерть. Он, Диофант, победитель скифов и роксоланов, друг царя, будет схвачен, как беглый раб.
И в это мгновение Диофант увидел триеру, входящую в гавань.
"Вышла из мрака младая с устами пурпурными Эос", - вырвалось из уст Диофанта. Это было чудом, о котором можно сказать только словами Гомера. Корабль с парусами, окрашенными Эос, - его спасение.
Диофант выполз из своего пифоса и рванулся к берегу. Волны приняли его, и он поплыл по-милетски, неторопливо выбрасывая вперед руки. Он уже не слышал воплей скифов, понявших, что их враг ускользает от возмездия.
Архелай с трудом узнал в пловце, вытащенном на палубу, стратега понтийского войска. Вместо торжества, участником которого он должен был быть, он оказался свидетелем катастрофы.
Диофант дрожал всем телом.
- Скифы восстали, - бормотал он. - Это дело Савмака. Перисад убит. Нет Алкима! Божество отомстило за убийство посла.
Не зная, как утешить стратега, Архелай засунул пальцы в кожаный мешочек. На его ладони оказался золотой перстень со вставленным камнем.
- Это работа моего отца! - пояснил херсонесит. - Народ же поставил тебе медную статую с почетной надписью.
Диофант поднес перстень к глазам. Перед ним был вырезанный с удивительным мастерством профиль Митридата. Юношеское лицо выражало стремительный порыв и волю к победе.
- Мне придется объясняться с другим Митридатом, - молвил Диофант, сжимая перстень в кулаке. - Не с мальчиком, а с мужем! Как он отнесется к катастрофе в Пантикапее, к восстанию Савмака, к гибели Перисада? Ему завещано царство. Но где оно? Все мои планы развеяны, словно ворох осенних листьев от дыхания Борея,
ОЛФАК
Скала с деревцем на вершине напомнила Савмаку оленя, окаменевшего в ужасе перед внезапно открывшимся морем. Савмак ощутил себя таким же загнанным зверем. Побережье от Пантикапея до Мирмекия пусто. Даже лодки уведены моряками. Море встало стеной между сколотами и синдами. Но врагам, имевшим корабли, оно стлалось волнистой дорогой, соединяя Пантикапей со столицей Митридата - Синопой.
Мысли о Митридате приносили мучительное чувство раздвоенности. Савмак не мог себе представить, что Митридат, с которым он обменялся кровью, и человек, объявивший себя наследником Перисада, одно лицо. Нет! Эллины, эти хитрые торгаши, подменили его побратима другим Митридатом. И тот Митридат разослал своих лазутчиков по этим городам, подговорил кормчих увести корабли.
У фанагорийского берега показался челн. Гребец прилагал все усилия, чтобы пересечь пролив, но течение сносило его в открытое море. Видимо, он был новичком и не знал, что переплывать нужно выше, против Мирмекия. Савмак шел по берегу, указывая гребцу направление.
По тому, как он нетерпеливо взмахивал руками, ощущалось волнение. Савмак был уверен, что гонец везет ему ответ от царя синдов Олфака.
Когда лодка ткнулась носом в берег и гребец обернулся, Савмак узнал в нем царя синдов.
Да, это был сам Олфак! Савмак видел его в Пантикапее, куда он приезжал для встреч с Перисадом. Савмак не знал, о чем они говорили, оставаясь вдвоем, но так как Перисад называл синда лисой, можно было думать, что он умело отстаивал интересы своего степного народа.
- Фанагорийцы скрыли правду, - начал Олфак. - Твое письмо раскрыло мне глаза и позвало в путь. Ибо я понял, что настал для наших народов час борьбы.
- Ты прав! Он настал! - воскликнул Савмак. - Мы свергли Перисада и прогнали понтийцев, но нам не удержаться одним.
- Мои люди давно были бы с тобой, если бы не козни Митридата, - сказал Олфак. - Эллин не может быть другом.
- Митридат не эллин. Но эллины взяли над ним власть. Они держат его в руках, вертят им как хотят. Они построили Евпатории, чтобы угрожать сколотам, захватили и разрушили Неаполь. Мой брат призвал на помощь Тасия, но боги отвернулись от нас, и Палак ушел со своими людьми к порогам Борисфена, чтобы умилостивить души предков. И вот уже Папай даровал мне победу. И он соединил меня с тобой на страх врагам.
- Наши глаза и души с тобой, - сказал Олфак. - Но руки не могут тебе помочь, пока не будут готовы челны. Жди нас в следующую луну.