- О! - воскликнул Янь. - Ты должен рассказать про тот поход князю! Вот и он сам сюда едет…
Из-за горы показалось войско. Стяг за стягом спускались в долину к ручью. Там воины поили коней и пускали их пастись.
Подъехали князья Игорь и Владимир.
Ждан смиренно поклонился.
Игорь окинул его быстрым взглядом, удивлённо поднял брови.
- Ты?
- Я, княже.
- А кто эти женщины? С тобою?
- Старшая - моя мать, которую я выручил из половецкой неволи, а младшая - это Любава… Из Глебова… Та самая девушка…
- А-а, - как-то неопределённо произнёс князь, будто не мог уразуметь, какое имеет отношение она к тому, что случилось в Глебове, хотя по его лицу было видно, он всё сразу вспомнил: и ссору с Владимиром Переяславским, и резню в Глебове, и дальнейшую историю со своим конюшим. Вспомнил и насупился.
Хитрый и наблюдательный Янь понял, почему наступила заминка в разговоре и поспешил на помощь:
- Ждан только что с Самары, с Орели, княже, ходил с князьями в поход на приднепровских половцев…
В глазах Игоря вспыхнула заинтересованность.
- Вот как! С чем же князья вернулись?
В душе Ждан поблагодарил Яня. Он облегчённо вздохнул и начал рассказывать про битвы на Орели, про победу и пленение Кобяка, многих ханов и значительной части войска.
Сначала по лицу Игоря промелькнула тень досады. Видимо, эта весть немало уязвила его. Теперь скромная победа за Мерлом над ханом Обовлы в сравнении с победой Святослава и Рюрика показалась ещё скромнее.
Однако он постарался прогнать эту неприятную мысль… Как бы там ни было, а всё войско Обовлы в полоне, вместе со своим ханом, и главное, половцам не удалось разорить и погубить северские села и хутора.
Когда Ждан закончил, Игорь гордо сказал:
- Победа князей велика, но мы тоже с победой! Не с пустыми руками домой возвращаемся!
- Я знаю, Янь уже успел поведать о твоей победе… Я поздравляю тебя, княже, и рад за всю нашу северщину, что на этот раз, благодаря твоей, княже, мудрости и храбрости, а также благодаря другим северским князьям и воинам, её миновала злая беда, - с чувством произнёс Ждан.
К Игорю вернулось хорошее настроение.
- Что же теперь собираешься делать? Куда путь держишь? Может, вернёшься ко мне? Мне всегда нужны смелые и испытанные люди.
Ждан мгновенно оценил великодушие князя. Это - прощение, и значило оно для него немало. Но глянув на сгорбленную фигуру матери и удручённый вид Любавы, ответил уклончиво:
- Княже, я благодарен тебе за доброту твою и при первой же возможности стану в ряды твоего войска. Но сейчас я не один. Мать рвётся в Вербовку… Неведомо, остался ли там кто после половецкого погрома… Но она хочет поселиться только там…
- Там есть люди, хотя и мало, - вмешался в разговор княжич Владимир. - Идите, селитесь! Я дозволяю… Это моя волость… И мне нужны поселенцы.
- Разумеется, идите селиться, - согласился Игорь, - земли вдоль Сейма обезлюдели, и нужно много сил, чтобы они стали снова обжитыми и богатыми…
4
На следующий день, когда солнце стояло почти над головой, путники переправились вброд через Сейм, поднялись на гору и остановились передохнуть.
Ждан одним взглядом окинул всю широкую долину, где когда-то стояло большое и красивое село. Вокруг такие знакомые с детства родные места! Поодаль за селом тёмный бор, куда летом и осенью он бегал собирать ягоды и грибы, а зимой ездил с отцом за дровами. Вот впереди узкий спуск с обрывистыми стенами, где в норах гнездились чернокрылые стрижи; на равнине раскинулись поля, теперь запущенные, поросшие бурьяном, вдоль берега реки - левады. И всюду вербы, вербы - ветвистые, густые, зелено-седоватые. Неспроста село назвали Вербовкой…
Ждан узнавал родное село и не мог узнать. Что же от него, бедного, осталось? Из земли торчали черные обугленные сохи. Где когда-то стояли хаты, повети, риги, там теперь виднелись только груды золы, поросшие бурьяном огороды тоже позарастали, превратились в пустыри. И только кое-где под соломенными и камышовыми кровлями темнели маленькие, как грибы, клетушки, сооружённые наспех и неумело - лишь бы зиму перезимовать.
Он отыскал свой огород, левадой спускающийся к самому Сейму, и сам себе не поверил: на месте их хаты теперь стояла клетушка и над нею из обмазанной жёлтой глиной трубы вился в небо сизоватый дымок. За воротами опускал свой длинный нос колодезный журавль, а возле него белела мужская фигура…
Кто же там такие? Свои или чужие?
Ждан вдруг почувствовал, как онемели ноги. Хотел ударить под бока коня и не смог. Радость и тревога стиснули грудь. Глаза затуманились слезами.
- Мама, там у нас кто-то живёт! - воскликнул хрипло.
Мать тоже сквозь слезы мало что видела вдали.
- Кто это, сынок?
- Не знаю… Едем поскорей!
Они спустились с горы, миновали одну запустелую улицу, вторую и, охваченные надеждой и страхом, подъехали к своему родному двору. Вот перед ними чудом уцелевшие от пожара старые, сплетённые из лозы ворота. За воротами, возле поленницы дров, застыл с высоко поднятым топором мужчина в белой полотняной рубахе. Глаза его округлились от удивления и страха, а губы шепчут:
- Свят, свят, свят!.. Сгинь, пропади, нечистая сила! Чур тебя, чур!
Ждан мигом слетел с коня, кинулся к нему:
- Иван! Братик! Живой?!
Тот ошалел, опустил руки, изменился в лице. Ждана явно не узнавал.
- Кто ты?
- Да Ждан я, Ждан! И мать со мной! Из полона вернулась… А это Любава.
Во двор вступила мать. Вскрикнула глухо, схватилась за сердце, согнулась… Последние силы, что поддерживали её в пути к родному порогу, покинули её.
И тут у Ивана будто пелена с глаз спала. Откинул в сторону топор, рванулся навстречу.
- Ма-а-ма-а!
Она прильнула к нему, зарыдала. И он целовал её мокрые щеки, грубой жёсткой рукой гладил спутанные седеющие косы и шептал лишь одно слово:
- Мама, мама!
Ждан обнял их обоих. Неповоротливый, угловатый Иван кивнул ему всклокоченной головой, прижался плечом к его плечу, и так втроём стояли они: то плакали, то что-то говорили, хотя ни одно слово не доходило до их сознания, то замирали от счастья и боли.
За это время Любава ввела на подворье коней, а из клетушки на крик вышла чернявая молодица с младенцем на руках. За подол её юбки держался чумазый, с черными вихрами мальчонка, исподлобья поглядывал на незнакомых людей.
Иван опомнился первым.
- Мама, Ждан, вот мои… Это Варя… То есть Варвара… И детки - Жданко и Настуня…
Мать обняла невестку, поцеловала детей.
- Родненькие мои! Я такая счастливая!..
И она снова заплакала.
Варя начала её утешать:
- Не плачьте! Вы уже дома… Живите у нас… А Ждан поселится рядом… Не плачьте! Идёмте до хаты - пообедаете да и отдохнёте с дороги… Пойдёмте!
Сама, тоже плача, взяла свекровь за руку и, бережно поддерживая, повела в жилище. Любава пошла за ними.
А братья поспешили к коням. Напоили, стреножили и пустили на леваду пастись. Потом остановились на меже под старой развесистой грушей, усеянной мелкими жёлто-коричневыми плодами. Ждан сорвал одну грушку, кинул в рот.
- Какая вкусная!.. Не раз в неволе снилась мне наша груша. Не хата, не двор, а груша на меже с Лебедями, на которую мы детьми, помнишь, взбирались, как белки, и прятались там от отцовской взбучки… А просыпаясь думал: вернусь когда-нибудь домой, так поставлю под нею хату…
- Вот и ставь на лебедевском огороде, - сказал Иван, приглаживая растрёпанные волосы. - Из их рода никого не осталось… А мы гуртом поможем - я, мать, твоя жена…
Ждан усмехнулся.
- Ты про Любаву? Она не жена мне. Но весною мы поженимся…
- Жена или не жена - всё одно поможет.
- Поможет, - согласился Ждан. - Дня два отдохнём и начну из леса стволы возить. Чтобы к осени клетушку поставить.
- Не клетушку, а хату, - возразил Иван. - Хватит того, что у меня клетушка. Теперь тесно… Но нас было только двое - Варя да я. А ты не один - гуртом и поставим.
Они долго стояли в тени под грушей, вели тихий разговор, рассуждали, как выгоднее продать трёх коней Ждана и купить за них скотину, свиней, птицу, как возводить хату. Разговаривали бы и дальше, до самого вечера, но Варя позвала:
- Хватит вам, говоруны! Обедать пора!
ГЛАВА ДЕВЯТАЯ
1
В субботу, под вечер, князь Игорь с князьями и дружинниками прибыл в Путивль, вторую свою столицу, которую он очень любил. Посланные загодя гонцы сообщили о победе над ханом Обовлы - и над высокими путивльскими горами, над самим городом и зелёным Засемьем громко зазвучал с церковных звонниц торжественный благовест.
Княгиня Ефросиния Ярославна с детьми и юной княгиней Ольгой Глебовной, женой Всеволода, которая прибыла из Трубчевска, ждали победителей на площади, перед городскими воротами. Недалеко от княгини, но держась немного позади, стоял разительно похожий на Ярославну красивый мужчина лет тридцати трёх. Чёрная бархатная шапка с малиновым верхом оттеняла бледность его лба, из-под расстёгнутого кафтана, расшитого канителью, выглядывала блаватная рубаха, а на ногах - лёгкие жёлтые летние сапоги. Его левая рука лежала на позолоченной рукояти меча, а он сам, выпрямясь, напряжённо всматривался в обветренное, загорелое лицо Игоря, который, соскочив с коня, протянул вперёд руки и быстро приближался к княгине с детьми.
Игорь не замечал его, как не замечал и других, кто собрался здесь, кроме своей семьи.
- Ярославна! Княгиня! - сорвалось с его губ. - Ладонька моя!
Ефросиния метнулась на его зов и упала к нему на грудь.
- Княже мой!
Ни на кого не обращая внимания, Игорь поцеловал её мокрые от счастливых слез глаза, тугие, по-девичьи розовые щеки. Потом повернулся к сынам, каждого поднял перед собой, поцеловал, а доченьку, младшенькую, несколько раз подкинул высоко вверх, и та завизжала от удовольствия и радости.
Потом, пока Ярославна обнимала сына Владимира, а Ольга Глебовна - князя Всеволода, Игорь взглянул на нарядно одетого человека, что напряжённо и неотрывно смотрел на него. Воскликнул:
- Никак князь Владимир Ярославич! Брат мой! Какими, судьбами! - и обнял его. - Я рад приветствовать тебя, княже, на Северской земле! Мой дом - твой дом! Брат моей жены - всегда желанный гость!
Владимир вспыхнул от радости. Щеки его начали розоветь. Он крепко пожал Игорю руки, тоже обнял его.
- Благодарствую, княже, - произнёс растроганно, - благодарю брат мой! По правде говоря, не без страха я ехал сюда. Боялся, что слово грозного князя Ярослава, отца моего, уже и до тебя дошло, как догоняло меня всюду, где бы я ни появлялся, и ты отправишь меня на все четыре стороны…
Игорь нахмурился.
- Я не страшусь твоего отца, а моего тестя, Владимир… Хотя он и самый могущественный на Руси властитель, я его не боюсь… Тут, в своём княжестве, я хозяин, и ты можешь жить у меня столько, сколько тебе захочется! Вот тут, в Путивле, и живи! Город крепкий, край богатый, дичь в лесах не перевелась - забавляйся охотой, а нападут половцы - защищайся. Путивльцы - воины знатные!
- Благодарю тебя, Игорь. Я с радостью воспользуюсь твоим гостеприимством. Здесь и вправду красиво, как и у нас в Галиче, а главное, тихо, спокойно. Будет возможность и подумать, и почитать, и записать все, что видел, слышал, что пережил.
- Ты летописец, насколько я помню?
- Да! Я вырос среди книг и древних летописей…
- Здесь у тебя хватит времени и читать и писать… Так, Ярославна?
Ярославна глянула на Игоря благодарными счастливыми глазами.
- Да, ладо, мой! Владимир может гостить у нас до тех пор, пока наш отец не дозволит ему возвратиться в Галич… А теперь прошу всех в дом - к столу!
После вечери, на которой присутствовали, кроме князей, бояре, воеводы и лепшие мужи, в гриднице остались только свои - Игорь и Ефросиния Ярославна с детьми, Всеволод с Ольгой Глебовной, Святослав Олегович, племянник Игоря, да Владимир Ярославич Галицкий. Ярославна встала, обвела взглядом длинный стол с пустой посудой после пира.
- Пойдёмте от этого беспорядка к нам в светлицу - посидим вместе по-семейному.
Все перешли в княжеский терем, в просторную комнату.
Здесь было чисто, прохладно, пахло воском от свечи, что потрескивала в бронзовом подсвечнике, и ладаном.
Игорь с Ярославной и дети сели по одну сторону стола, гости - по другую. Старший чашник внёс холодное пиво и хлебный квас, разлил по чашам…
Владимир Ярославич увидел гусли на столике возле окна - взял в руки.
- Позволите? - Посмотрел на Игоря и сестру.
- Просим, просим! - зашумели все.
Владимир прошёлся пальцами по струнам, вслушиваясь в их звучание, а потом тихо запел:
Не буря соколов занесла
через поля широкие -
стаи галок летят
к Дону великому!Кони ржут за Сулою -
звенит слава в Киеве…
Его сильный, приятный голос заполнил собою всю светлицу, заворожил сердца всех, кто сидел за столом. Да и сам певец тоже был увлечён песней и звучанием струн - побледнел, прикрыл глаза и вслушивался в последний аккорд долго, пока он не угас в дальних уголках терема. Владимир - красивый, очень похожий на сестру, только черты его лица резче, мужественнее, а волосы более тёмные, почти каштановые.
- Бог мой, это песня Бояна, - прошептал изумлённо Игорь. - Её любит петь мой учитель Славута. Откуда ты её знаешь?
Владимир мягко улыбнулся.
Ну как же! Ведь я зять Святослава Всеволодовича, а Славута - его певец и друг, ученик Бояна. Я не раз слышал от него песни прославленного певца, которого мне уже не довелось увидеть живым. А Славута его знал и многое от него перенял. Больше того, во время нашей свадьбы с Болеславой, покойной моей женой, дочкой Святослава Всеволодовича, он подарил мне переписанные им собственной рукой песни Бояна. Потому и не удивительно, что я многие из них знаю на память.
- Но странно, что ты, князь, сам стал певцом, - вставил своё слово Всеволод. - Я не припомню случая, чтобы такое когда-нибудь произошло в роду Рюриковичей.
- Ну, почему же, ладо мой? - поправила его Ольга Глебовна. - Говорят, князь Ярослав Мудрый, предок наш, и песни пел, и на гуслях знатно играл, и летописи писал. А Владимир Мономах - тоже… Так почему мой двоюродный брат Владимир не может быть певцом? Зачем ты говоришь ему неладное?
Она возразила мужу, но с такой доброй, обезоруживающей улыбкой и посмотрела таким любящим взглядом, припав при этом к нему и поцеловав его малиновыми губами в плечо, что он только развёл руками и погладил её по пушистой косе.
- Но, любимая моя, я не в укор князю Владимиру сказал это, а просто удивился, как он хорошо поёт, - немного смутился Всеволод, явно стараясь смягчить своё необдуманное слово.
Все засмеялись, зная, как сильно он влюблён в свою красавицу-жену и как она умело верховодит им. Они были прекрасной парой: высокий, стройный, плечистый, грозный, вспыльчивый князь и маленькая, красивая, ласковая, как котёнок, княгиня Ольга. И вот этот великан, яростный во гневе и в бою, как тур, неизменно пасовал перед своею жёнушкой, которая очаровательной улыбкой и нежным поцелуем усмиряла самый буйный его гнев и всегда настаивала на своём. И сейчас он оправдывался перед нею, как ребёнок.
Удивлённый князь Владимир Ярославич даже вступился за него:
- Сестрёнка, с чего ты взяла? Князь Всеволод, конечно, и мыслях не имел меня обидеть. Разве умение играть и петь может чем-то унизить кого-нибудь, даже князя? Мой отец, князь Ярослав, и играет, и поёт, доброго ему здравия! А дед Владимир, царство ему небесное, просто влюблён был в песни и музыку, как и в рукописи. Должно и я перенял от него в наследство эту любовь… Если отнять у меня песню, книгу или рукопись - значит вынуть душу из тела, отнять жизнь.
- Как интересно! Так вот ты оказывается какой, братец! - воскликнула Ольга. - Вся Русь тебя знает! Вся Русь про тебя говорит! А мы, твои ближайшие родичи, узнаём тебя последними да и то от посторонних людей. Расскажи, пожалуйста, про себя да про твоё житье, Владимир! Прошу тебя и все мы просим! Ну же!
Под бурным натиском княгини, своей двоюродной сестры, Владимир Ярославич почувствовал, что тоже пришёл в замешательство, но отказать ей был не в состоянии. Он обескураженно обвёл взглядом присутствующих. Но все, даже Ярославна, поддержали Ольгу:
- Просим, просим, княже! Расскажи!
Владимир грустно улыбнулся. В его печальных глазах сквозила глубокая тоска.
Он искательно взглянул на Игоря, словно просил, чтобы тот избавил его от такой тяжёлой обязанности, но Игорь одобрительно кивнул, а вслух добавил:
- Просим, брат. Тут все свои, все тебя любят и сочувствуют тебе. Поделись с нами твоими бедами - и мы их возьмём в свои сердца. Тебе же станет легче.
Владимир вздохнул.
- Может и так. Тогда слушайте.