Воины быстро спешились. Из дорожных мешков, притороченных к сёдлам, насыпали в походные торбочки овса и дали лошадям, а сами принялись грызть житные сухари, кто с солониной, а кто с вяленой рыбой.
Вскоре прибыли князья с дружинами и Кунтувдей с черными клобуками. После короткого отдыха Святослав распорядился выстраиваться в боевые порядки. Во главе снова стал Владимир, на левом крыле Рюрик, на правом - Всеволод Чермный с киевлянами, а конники Кунтувдея шли позади.
Первым тронулся Владимир. Его сторожа сразу поскакала на далёкое шеломье. Впереди мчались Кузьмище с Ивашкой. Едва заметный, размытый весенней водой след вёл их всё вперёд и вперёд.
Дождь перестал, разошлись тучи и над необозримыми полями прихоролья блеснуло весёлое солнышко. Под его тёплыми лучами ещё веселее зажурчали ручьи, на холмах обнажилась, почернела земля, в воздухе по-настоящему запахло весной.
Кузьмище ехал по гребню шеломья, Ивашка левее от него, вдоль склона, откуда видна долина. Оба внимательно всматривались в даль, но нигде ничего - ни людей, ни коней, ни островерхих тёмных веж.
Так ехали долго. В сердце закрадывалась тревога - где же Кончак? Неужели повернул назад, в свои придонские степи? Или пошёл каким-то другим, по наитию избранным им путём на Русь?
Ивашка поправил за спиною лук, опустил копье на гриву коня и поднялся на стременах, прикрывая ладонью глаза от солнца. И вдруг даже охнул от неожиданности:
- Половцы!
За гребнем горы, в широкой долине среди рощиц лозняка и ольшаника бродили в поисках корма неисчислимые табуны коней. Под горою поодаль пылали костры, темнели вежи на широких санях, между ними слонялись, похожие отсюда на муравьёв, тысячи степняков.
Ивашка крикнул Кузьмищу, чтобы наблюдал за ворогом, а сам стремглав помчался к идущему следом войску…
- Княже, половцы! В долине стоят!
Владимир, сгорая от нетерпения, все-таки дождался Святослава, Рюрика и Владимира Чермного, развернул свой полк лицом к противнику и вытащил меч.
- А ударим-ка, братья, на супостата!
Въехав на гору, переяславцы широкой волной ринулись вниз. Следом за ними двинулись дружины других князей. Владимир мчался впереди. Его меч рассекал наполненный весенними запахами и влагой воздух, глаза князя сияли, сверкал на солнце его золотой шлем, а длинный красный шарф, связанный на счастье княгиней Забавой, развевался за плечами, как стяг. Позади него гулко гремел топот сотен и сотен копыт.
Стремительная, мощная атака русичей оказалась для половцев и для самого Кончака совершенно неожиданной. Она опустилась на них, как снег на голову. Никто и помыслить не мог о возможности нападения урусов. Каждый был занят своим делом: кто хлебал из закопчённого казана горячий бульон, запивая им сладковатую варёную конину и согревая промёрзшее за многодневный поход тело, кто чинил обувь или сбрую, кто свежевал коня, готовя мясо к ужину. Многие просто бродили по стойбищу без всякой цели. Поэтому появление русичей, что лавиной обрушились на степняков с горы, на какое-то мгновение всех ошеломило. Поднялся страшный переполох. Побросав все, половцы с криками мчались к коням, которые в поисках корма разбрелись по всему широкому раздолью лугов… Ибо чего стоит половец без коня? Без коня он - что кречет без крыльев.
Охваченные страхом степняки, оставив на произвол стойбище с юртами, вежами, казанами, бегали по лугу, падали, визжали, кричали… Кому удалось вскочить на коня, во весь опор мчались на противоположную сторону долины.
Кончак с тремя сотнями охраны сначала хотел вступить в бой, но увидев появляющиеся из-за гребня горы новые и новые киевские дружины, развернул коня и бросился наутёк.
Половцы бежали кто как мог: одни верхом, другие - увязая в снегу, пешком. Их догоняли и брали в полон, а тех, кто брался за оружие, рубили мечами или боевыми топорами, били палицами, кололи копьями.
Сотни пленных, табуны коней, множество саней с вежами, саблями, копьями, луками, казанами, стали добычей победителей.
Святослав сидел на коне в окружении бояр и воевод. Победа полная, и старый князь не мог скрыть удовлетворения.
- Хан, - обратился он к Кунтувдею, - догони-ка беглецов! Поймай мне Кончака! Приведи клятого на аркане! Вся добыча, сколько сможешь взять - вся твоя!
Хан глянул в долину и осклабился.
- Благодарю за доброту, княже, - и, что-то крикнув свите, вихрем полетел с горы.
За ним помчались черные клобуки.
Но ещё большей радостью для князя было известие, что взят в полон басурманин с его "живым огнём".
- Приведите-ка его сюда! - крикнул свите Святослав.
Басурманина привёл сам Владимир. Кузьмище с Ивашкой привезли вежу с "живым огнём", поставили на вершине холма.
Святослав внимательно осмотрел коренастого чернобородого человека средних лет, его огромный тюрбан и золотые перстни на пальцах, сурово спросил:
- Как тебя зовут?
Тот поморгал выпуклыми черными глазами, пожал плечами, мол, не понимаю.
Славута задал вопрос на языке половцев.
- Меня зовут Сулейманом, о великий шахиншах, - ответил тот.
Сулейман, конечно, не знал, кто перед ним, но золотой шлем и тяжёлое золотое ожерелье, что спадая на кольчугу, прикрывало шею, говорило о том, что его привели к правителю урусов. И он согнулся до земли в подобострастном поклоне.
- Это ты, как мне говорят, привёз "живой огонь" Кончаку из-за Обезских гор? - прозвучал новый вопрос.
- Я привёз, шахиншах.
- Покажи!
Тот снова поклонился и молча подошёл к саням, возле которых стояли Кузьмище и Ивашка, снял войлочное покрывало.
Святослав, Владимир, бояре с взволнованным любопытством смотрели на никогда не виданный ими лук-самострел, который в общем-то мало чем походил на обычный лук.
- Чем же он стреляет?
- Кровью земли, шахиншах, - и Сулейман взял из саней продолговатую глиняную трубку с пеньковым фитилём. - Она называется - нефт.
- Покажи, как это делается…
- Мне нужна помощь десяти воинов.
- Разве не пятьдесят?
- Как всегда, мой повелитель, всё неведомое и необычное люди склонны преувеличивать… Мне потребуется лишь десять человек, чтобы помогли натянуть тетиву.
Святослав кивнул. Подошли десять гридней.
Сулейман сначала снял шарф, разостлал его на мокром снегу, стал на колени, помолился на восток, потом положил одну трубку в деревянный жёлоб катапульты и нацелил его в поле. Показав воинам, как крутить барабан, который натягивал тетиву, высек огонь и поджёг фитиль. Потом ещё раз прицелился и дёрнул за деревянную рукоятку.
Резко тенькнула тетива, громыхнул, раскручиваясь, барабан.
Ни князья, ни бояре, ни гридни не успели и глазом моргнуть, как трубка молнией взвилась вверх, рассыпая искры тлеющего фитиля, а потом плавной дугой опустилась в долину и упала в снег, где взорвалась, разбросав вокруг себя дымное, красноватое пламя.
Потрясённый Святослав и стоящие рядом с ним не могли оторвать взгляд от огня, быстро растекающегося по склону. Отсюда казалось, что горит снег. Воеводы, бояре и гридни перекрестились.
- Славута, ты видишь? - спросил явно ошеломлённый князь. - Что случилось бы, если б Кончак осадил наши города?
- Сгорели бы дотла, - коротко ответил боярин. - Наше счастье, что мы успели погромить его сегодня!
- Спроси у басурманина, почему Кончак не пошёл сразу на нашу землю, а остановился на Хороле. Никак это понять не могу.
- Сначала он заболел, пусть бережёт его аллах, о шахиншах, а потом началась сильная оттепель.
Великий хан стал ждать морозов и хорошей дороги для коней, - ответил Сулейман.
- Действительно, нам сильно повезло, - тихо произнёс Святослав, а громче спросил: - Скажи мне, Сулейман, откуда берётся огонь в твоих трубках?
- Это горит нефт, шахиншах.
- Что это такое?
- Кровь земли… В нашей стороне есть места, где из глубоких трещин выступает, как из раны, кровь земли - нефт, что горит лучше и жарче, чем самое сухое дерево.
- И много ты её привёз с собой?
- Десять бочонков, мой повелитель. Этого достаточно, чтобы сгорел Царь-град - столица ромеев!
Святослав переглянулся со Славутой.
- Значит, Кончак хотел сжечь Киев?
- Так, мой повелитель, и Переяслаф и Куяф, - торопился откровенничать Сулейман. Он явно решил для себя, что Кончак теперь далеко, а Святослав близко, и от шахиншаха урусов зависит его дальнейшая судьба, потому и следует говорить все, что только знает.
- О! - только и смог вымолвить на это великий князь. - Теперь, Сулейман, будешь мне служить, и я стану платить тебе так же, как платил Кончак, пока мои люди не научатся пользоваться "живым огнём".
- Благодарю за милость, о мой повелитель, - низко поклонился Сулейман.
Из степи вернулись черные клобуки. Кунтувдей подъехал мрачный и злой.
- Ну что, хан, догнал Кончака? - спросил Святослав.
- Да где там! Снег пополам с водой… За Хоролом вся дорога талая, размокшая. А у Кончака свежие кони, вот и сбежал!
- Не грусти! Добычи хватит на всех, а против природы не попрёшь. Нам тоже нужно поспешать домой, не то вскоре реки разольются так, что всю весну просидим возле Лубна.
…Усталое войско русичей расположилось на ночлег. На высоких местах воины ставили походные шатры, разводили костры, варили в казанах кулеш. Посреди табора молодые гридни собирали княжеские шатры-намёты, что были побольше обычных. Воеводы выслали во все стороны сторожу. Всюду звучали весёлые голоса, пылали костры, словно оповещая отсюда Русь о великой победе…
ГЛАВА ЧЕТЫРНАДЦАТАЯ
1
Весть о победе Святослава Киевского и Рюрика Русского над половцами, на этот раз над самим Кончаком, весенним громом прокатилась по всей Руси. Князья и бояре, духовенство и купцы, ремесленники и смерды вздохнули свободно, полной грудью. Весь народ радовался, что отбита ещё одна, пожалуй самая большая угроза, нависшая было над Русью.
Не испытывал радости только Игорь. Тяжёлая досада терзала его сердце. Никак не мог он смириться с мыслью, что упустил такую счастливую возможность прославиться.
И подумать только, что стало помехой?! Гололедица и туман! Если бы не это, он со своей дружиной перелетел бы птицей через поле до Лубна и на виду у всех обагрил бы свой меч в битве на Хороле. И колокола всех церквей и соборов Руси воздавали бы и ему, а не только другим, великую хвалу!
Он уже не помнил или не хотел помнить, что в глубине души радовался той помехе, так как это была оправдывавшая перед сторонним взором естественная и независящая от него причина, почему новгород-северские воины не сумели прибыть к Лубну: дескать хотели, да непогодь не позволила присоединиться к киевлянам и переяславцам.
Теперь остаётся обвинять не себя, а туман. Проклятый туман! Отобрал у войска честь, а у него - славу!.. Теперь все колокола на Руси возвеличивают Святослава, Рюрика, Владимира Глебовича, а он, Игорь, остался в стороне. Ни с чем! Он! Игорь! Ольгович! Сын Святослава, внук Олега!
Как тут не досадовать!..
В конце марта Игорь пригласил брата Всеволода, сыновца Святослава Рыльского и сына Владимира в Новгород-Северский. Они прибыли в субботу, в предпоследний день первого весеннего месяца. После щедрого обеда с семьёй и приближенными Игоря, князья закрылись в хоромине хозяина.
- Братья, - сказал Игорь, пристально вглядываясь каждому в глаза. - Вы уже знаете о разгроме Кончака на Хороле, знаете, какую славу снискали Святослав, Рюрик и Владимир Глебович, три моих родича-недруга. Только нас с вами там не было. А разве мы не князья? Пойдём в поход тоже - и себе хвалу великую добудем!
Первым откликнулся брат Всеволод:
- Дело говоришь, Игорь, славно будет и нам погулять в чистом поле! Размять коней застоялых! Потешить и себя поединком с поганином-половчанином!
Святослав и Владимир в один голос воскликнули:
- Пойдём и мы! И мы готовы!..
Другого ответа от своих ближайших родичей Игорь и не ждал. Он хорошо их знал. Да и жили они всегда дружно, выгодно этим отличаясь от других князей.
- Спасибо, братья, за доброе согласие. Теперь давайте совет держать: когда, куда и с какими силами нам идти?
- Да ты уже всё обдумал, брат, так и говори, что в мыслях имеешь, - положил на стол свою могучую руку Всеволод, и дубовые доски едва не прогнулись.
- Да, братья, долго, не день и не два провёл я в размышлениях, и вот что надумал. Выступать в поход надо, когда степь хорошенько подсохнет и взойдёт молодая трава - подножный корм для коней. Так что лучшее время - конец апреля…
- Двадцать третье апреля - день Георгия Победоносца, твоего ангела-хранителя, брат, - пробасил Всеволод. - Вот в этот день и выступим!
- Правильно! - поддержали его молодые князья.
- Хорошо, - согласился довольный Игорь. - Хотя любой день апреля для этого годен, только бы счастливым оказался. Но если на Георгия будет сухо и степь зазеленеет, так и порешим: поведём с собой все силы, какие только сможет выставить Северская земля. Оставим лишь небольшие дружины в Новгороде, Путивле, Трубчевске, Рыльске и Курске… На всякий случай… Да призовём на помощь князя черниговского. Я сам напишу Ярославу, чтобы к нам присоединился. Его надёжные полки станут могучим подспорьем для нас. И последнее - куда идти?
- Как куда? - недоуменно переспросил прямодушный Всеволод. - На половцев, куда же ещё?!
- Конечно, на половцев. Но куда? И каким путём?
- Что такое ты, Игорь, замыслил? Говори прямо! - пророкотал бас Всеволода.
- Вот что задумал я, братья, - поведал Игорь. - Прямой привычный шлях походов: из Чернигова вдоль Поля на Ромен или Лубен, а там на Орель да Самару, а из Новгорода Северского - поперёк Поля до Сулы и уже оттуда тоже на Орель да Самару. Или прямо на Дон через Мерло, как мы в прошлый год ходили… На этих путях половцы всегда ставят пикеты с дивами. Они легко выследят нас, вовремя оповестят своих… Поэтому предлагаю идти совсем по другому направлению. Из Путивля двинуться прямо на восток, аж до Оскола, и ты, Всеволод, из Курска тоже туда направишься, там и встретимся. А оттуда уже повернём вдоль Оскола на юг и спокойно доберёмся до половецких кочевий на Донце, где их и погромим! Для них наше появление не с запада, а с севера окажется большой неожиданностью!
Молодые князья вновь восторженно закивали старшему Ольговичу.
- А что!.. Ты это здорово придумал, Игорь! - одобрил старшего брата Всеволод. - Так мы зайдём в тыл поганым. Нежданно-негаданно! Погромим их - и назад! Там, в самом сердце Половецкой земли, нас и вправду никто не ждёт. И Кончак, и другие ханы Орель и Самару стерегут.
- В этом вся суть, - сказал Игорь и положил правую ладонь на стол, словно давая этим понять, что всё решено и другого мнения быть не должно. - Хочу ещё об одном предупредить… Братья, всё это надо держать в строгой тайне. Совершим наш собственный, ни от кого не зависимый северский поход! Хватит одним киевским князьям да переяславским себе славу добывать! Прославимся таким походом и мы! Ведь мы тоже исконные и не мелкие князья!.. Идите, готовьтесь! Времени у нас мало. Мои и Владимира стяги соберём в Путивле, подальше от сторонних глаз. Да и к Полю ближе. Туда же подойдёт и Ярослав из Чернигова… Святослав будет ждать нас на Пеле, а Всеволод на Осколе… Отыщем, братья, шлях до Тмуторокани, что была когда-то тоже русской землёй. Отчиной Ольговичей!
2
После завтрака Славута вымыл руки, расчесал перед бронзовым зеркалом длинные седые волосы, ровно подстриженную бороду и только после этого, чистый, опрятный, вошёл в любезную его сердцу хоромину, где привык проводить долгие часы.
В этой светлой просторной комнате одно окно выходило на юго-восток, а второе - на юго-запад. Посреди, между окнами, широкий стол. Рядом с ним добротно сработанный удобный стул с узкой резной спинкой. Между окнами - лавка, прикреплённая к стене, застеленная шерстяным одеялом, на нём вышитая покойной женой подушка. Уставая, боярин любил склонить на неё голову.
На одной стене висит оружие - мечи, луки, кольчуги, латы, шестопёры, тулы со стрелами, на противоположной - полки с самым драгоценным богатством, которым владел боярин - книгами.
Славута собирал их всю жизнь. Одни покупал за большие деньги в монастырях, где их создавали монахи, другие приобретал по случаю у купцов или у тех любителей книг, что обеднели и вынуждены были их продавать, третьи переписывал сам… И любил их, как детей. Любил рассматривать серебряные, деревянные или кожаные переплёты, жёлто-серые пергаменты, любил перелистывать плотные страницы с черным кружевом строк, возглавляемым красными прописными буквами. Ему было радостно даже просто посидеть здесь, вдыхая неповторимый запах выделанной кожи и старой бумаги.
Читал и перечитывал он свои книги бесчисленное количество раз и знал их почти каждую на память. Да и как не знать! Пятьдесят долгих лет миновало с того дня, когда он в хоромах покойного князя Всеволода вместе с княжичем Святославом впервые сел за книгу и вслед за учителем-монахом произнёс с трепетом: аз, буки… глагол… Пятьдесят лет!
Он медленно подошёл к полкам и вслух, как к живым существам, обратился:
- Добрый день, друзья мои любезные! Как поживаете? Как чувствуете себя?
Погладил холодный серебряный переплёт Евангелия, коснулся пальцами Библии, Псалтыря, что были первыми букварями всех великих и малых книжников его времени, переложил с полки на стол - для вдохновения, чтобы эти великие творения ума и рук людских лежали перед глазами. Ласковым взглядом окинул другие книги. Вот "Изборник" Святослава, Служебная минея", "Патерик", "Апостол", Александрия", "История иудейской войны Иосифа Флавия", "Девгениево деяние", "Сказание про Бориса и Глеба"… А там, подальше, интереснейшие из всех его сокровищ - летописи, в которых рассказывается история родной земли - Руси… А ещё дальше - десятки иных книг, даже сотни, что стали его вторым "я". Без них он уже не мог представить свою жизнь.
Потом открыл крышку небольшого сундучка с серебряными застёжками, достал из него украшенную серебром и перламутром книжку, перевернул тяжёлую верхнюю обложку переплёта. На титульной страничке краснела, как кровь, сделанная киноварью чёткая надпись: "Песни Бояна".