Быстрей! Быстрей! Она оперлась шестом в дно - раз, второй… Шумела прозрачная вода, всё ближе зелёная стена камышей. Успеет ли она?
Стрела свистнула над ухом, обожгла плечо.
- Тётя Любава! У тебя кровь! - крикнул Жданко, показывая на белый рукав, по которому текла красная струйка. Но думать об этом было некогда. До кустов, до зарослей совсем недалеко - десять шагов, пять…
Она оглянулась. Половец всё ещё хохотал и накладывал третью стрелу.
- Ну, конец! Трижды судьбу не минуешь!..
Но тут чёлн с шелестом раздвинул высокий камыш и через мгновение оперся в твёрдый берег. Любава схватила Жданка на руки и, продираясь сквозь жёлто-зелёный кустарник, побежала по лесу. Бежала, не чувствуя боли ни в плече, ни в босых ногах, ступавших по колючей хвое, по сухим веткам и пенькам. Не чувствовала, как хлестали её по лицу еловые ветви… Бежала до изнеможения… И когда ощутила, что последние силы оставили её, упала на траву, прижала к себе маленькое дрожащее тельце мальчонки и зарыдала…
4
В то время, когда хан Кза с сыновьями Романом и Чугаем, зятем Костуком да другими своими родичами разорял оба берега Сейма, медленно приближаясь к Путивлю, Кончак, разделив свои силы на несколько отрядов уничтожал вдоль Сулы те одинокие селища и городки, которые уцелели от прежних набегов или усилиями Владимира Переяславского были вновь отстроены. Тертьтробичи сожгли Пятигорцы, Тарголовичи - Лукимья, Токсобичи дотла опустошили Мгарь и Луку, Колобичи приступом взяли мощный кснятинский городок, а Етебичи разорили все, что было живого между Щеками и Сенчою. И только сам Кончак увяз под Лубном. Думал взять его с ходу, но оказалось, что этот крепкий орешек ему не по зубам. Пришлось звать на помощь Токсобичей да Колобичей.
Посадник Мотыга стоял на забороле и смотрел вниз, на берег Сулы, где спешивались свежие половецкие отряды. Он был озабочен и угрюм. За четыре дня осады и непрерывных боев на валах исхудал, глаза запали, от бессонницы покраснели, борода была растрёпана, а рыжие усы, подковой окаймлявшие пересохшие губы, подпалились, когда тушил пожар. Причём один конец их был длиннее, а другой более обгорелый, короче - от этого лицо казалось искривлённым, словно болел зуб или опухла щека.
- Что, брат Мотыга, напирают поганцы? Теперь нам туго придётся, - прогудел у него над ухом Кузьмище, подходя и становясь рядом. - Вижу, вижу… Что же делать?
Кузьмище тоже осунулся. Вороньим гнездом торчал во все стороны чёрный растрёпанный чуб, а чёрная и густая, как лес, борода, также как и усы Мотыги, подгорела на огне и завилась порыжелыми баранчиками.
- А что делать - держаться надо! - ответил Мотыга. - Сколько сил наших станет!.. Иного выхода нет у нас!
- Ия так думаю… Вот только долго ли продержимся? Уже половина людей либо убита, либо поранена… Да ты гляди - они, кажись, сразу пойдут на приступ! А?
Кузьмище указал рукою вниз.
Половцы и вправду зашевелились. Одни погнали коней на луг, а те, что остались - не менее двух тысяч - начали взбираться по крутому склону к валу.
- Идут, проклятые! - И Мотыга закричал охрипшим голосом: - Братья! Стерегись! Опять начинается!.. На валы все! За заборола!
Он остался на восточном валу от Сулы, а Кузьмище быстро перебежал к воротам. Там наиболее опасное место, так как со всех сторон городище окружали глубокие овраги и кручи, а возле ворот от материка его отделял лишь сухой ров.
В городище тревожно затрубили трубы. Отовсюду к валам собирались лубенцы. Они несли луки-самострелы, длинные деревянные двурожковые вилы, чтобы отталкивать от стен лестницы нападавших, кошели из лозы с песком и землёй, чтобы засыпать ими глаза атакующих, подвозили кипяток и растопленную смолу… Мужчины становились к бойницам, женщины, подростки и старцы подавали им все, что требовалось для обороны. Даже раненые, кто ещё имел силы, брали копья или топоры и становились в ряды защитников. Повсюду стояли бочки и ведра с водой, чтобы гасить пожары.
Лубен в который уже раз готовился дать отпор врагу.
Кузьмище поднялся на надвратную башню и охнул: тысячи половцев окружили городище - и вдоль рва, и по горе, и по яру, что сразу отвесно обрывался в конце рва, и по широкой, глубокой долине, где текла Лубенка, и вдоль Нижнего вала возле Сулы… За рвом, на высоком холме, стояла группа всадников - ханов и их охранников. Среди них выделялась могучая фигура великого хана.
Кончак!
Его Кузьмище сразу узнал, хотя и прошло много лет, когда вместе с князьями гнался за ним да за Игорем от Щекавицы до самого Днепра. Ох, какая была тогда возможность схватить сучьего сына! Если б не случайный чёлн, стоявший у берега, не проливали бы ныне лубенцы свою кровь, не покрывалась бы Переяславская окраина трупами и пожарищами! Но, увы! Не повезло тогда!
Солнце клонилось к западу и, выглядывая из- за ханских спин, слепило Кузьмище глаза. Хитрый аспид - Кончак! И тут всё продумал. И солнце, ослепляя глаза русичам, ему помогает!
Кузьмище засунул за пояс боевой топор, взял в руку тяжёлое длинное копье.
- Ну, братцы, стоять крепко, ибо так или иначе - всё одно смерть! Сейчас начнётся!
Словно угадав его мысли, Кончак поднял руку и подал знак к началу наступления.
На приступ ринулись тысячи воинов. Они, как муравьи, лезли по крутым склонам наверх, пускали стрелы с привязанными к наконечникам горящими кусочками смолы, размахивали саблями и копьями. Те, которые бежали через ров, несли с собою длинные штурмовые лестницы.
И надо всем этим нёсся протяжный грозный рёв: "А-а-а!.."
В городе вспыхнули пожары. Их гасили женщины и дети.
По всем окраинам городища, где вал возвышался над крутыми склонами, половцы сумели подняться лишь до подножия вала, а во многих местах вообще не поднимались. Как им было подняться по отвесным глиняным стенам? Они только запускали вверх стрелы с горящей смолой, пытаясь поджечь сухое дерево заборол, да непрерывно кричали, чтобы нагонять на урусов ужас и чтобы те, пребывая в постоянном страхе, не успевали вовремя перебрасывать подмогу туда, где больше всего в ней нуждались.
Зато возле городских ворот завязалась лютая сеча. Хотя степняки не были обучены брать штурмом укреплённые города и неохотно шли на приступ, они имели многократное преимущество в людях и, пользуясь этим, все лезли и лезли на стены, как саранча.
Кузьмище едва успевал со своими людьми отталкивать лестницы и сбрасывать с заборол тех степняков, которым удавалось взобраться наверх. Он носился по дощатому помосту, как вихрь, и его громовой голос звучал повсюду, где было тяжелее всего.
- Держитесь, братцы! Держитесь! - всё время подбадривал он защитников. - Половцы выдыхаются! Уже все лестницы лежат внизу разбитые! А без лестниц им на вал не взобраться! Да и вечер скоро - и мы сможем передохнуть!
Солнце действительно быстро садилось за далёкий горизонт. Ещё час-другой - и стемнеет.
Понимал это и Кончак.
Когда стало ясно, что к защитникам на валы и заборола не так просто добраться и что они, несмотря на большие потери, не думают сдаваться, он приказал пустить в дело таран. Это было простое, наскоро приготовленное стенобитное устройство - тяжёлый комель толстого дуба. Его на арканах, вожжах несли полсотни дюжих половцев. Простое, но опасное орудие. Вот они перебрались с ним через ров и медленно приближались к воротам. Ещё сотня нападавших шла рядом со щитами и закрывали ими от русских стрел тех, кто нёс таран, и себя.
Кузьмище сразу сообразил, какая это угроза для ворот, а значит и для городища, и для лубенцев.
- Братцы, стреляйте! Но стреляйте не торопясь! Цельтесь точнее - в руки, ноги, куда сможете попасть, только не в щиты! Чтобы побольше аспидов поразить! - кричал он, а молодому долговязому кмету тут же приказал: - Беги что есть духу к посаднику Мотыге - пускам берет сотню, а то и две людей и поспешает немедля сюда! Да пусть захватят мешки и заступы - закладывать ворота землёй! Беги!
Женщинам велел нести и тащить к воротам все, что могло сгодиться для этого: доски, бревна, корзины с землёй, скамьи, столы, рогачи, возы, кадки и чаны - все, чем можно засыпать, забить большую дыру в валу, если кочевникам удастся высадить дубовые, окованные толстыми железными полосами ворота.
- Давайте сюда кипяток, подогревайте смолу! Наливайте их в горшки, глиняные кувшины, чтобы трескались на головах нечестивцев! Несите все, что можно бросать в них, - камни, колеса, бочки, жлукта, столы! Все, даже одежду, постели, седла… Только бы помешать поганцам орудовать этой колодой!
И полетело на головы нападавших все, что нашлось в городище. Тем временем Мотыга с сотней воинов закладывал ворота мешками с землёй, и вскоре здесь выросла тяжёлая и крепкая преграда… Когда уже в сумерках, невзирая на потери, половцы раздробили ворота, неожиданно наткнулись на непробиваемую земляную стену. Хан Туглий, руководивший здесь наступлением, кинулся к Кончаку - что делать?
Кончак скрипнул зубами, выругался и повелел снимать осаду. И так он потерял здесь столько дней! А предстоят ещё новые бои - Переяславль, Киев! Стоит этого какой-то Лубен? Он возьмёт его на обратном пути! Когда падёт Переяславль, когда склонит голову гордый златоверхий Киев этот орешек сам упадёт в его руки! Ой-бой!
Утром лубенцы высыпали на валы и с удивлением и радостью увидели, как огромное половецкое войско, вздымая за собой тучу пыли, быстро покатилось на запад. Трудно было этому поверить, но Кончак снял осаду, которая стоила ему нескольких сотен воинов и напрасно потраченных дней.
Кузьмище смахнул с глаза слезу, сгрёб друга Мотыгу в медвежьи объятия и радостно прогудел:
- Выстояли, братик! Выстояли, нелёгкая их всех побери!..
5
Кончак шёл на Русь быстро, а весть о нём летела ещё быстрее. Люди бросали всё и бежали в лесные чащи, в непроходимые болота, в глубокие овраги, прятались за высокими валами и за острогами ближайших городов. Переяславль переполнился военным и невоенным людом. Смерды, холопы, закупы, ремесленники, огнищане, купцы брали мечи, копья, луки, щиты и становились на заборола.
Сам Кончак идёт! Все готовились к встрече с жестоким, беспощадным врагом.
И всё же появление половцев в воскресное утро, чёрной тучей надвигавшихся из-за Трубежа, стало для многих, как это часто бывает в подобных случаях, и неожиданным, и страшным. Все - от старого до малого - взобрались на валы и ужаснулись: никогда ещё не приходили сюда степняки такой огромной силой!
Понимая, что Кончак вскоре окружит весь город так, что из него и мышь не проскочит, Владимир Глебович успел послать гонцов к Святославу, Рюрику и ко всем князьям: "Уже половцы у меня, так помогите же мне!" Гонцам открыли Киевские ворота - и самые резвые княжеские скакуны вихрем понесли их в разные стороны к Днепру: к Киеву, к Триполью, к Ивану, Чучину, Каневу, где, вероятно, не сегодня так завтра, как сообщал Святослав, станут войска для обороны того берега.
А половцы всё двигались, взбаламучивая копытами коней светлые вода Трубежа и постепенно охватывая весь город в кольцо.
Владимир Глебович обнял княгиню Забаву, словно хотел закрыть собою от беды, и с горечью воскликнул:
- Ну вот, удружил Игорь! Не дождался, чтобы купно со всеми пойти в Поле! И свою силу погубил, и на нас погибель навёл!.. Бедная окраина Переяславская! И вновь ты расплачиваешься, как не раз бывало, за чужие грехи! И вновь прольётся невинная кровь люда твоего! Проклятье!
- А может, и нет вины Игоря в этом? Может Кончак и без того двинулся бы на нашу землю? - высказала сомнение Забава.
- Нет, княгиня, сейчас во всем, что случилось на нашей земле, князь Игорь в ответе, - поддержал Владимира Глебовича боярин Шварн. - Это он открыл ворота половцам на Русскую землю!
К вечеру Кончак обложил Переяславль со всех сторон, а рано поутру начал сильный обстрел городских заборол обычными и зажигательными стрелами. Сухое дерево быстро занималось огнём, и во многих местах вспыхнули пожары. Их заливали водой. На валах появились первые убитые и раненые.
Особенно сильный натиск половцев был направлен на острог, который защищал Киевские ворота. В нём закрылась хоругвь стрельцов, и они были для Кончака, как бельмо на глазу - не давали возможности приблизиться к наиболее уязвимому месту, где он надеялся добиться успеха.
Кончак кинул на него орды Туглия, колобицких и терьтробитских ханов. Те пошли на приступ.
Сначала окружённые в остроге успешно отбивались, Но перед вечером силы их поубавились.
- Жаль молодцев! Нужно их спасать! - забеспокоился Владимир Глебович. - Коня мне! Открыть ворота! Молодшая дружина, за мной!
Ивашка подвёл ему коня.
Поблёскивая золотым шлемом и золотыми стременами, князь вырвался из ворот во главе небольшой дружины и помчался к острогу. Орда Туглия не выдержала неожиданного удара и бросилась в рассыпную. Туглий в толчее едва не упал с коня - его поддержал Трат, случайно оказавшийся рядом.
- Открывайте ворота и выходите к нам! - громко крикнул князь обречённым защитникам. - Да быстро! Каждая минута дорога!
Ворота острога открылись и из них выехало сотни две всадников. Многие вели в поводу запасных коней с ранеными…
- Отступаем к Киевским воротам!
Молодшая дружина, вызволив своих побратимов, разворачивала коней назад. Но в это время хан Туглий оправился от переполоха и, охваченный страхом, что его промах заметит Кончак, повернул орду и ударил на переяславского князя.
Так случилось, что в первом ряду степняков оказался Трат. Он неуклюже скакал на своём неказистом коне и, подбадривая себя криком, потрясал тяжёлым ханским копьём. Бедняк из бедняков, он добровольно согласился пойти в поход, чтобы хоть чем-нибудь поживиться в земле урусов. Как пастух ханских табунов и стад, мог и не идти, однако Туглий не возразил и сразу согласился взять его с собой, даже дал хорошее оружие. Трат был счастлив. Не знал он, что этим счастьем обязан ханше Насте, которая давно уже прожужжала все уши хану, чтобы он заслал куда-нибудь подальше мужа Руты, чтобы она хоть какое-то время побыла одна и вздохнула спокойно.
Трат скакал рядом со всеми, кричал, размахивая копьём, и чувствовал в животе какой-то неприятный холодок. Он был опытным чабаном и превосходным всадником, но давно не ходил в походы и со страхом думал только о том, как бы защититься щитом от стрел урусов и не упасть с коня. Понимал: кто в этой круговерти падал на землю, тот уже никогда не поднимался.
Вот передняя лава половцев столкнулась с переяславцами, и Трат совсем неожиданно для себя увидел перед собой богато одетого всадника - в харалужной кольчуге, золотом шлеме, в лёгком красном плаще за плечами, что развевался, как знамя, и с длинным обоюдоострым мечом в крепкой руке.
Князь! Князь урусов!
Если Трат не испугается сейчас и насадит его на копье или возьмёт в полон, то прославится на весь Дешт-и-Кипчак и станет богатым человеком.
Трат направил острие своего длинного, тяжёлого копья прямо в грудь князю. А что ему было делать? Справа и слева от него - сплошная лавина воинов, позади ещё больше. Куда деваться? Только вперёд! И да поможет ему великий Тенгрихан!
Но в последнее мгновение Трат зажмурил глаза, копье покачнулось и вместо того, чтобы ударить князя в грудь, попало в бедро.
Князь громко вскрикнул, но в седле удержался. А Трат вдруг с ужасом увидел сбоку от себя молодого уруского воина с высоко занесённым мечом - это был Ивашко. Трат успел лишь услышать свист того меча. И тут свет померк в его глазах. Обе его вытянутые вперёд руки - левая, держащая повод, и правая - копье, отсечённые тем мечом по самые локти, упали на гриву гоня, а затем куда-то провалились. Это было последнее, что он видел в своей жизни - свои отсечённые окровавленные руки. Потом он на миг ощутил помутнённым сознанием, что сползает с седла, падает в тёмную яму, где неистовые конские копыта рвут его тело, дробят кости…
Потом он исчез. Исчез навеки, втоптанный в чужую землю, богатством которой так хотелось ему поживиться…
Несмотря на рану, Владимир Глебович продолжал отчаянно биться. Не раз его меч опускался на головы врагов, прельщённых блеском золотого шлема, тех самых, что окружали его всё плотнее, пытаясь достать саблей или копьём. Рядом с ним бились Ивашко и несколько десятков юных воинов, которые мечами, щитами и собственными телами заслоняли своего князя от вражьих сабель и копий.
Но силы становились неравны. Всё редели и редели ряды защитников Владимира. Вторую рану князю нанесли тоже копьём - в спину, под правую лопатку. Он покачнулся, но опять остался в седле, лишь перекинул меч в левую руку.
На валах, возле Киевских ворот, поднялся крик.
- Наши изнемогают!
- Князь ранен!
- Поможем им! Поможем!
Воевода Шварн стремглав скатился с заборола вниз, вскочил на коня.
- Дружина, за мной! Выручим князя! Вперёд!
Две тысячи воинов промчались из Переяславля, как вихрь, и всей своей железной силой ударили на половцев, окруживших князя и его небольшую дружину. И прорвали кольцо. И выхватили Владимира, живого, но израненного половецкими копьями. Третий удар, самый сильный, кто-то из нападающих нанёс ему в грудь, и князь упал на руки Ивашки.
- Это смерть моя! - прошептал он, сплёвывая кровь. - Игорь доконал меня!
Отступая с боем, дружина доставила князя в город. Его внесли в княжеские палаты, положили на кровать. Лекари и знахари уже торопились с полотном, мазями, зельем. Княгиня Забава, едва сдерживая слезы, целовала его побледневшее лицо, гладила густые спутанные волосы. В сторонке, успокаиваемые нянями, плакали его дети.
А он подозвал к себе Шварна и прошептал, сдерживая стон и вытирая кровавую пену с губ:
- Воевода… вручаю тебе долю княгини и детей моих и всего Переяславля… Бейтесь до последнего, сколько сил хватит, на валах… В поле не выезжай и ворога в город не пускай!.. Князья нас выручат. Должны выручить, ведь мы здесь и их защищаем… На тебя и на них теперь вся наша надежда!..