Второй поезд находился еще в миле от станции, его ритмичное постукивание гремело в ночи подобно барабану, когда разворотили и отбросили в сторону первый отрезок путей. Работа заспорилась, когда ее должным образом организовали: часть солдат отрядили сбивать клеммы, крепившие рельсы к шпалам, а другие поднимали расшатанные рельсы и сбрасывали их с насыпи. Штабные офицеры приказали остальным солдатам, не задействованным в разборке путей, попридержать огонь, чтобы не выдать приближавшемуся поезду поджидавшую его опасность.
- Сейчас их тут прорва проходит, - заметил Старбаку пожилой штатский. В уничтожении путей не требовалась помощь Легиона, поэтому солдаты запрудили сельскую улочку, где, как они надеялись, окажутся в первых рядах наблюдателей предстоящей катастрофы. - По вечерам их гоняют пустыми, - продолжил старичок. - Их опять начали пускать в обе стороны и днем, и ночью. Одностороннее движение, видите ли. Порожние в эту сторону, груженые в ту. Вы издалека, ребята?
- Довольно издалека.
- Чертовски рад вас видеть. На мой вкус, янки слишком высокомерны и напыщенны, - старичок ухмыльнулся, когда новый поезд свистком предупредил станцию о своем приближении. - Тот первый уже, наверное, заходит в Манассас. Полагаю, северяне там штаны намочат от беспокойства. Они сказали, что мы вас, ребята, больше не увидим! Разве что они проведут вас пленными.
Вновь раздался свисток поезда. Люди бросились с насыпи в сторону, когда штабные офицеры увели разбиравших пути солдат со станции, чтобы машинист приближавшегося поезда не встревожился при виде поджидавшей его толпы. Громыхая, появился локомотив. Он тянул состав с товарными вагонами, со стуком покачивающимися в подернутом дымкой лунном свете.
Старбал глянул на разговаривающего с ним старичка.
- Так вы говорите, что первый поезд уже в Манассасе? - спросил он.
- Всего час пешком в том направлении, - указал он на северо-запад. - Поезд проделывает этот путь за десять минут.
Десять минут, подумал Старбак. Неужели он так близко от логова конного полка Гэллоуэя? Боже мой, подумал он, каким же удовольствием было бы сделать с домом Гэллоуэя то же самое, что он устроил с таверной Маккомба. Но затем Старбак отбросил все мысли о мести, потому что в деревню влетел поезд.
- Не стрелять! - прокричал офицер откуда-то с дальнего края путей. - Не стрелять!
Старбак заметил, как часть его людей подняли винтовки.
- Не стрелять! - приказал он. - Опустите оружие!
Но цель была слишком заманчива. Ближние к Старбаку солдаты опустили оружие, но большинство выстрелили, и внезапно по всей деревне затрещали ружейные выстрелы. Первой реакцией кочегара паровоза было спрыгнуть на тендер и и потянуть за ручной тормоз, и на мгновение из упрямого механизма брызнули искры, но затем машинист осознал грозившую опасность и приказал опустить тормозной рычаг, добавив давления на ведущие колеса. Поезд рванул вперед в струях пара, вырывающихся из выхлопных отверстий и окружающих локомотив ореолом залитого светом дыма, сквозь который он тащил вагоны к насыпи.
Машинист пригнулся, укрываясь от ружейного огня, так и не заметив разобранный отрезок рельсов на пути поезда. Паровоз набирал ход, приближаясь к месту, где заканчивались рельсы. Несколько секунд поезд продолжал движение по прямой, вздымая темными волнами грязь и камни, вылетающие из-под вертевшихся колес локомотива, потом, столкнувшись, полетели товарные вагоны, и паровоз медленно сполз вниз по насыпи, выбрасывая огонь.
Вагоны смешались в кучу покореженных обломков и сломанных досок. Люди Джексона радостно заревели, наблюдая за крушением поезда, и еще улюлюкали, когда всё было кончено. Паровоз остановился всего в нескольких ярдах от моста через Брод-Ран, а в пятидесяти ярдах позади последняя дюжина вагонов еще стояла на неповрежденном пути. У потерпевшего крушения поезда не было служебного вагона, пара фонарей с красными стеклами светилась в конце последнего товарного.
Некоторые из солдат принялись распахивать настежь двери уцелевших товарных вагонов в надежде найти "сокровища" янки взамен своих жестких как камень галет, твердых зеленых яблок и початков незрелой кукурузы, которыми они питались последние два дня. Так или иначе, каждый южанин считал, что ни один янки не отправится на войну без целой прорвы деликатесов в ранце, и поэтому мятежники разбивали двери вагонов, надеясь найти роскошный ужин, но все вагоны были пусты.
В темноте раздался свисток.
- Еще один поезд! - предупредил их офицер со своего наблюдательного поста на вершине холма к югу от станции.
- Отходим! Назад! - офицеры и сержанты оттаскивали от разбитого поезда разочарованных грабителей, а остальные отпрянули от пожара, вспыхнувшего при падении паровоза с насыпи. Кавалерия помогла очистить место действия, чтобы персонал подходившего поезда ничего не заподозрил.
- На сей раз никакой стрельбы! - бородатый офицер проскакал вдоль рядов ухмылявшихся солдат. - Никому не стрелять!
- Сукин сын всё равно остановится, завидев эти чертовы огни, - Траслоу подошел к Старбаку и кивнул в сторону стоящих вагонов, где освещали рельсы два красных фонаря. Траслоу ждал, что кто-нибудь осознает сей факт, но, похоже, никто не замечал фонарей, так что он взял дело в свои руки и пересек полосу пустыря, отделявшую пути от ближайших домов. Кавалерист заметил бегущую фигуру и развернул лошадь, намереваясь перехватить Траслоу.
- Не трогайте его! - прокричал Старбак.
Достигнув поезда, Траслоу снял с плеча винтовку и разбил прикладом оба фонаря. Раздался звон стекла, и оба огонька исчезли всего за мгновение до того, как поезд выехал из-за западного поворота. В рядах солдат воцарилась тишина, когда поезд миновал холм, прогромыхал по стрелке, ведущей к заброшенной ветке, окутал дымом водонапорную башню и затем нырнул в полосу тусклого желтого света, отбрасываемого станционными фонарями.
На этот раз никто не стрелял. Машинист выглянул из своей кабины, намереваясь приветственно помахать любому, кто оказался бы на станции, но никого не увидев, просто дал сигнал. Машинист предвкушал удобства Манассаса, где они с кочегаром приготовят себе ужин, поджарив два стейка на смазаной жиром лопате, придерживая ее над топкой паровоза.
Затем они сыграют в карты и хлебнут виски в бараке машиниста, прежде чем на рассвете отвезут груженый состав с боеприпасами на юг. Оба были профессиональными пенсильванскими железнодорожниками, добровольно записавшимися служить в Военное министерство железных дорог Соединенных Штатов, где изрядно платили, виски лилось рекой, шлюшки сами вешались на шею, а опасность, как они беспрестанно друг другу твердили, сводилась к минимуму.
Машинист еще мечтал о поджаренном на лопате бифштексе, когда паровоз врезался в остатки первого поезда. Предохранительная решетка так высоко подкинула в воздух последний вагон, что он проехался по крыше бойлера, начисто срезав с него фонарь, дымовую трубу, паровой колпак и колокол.
При ударе третий поезд разнес оставшиеся вагоны второго, затем масса движущихся вагонов сбила их в кучу и вогнала паровоз еще глубже в остатки крушения. Колеса наконец сошли с рельс, и локомотив медленно сполз в сторону и остановился. За тендером находился пассажирский вагон, и из хаоса звуков вырвались крики, когда сзади столкнулись товарные вагоны. Последние вагоны остановились почти вровень со станцией, а в самом эпицентре столкновения, перед составом, занялся сильный пожар. По обе стороны от путей на безопасном расстоянии радостно улюлюкали солдаты.
- Еще один поезд! - закричал с холма офицер, и в очередной раз в ночи раздался свисток.
- Так мы всю ночь будем этим заниматься! - Траслоу был необычайно оживлен. Была некая животная радость в этой свободе ото всех привычных и тщательно выверенных правил обычной жизни.
К станции подбежала небольшая группа солдат, чтобы потушить задние фонари остановившегося поезда. Другие гасили станционные фонари, чтобы приближавшийся поезд не заметил остановившиеся среди зданий товарные вагоны. В самом центре горящего места крушения от локомотива валил пар. Люди пытались вывести экипаж и пассажиров и сбить пламя, когда четвертый за эту ночь поезд появился в поле зрения, его фонарь отбрасывал в непроглядной тьме неровный тускло-желтый свет.
- Давай, сукин ты сын! – рявкнул Траслоу.
Но вместо третьего крушения раздался визг тормозов, потому что машинист почуял поджидавшую его опасность. Возможно, причиной тому стала темнота на станции, а, может, непогашенное пламя, еще пылавшее на месте крушения, но так или иначе, что-то заставило машиниста пустить в ход тормоза. Колеса, остановленные фиксатором, заскользили по рельсам в фонтане разлетавшихся в стороны искр. Паровоз остановился, не доехав до холма, и машинист, включив движение задним ходом, пустил пар. Дым вырвался из трубы, когда машина, заработав, потянула большой состав назад.
Штабист на холме вытащил из кобуры револьвер и помчался к паровозу, колеса которого теперь начали вращаться. Лошадь офицера шарахнулась в сторону от струи пара, а потом колеса сцепились с рельсами, и громадина из стали и дерева начала медленно отползать назад на юг. Штабист выстрелил в кабину и приказал машинисту остановиться, но тот держал регулятор открытым, буксующие вагоны набирали скорость, и паровоз набирал ход, когда поезд начал благополучно отходить назад.
Офицер вновь выстрелил, но поезд теперь двигался быстрей, чем бежала его лошадь, и, прекратив погоню, он наблюдал, как поезд растаял в ночи с пронзительным свистом. Стало очевидно, что другие поезда этой ночью уже не появятся, и Джексон отдал соответствующий приказ отойти обратно к станции. Там солдат ждала работа. Нужно было вытащить выживших из двух потерпевших крушение поездов, разрушить мост к северу от деревни и допросить пленных. На станции опять зажгли фонари, и генерал сновал в их тусклом свете, отдавая распоряжения.
Выживших в железнодорожном крушении привели на станцию. Хирурги конфедератов корпели над ранеными, а из домов тащили еду и питье. Один из северян, седой здоровяк-штатский, облаченный в дорогой костюм и с золотой цепочкой от часов на роскошном жилете, приподнялся на локте, чтобы взглянуть на стоявших по другую сторону от станции офицеров. Голова штатского была перебинтована, а на левую ногу наложена шина. Долгое время он всматривался, не отрывая глаз от худого, бородатого, всклокоченного офицера в простом мундире, который пронзительным голосом отдавал приказы. Северянин наконец подозвал к себе одного из мятежников.
- Сынок, кто этот человек?
- Это Каменная стена, сэр, - ответил солдат и, заметив, что штатский ослаб и страдает, опустился на колени и поддержал его голову. - Старина Джек собственной персоной, сэр.
Раненый пристально смотрел на фигуру оборванца, не носившего никаких знаков отличия, и в поношенной фуражке в качестве головного убора. Северянин был чиновником из Вашингтона, возвращавшимся из своей поездки для инспектирования перебоев в снабжении армии генерала Поупа. Он был человеком, привыкшим к высокомерному надменному поведению таких офицеров, как Джон Поуп или Джордж Макклелан, вот почему не мог поверить, что эта невзрачная фигура со спутанной бородой, в старом плаще и рваных ботинках была тем самым призраком из страшных снов всей армии Соединенных Штатов.
- Ты уверен, что это и есть Джексон, сынок? - спросил чиновник.
- Полностью в этом уверен, сэр. Он самый.
Штатский печально покачал головой.
- О Господи, - вымолвил он, - опусти меня обратно.
Находившиеся рядом солдаты раскатисто рассмеялись.
Джексон, стоявший за рельсами, нахмурился, услышав смех. Генерал слушал одного из своих бригадных генералов, который уверял его в том, что у янки тонны боеприпасов, сокровищница обмундирования, продовольствие льется как из рога изобилия, и всё это находится на складах станции Манассас.
- За всем этим присматривает лишь жалкая охрана, сэр, - убеждал его бригадный генерал, - а к утру там будет куча ребят из Вашингтона, сэр, чтобы прижать нас к стенке. А эти сукины дети, простите меня за резкость, генерал, всего лишь в четырех милях от нас. Дозвольте взять два полка, генерал, и к рассвету я преподнесу вам Манассас.
- Всего лишь с двумя полками? - скептически спросил Джексон.
- С двумя своими полками, генерал, я и ад возьму штурмом, не то что какую-то станцию, - бригадный генерал умолк. - Желаете поговорить с пленным? - кивнул он в сторону захваченного машиниста, только что выболтавшего, насколько малочислен гарнизон и какой огромный куш можно сорвать на станции Манассас.
Джексон покачал головой, но после секундной паузы согласился.
- Отправляйтесь, - сказал, - отправляйтесь.
Потому что ночь была в самом разгаре, и главные неприятности для северян еще не наступили.
Преподобный Элиял Старбак был беспокойным пассажиром первого поезда, отправившегося со станции в Уоррентоне на север. Железная дорога была свободна, но поезд всё равно продвигался ужасно медленно. В Новой Англии, как гордо известил священник своих спутников, железная дорога была в состоянии обеспечить высокоскоростную поездку без остановок, и он полагал, что это армейское управление железными дорогами вкупе со строительными технологиями южан довело дорогу Ориндж-Александрия до такого состояния, которое ни в какое сравнение не шло с непревзойденной эффективностью железных дорог Бостона и Олбани.
- Шестьдесят миль в час - отнюдь не редкость в Новой Англии, - заявил преподобный Старбак.
Гражданский инженер сплюнул в плевательницу и возразил, что паровоз на угле на железной дороге Иллинойс-Централ установил скорость более семидесяти миль в час.
- И заметьте, совсем не рядом с Новой Англией, - подчеркнуто добавил он.
- Несомненно, он спускался вниз по холму, - не растерялся священник, - или, может, часы, которыми замерили время, были изготовлены в Ричмонде, - он остался доволен своей находчивостью и, не удержавшись, громко расхохотался. Надвигалась ночь, окна вагонов заблестели от отраженного света. Священник поудобней пристроил флаг мятежников на коленях и попытался разобрать детали сельского пейзажа, но только он нацепил очки, как поезд резко дернулся и начал набирать скорость.
Инженер достал часы.
- Мы всего в десяти минутах от станции Манассас, - сказал он. Паровая машина быстрей начала отбивать свой такт, вагоны всё быстрее постукивали по стыкам рельсов, медная плевательница раскачивалась, язычки газового пламени за затемненными стеклянными колпаками ламп подергивались. - Полагаю, у себя в Новой Англии вы зовете это поступью улитки, преподобный? - на весь вагон загремел инженер.
Мелькнули в полутьме станционные фонари, а потом, когда преподобный Старбак уже собрался было ответить на насмешку инженера, окно рядом с ним разлетелось на мелкие кусочки. На какое-то ужасающее мгновение преподобный был уверен, что поезд сошел с рельсов и разбился. Внезапно путешествие в вечность показалось неизбежным, но затем он услышал снаружи людские крики, а за ними последовало тревожное зрелище серых мундиров вкупе с наводящими страх огоньками разрывающих ночь винтовочных выстрелов. Поезд угрожающе накренился, но каким-то чудом продолжил движение. Одна из пассажирок в ужасе закричала.
- Всем на пол! - рявкнул артиллерийский капитан из передней части вагона. Разбилось еще одно окно, и пуля прошила обивку пустого места напротив священника, но поезд уже ворвался в спасительную темноту за станцией. Колеса прогрохотали по мосту, а свисток и колокол оглашали ночь предупреждающими звуками.
- Кого-нибудь ранило? - спросил артиллерийский капитан, когда из-за спинок сидений осторожно показались лица пассажиров.
Порыв ветра из разбитых окон погасил лампы и раскидал страницы газет по центральному проходу.
- Кто-нибудь ранен? - повторил капитан. - Отзовитесь немедленно!
- Благодарение Господу, никто, - откликнулся преподобный Старбак, вытряхивая мелкие осколки стекла из флага. Он всё еще выбирал осколки из драгоценного шелка, когда поврежденный паровоз с пыхтением и треском вошел на станцию Манассас.
- Всем сойти немедленно! - приказал пассажирам властный голос. - Всем на выход! С вещами! На выход!
Попавший в засаду вагон должен был направиться в Александрию, отделенную от Вашингтона лишь рекой, и преподобный Старбак надеялся отбыть из столицы утренним поездом железной дороги Балтимор-Огайо.
В Балтиморе он планировал проехать по городу на конке до станции железной дороги Филадельфия-Уилмингтон-Балтимор, а там пересесть на поезд до Нью-Йорка. Добравшись до Нью-Йорка, он сменит железную дорогу на каюту одного из самых быстроходных и комфортабельных бостонских пароходов, но теперь, похоже, его поездку опять придется отложить.
- Берите свой багаж! - велел человек, приказавший всем сойти с поезда.
Саквояж преподобного Старбака был теперь гораздо тяжелее, чем когда он впервые приехал на юг. По правде говоря, хотя он и раздал все свои аболиционистские трактаты, взамен он забрал с поля битвы несколько ценных сувениров. Несомненно, ни один из них не был столь же драгоценен, как большое шелковое знамя, но всё же он нашел некоторые предметы, которыми надеялся распалить любопытство бостонцев.
В его саквояж были уложены две серые кепки мятежников, одна с пулевым отверстием, а другая в достаточной мере пропитанная кровью, цинковая гильза неразорвавшегося снаряда, револьвер с расщепленным ядром дулом, игральные кости мертвого мятежника и ржавая ременная пряжка с четко проступавшими на ней буквами КША.
Самыми тяжелыми из его сувениров были экземпляры южных газет - плохо отпечатанные на дрянной бумаге и полные злобных статей, которые даже преподобный Старбак находил поразительными. Всё это вместе и составляло довольно тяжелый багаж, который он выгрузил с поезда, прежде чем заговорить с молодым капитаном, так категорически приказавшим пассажирам очистить вагоны.
- Вы готовите другой поезд? - требовательно поинтересовался священник.
- Поезд куда? - резко ответил капитан, отвернувшись от открытого окна телеграфной конторы.
- На Вашингтон, конечно же!
- На Вашингтон? Бог мой, дядюшка, и не надейтесь! Не ждите, что что-нибудь двинется отсюда до рассвета. Если эти партизаны уже в Бристоу, один Бог знает, где еще они могут быть.
- Но мне необходимо быть в Вашингтоне завтра утром! - возмутился священник.
- Можете прогуляться, - грубо ответил капитан. - Туда не больше двадцати миль пешком, но никаких поездов сегодня не будет, дядюшка. Надеюсь, утром из Вашингтона пришлют войска, - он сделал паузу. - Полагаю, вы можете подождать, пока один из тех поездов не отправится в обратном направлении? Но этот поезд и с места не сдвинется, пока не заедет в депо для починки, - он повернулся к телеграфисту: - Что там говорят?
Телеграфист оторвался от своего оборудования, которое все еще прерывисто стучало.
- Хотят выяснить число налетчиков, сэр.
- Что ж, - обратился капитан к машинисту поезда, стоявшему за телеграфистами. - Сколько вы видели партизан?
- Две или три сотни? - нерешительно протянул инженер.