- Ну, на это я тебе вот что скажу. - Дед сложил газету и снял очки. - Ты бы бросил это занятие. Потому как у энтой мистики одна задача - доводить человека до психбольницы.
- Вот это я и пытаюсь как раз понять - куда она меня заведет.
Слишком очевидным для него становилось день ото дня противоборство мистических стихий, столкнувшихся в той точке жизненного пространства, которое носило имя Федор Шергин. Разумеется, о совпадениях и случайностях, даже тех, что превращаются в закономерность, речь давно уже не шла. Вопрос стоял по-другому - почему все эти неслучайности последнего времени тянули его, будто две спортивные команды, перетягивающие канат, в разные стороны. Одна команда притащила его в Золотые горы и всячески подбивает на некие действия и разыскания, интригуя собственной же семейной историей. Другая противилась этому, пыталась запутать или запугать его при помощи местного фольклора и злых духов. Сказать, что ему нравится быть безучастным свидетелем перетягивания себя, Федор не мог. Вероятно, подумал он, можно попробовать сделаться свидетелем небезучастным. Эта мысль сперва показалась ему странной, а затем бессмысленной. Ведь, если уж на то пошло, мистическим стихиям вовсе незачем всякий раз предупреждать его о своем вмешательстве, и тщетно было бы отделять личные порывы от скрытых воздействий со стороны. Тем более когда то и другое совпадает.
В этом Федор окончательно убедился на следующий день, когда ему сделали интересное предложение, от которого он при всем желании не смог бы отказаться. На пыльной улице поселка рядом с ним притормозил темно-серый джип, из окна высунулось приветливо ухмыляющееся лицо попутчика в черных очках.
- А мы с вами, оказывается, снова соседи, Федор Михалыч не Достоевский.
- Наслышан, - лаконично отозвался Федор и почему-то подумал, что для самого Евгения Петровича это соседство не было такой уж неожиданностью.
- Прокатиться не хотите? - попутчик спустил очки на кончик носа и добавил заговорщицки: - Есть дело.
- Ловись, рыбка, большая и маленькая? - спросил Федор, не убавляя шага.
- Что-то вроде. Так, что, хороший заработок вас не интересует? Предупреждаю - очень хороший.
- Что нужно делать? - поразмыслив, спросил Федор.
- Всего лишь прогуляться в горы на несколько дней.
Федор подумал еще немного и выставил встречное предложение:
- Я буду иметь с вами дело только в том случае, если вы оставите в покое ту девушку, к которой приставали вчера.
- Ах, вот оно что! - со смехом сказал Евгений Петрович. - То-то я думал, что это вы смотрели на меня с таким зверским выражением. Уверяю вас, у меня нет на эту барышню никаких видов.
- Рассказывайте, - не поверил Федор.
- Да сядьте вы наконец в машину. На нас уже глазеют со всех сторон.
Федор продолжал идти по улице.
- Ну хорошо, обещаю. Я оставлю ее в покое.
Федор открыл дверцу и с непроницаемым видом поместился на заднем сиденье.
- Тем более что мне это ничего не стоит, - добавил Евгений Петрович, выруливая на соседнюю улицу. - Неужели вы еще не поняли, что она ведьма?
- Кто? - тупо спросил Федор.
- Ваша милая недотрога Аглая.
- А откуда вам известно, что она недотрога? - хмуро осведомился Федор. - Вы что, пытались?..
- Да успокойтесь, не пытался. Разве вас она еще не окатывала своим ведьминским взглядом, от которого чувствуешь себя ушибленным дубиной промеж глаз?
- Окатывала, - со вздохом признался Федор.
- Ну вот видите. Поменьше ходите за ней по пятам, - посоветовал Евгений Петрович, - может, тогда вам повезет больше.
- Может, - эхом повторил Федор. - Только она не ведьма. Она дикарка. Ладно, давайте поговорим о горах, - морщась, как от зубной боли, предложил он.
- Так я об этом и говорю. Исчезнуть на несколько дней - самое лучшее средство привлечь к себе внимание женщины. Запомните это, юный Вертер.
- Да, - подумав, сказал Федор, - пожалуй, вы правы.
- Значит, договорились.
Джип выехал из поселка и по бездорожью покатил в степь.
- Куда это мы едем? - спросил Федор.
- Приглашаю вас к себе в гости.
- А, швейцарское шале.
- Уже видели? Неплохой домишко.
- Ваш?
- Ну что вы. Зачем мне дача в этой глухой степи?
- Не такой уж глухой, получается. Знаете, Евгений Петрович, в последнее время меня все здесь буквально настораживает.
- Даже сейчас? - поинтересовался попутчик.
- Еще бы. Вы ведь ни за что не скажете мне, что вам понадобилось здесь и какие у вас дела в горах.
- Это точно, - рассмеялся Евгений Петрович, - не скажу. Но, если хотите, могу намекнуть.
- Сделайте одолжение. Как-то не хочется играть вслепую. Вдруг вы всего-навсего браконьер и идете бить несчастных зверушек из Красной книги?
- До зверушек мне нет дела. Намекаю: с нами пойдут еще двое с базы "Беловодье".
Федор расхохотался.
- Так эта тема и у вас животрепещет? Хотите искать тайные тропы Бернгарта?
- Почему бы и нет?
Посерьезнев, Федор произнес скучным тоном:
- Мое условие: задаток сразу. Половина всей суммы. Не хочу, знаете, остаться ни с чем, когда вы отыщете путь в страну счастья и пожелаете пополнить число ее блаженных обитателей.
- Будет вам задаток. Прямо сейчас.
Машина въехала во двор дома и, миновав травянисто-цветочные неухоженные куртинки, встала у гаража.
- Прошу.
Хозяин распахнул дверь пряничного домика. Федор ожидал увидеть внутри интерьер, соответствующий наружности, но пустынность дома слегка разочаровала его. В небольшом холле возле стен помещались нераспакованные чучела мебели, с потолка на длинном проводе свисала голая лампочка. В одной из комнат, очевидно, гостиной, стояли два плетеных кресла и маленький столик. На нем вверх обложкой лежала раскрытая книга. Федор прочел заглавие: "Конец истории".
- Знаете, по-моему, Фукуяме при всей экстравагантности его идей, кстати, думаю, заимствованных, не хватает одной важной вещи, - сказал он, кивнув на книжку. - Он не учитывает мистических влияний.
- Да? - удивился Евгений Петрович. - Ну, полагаю, за него это делают другие. А что, Федор Михалыч, интересуетесь мистикой?
- Как вам сказать. Скорее она интересуется мной.
Кроме кресел и столика, в комнате ничего не было, если не считать огромной карты России на стене.
- Да, эзотерично, я бы сказал, - поделился Федор впечатлениями.
- Вам чай или кофе?
- Если в этом доме можно вскипятить воду, то я буду кофе.
- Уверяю вас, в этом доме можно все, - загадочно ответил Евгений Петрович и удалился на кухню.
Федор стал рассматривать карту. Внимание его привлекли наколотые на нее маленькие черные флажки. Несколько штук расположились вдоль Урала, десяток украсил Западную Сибирь, один флажок гордо реял в центре Алтая. Но самым интересным в этой карте было то, что до Уральских гор страна называлась Россией, а все обширное пространство на востоке именовалось просто Сибирью.
- Какая удивительная карта, - громко сказал Федор, чтобы было слышно на кухне.
- Что вы находите в ней удивительного? - спросил Евгений Петрович, входя в гостиную с кофейным набором на подносе.
- Я нахожу удивительной ту легкость и, как бы это сказать, детскую непосредственность, с которой ее создатели поделили шкуру неубитого медведя.
- Ну, милый мой, что естественно, то легко, - ответил попутчик, разливая кофе по чашкам.
- Обычно этими словами уговаривают девушку лишиться невинности, - заметил Федор, взял чашку и сделал глоток. - О, замечательный кофе.
- Мне тоже нравится. Нет, о невинности речь не идет. Это… ну, скажем, третья нога. Зачем России лишняя, мешающая все время нога? Нет, все равно не так, - перебил сам себя Евгений Петрович. - Суть дела в том, что Сибирь не может принадлежать никакому государству, это должна быть свободная территория для свободного освоения. Если хотите, здесь сходятся мистические линии мира. Вам ведь как будто небезразлична эта тема? Сделав Сибирь своей колонией, Россия совершила ошибку. А за подобные ошибки приходится рано или поздно расплачиваться большой кровью. По этому счету Россия платит вот уже век и все никак не расплатится.
- Понимаю, - покивал Федор, - в данном случае мистические линии мира - это как раз то, на чем специализируются американские благотворительные организации.
Евгений Петрович допил кофе и с едва заметной холодностью произнес:
- А кроме того, вам ли, Федор Михалыч, говорить о детской непосредственности, с которой вы сами решились на бегство от собственного прошлого и его долгов, выражающихся сотнями каратов?
Федор отставил чашку, внутренне заледенев. Если б было возможно, он с удовольствием дал бы в морду самому себе. Он с ужасом думал о том, что все-таки проболтался в поезде, напившись до свиней, и теперь висит на крючке у этого ловко подсекающего рыболова.
Видимо, прочитав его чувства, написанные на лице, Евгений Петрович с усмешкой сказал:
- Ничего плохого я вам не сделаю. Напротив.
Он ушел и вернулся через минуту, бросил на стол перед обмякшим Федором три тугих пачки зеленых денег.
- Ваш задаток. С собой ничего лишнего не берите, только самое необходимое. Поедем на машине, продукты и воду я загружу.
- А оружие? - спросил Федор.
- Имеете?
Федор вновь с грустью вспомнил об отцовском "Макарове" и покачал головой.
- Но, кажется, в горах водятся медведи и эти… снежные тигры, - сказал он.
- У медведей сейчас полно еды, мы им будем неинтересны, а в снега нам и залезать незачем.
- Ну что ж, - заключил Федор, вставая и рассовывая деньги по карманам, - остается констатировать, что выбора у меня нет.
Евгений Петрович звучно щелкнул пальцами:
- Кстати, этот откопанный белогвардеец, которого хоронили вчера, ваш родственник?
- Почему вы так решили? - Федор по наитию решил отпираться.
- Кровная связь - загадочная вещь. Я, видите ли, изучал дело Бернгарта. По всей вероятности, этот неплохо сохранившийся покойник носил фамилию Шергин. Ирония судьбы. Так что выбора, милый мой, у вас действительно нет.
3
Второй полк стрелковой дивизии генерал-майора Меркурьева с налета вошел в Каменск-Байкальский. Они наступали бегущим большевикам на пятки, а те оказывали ничтожное сопротивление. Это был не первый город, который части Средне-Сибирского корпуса генерала Пепеляева освобождали от Совдепа таким манером, едва ли не с песней. Поэтому объяснение этой легкости, с которой выбивали красных, знали все: у товарищей были другие заботы, когда приближались белые войска, - они "подавляли контрреволюцию" внутри города.
Где-то на окраинах еще звучали выстрелы, но в центре уже успокоилось. Сновали туда-сюда солдаты, подыскивая временное пристанище себе и офицерам. Невдалеке мирно грохотало - что-то ломали с веселой бранью. Кое-где в окнах шевелились занавески, выдавая присутствие городских обитателей и их робкие попытки узнать, чем кончилась перестрелка.
- Глядите-ка, Петр Николаевич, - радостно возгласил поручик Шальнев, появившийся из-за угла дома, - кто-то тут еще влачит существование. Не всех в расход пустили.
- Плохая шутка, поручик, - ответил Шергин, заряжая обойму своего кольта. - Где ваша рота?
- А вот, слышите, - ухмыльнулся Шальнев, - продовольственный склад открывают. Поглядим, что там красные для нас припасли.
- Идите туда и, если обнаружится спирт, поставьте охрану.
- Слушаюсь, господин капитан. Только… - Он замялся.
- Что?
- Вы же знаете, Петр Николаевич… - Поручик нервно дернул щекой. - Возле гимназии уже нашли гору трупов. Я еще не видел, мне доложили. У всех изуродованные лица… там есть совсем дети.
- Знаю, - отрезал Шергин. - Но если каждый раз, натыкаясь на зверства красных, солдаты будут напиваться, то очень скоро армия превратится в сборище ни на что не годных пьяниц. Идите, поручик, - добавил он мягче, - выполняйте приказ.
Козырнув, Шальнев убежал бодрой рысцой. Шергин направился к видневшейся впереди площади. Городишко был дрянной, грязный, дома сплошь деревянные, настил мостовой давно прогнил и разъезжался под ногами. На самой площади красовалось двухэтажное каменное здание с облупившейся краской и частично осыпавшейся лепниной - бывшее уездное собрание либо дом городского головы. Из окна на улицу выбрасывали бумажный хлам, оставшийся после совдепа, а в парадную дверь заносили несгораемый сейф подполковника Борзовского. Здесь же должен был разместиться штаб полка. На церковной колокольне робко затрезвонило.
- А, ну наконец-то хоть кто-то нам рад!
Шергина чуть не сбил с ног Ракитников, командир одного из батальонов полка. Выругавшись по матушке, он мрачно посмотрел на капитана и зло сказал:
- Что-то я не вижу радостных морд здешних обывателей. Так-то они встречают освободителей. Может, им больше по нраву красные собаки?
- Вы тюрьму уже видели? - поинтересовался Шергин. - Сходите, полюбуйтесь. Найдете там ответ на мучающий вас вопрос. Только предупреждаю - там скользко, не измажьтесь в крови.
Он обошел Ракитникова и направился в штаб. Этот несчастный городок красные мучили в последние дни с особенной страстью. Во дворе тюрьмы работали не палачи, а мясники - многие трупы были с отрубленными руками и ногами. Там же лежали голые изнасилованные женщины, девицы. По трупам ходили сытые собаки, лизали кровь и нехотя терзали человечье мясо. За два с половиной месяца в корпусе Пепеляева, двигавшемся на восток по Сибири, Шергин насмотрелся всякого. Ограбленные дочиста деревни, убитые крестьяне, плывущие по реке будто бревна. Мертвецы в исподнем, выставленные напоказ у расстрельной стены. Заживо брошенные в железоплавильные топки завода - около сотни сгоревших трупов нашли в шлаковых отбросах. Зарубленные шашками, заколотые штыками городские обыватели - у домов, на улицах, в придорожных канавах. Трупов было слишком много, чтобы не наводить на далеко идущие размышления.
На лестнице Шергин увидел спускающегося Борзовского.
- А, капитан, вы кстати, - утомленно проговорил тот с папиросой во рту. - Мне донесли, что пойман какой-то красный, не успевший удрать со своими. Он сейчас в подвале. Допросите его и после доложите мне.
Шергин занял одну из комнат на первом этаже здания и велел привести пленника. Через несколько минут перед ним стоял избитый человек с шалыми глазами, в окровавленной рубахе и со связанными за спиной руками.
- Чья на нем кровь? - спросил Шергин у солдата-охранника.
- Возле гимназии взяли, - процедил тот, - последних добивал.
- Увлекся, выходит, - чуть сдерживаясь, произнес Шергин.
- Выходит, так, - шевельнул разбитыми губами палач и сплюнул на пол.
- Кто таков? - резко спросил Шергин.
- Это вам ни к чему. Взяли - убивайте. Нечего тут разводить. Только уж знайте, господин офицер, - проговорил он с непередаваемой брезгливостью, - не долго вам куражиться над народом. Всех вас как ту контру. - Он мотнул головой.
- Господа, выходит, куражатся над народом, а товарищи всего-навсего утопили его в крови, - с видимым спокойствием сказал Шергин. - Весьма интересная пропорция. Откуда получали указания о резне населения?
- От советской власти.
- Конкретнее.
- Если это вас, правда, интересует, - ухмыльнулся пленный, - то от товарища Троцкого. Нам контру жалеть - себе дороже.
- Уведи его, - махнул Шергин солдату. - Допрос окончен.
…В кабинете подполковника было настежь распахнуто окно, чтобы выгнать осевший на стенах и мебели кислый дух прежних обитателей. Борзовский сидел в кресле, окруженный облаком ядреного папиросного дыма и пальцами одной руки перебирал воображаемые клавиши на краю стола - подыгрывал звучащему с улицы патефонному Шопену.
- Садитесь, Петр Николаич, не стойте над душой. Я, признаться, не вполне уловил нить ваших рассуждений. О какой провокации может быть речь? В стране полыхает политическая война, гражданская, если желаете. Красные развязали массовый террор. Для чего вы ищете в этом двойное дно, какие-то заговоры?
- Хороша гражданская, - скептически молвил Шергин. - Что, в таком случае, делают в ней военные силы германцев, австрийцев, американцев, англичан, французов, японцев? Я не говорю уже о локальных формированиях чехов, венгров, китайцев, латышей и прочих.
- Хотите сказать, им всем выгодна эта война русских с русскими?
- В любой войне есть выгода для кого-то. Большевикам она тоже для чего-то нужна. Вы, господин подполковник, не знакомы с лозунгами Бронштейна-Троцкого? Этот еврей с извращенным умом - весьма вероятный британский агент - на все лады поет здравицы гражданской войне. Здесь, в Сибири, они даже не пытаются удержаться, вместо этого с бешеным глумлением уничтожают мирное население. Это ли не намеренное разжигание войны? Они вынуждают браться за оружие тех, кто еще не сделал этого.
- Ради бога, Петр Николаич, - Борзовский перестал перебирать "клавиши" и, вскочив с кресла, встал лицом к окну, - для чего им это?!
- Кто может понять мотивы убийц? - пожал плечами Шергин. - Возможно, они просто боятся за свою власть. Не будь войны, через год-два ни у кого в России не осталось бы иллюзий на их счет. Война же все спишет. Вы представляете, господин подполковник, каковы окажутся людские потери в этой бойне? Уверен, намного больше, чем за всю германскую. И уничтожают они в первую очередь лучших. И мужчин, и женщин.
- Да-да, это все так. Но, любезный Петр Николаевич, сей разговор бессмыслен. Война идет, и мы уже принадлежим ей с потрохами, что называется. Вы отдали приказ расстрелять этого красного выродка?
- Я оставил решение за вами, господин подполковник.
- Не нужно, не нужно. Слишком много чести для них.
Борзовский перегнулся через подоконник и крикнул:
- Осипенко! Велите пленного к стенке ставить. Только вначале отдайте его солдатам, пусть отведут душу.
Патефонный Шопен на улице сменился вальсом "Амурские волны". Послышались крики отдыхающих солдат, потом смех.
Борзовский подхватил пролетавший мимо окна красно-желтый лист.
- Вот и осень уже. Как вы полагаете, Петр Николаевич, рано ли здесь начинается зима?
- Зачем вы так, господин подполковник?
- Что - зачем? Ах, вы об этом красном изувере. Полноте, капитан. Помните, что в Писании: "какою мерою мерите…"?
- Но подобные приказы внушат солдатам чувство вседозволенности. Они быстро превратятся в таких же зверей, что и большевики…
- Вот и прекрасно, - перебил его Борзовский. - Чем злее будут, тем быстрее мы одолеем красную чуму. Вот ведь как получается, Петр Николаевич: комиссары сами оказывают нам большую услугу своими зверствами. Вам известно, в каком моральном состоянии находился полк при выступлении из Томска? Рядовой состав на три четверти был распропагандирован большевистскими агентами. А сейчас найдите мне хоть одного колеблющегося. Поглядели на красную власть, увидали, какова она вблизи… А лишние мысли вы гоните, гоните от себя, не до них теперь, уж поверьте. Если же вам недостаточно совета, так я вам приказываю. Вы меня хорошо поняли? Ступайте.
Шергин спустился вниз, вышел на улицу. Часовой, выставленный на крыльце, спрятал папиросу в кулаке, вытянулся по струнке.