Он выбрал один из двух широких ходов, ведущих дальше, прошел несколько метров и наткнулся на мертво лежащего человека. Но поражал не столько труп, сколько одежда покойника, сшитая целиком из шкур. Длинные волосы мертвеца были собраны сзади в хвост, борода спускалась до пояса. На меховой куртке запеклась кровь. Посветив вперед, Федор увидел второго мертвеца, привалившегося к стене. Одет он был в точности как первый, а бороду отрастил еще ниже. Запах сделался сильнее, но шел не от трупов - покойниками эти бородачи стали всего час или два назад.
Быстрым шагом Федор вернулся к озерцу, сел, попробовал воду - от нее ничем не пахло. Умывшись, он стал думать. Слишком неожиданно было очутиться в той самой кержачьей пещере, обнаруженной "беловодцами". И совсем уж дико - осознавать, что собственные слова об охоте на старообрядцев так скоро обретут воплощение. В сумках бандиты, разумеется, уносили кержацкие иконы - покрытые многолетней копотью "черные квадраты". А тайные знаки остались только на стенах. Федор вдруг подумал, что это охранные заклинания, намалеванные пещерными жителями после прошлогоднего визита "беловодцев". "Не сработало", - заключил он.
Позади послышались неясные звуки. Федор стремительно вскочил, нацелил фонарь на противоположную стену. Там шевелилась и издавала жалобные стоны груда тряпья.
- У-бе-ри све-ет, - проблеяла груда, поднимаясь.
Федор подошел ближе, направляя луч в сторону. Сбросив маскировочную рванину, перед ним возник косматый старик в драной дерюге, сморщенный, как сухофрукт. Он беспрерывно моргал слезящимися глазами и загораживался от фонаря дрожащей растопыренной пятерней.
- Ты никак местный, дедушка? - с интересом спросил Федор, стараясь быть дружелюбным.
- Здеся живу, - прошамкал старик. - Никак не помру. А может, ты меня того?.. Всех-то постреляли. - Он кивнул на туннели. - Уж думал, ушли. Еще думал - зря сховался, от смерти опять сбег. А ты вот остался. Чего так?
- Я не с ними, - Федор помотал головой. - А тебе, дедушка, сколько же лет? Больно ты древний, как я погляжу. С позапрошлого века живешь?
- Век нынче не знаю какой, - слезливо ответил старик, садясь у стены на рванину. - И годов сколь, не знаю. А власть-то какая теперь?
- Власть-то? Да как тебе сказать, дедушка, - задумался Федор. - До антихриста дело не дошло пока.
- Тьфу, - еще больше сморщился старик, - нужен мне твой антихрист. Столбоверы плешь проели антихристом. - Он ткнул корявым пальцем вглубь пещеры. - Ты бы мне по-человечески сказал, красные или белые у власти, а?
- Да не красные и не белые. Сейчас в основном, дедушка, серые.
- Это кто ж такие, не знаю, - поджал губы старик. - Анархисты, что ль? Война-то чем кончилась?
- Гражданская? Так она не кончилась, - заверил Федор и прибавил скорее для себя: - Поскольку дело ее живет, и мистические линии все никак не завяжутся в бантик… Словом, тендер на власть выиграла Антанта.
- Ну-у? - не поверил старик. - Это что ж теперь с Расеей?
- Бардак, дедушка, - серьезно сказал Федор. - А сам-то ты не кержак, выходит?
- Я-то? А кто ж я, ежели от истинной веры отпал и столбоверскую ересь по доброй воле принял? - прокряхтел старик, опять поднимаясь. - Кержак и есть. С самого девятнадцатого году, как с ними обосновался.
- Может, ты и партизанил тут? - боясь верить в удачу, спросил Федор.
- Нам партизанить ни к чему, - чуть более твердым голосом проговорил старик, оправляя на себе рубище, словно полузабытым армейским движением одернул мундир, - партизан у нас к стенке ставили без лишних разговоров. Имею представиться, - вдруг выкрикнул он, сделав навыкат мокрые глаза, - ротмистр Отдельного Барнаульского сводного полка Плеснев.
Он попытался отдать честь, но на голове у него ничего не было, кроме спутанных колтунов, и рука безвольно упала. Старик привалился к стене пещеры и, тихо скуля, заплакал горькими слезами.
5
По улицам Староуральской рабочей слободы сизыми клочьями плыл октябрьский туман, словно бесшумными тенями пробирался в тыл передовых частей вражеский разъезд. Весь день с рассвета крапал нудный дождь, а перед закатом солнце, на минуту протянувшее луч сквозь облака, окрасило сырой воздух бледной шизофренической желтизной. Время от времени начинавшиеся перестрелки тоже были похожи на редкую огнестрельную морось. Воевать в столь унылую погоду никому толком не хотелось, несмотря на решительные настроения командования и грандиозность полководческих замыслов.
К сумеркам в крайнюю халупу у околицы набилось с десяток офицеров из разных рот. Каждый приносил с улицы облако пара, большое количество воды, стекавшей в лужи на полу с сапог и пропитавшихся сыростью шинелей, а кроме этого, ворчливый задор или злую хандру - в зависимости от характера. Разоблачась и стряхнувшись, первым делом требовали горячего чаю. Хозяйка, пышная румяная баба, суетливо грела самовар и застенчиво прятала глаза в пол, а руки под фартук. Помимо пустого бледного чая и мелкой вареной картошки, выставлять на стол было нечего. Возле окна старый дед подслеповато ковырял шилом в драном сапоге. На печи шушукались две девчонки, робко поглядывали на гостей. Муж хозяйки, по ее уверениям, ушел летом воевать.
- Ну и с кем он воюет? - спросили ее.
- Дак мне ж откудова знать, - не поднимая глаз, ответила хозяйка. - Сказал, мол, там видно будет, за большаков али за старый режим кровь проливать.
- Малахольный, дурь из башки не выветрела, - стал ругаться дед. - За старый режим ему, вишь, кровь проливать.
Дедом заинтересовались. Хозяйка испуганно всплеснула руками:
- Да не слушайте ж его, старый, что малый - чепуху мелет.
- Я тебе не малый, - дед пристукнул кулаком по колену, - я голова в доме. Мне не перечь, дура.
- Ты, старик, за красных, что ли, агитируешь? - нехорошим тоном осведомились у него. - И многих наагитировал уже?
- Может, и за красных, - проворчал дед. - Али не за красных.
- Нет уж ты определенней выскажись, старый хрыч. Нам знать надо, тратить на тебя пулю или погодить пока.
Теперь на деда наседали все, желая прояснить его политическое кредо. Один капитан Шергин спокойно пил чай, не вмешиваясь. Хозяйка готова была упасть на колени, но не разумела, кто из офицеров старший и кого, следовательно, умолять.
- Да вы, вашбродия, небось, и не слыхали про Беловодье? - степенно произнес старик, отложив сапог и шило.
- Ты нам зубы не заговаривай, отвечай прямо, скотина, - прикрикнули на него.
Девчонки на печке забились подальше и стихли.
- А я, вашбродие, не скотина, это уж вы зря. Бог скотину сотворил отдельно от человека. Люди мы маленькие, это верно, зато мудрость имеем. Она нам от гор досталась: праотцами добыта, а нами схоронена.
- Ишь ты, царь Соломон отыскался. Ну выкладывай свою мудрость, а не то уже руки чешутся тебя как большевистского агента разоблачить.
- Ну, слушайте, коли охота есть. Давно это было, когда еще Русь на Камень не пришла, но уже заглядывалась на тутошние края. А жил здесь в ту пору народ, умелый в горном деле, молоточками кузнечными день и ночь тюкал, руду долбил, камушки самоцветные на радость себе собирал. Горы они ведь как? Если с ними по-плохому, они нутро свое затворят и ничего в них не сыщешь, ни жилки рудной, ни камушка самого мелкого. Ну а ежели по добру, так и они добром отплатят: пещеры подземные отворят, на жилу богатую наведут, все тайны земли откроют, во как.
Девчонки на печи снова подползли к краю и внимали, разинув рты. Господа офицеры, хоть и ухмылялись, но тоже заслушались деда-сказочника, будто даже забыв о его неясной политической окраске. Один капитан Шергин, поглядывая на часы, спокойно продолжал пить чай с вареной картошкой.
- Вот народ этот и накопил знаний тайных, секретов горных да сокровищ неописуемых. А как Русь на Камень совсем собралась прийти, так они не захотели русскому царю кланяться да в холопы идти. Скрылись под землю вместе с сокровищами, в пещеры, и входы камнями завалили. Так их и прозвали с тех пор - чудью подземной. А из тех пещер они ходы прорыли на многие версты и так до Беловодья добрались. Ну а на Камне, в горах наших, оставили вроде как сторожа на сокровища - девицу, собой пригожую, черноглазую, а силищи такой, что троим мужикам не сладить.
- А что, пытались сладить? - веселее заухмылялись господа офицеры.
- Девица-то заговоренная, вдруг объявится, а вдруг пропадет. Кто ей по сердцу будет, тому она и вешку над жилой поставит, и камушек где надо под ноги бросит. А может и в пещеры к своим дорогу показать - это ежели человек хороший да со смыслом и с удачей. В старые годы иные праотцы наши попадали в те пещеры и там про Беловодье узнали - мол, есть неведомая земля счастья, святое место. Текут там реки белые, как молоко, а царей и бояр вовсе нет, воровства и тяжб, и прочего злонамерения не бывает. Суд и управу делают все вместе кто там живет, а наилучших избирают, чтоб за справедливостью глядели. Всякие там земные плоды в изобилии, и хлеб щедро родится, и эта… ягода-ананас. А золота и сребра, и разных самоцветов там не считают даже.
- Молочные реки, кисельные берега, - молвил Шергин, напившись наконец чаю и перекатывая в зубах спичку. - Где ж такое место на грешной земле?
- Идти туда далёко, вашбродие. Труден путь в Беловодье, погибель легче сыскать. Но ежели душа не ослабнет, тогда дойдешь. Наши праотцы по три года хаживали до святого места, много чудес про него рассказывали. А остаться им там не позволили, рано, говорят, не доспело время. Вот когда доспеет, тогда Беловодье само себя откроет и научит всех по справедливости жить. Но это не прежде будет, как царя и помещиков не станет. Вот и понимайте, вашбродия, при старом-то режиме Беловодье не объявится.
Старик поставил точку в рассказе и опять взялся за латанье сапога.
- Ну, мы тебя, старик, выслушали, - говорят ему господа офицеры, осерчав, - теперь становись-ка к стенке, стрелять тебя будем за то, что ты красная сволочь и большевистскую пропаганду ведешь.
- Оставьте его, - вдруг сказал Шергин и подошел к деду, встал над ним, помолчал, а потом спросил: - Ну а что же чудь подземная?
- А что чудь? - слабым голосом проговорил дед, не поднимая головы. - Чудь молоточками в пещерах тюкает, ключи счастья кует для народа. Царя вот уж нету, вашбродие, - еще тише произнес он.
Шергин вернулся на место, сел.
- Оставьте его, господа, - повторил он. - Не видите разве, этот старик безумен.
"Да и вся Русь безумна, - в мыслях продолжил он, - а мы как раз пытаемся помешать ей ставить саму себя к стенке. Как это ни дико".
- Я предлагаю обсудить другую тему, - негромко заговорил он, остановясь взглядом в одной точке. - Вы знаете, в армии Белого движения вброшен лозунг "за единую и неделимую", имея в виду, конечно, Россию. Но, как вы, вероятно, догадываетесь, заимствован он, с чьей-то нелегкой руки, из арсенала французской революции восемнадцатого века, казнившей сначала коронованных особ, а затем пожравшей собственных детей. Подумайте, господа, нам ли, русским дворянам и офицерам, добрым христианам, воевать под этим знаменем, напитанным кровью царей?.. Почему нас заставляют отказаться от простой и четкой формулы "За веру, царя и отечество", многие века вдохновлявшей русское войско?.. Подумайте, господа, не есть ли это убогое политиканство предательским по отношению к России и ее священным основам?
Но даже думать в этот выморочный осенний день, как и воевать, никому не хотелось.
- Эх, сейчас бы цыган да шампанского рекой, - вслух возмечтал восемнадцатилетний прапорщик Сережа Ряпушкин, несколько месяцев безуспешно отращивавший усы.
- Говорят, адмирал Колчак приехал на днях в Омск, - поддержал беседу поручик Матиссен. - Директория предложила ему место в правительстве. Я, разумеется, не думаю, что его удовлетворит одно из мест в правительстве. Не такой это человек.
- Ставлю свои золотые часы - его терпению придет конец не позднее января, - подхватил подпоручик Елизаров, выкладывая на стол часы с цепочкой, прежде игравшие мелодию "Герцог Мальбрук в поход собрался", но совсем недавно простудившиеся под дождем и потерявшие голос. - Кто хочет пари?
Пари никто не хотел - адмирал Колчак был знаменит военной удачей и жесткостью характера. Того и другого с очевидностью не хватало министрам Уфимской директории, малозначительным, ничем себя не прославившим сошкам из эсеров. Красные, перейдя в наступление, отвоевывали Поволжье и уже примеривались к Уралу. Глядя на их успехи, Директория не придумала ничего лучшего, как сбежать из Уфы в Омск.
- Адмирал Колчак - честный русский патриот и человек долга, - подвел итог молчания поручик Матиссен. - Можете забрать часы, Елизаров.
- Эх, сейчас бы в Москву. Хоть раз пройтись по Тверскому бульвару, - тосковал Ряпушкин. - А то сидим в болотах, а вокруг дремучие леса. Вы, господа, не подумайте, что я нюни распустил. Но все-таки… Господи, до чего же я ненавижу большевиков! До чего же больно за Россию. Ведь, я думаю, и Тверской бульвар теперь испохаблен комиссарами. И Москва вся в красных тряпках, а по улицам разная сволочь разгуливает.
- Даст Бог, скоро увидим, - ободрил его поручик Носович. - У генерала Болдырева, слышно, амбициозные планы. Он хочет первым ударить на Москву, чтобы получить контроль над всей Россией, опередить Деникина, пока тот застрял на юге.
- Откуда информация, поручик? - осведомился Шергин.
- Одна сорока наболтала, Петр Николаевич, - осклабился Носович. - Наша Екатеринбургская группа будет участвовать в прорыве на Пермь и Вятку. Оттуда на Котлас для соединения с Северной армией и союзными частями генерала Айронсайда. А затем, господа, как любили приговаривать три сестры, в Москву, в Москву.
- Не порвать бы генералу Болдыреву штаны при таком размашистом шаге, - скептически двинул бровями Матиссен. - Война конкуренции между своими не терпит.
- А мне сегодня, господа, приснился ужасный сон, - поделился прапорщик Худяков, юноша субтильного вида, имеющий привычку нервно грызть ногти. - Ко мне во сне покойный государь приходил. Весь в крови, бледный и молитву шепчет, а из глаз слезы текут. Потом посмотрел на меня этак душераздирающе и говорит: скажи, мол, пастырям - пусть служат братскую панихиду по всем убиенным на поле брани за веру отеческую и за меня, принявшего мученическую смерть. Еще говорит: могилы моей не ищите, трудно ее найти.
Звонко хлопнулась тарелка, в страхе выроненная хозяйкой. Торопливо крестясь, она встала на колени собирать в подол черепки. Осенились крестом и остальные.
- Да ее же совсем будто не ищут, - помрачнел Елизаров.
…Екатеринбург в середине октября приветствовал Шергина мягким солнечным светом и бесшумным фейерверком красочного листопада, словно радуясь новой встрече. С вокзала, отпросившись в полку, только что прибывшим из Сибири, он направился в городской окружной суд, к следователю Сергееву. Этот человек был назначен расследовать убийство царской семьи, совершенное большевиками тайно, со всеми хитроумными предосторожностями, и за три месяца обросшее с помощью самих же убийц всевозможными мифами. Капитана Шергина никто не приглашал в свидетели, более того, некому было и догадываться о его причастности к последним неделям жизни бывшего императора. Разумеется, он не собирался предъявлять следователю послание саровского святого, оно ничего не прояснило бы в деле. Чем дальше, тем более он укреплялся в мысли, что огласка этого письма в ближайшее время невозможна. До тех пор по крайней мере, пока по России мечется одержимое бесами стадо свиней. Христос запретил метать перед свиньями драгоценный бисер.
Следователь Сергеев принял его, выслушал, нетерпеливо теребя в пальцах карандаш, задал пару незначительных вопросов и наконец сказал:
- Все это, без сомнения, представляет интерес… но лишь для истории. Как видите, я не вызвал секретаря, и ваш рассказ остался без записи. Поверьте, вам лучше не вмешиваться в это дело и не предавать гласности ничего из того, что вы поведали мне.
- Могу я узнать почему? - спросил Шергин, совершенно не намереваясь настаивать на своем.
- Можете, конечно. Я объясню. Видите ли, господин капитан, в большевистских заявлениях по поводу казни бывшего государя звучала мысль, что советская власть вынуждена была пойти на этот шаг из-за угрозы заговоров, имевших целью освобождение Романовых. За два с лишним месяца я уже наслушался самых невероятных историй, вы их себе и представить не можете. Об аэропланах с белогвардейскими агентами, прилетавшими, чтобы похитить царя. О лазутчиках, проникавших якобы в дом, где содержались пленники. О подкопе, случайно обнаруженном охранниками. Ну и тому подобная чепуха. Вы понимаете - если будут обнародованы ваши показания, вся эта чушь станет правдой. Убийство бывшего императора, "коронованного палача", как его называют красные, получит политическое оправдание, даст козырь им в руки.
- Вы полагаете, убийство венчанной на царство особы может иметь какие-то оправдания? - холодно поинтересовался Шергин. - А разве неясно, что комиссары и без всякого оправдания уничтожили бы их?
- Может, это покажется вам странным, - резиново улыбнулся Сергеев, - но красные очень стараются соблюдать хотя бы видимость собственной правоты и чистоты своих действий. Они ведь прекрасно осведомлены об истинном отношении к ним народа и весьма его боятся. Поэтому и распространяют через своих агентов все эти нелепицы. До сих пор еще они уверяют, что казнен лишь Николай Романов, остальные члены семьи якобы спрятаны в надежном месте.
- Почему же вы не развеете эту ложь? - Шергин тяжелым взглядом буравил следователя. - Если не ошибаюсь, в деле имеются показания крестьян, обнаруживших на месте сожжения тел женские драгоценности? Об этом писали в газетах. И потом, почему вы не огласите сведения о безусловной причастности жидов к убийству императора?
- Вы заблуждаетесь, господин капитан, об участии евреев в этом деле нет никаких сведений. Предварительное следствие установило полное отсутствие еврейского элемента.
- Да нет же, это вы заблуждаетесь, господин следователь, не знаю, из каких побуждений. Неужели страха ради иудейска?
- Что касается другого вашего вопроса, - Сергеев проигнорировал выпад, - то вести следствие в лесу, на месте уничтожения тел, мне не представляется возможным. Вот именно эти слухи о драгоценностях привлекают туда во множестве бродяг и прочих темных личностей. Оказаться их жертвой мне бы не хотелось, как вы понимаете.
- Да вы в своем ли уме? - изумился Шергин. - Что за трагифарс вы разыгрываете? Убийство городского пристава расследовали бы тщательнее, чем вы - избиение царской семьи.
Сергеев невозмутимо поднял указательный палец:
- Вот именно - царской семьи. Это дело требует всей возможной политической тонкости. Ни в коем случае нельзя торопиться с выводами. У вас ко мне все, господин капитан? Я, видите ли, не располагаю более временем.
- Нет, не все. Я бы желал взглянуть на комнаты, где содержали пленников и где их убивали. Дом, вероятно, опечатан?
Сергеев наморщил лоб и метнул в Шергина колючий взгляд.
- А на каком основании, позвольте спросить?