Окурив пчел дымом, он облегчил улей. Легкое, невесомое берестяное ведерко заметно потяжелело соблазнительно пахучим янтарным медом. В таких влагонепроницаемых берестяных ведерках русичи издавна квасили капусту, солили огурцы, запасали другие продукты. Мастерски сделанные из бересты сосуды долго, как никакие другие, сохраняли продукты от порчи.
В одном месте Вожа подал Ваську знак затаиться, идти сторожко. Он показал пареньку на сосну с бортью. На высоте более пяти саженей молодой медведь пытался утащить мед.
Улей был защищен бортником. Над дуплом привязана веревка, на которой висел тяжелый чурбак, мешавший забраться в дупло. Косолапый сладкоежка отталкивал лапой чурбак. Тот возвращался и толкал медведя. Раззадорившись, медведь повторно с силой толкал чурбак. Тот, качнувшись, с размаху бил медведя в бок. Так повторялось несколько раз. Пока от очередного удара чурбака медведь не свалился.
Вокруг каждого бортного дерева зверолов предусмотрительно вбивал колья. На одном из них косолапый испустил дух. Так звероловам достался и мед, и медвежья шкура, и сало.
В других местах бортники делали еще более замысловатые ловушки для охраны борти. В одном месте Вожа показал Ваську одну из них с пойманным медведем.
Здесь напротив дупла висела люлька на большом бревне-противовесе. Когда медведь забрался в нее, чтобы удобнее разорить улей, то зыбка под его весом отошла от ствола и медведь повис в воздухе, не имея возможности спрыгнуть. И высоко, и колья внизу торчат угрожающе. Так и пришлось медведю ждать зверолова. Но такие ловушки требовали больших усилий по устройству и устраивались редко.
– Сала у нас в избытке, – сказал Вожа. – Пуганем вора. Зверолов повыдергивал колья под деревом. Но медведь все равно не спрыгивал, только возмущенно ревел.
Зверолов выстрелил в воздух. Медведь кубарем скатился с дерева и с ревом заковылял в заросли. Чем насмешил звероловов.
В приметных местах звероловы поставили капканы и силки для пушного зверя. В реке поставили верши.
На обратном пути река переменилась. Горячее солнце взошло высоко и местами проглядывало в лесной коридор. Солнечные лучи светлыми пятнами освещали прозрачную, чистую, прежде казавшуюся зеленоватой воду. Река и урема повеселели и не казались мрачными. Но вся лесная живность под раскаленным диском сморилась и до вечера угомонилась.
За десять верст обратного сплава встретили лишь плывущую порешню, а в том же месте, где видели лося, спугнули оленя.
Вожа внимательно всматривался в прибрежную чащу, прислушивался к шорохам. Лишь однажды он поднял длинноствольное ружье, уже возле зимовья, и подстрелил крупного жирного гусака. Любимое блюдо зверолова – жареная гусятина. Копченную над костром гусятину готовили впрок для дальнейших походов. Копченую гусятину за питательность и легкий вес запасали в дорогу многие звероловы, пастухи, табунщики и путешественники.
Вечером Вожа выкопал из земли большой кожаный мешок, в котором хранил два кремневых ружья, смазанных жиром, меру веса для пороха, свинцовые пули…
– Это теперь твое, – сказал Вожа. – До покупки "топтыгина" немало побродил с ними. Точность боя не хуже моего ружья.
– У меня никогда не было ружья, – Васек готов пританцовывать от радости. – Научишь меня стрелять, как ты?
– Если у тебя твердая рука, то через несколько лет будешь хорошо стрелять влет.
Вожа заставил мальчишку выбирать разные цели и, затаив дыхание, нажимать на курок незаряженного ружья несколько часов, до самых сумерек.
– Мне бы вполовину твоего выучиться стрелять, – вздыхал Васек.
– Старайся, и будет.
– А как ты с закрытыми глазами попадаешь?
Вожа улыбнулся:
– На слух стреляю лучше, чем по памяти.
– Это как?
– Вожа разрядил ружье, надвинул шляпу на глаза и сказал:
– Обойди меня, чтоб я тебя не видел, и шумни.
Васек зашел зверолову за спину, наискосок, и качнул ветку над головой.
Вожа молниеносно, одним движением, развернулся, вскинул ружье. Кивком головы он забросил шляпу на затылок и проследил за прицелом. Черный зрачок дула смотрел прямо на Васька. Но Вожа сказал:
– Чуть-чуть бы пониже – и точно в лоб.
– Слух, как у филина, – оценил Васек.
– Поживешь среди лесов, и ты приловчишься слышать носом, а видеть ушами. Глаз заострится, как у сокола. Продолжай ученье.
Вожа указывал своему ученику целиться, сидя на весу на поваленном дереве, удерживая равновесие ногами, будто на коне. Казаки и правительственные войска уже несколько десятилетий практиковали стрельбу, не спешиваясь с коней. Выстрел – и конная сабельная атака или копейный удар по ошеломленному противнику. Звероловы Дикого поля освоили этот прием гораздо раньше, с появлением первых кремневых ружей. Многое решала быстрота. Им приходилось не только добывать зверя, но и защищать жизнь от тех, кто охотился за ними.
Вожа и сам длинными светлыми, прозрачными летними вечерами сидел на пеньке и непрерывно перезаряжал ружье.
– Зачем тебе? – спросил удивленный Васек.
– Набиваю руку. Сколько ты за минуту можешь сделать выстрелов? Начинай, а я буду считать.
Вожа размеренно считал, пока Васек зарядил ружье и выстрелил.
– Восемьдесят два, – отсчитал Вожа. – За это время обычно успевают выстрелить дважды. Я могу четыре из обычного ружья. Из своего семь.
– Так у тебя вон какое ружье… – начал было Васек.
– Давай твое. Считай.
Руки зверолова мелькали подобно спицам в прялке и при этом не просыпали ни грамма пороха. Стрелял он, не поднимая приклада.
Васек не досчитал до семидесяти, как прозвучало четыре выстрела.
– Быстрее может только солдат Мамон. Хочу перебить его в скорости. Ты мне зубы не заговаривай. Набивай себе руку.
Скоро паренек устал держать на весу тяжелое ружье. Прицел непослушно прыгал.
– В лес два ружья брать? – спросил Васек.
– В лесу одного хватит, – сказал Вожа. – Лук возьми. Послезавтра поутру пойдем на озера в степные долы. Там всякое может быть. И два ружья будут не лишни. На случай войны и двух мало. Стрелять надо быстро. Ты заряжаешь долго. Одно ружье в руках или за спину, другое в чехле к седлу. Пистолеты тебе добудем. Без этого пропадешь. Я три ствола возил, но однажды порох отсырел, и еле ушел от смертушки. Ты не в Московии.
– Знаю, – сказал Васек.
Вожа снова и снова подвигал паренька к упражнениям. Кувырок через плечо с ружьем – выстрел, кувырок – выстрел, кувырок – выстрел. Прекрасная ориентация в пространстве и быстрое смещение своего тела не однажды выручали зверолова в схватках. Тому и учил. Отрабатывали чистый прицел и пороховой – холостой выстрел.
10
Тем временем киргизы увели Матрену и ее сестер Агафью и Пелагею из воровского кочевья с русской стороны дальше на юго-восток, в ковыльные степи, на пограничье типчаковой степи, за которой все чаще встречались солонцы и пески полупустыни. В этой части Дикого поля не было не только лесов, но и кустарники редкость.
В киргизском улусе собралось около сотни невольников: калмыки, каракалпаки, чуваши, вотяки, мордва, персы, хивинцы… Угнанные из своих кочевий и деревень, перехваченные в набеге и захваченные из торгового каравана. Пригнали и два десятка русичей. Через день пригнали еще полторы дюжины славян от последнего набега.
В основном невольники – люди зрелого возраста и подростки. Детей и стариков ордынцы в полон не брали.
Разграбленные товары и пожитки простые джигиты оставляли себе. Невольников меняли у своих богачей на скот, поступались за долги, за разные услуги. Невольниц кочевники часто оставляли себе женами в услужение. Русских девушек, как правило, продавали в Серединную Азию.
Полоненные русичи, преимущественно женщины и десяток мужчин, сильно горевали, были подавлены, вялы. В кочевье ордынцы невольников, как правило, не трогали. Просто не обращали внимания. Опьяненные добычей и кумысом, находились в возбужденном состоянии. Пиршество сопровождалось плясками, состязаниями в борьбе, стрельбе из лука, скачками на лошадях взапуски.
Гоньба скота, охота, борьба с другими племенами за выживание, разбои и осоловелые пляски до упаду являлись привычным укладом жизни народов, не знавших письменности, земледелия и только-только начавших приобщаться к мусульманской религии. Они не имели мечетей, но пустили к себе мусульманских проповедников, одновременно соблюдали и языческие обряды.
Ближе к вечеру ордынцы очумели от крепкого табака. Курили чисто азиатским способом. Вместо трубки приспособили овечью берцовую кость, у которой отрубили одну шишку и вынули мозг, у другой шишки провертывали дыру до полости. Иногда дыру делали в середине кости. С открытого конца кость набивали табаком или дурманящими наркотическими травами вроде конопли вместе с тлеющим трутом и затыкали тряпкой. Из проверченной дыры вдыхали дым. Забава для более-менее состоятельных ордынцев.
Простые кочевники курили иначе. В земле выкапывали маленькую ямку. Набивали табаком. На табак клали зажженный тлеющий трут. Сверху ямку прикрывали листом лопуха и присыпали тонким слоем земли или песка. Вокруг ямки ордынцы ложились вповалку, втыкали сквозь землю сухие пустотелые травяные стебли. Лежа на животе, втягивали дым.
Обкурившийся кочевник попытался завладеть Мотей. Набросился на нее. Сестры подняли плач, стали дружно сопротивляться. На шум из юрты вышел предводитель улуса и прикрикнул:
– Не трожь юзюрень. За них пятеро воинов не вернулись в улус. Дороже твоей башки стоят.
Сестры не поняли чужого языка, знали только слово юзюрень, обозначавшее невольник. Но увидели, что кочевник от них отошел.
Наблюдавший эту сцену долговязый невольник, который даже в ободранном платье походил на барина или пленного иностранного путешественника высокого звания, философски, без эмоций, даже как-то устало изрек:
– В Америке шайки белых торгуют черными, в Азии шайки черных и желтых торгуют белыми.
На него никто не обратил внимания, вряд ли поняли. Жизнь шла своим ходом.
Среди кочевников свободно обращались невольники, полоненные много лет назад. Они понимали язык, течение кочевой жизни и знали свое место. Дети этих рабов часто становились равноправными воинами племени и сами вели охоту за рабами.
Если невольник неловко попадал под ноги ордынцу, тот мог ожечь его плетью. Но особо невольников не истязали. Как и всякая вещь, невольник должен отслужить свое. Все ждали скорого торга.
Мотя тосковала больше сестер, часто плакала:
– Помру, если больше мамушку не увижу.
Она отказывалась от скудной пищи, которую им предлагали. Исхудала. Старшие сестры ее успокаивали, примиряли с судьбой, что де испытания великие у нее написаны на роду.
Да они и сами содрогались при одной мысли, что вся их жизнь будет зависеть от страшных ордынцев, хотя и старались бодриться. Воротило с души и от ордынской пищи. Хлеба в здешней орде не пекли. Питались мясом, а больше животным жиром и молоком, да забродившим кумысом. Поражало пристрастие ордынцев к жирной пище и крепость желудков. Сало и масло брали руками и ели целыми горстями без всяких приправ. В жару жили, питаясь одним кумысом… К кожаному мешку прикладывались по желанию, раз по двадцать в день.
Привыкших к чистоте девиц коробило от нецеженого молока, в котором плавали волосы и мусор, от вида никогда не мытых брошенных чашек, которые облизывали собаки. Пищу сестры глотали усилием воли.
Поздним вечером Матрена горячо зашептала сестрам:
– Бежим. Как смеркнется, уйдем потихоньку.
– Куда же мы побежим? И дороги не знаем. Сколько дней идти… Пропадем. Догонят в степи и убьют.
В кочевье нет ни забора, ни стены, но уйти из кочевья и впрямь не просто…
11
Еще до восхода солнца Вожа и его названый брат вплавь на лошадях перебрались через Сок и двинулись в сторону реки Самара. Пес Волчок следовал за ними.
В пути им попадались густые колки, овраги, затененные зарослями, небольшие озерца с высоким камышом и множеством дичи. И все же Вожа уводил спутника дальше в богатую степь.
Русские зверобои и казаки-повольники, очарованные природой, назвали северную часть Дикого поля от Черемшана до Иргиза страной тысячи озер.
Среди нетронутой плугом лесостепи и болотистых низин протекало много рек и больших ручьев. Но еще больше озер. Земля, богатая грунтовыми водами, образовала многие тысячи озер.
Озера голубели среди лесной чащи и в открытой степи. Большие, длиной в десяток верст, и совсем крошечные, в десять саженей. Подпитываемые подземными родниками, они вспаивали густую луговую растительность, давали корм птице и водопой всему живому.
Однажды Васек услышал зычный вскрик красавца лебедя и достал стрелу для лука. Вожа нахмурился и положил руку на плечо юному зверолову.
– Мужики из деревни балуются пальбой по лебедям. Мы, промышленники, живем по законам Дикого поля. Закон не разрешает без большой нужды бить и потреблять лебедя, аиста и тетерева.
– Почему? – спросил Васек.
– Не бьем лебедя – птица верной любви, даже под пули возвращается к своей подстреленной любаве. Священная птица. Долгоносого, долговязого аиста небо и так обидело. И глухого тетерева не бей. Его легко добыть. Грех обижать блаженного и больного. Меня так учили. И ты так живи. Не нарушай закон, если хочешь, чтобы удача была у тебя частой гостьей. Поле и так нас кормит досыта. Не бери лишнего.
На взгорке среди чутких пасущихся тарпанов Васек увидел большое двугорбое существо:
– Смотри.
– Верблюд, – сказал Вожа. – Двадцать ден назад корсаки разграбили торговый караван хивинцев, идущих на торги в Самару. Верблюды и ослы разбежались. Длинный караван был. Триста верблюдов и ослов. Верблюд – хорошая животина. Ест мало, несет много. Давай заарканим.
К верблюду звероловы ехали не спеша. Старались не спугнуть. И все же за полусотню саженей двугорбый великан чего-то испугался и побежал так, что пришлось его преследовать вскачь, прежде чем аркан, брошенный меткой рукой, стянул шею великана пустыни. Но даже после этого с упрямцем пришлось повозиться.
Двугорбого привязали к дереву и решили забрать с собой на обратном пути.
– Зимой у нас пропадет животина, – вздохнул Васек. – К теплу привыкший.
– Выдюжит, – уверенно сказал Вожа. – Он выносливый. Холод переносит. Верблюды вместе с лошадьми и тарпанами тебенюют зимой на буграх и гривах, где ветер снег почти сдувает. Там много засохшей травы. Лошади копытами разбивают наст, за ними идут верблюды, остальное подбирают овцы. Верблюд только сырости боится. Копыта заболевают.
На Волге бурлаки пробовали его к бичеве приспособить, таскать барки против течения. Не получилось. На лугах вязнут и от болезней дохнут. В степи он хорош. У воды ему плохо. Ты не был на Волге?
– Нет. Меня через Волгу совсем малым перевезли.
– Живы будем, будущей весной на ярмарку в Самару поедем. Веселое дело ярмарка. Припасов купим. Разгуляемся. Там сладости, карусели, куклы на ниточках, а народу всякого… Не счесть. Аж в глазах рябит. Столько.
Несколько дней звероловы охотились в лесных колках, в лугах и приозерных камышах. Били зверя на пропитание и ради шкур и внутренностей, из которых лекари делают лечебные снадобья… Добыли несколько сайгаков, лося, десяток лис и хорей, пару волков. Но главная забота – добыча птиц с красивыми перьями и редких птиц.
В лесу добывали лесных петухов – фазанов с ярким оперением. В степи настигали больших бегающих птиц – стрепетов и дудаков. Но самое поразительное и изобильное птичье царство находилось на степных озерах.
Васек был ошеломлен тысячами и тысячами, миллионами пернатых, летавших и плескавшихся на открытой воде и среди густых высоченных камышей, закрывавших даже конного человека с головой. При гулком выстреле несметное количество больших и малых разноголосых птиц тучей поднималось в воздух, притом начинался такой гвалт, что звероловы друг друга не слышали. Стаи птиц заслоняли солнце. Журавли, бабы, гуси, бакланы, аисты, разного рода чайки и множество других больших и малых птиц мешалось в полете.
Одних только цапель звероловы здесь считали четыре вида: цапля рыжая, косматая, колпица и особо ценная белая, которую звероловы звали чапура. Уток восемь видов: кряква, полукряква, шелихвост, свиязь, широконоска, чирок, нырок, чернь. Однако Вожа отдавал предпочтение особой породе уток – казаркам. Эти красные смышленые созданья водились не только в норах по обрывистым берегам, но вполне освоились в пустующих норах сурков в открытой степи. Редкой краски перья побуждали добывать их.
Вожа показал Ваську с десяток видов куликов – от зуйки до бекаса. В долинах Сока и Самары звероловы нашли птичье царство, какого не встречали ни севернее, ни южнее. Даже в дельте Волги такого не было. Да и на всей земле подобного не знали.
Среди многих птиц Вожа выделял и больше других добывал каравайку за красно-коричневые перья с металлическим блеском. Каравайки целыми стадами ночевали в уреме. Где их, как и фазанов, ловили петлями.
Васек же очарован более всего грузными бабами, у которых самое примечательное – огромный клюв. В клюве и зобу у них помещались рыбины хороших размеров. Часто охотникам сразу доставалась и птица, и рыба. Белые перья с желтоватым отливом этих птиц тоже пользовались спросом у купцов.
Стрелять из ружья и лука звероловы предпочитали не часто, только в особых случаях. Водоплавающих птиц они ловили силками. В землю на берегу вбивали колья, от них на воду тянули веревки с силками, которые плавали на поверхности воды. Изобильная дичь сама шла в руки.
На протяжении столетий число птиц не убывало. Их становилось меньше только там, где шла сплошная распашка земли или появлялся спрос на персидские яйца, как говорили скупщики, для мыловаренных заводов. Но в Диком поле о заводах и не слыхивали.
Пригодился звероловам и пес. Волчок оказался хорошим помощником. После выстрела он со всех четырех лап бросался в воду как-то очень радостно. Из серьезной большой собаки, похожей на волка, превращался в большого, но добросовестного щенка. Обратно он плыл, таща в зубах тушку птицы. Приносил птицу целой. Если долго не было выстрелов и работы, то скучал и поскуливал, глядя на недосягаемый полет.
Вскоре в походных мешках звероловов добычи оказалось достаточно. Особый доход сулили добытые розовые фламинго, по-местному краснокрылы, утки, а также дрофы и стрепеты и, как ни странно, мелкие пестрые птахи. Свой устойчивый покупатель среди горожан и иностранцев на небольших птиц, которых жители Поля почему-то называли вонючками.