- …ну правильно, Маяковский труднее, - скороговоркой картавит Таня, - но ведь я же сказала, что важно, прежде всего, чтобы тема была интересной! Если она просто трудная, но не интересная - кто же за нее возьмется? Конечно, Маяковский труднее, но эта тема, по-моему, какая-то отвлеченная. Анализ поэтического мастерства! А о молодежи из "Вишневого сада" можно сказать гораздо больше, ведь у Чехова, пожалуй, во всем его творчестве один проблеск - Аня и Трофимов, понимаете? Трофимов говорит: "Пусть я сам не дойду, но по крайней мере укажу дорогу другим" - это же ключевая фраза, девчонки, это как раз то, на что надеялся Чехов! Ведь об этом можно столько интересного написать…
- Ой, девочки, что мы всё спорим сегодня, - вздыхает Ира Лисиченко, прищуренными от солнца глазами глядя в окно. - Ведь сегодня последний день, подумайте! Ну, до конца испытаний мы еще будем бывать в школе, но вот так - в классе - больше уже никогда в жизни…
Все затихают, словно эта мысль до сих пор не приходила никому в голову.
- А что, если отметить это как-нибудь? - предлагает Наташа Исакова. - Ну, собраться всем после уроков, всем классом, пойти куда-нибудь погулять, что ли…
- Правильно, девочки, - поддерживает Земцева. - Выпускной вечер - само собой, но отметить сегодняшний день тоже нужно…
- Чего отметить, а? - спрашивает подошедший Гнатюк. - О чем это вы, девчата? Если с выпивкой, то я - за!
- Не дурачься, пожалуйста, - строго говорит Людмила. - Лучше возьми и проведи опрос среди мальчиков - кто хочет собраться сегодня после уроков, будем провожать последний день учебного года. Хорошо?
Тридцатое мая. Кончилась первая декада экзаменов. Очень жарко, на улицах продают мороженое, белый возок дежурит у калитки 46-й школы, и толстая тетя Гана не жалуется на недостаток покупателей. В сквере на площади Урицкого зацвели тополя - еще несколько дней, и по асфальту закружится легкий пух июньских метелиц.
Да, послезавтра уже июнь, июнь тысяча девятьсот сорок первого года. Война еще далеко, но ее чадное пламя медленно расползается по земному шару, ползет и ширится подобно кругам от камня, брошенного преступной рукой в сердце Европы. Гибнут люди и корабли в Атлантическом океане, днем и ночью ревут под Тобруком пушки фельдмаршала Роммеля, в пустынях Ливии и Киренаики песок заносит рваное железо мертвых танков и тысячи могил - тысячи безымянных могил, в которых, не долюбив, не доучившись, не прожив и трети отпущенного человеку срока, лежат парни из Шеффилда и Тосканы, из Бремена и Мельбурна…
Война спущена с цепи, но пока еще повинуется тому, кто это сделал; армии "Оси" наступают в Северной Африке, наступление в Греции завершено, окончательная ликвидация последних опорных пунктов англичан на Крите - вопрос дней; траурное знамя со свастикой реет над десятью покоренными столицами. Сейчас, в начале лета сорок первого года, пути и сроки войны определяет Берлин.
Фактически лето уже началось, хотя до солнцестояния еще целых три недели. Давящая, словно предгрозовая жара изнуряет и днем и ночью. В такую погоду только не хватает сдавать выпускные экзамены!
Таня совершенно извелась за эти дни, потеряла аппетит и сон, под глазами у нее опять появились синие тени, и уже зловредные соседки посматривали на нее с подозрительным любопытством. К счастью, она находилась в таком ошалелом состоянии, что не замечала этих взглядов.
Сдав очередной экзамен, она плелась домой, принимала душ и заваливалась спать - днем заснуть еще удавалось. Около одиннадцати ее будил Дядясаша, к этому времени он обычно успевал вернуться и приготовить чай. Проглотив стакан почти черного настоя - в этом отношении полковник привил ей свой вкус, - Таня обретала способность соображать и отвечать на вопросы. Да, на этот раз пронесло - тьфу, тьфу, тьфу, чтобы не сглазить. Три вопроса, из них один очень трудный, но на него она ответила сразу, а с одним из легких почему-то немножко запуталась - но неважно, комиссия все равно поняла, что она запуталась не по незнанию, а просто от страха… Угу, следующий через два дня. Нет, это не самый страшный - конечно, некоторые разделы механики ей казались очень трудными, но теперь Сережа ей объяснил, - а самый страшный это будет по стереометрии, тут она определенно окажется в собачьем положении. Да нет, это вовсе никакая не грубость, это просто анекдот, и, наверное, очень старый: чем экзаменуемый похож на собаку? - тем, что тоже смотрит умными глазами, все понимает и ничего не может сказать. Вот это ей только и останется - смотреть умными глазами…
После чая она выходила на часок подышать воздухом на бульваре и усаживалась за работу, на этот раз уже до утра. Система была - хуже не придумаешь, но что поделать, заснуть ночью ей просто не удавалось. Утром, когда приходил Сергей, Таня встречала его совершенно измученная, уже мало что соображая. От занятий с полковником - отличным математиком - она отказалась именно потому, что Дядясаша не обладал должным терпением, но теперь оказалось, что терпения не хватает даже у Сережи. То ли его тоже утомили экзамены, то ли он просто беспокоился за нее - трудно сказать. Во всяком случае, занятия их часто прерывались совершенно неожиданными вспышками то с одной, то с другой стороны: стоило Тане чего-нибудь не понять, как он начинал на нее покрикивать, она отвечала тем же, сначала просто так, а потом уже и с горькой обидой.
Из коллективных занятий в парке по проекту Лены Удовиченко, разумеется, ничего путного не вышло. Задумано было хорошо, а на деле совместная подготовка превратилась в "хаханьки и вздоры", как говорила Таня, повторяя полюбившееся ей тыняновское выражение. При этих условиях заниматься математикой лучше всего было, конечно, отдельно, и именно с Сережей; но вот поди ты - даже с ним занятия то и дело кончались слезами.
Впрочем, плакать она теперь была готова часто и по каждому пустяку. Не желающий разгораться примус, тетрадка, завалившаяся за тумбу письменного стола, или оторванный крючок на лифчике - все это были отличные поводы для маленьких истерик; проходили они очень быстро, но оставляли чувство глубокого отвращения к самой себе и еще большее предрасположение к слезам. А впереди было еще почти три недели экзаменационных мук.
Потом наступил перелом - сразу и неожиданно, как обычно случаются в жизни все крупные события. Сдав химию, Таня вдруг сообразила, что благополучно выдержала выпускные экзамены: три оставшихся - немецкий, история и география - ее совершенно не тревожили. Это было шестого июня. К тому же в этот день, как нарочно, изменилась погода и с самого утра было прохладно. Все складывалось теперь просто великолепно!
Они вышли из класса вместе, но Людмила сразу же убежала по общественным делам, - комиссия по организации выпускного вечера уже начала действовать, и сегодня предстояло совещание с девушками из параллельного. Сергей должен был освободиться минут через двадцать. Таня уселась на своей излюбленной скамейке и, злорадно улыбнувшись, раскрыла на середине толстый потрепанный учебник химии. Впрочем, корешок оказался еще довольно прочным. "Ах, так", - сказала Таня и дернула уже изо всей силы, книга с треском разодралась, обе половинки полетели в разные стороны, шелестя страницами. Таня расстегнула на блузочке еще одну кнопку и запрокинула голову, с наслаждением вдыхая прохладный ветер. Уже пахло близким дождем, лапчатые листья каштанов шелестели оживленно, словно вместе с ней радуясь всему тому, что делало жизнь такой прекрасной, - пасмурной свежести, окончанию экзаменов, только что полученному "хор" по труднейшей органической химии. Таня закрыла глаза и от избытка чувств сморщила нос. "Вот с вами - друзья - мы прощаемся вновь - ждем - вас - во Львове! - запела она вполголоса модную "Песенку Львовского джаза", взявшись за края скамейки и раскачиваясь в такт мелодии. - Вас встретит - горячая наша - любовь - просим - во Львов!.." Если бы не возраст, обязывающий как-никак к известной благопристойности, она, кажется, пустилась бы сейчас в пляс прямо здесь, на аллейке школьного сада.
На крыльце показался Сергей. "Ау-у!!" - звонко крикнула Таня, сложив ладошки рупором. Сергей обрадованно махнул ей и сбежал по лестнице, прыгая через ступеньки.
- Ну, поздравляю! - сказал он, сев рядом. - Видишь, а ты боялась. Здорово ты им выдала! Знаешь, мне прямо расцеловать тебя хотелось.
- Я думала, тебе всегда этого хочется, - с упреком сказала Таня, - не только когда я сдаю эти углеводороды.
- Конечно всегда, - поправился Сергей. - Только кроме тех случаев, когда ты капризничаешь.
- Это было от нервов, правда. Я больше не буду, никогда-никогда.
- Так я тебе и поверил. Слушай, а ты заметила, что ошиблась в одном месте?
- Где ошиблась?
- Ну факт, с перестройками углеродного скелета. Твое счастье, что это было в самом конце и комиссия тебя уже почти не слушала. Они как раз в этот момент о чем-то стали шушукаться, я обратил внимание. Поэтому и не заметили. Смотри - он тебя спросил: "Что дает перестройка прямой углеродной цепи пентана в разветвленную и как этот процесс называется?" - и ты сказала, что это циклизация и она повышает октановое число на тридцать процентов…
- Ну, а что?
- Чудачка ты. Насчет октанового числа правильно, во только это будет изомеризация, понимаешь? A циклизация - это когда углеродистый скелет перестраивают таким образом, что прямая цепь превращается в кольчатую… - Сергей взял палочку и начал чертить на земле вытянутые шестиугольники. - Смотри, вот как из гептана получают толуол…
- Ой, ну их совсем, Сережа, слышать уже не могу про эти гептаны и изобутаны! - Таня отняла у него прутик и затерла подошвой чертеж. - Довольно химии, я даже учебник свой предала казни…
Сергей оглянулся и покачал головой, увидев останки растерзанной книги.
- Тоже, сообразила, - сказал он неодобрительно, - ребята без учебников сидят, а ты дурачишься…
Он встал, подобрал обе половинки, сверил номера страниц.
- Ничего, можно еще склеить. У нас во дворе один парнишка есть, подклею вот и отдам ему. Как-никак у человека пятерка в кармане останется… - Он сложил учебник и аккуратно завернул его в газету.
Таня смутилась:
- Дай мне, я лучше сумею… давай, давай, я же своих пионеров учила переплетать! Я просто не подумала об этом, правда… Слушай, а что Стрелин пишет?
- У него тоже сейчас сессия, полный аврал. А вообще он молодец, вот голова у человека! Ты послушай, я вот тебе прочитаю…
Сергей достал из кармана письмо, развернул густо исписанные листки.
- Где это, подожди… ага… вот, слушай: "…надеюсь, ты внимательно следишь за событиями. Как тебе понравилось то, что произошло 24-27 мая? Помнишь мою теорию о том, что крупные корабли уже отжили свой век? Теперь она подтвердилась блестяще. "Худ" и новый немецкий линкор "Бисмарк" считались самыми мощными боевыми кораблями в мире, и их первая встреча кончилась гибелью обоих. "Худ" погиб и вовсе глупо, - не знаю, известны ли тебе подробности, - от детонации артиллерийских погребов после первого же залпа главного калибра "Бисмарка" (380 миллиметров). Это мне сказал один наш профессор, он сам военный моряк и в курсе дела. Подробности гибели "Бисмарка" еще неясны, но факт остается фактом - эта махина тоже покоится на дне (туда ему, собаке, и дорога). Короче говоря, колоссальные затраты труда, миллионы марок и фунтов стерлингов - все это пошло к чертям за несколько часов. Чуешь вывод? Помнишь, я тебе всегда говорил, что основные задачи флота в современной войне (рейдерство на коммуникационных линиях, блокада и пр.) могут с успехом исполняться малыми единицами, в частности подлодками. Я уверен, что так в будущем и будет. А все эти огромные плавучие крепости уже представляют собой слишком удобную цель хотя бы для авиации (ходят слухи, что "Бисмарк" потоплен именно самолетами-торпедоносцами), и никакая самая мощная система ПВО тут ничего не сделает…" - ну, и так далее. Что ты скажешь, Танюша?
- По-моему, интересно, - не совсем уверенно сказала Таня. - Мне понравилось, как он написал "туда ему, собаке, и дорога", только обидно за собак. Конечно, я не говорю про людей - людей мне жалко всяких, хотя бы и немцев, если они не фашисты. Сережа, а что значит "рейдерство"?
- Ну, это когда корабль выходит в море с заданием топить все встречные торговые суда противника. Это такой морской термин. Нет, я почему тебе это прочитал - ведь ты посмотри, как у него работает голова, а? Понимаешь, Танюша, очень важно, когда человек из всего умеет сразу сделать правильный, важный вывод… Ведь вот я прочитал про это сражение - и не обратил никакого внимания, а Валька сразу смотри какой вывод загнул!
- Ну пожалуйста! - обиделась за него Таня. - Ничего удивительного в этом нет, ты же сам всегда рассказывал, что Стрелин сходит с ума по кораблям! Неудивительно, что он обратил внимание, а ты - нет… Ты ведь интересуешься электротехникой, и я уверена, что если бы ты прочитал что-нибудь важное в этой области, то сразу сделал бы вывод не хуже стрелинского…
Сергей засмеялся.
- Ну чего ты смеешься! Я в этом совершенно уверена. А то, что ты интересуешься мирным делом, а не военным, так это и хорошо. Я уже слышать не могу про войну! Вот имей в виду: если бы ты любил всякие военные вещи - все равно что, корабли или танки или что угодно, - то я бы тебя не любила, вот так и знай! Дядясаша - это другое дело, Дядясаша - это Дядясаша, и никем другим его себе не представишь. А тебя бы я не любила!
- Да ладно, Танюша, я и не собираюсь интересоваться военной техникой, ну ее к шутам. Это ты права, Валька всегда только об этом и думал - водоизмещение, скорость, огневая мощь, радиусы действия - все только применительно к военно-морскому делу. А у меня ведь интересы другие, ты сама знаешь… Я как подумаю, сколько еще нужно нам строить заводов, какие можно создавать автоматические системы, так просто жадность какая-то появляется, честное слово, жизни, кажется, никакой не хватит все переделать… Я, если бы можно было, в институте по два курса за год бы сдавал, лишь бы скорее за работу…
- Интересно, когда бы это ты в таком случае находил время для меня, - вздохнула Таня. - Раз в неделю, правда?
Засмеявшись еще громче, Сергей схватил ее руку и прижал к себе:
- Глупышка, да у меня на все нашлось бы время, как ты не понимаешь! Ты ведь знаешь, Танюша, чем больше уплотняешь время, тем больше его остается! А насчет этого ты не бойся, никогда я не буду интересоваться ни танками, ни самолетами, гори они все синим огнем… Я человек мирный. Ты знаешь вот… Ты только Алексан-Семенычу не рассказывай, хорошо? Так вот, я тебе сознаюсь. Мне ведь в этом году нужно было бы призываться - ну, если бы не семейное положение, а вообще по возрасту пора. Так я, знаешь, не очень с охотой пошел бы… Ты не думай, конечно, что я там трудностей боюсь или что-нибудь такое… Я как раз считаю, что армия этим и полезна - закаляет как-то, делает тебя выносливым. Но понимаешь… просто не лежит у меня сердце к военному делу! Учиться, стать специалистом на все сто, работать - для этого и так жизни никакой не хватит, а в армии что ж - сам понимаешь, что нужно это, а все равно время какое-то получается потерянное, эти годы, пока служишь… А теперь ты скажи честно - вот как я тебе сказал - ты меня презирать теперь не будешь?
- Честное слово нет, Сережа, - очень серьезно сказала Таня. - Как ты мог подумать! Ну как ты только мог подумать, скажи! Я ведь очень-очень хорошо тебя понимаю, правда…
- Ну, ладно… - проворчал Сергей, видимо сам смущенный своим признанием. - Вообще-то хорошего в этом мало…
По широким листьям каштанов над их головой тихонько забарабанили первые дождевые капли, темные крапины появились на дорожке. Шумная кучка одноклассников, обменивавшаяся впечатлениями на крыльце, укрылась в тамбуре.
- Идем? - спросил Сергей.
Таня, умильно морща нос, отрицательно замотала головой.
- Смотри, простудишься, Танюша… У тебя ведь еще здоровье сейчас расшатано. Мне вчера Александр Семеныч на тебя жаловался, говорит - погнал бы хоть ты ее к врачу, что ли, теперь это ведь и тебя касается… А ты что, Танюша, по-прежнему не спишь?
- Ну, сегодня-то я буду спать, как стадо сурков! Вот разве что не засну от радости, что одолела химию? Нет, засну, слишком я устала за это время. Ты чудак, это же все было от нервов! Ни к какому врачу я не пойду, так и знай… Дядясаша хитрый - меня уговорить не смог, так теперь за тебя взялся. Нет, ты вот теперь сам увидишь, как я буду выглядеть. Это все было временно, от нервов. А дождик совсем слабый, смотри… ой, как хорошо, меня эта жара просто измучила… да - вот тебе еще одна причина, пожалуйста!
Действительно, дождь по-настоящему так и не разразился. Скоро он перестал совсем, лишь отдельные капли запоздало падали с крайних веток. Запахло мокрой зеленью и землей. Группа других разделавшихся с химией счастливцев прошла к калитке по бетонной дорожке, не заметив сидевших поодаль Таню и Сергея.
- Тебе уже не хочется меня расцеловать?
- Мне всегда хочется, - ответил он. - А что?
- Тогда пошли.
- Куда?
- Ну, куда-нибудь, я уж не знаю, хотя бы к нам. Здесь же нельзя, правда?
Сергей засмеялся, сорвал ее со скамьи и, обняв, с силой крутнул вокруг себя.
- Ой… - пискнула Таня. - Пусти, задушишь!! Сережа!
Он поставил ее на землю и взял со скамьи завернутый в газету учебник.
- Идем, Танюша. И пожалуйста, застегнись, - строго сказал он. - Ты что - и в классе так была?
- Что ты, Сережа… Я расстегнула за минуту до твоего прихода, правда…
9
Итак, сдан последний экзамен. В вестибюле девушки расцеловывают Ивана Никитича, за десять лет отзвонившего им тысячи уроков и перемен; потом сторож, растроганный и прослезившийся, снимает фуражку - все видят вдруг, что он стал уже совсем-совсем седенький за эти годы! - и торжественным жестом распахивает перед десятиклассниками высокую стеклянную дверь. Таня вдруг всхлипывает - громко и очень по-детски. "Что с тобой?" - тревожным шепотом спрашивает Сергей. "Нет, ничего… - Она улыбается и смаргивает с ресниц слезы. - Просто так… Дай мне платок, скорее…"
В последний раз они проходят по наизусть знакомой дорожке, выложенной бетонными шестиугольниками и расписанной узорчатой тенью и шевелящимися солнечными пятнами. Правда, они еще вернутся сюда в субботу, но это будет уже выпускной вечер, а "официальная часть" окончена.
Сегодня среда, восемнадцатое. Отличная погода, снова жарко, но теперь это уже никого не беспокоит: жара мешает занятиям, но для того чтобы отдыхать, загорать, купаться - что может быть лучше! Впереди чудесное лето. До самой короткой ночи года остается ровно трое суток.
На улице они долго еще стоят перед школьной калиткой, хохочут, кричат, перебивая друг друга. Словно заражаясь их весельем, с улыбками оглядываются на них прохожие, - такие шумные компании можно видеть сегодня перед многими школами Энска. Наконец, выпускники расходятся группами, прощаясь друг с другом до субботы.
Уходит Ариша Лисиченко со своим очкастым приятелем. Людмила бежит в институт - сообщить Галине Николаевне о своих одиннадцати "отлично".
- Ох и счастливица, - морщит нос Таня, глядя ей вслед, - подумай, ей теперь не нужно держать вступительных!
- Ладно, мы с тобой выдержим и вступительные, - смеется Сергей, - Ну, Танюша, я тебя пока тоже покину. Нужно пойти отправить мамаше телеграмму, верно?
- Конечно, Сережа! Не забудь от меня большой привет. Хорошо, я тогда пойду посплю. Вечером - где? Может быть, придешь к нам?