На улице стало тем временем еще жарче - видно, собиралась гроза. Ветер нес колючую пыль, на привокзальной площади стояла вереница автобусов с замазанными мелом стеклами, у подъезда управления милиции толклись группками, переговариваясь по-польски, небритые люди в пестрых спортивных пиджачках и теплых, несмотря на жару, пальто с громадными накладными карманами и преувеличенно прямыми плечами. Провезли самолет, похожий на чудовищную рыбу с круглой стеклянной головой, хвост его лежал в кузове трехтонки, а туловище ехало, подпрыгивая, на торчавших из обрубков крыла низеньких толстых колесах. Облик города был непривычен и дик. Неужели по этой улице бежала она две недели назад, думая о последнем экзамене и покупке сумочки?
Усталость, жара и неудача в военкомате так обессилили ее, что, придя домой, она даже не стала есть.
- Ты допрыгаешься, - зловеще сказала мать-командирша. - Где была-то?
- Ходила узнавать насчет курсов, - помолчав, нехотя ответила Таня.
- Каких еще курсов?
- Господи, ну… курсы ПВХО, вы же знаете.
- Больно мне нужно знать, - ворчливо отозвалась старуха. - Вот, напомнила, про ПВО это самое - комендант приходил, искал тебя. Говорит, в дружину тебя записали. На крыше будете дежурить; может, хоть там тебя приструнят. Ты есть-то будешь аль нет? Ешь, я кому сказала! Взяла себе моду! Небось не мирное время - едой-то швыряться…
Таня обиделась и стала есть молча, удерживая слезы. После обеда мать-командирша ушла получать что-то из продуктов, Таня заперлась у себя и включила радио. Передавали последние известия: в населенном пункте Б. немецко-фашистские изверги согнали на площадь и расстреляли из пулеметов все мужское население от пятнадцати до сорока пяти лет; в этом же населенном пункте они изнасиловали нескольких школьниц, учениц девятого и десятого классов, а старика председателя колхоза разорвали пополам, привязав к двум танкам. Таня стояла у окна и плакала молча, кусая губы, хотя никто не мог бы ее услышать в пустой квартире. Возможно, эти девушки тоже просились на фронт, и такие же вот формалисты отказали и им. Куда ей теперь идти? Что делается в райкомах комсомола, она уже знает. Прямо в горком? Еще нарвешься на Шибалина. Нет, туда нельзя, там она на плохом счету. Разве что попытаться проникнуть к самому Прохорову… Да нет, он ведь тоже занимался ее делом. Но куда же идти, чтобы ее наконец поняли?
Напротив, по ту сторону бульвара, маляры расписывали высокий купол обкома желто-зелеными камуфляжными пятнами. Они занимались этим делом не первый день; при виде их Таня опять равнодушно удивилась странной затее - нарядная лягушечья раскраска сделала тусклый купол куда более заметным и привлекательным, - и тут же все вылетело у нее из головы, потому что она вдруг вспомнила - Шебеко! Петр Федорович Шебеко, старый Дядисашин приятель и заведующий военным отделом обкома партии! Подумать только - совсем рядом, через улицу, находится человек, который может одним телефонным звонком устранить перед нею любое препятствие, а она целый день бегает и упрашивает военкоматовских дежурных!
Она спешно привела себя в порядок - не появляться же в таком высоком учреждении замарашкой! - и выскочила на улицу, в зной и грохот. Длинная колонна грузовиков везла громыхающие железные лодки, вроде огромных корыт; пыль обесцветила зеленую окраску машин и понтонов, такими же серыми были и понатыканные кое-где жухлые ветви маскировки, и брезент, и лица красноармейцев. Стоя на самом краю тротуара, Таня широко открытыми глазами провожала, не отрываясь, машину за машиной. Через несколько дней она тоже будет в армии. В качестве кого - неважно. Лишь бы в армии! Лишь бы Петр Федорович не оказался болен или в командировке…
Проникнуть в знакомое здание с куполом, изученное из окна до последней завитушки на фасаде, оказалось не так просто. Милиционер у входа потребовал пропуск. Таня опешила и возмутилась: какой пропуск? Ей нужно к товарищу Шебеко, по личному делу! Но милиционер был неумолим; пришлось идти в бюро пропусков, объясняться через похожее на бойницу узкое и глубокое окошко, объясняться по внутреннему телефону, снова и снова повторять кому-то - по буквам - свою фамилию. Наконец в трубке послышался знакомый голос, сказавший: "Да, слушаю". Голос был явно недовольным. Таня обмерла.
- Петр Федорович! - закричала она с отчаянием. - Это я, Николаева, Татьяна! Мне страшно нужно с вами поговорить, а меня не пускают! Я тут, в бюро пропусков!
- Таня, ты? - Голос Шебеко из недовольного превратился в озадаченный. - А что случилось?
- Ой, ну по телефону я не могу! Позвоните им, чтобы меня пустили, что это за безоб…
- Постой ты, цокотуха. Тебе что, непременно нужно сегодня? Честно говоря, я сейчас страшно занят.
- Петр Федорович, ну пожалуйста! Я вас не задержу, честное слово!
- Ну, добро. Тебя, как всегда, не переспоришь. Минуты через две подойди там к окошку, я закажу пропуск. Паспорт с тобой?
- Паспорт… нет, но я сейчас сбегаю! Вы им пока позвоните, я через пять минут!!
Таня снова очутилась на улице. Теперь ехали кухни и еще какие-то повозки на окованных, яростно гремящих колесах. Уже клонясь к закату, нещадно палило солнце. "Какая все же шумная штука эта война", - подумала Таня, перебегая на другую сторону бульвара.
На втором этаже обкома, куда она наконец попала, получив пропуск и пройдя придирчивую проверку у входа, оказалось так же шумно и многолюдно, как и в военкоматах. Таню это немного удивило: она думала, что в таком важном месте и обстановка должна быть совсем иной. Но обстановка, по-видимому, была в эти дни повсюду одинаковой.
Хлопали двери, звонили телефоны, люди торопливо сновали по коридору; в одной из комнат трое красноармейцев с треском отдирали крышки с каких-то ящиков; тут же - Таню это удивило - стояло несколько застеленных серыми одеялами раскладушек.
Комната 56. Снова проверка. Пропуск сличается с паспортом, фото на паспорте сличается с оригиналом. Оригинал тем временем дошел уже до такой степени возмущения, что чувствует потребность завизжать и укусить милиционера; милиционер, не подозревая об опасности, спокойно листает паспорт.
Когда Таня робко вошла в кабинет, Шебеко говорил по телефону. Не отнимая от уха трубку, он кивнул ей и жестом указал кресло. Таня села, искоса поглядывая на большую карту европейской части СССР, где красный шнурок отмечал линию фронта. Смотреть открыто она боялась - вдруг карта секретная и не предназначена для посторонних глаз?
Кончив говорить, Шебеко встал из-за стола.
- Ну, здравствуй, цокотуха. - Он пожал Тане руку и сел во второе кресло, напротив. - От дядьки пока никаких известий?
- Нет, еще ничего…
- Ну да, еще рано. Так мы с ним и не повидались… Тридцатого я вернулся из Москвы, а мне говорят - уже отбыл. Двадцать седьмого, что ли?
- Да… Но Дядясаша уже с первого дня все равно не жил дома… только звонил иногда. А двадцать седьмого заехал ночью, попрощаться…
Таня опустила голову, заморгала.
- Ну, что ж плакать, Таня, - сказал Шебеко, - такое пришло время. Слезами сейчас не поможешь ни себе, ни другим. Давай лучше займемся делами. Значит, что там у тебя такое?
- Петр Федорович, у меня к вам большая просьба. - Таня изо всех сил старалась говорить как можно тверже. - Вы должны помочь мне попасть на фронт.
Шебеко, собравшийся было закурить, не донес папиросу до рта.
- Куда? - переспросил он, собрав на лбу морщины. - На фронт?
Таня покраснела.
- Ну, может быть, не сразу на фронт, я имела в виду вообще - в армию. Я сегодня с самого утра хожу по военкоматам, там такие все формалисты, ужас, хуже чем в комсомоле! Ну вот вы скажите сами: что у нас, нет в армии девушек?
Шебеко задумчиво уставился на нее, катая в пальцах папиросу.
- Вообще-то встречаются, - согласился он. - Связистки, медперсонал и тому подобное. У тебя есть специальность?
- Военная? Нет, пока нету. Но ведь в армии учат, правда? Только я не хотела бы санитаркой, - поколебавшись, добавила Таня. - То есть не то что не хотела бы, а просто бы не смогла… я думаю. Я почему-то совсем не переношу вида крови.
Шебеко закурил, покачал головой:
- Дело вот в чем, Таня. Армия, как правило, обучением такого рода не занимается. Если говорить о связистках, то они обычно приходят в армию уже знакомые со специальностью. Это или профессионалки, или имеющие стаж работы в системе Осоавиахима - в кружках, клубах, - а в армии они, так сказать, только повышают квалификацию. Можно призвать незнакомого с военным делом парня и очень скоро сделать из него хорошего пехотинца, а дать человеку техническую специальность - дело слишком долгое и сложное, армия - это все-таки не техникум. Если ты придешь как связистка, то тебя связисткой и возьмут. А иначе что ж? Не в пехоту же тебя, верно? Так что я боюсь, что…
Он не договорил и развел руками. Таня сидела, напряженно выпрямившись, между бровями у нее прорезалась тоненькая вертикальная морщинка.
- Я не понимаю, - сказала она очень тихо и провела кончиком языка по пересохшим губам. - Вы не хотите мне помочь?
- Я не смогу, Таня, - спокойно ответил Шебеко.
- Но почему?!
- Я ведь тебе объяснил только что. Девушек берут в армию только в тех случаях, когда они действительно могут сразу принести там пользу. Реальную пользу, понимаешь?
Таня вспыхнула от обиды:
- По-вашему, я такая уж никчемная, что…
- Да не в том дело. - Шебеко поморщился, ладонью разгоняя дым. - Просто у тебя нет военной специальности. А вот в тылу у нас работы - непочатый край, и ты можешь оказаться здесь куда полезнее. Только, конечно, для этого нужно перестать мечтать о подвигах и научиться работать. Вот так. У тебя были еще ко мне вопросы?
- Нет! - Таня встала. - Знаете, Петр Федорович, я никогда не думала, что и вы…
- …окажетесь таким же формалистом, - докончил тот, очень похоже передразнив вдруг ее голос и возмущенную интонацию. Тут же он стал очень серьезным и тоже поднялся, одергивая гимнастерку. - Слушай, Татьяна, сейчас не время для капризов. Я прекрасно понимаю твое желание участвовать в войне самым непосредственным образом. Но для этого не обязательно быть на фронте. Если ты действительно хочешь быть полезной, а не гонишься за романтикой, ты найдешь себе занятие и в тылу…
11
Обучение, проводившееся в ускоренном порядке, было тяжелым. К вечеру, набегав и намаршировав не один десяток километров, после бесконечных упражнений в приемах рукопашного боя и преодолении препятствий, Сергей уставал так, что едва взбирался на свою койку второго яруса. Первые две ночи он от усталости не мог даже спать; правда, потом это прошло.
Занятия, короткие промежутки отдыха, еда и сон - все это так плотно укладывалось в двадцать четыре часа суток, что для мыслей и переживаний просто не оставалось ни минуты. Это было некоторым преимуществом его теперешнего положения.
Первую неделю они провели почему-то в строгой изоляции. Потом им сказали, что увольнительных не будет, но если у кого есть в городе родные, то те могут приходить к казарме по вечерам, после поверки. Сергей тут же, прорывая бумагу жестким карандашом, настрочил Тане записку и, перехватив у ворот уходившего в город старшину, упросил его зайти на бульвар Котовского.
На следующее утро старшина сам окликнул Сергея на плацу. "Все в порядке, - сказал он, - видал твою кралю, так что ставь магарыч. А у тебя, браток, губа не дура - знал кого поджабрить, ха-ха-ха!"
Время на занятиях обычно летело незаметно; но в этот день, казалось, оно вообще остановилось. После обеда в городе опять объявили воздушную тревогу. Самолетов не было, но отбой дали только через час Сергей вдруг с ужасом представил себе расположение казарм - в каких-нибудь двух километрах от нефтебазы, рядом с сортировочной станцией и новой ТЭЦ. Самое опасное место в случае налета, - а вдруг это произойдет именно в тот момент, когда Таня будет здесь?
После вечерней поверки все успевшие известить своих о разрешении свиданий помчались к воротам. Там уже ждала группа женщин. Сергей увидел Таню еще издали - увидел ее волосы и знакомый белый беретик, надетый так, как она всегда носила - немного набекрень и на лоб.
- Танюша-а! - крикнул Сергей, подбегая. - Танюша, я здесь!
Она вырвалась из группы женщин навстречу ему.
- Танюша, здравствуй, милая, - повторял он, гладя ее вздрагивающие плечи, - ну как ты там живешь, расскажи… Танюша моя маленькая…
Только сейчас он заметил, что на Тане защитный комбинезон дружинницы МПВО с закатанными выше локтя рукавами и перетянутый широким командирским ремнем. Этого еще не хватало - чтобы она дежурила на крыше во время налетов…
- Ну успокойся, Танюша… не надо… ты что - в дружине?
- Ой, Сережа… - всхлипывала Таня, промочив слезами его гимнастерку. - Сереженька, я думала, что умру без тебя за эту неделю… Ты… ты еще долго здесь пробудешь?
У ворот были свалены привезенные для какого-то ремонта бревна; Сергей отвел Таню к штабелю, сел рядом с нею.
- Перестань плакать, - сказал он как можно строже. - Нельзя так! Иначе я не буду к тебе выходить, вот увидишь…
- Я ведь… я уже не плачу, правда… - Таня, опустив голову, вытерла слезы воротником комбинезона, размазав по щекам пыль. - Ну как ты здесь, Сережа? Долго еще?
- Ну, как… учимся, Танюша, вот и все. А сколько еще будем - кто его знает, может, дней десять. Ты про себя расскажи… Ты что, в дружине сейчас?
- Конечно… нас тоже учат, как тушить бомбы и всякое такое… Но вообще-то мы все время роем щели, в разных местах. Я уже четыре дня работаю, по девять часов…
- Устаешь очень, Танюша?
- Конечно, но так лучше, правда… все время среди других женщин… я себя гораздо лучше чувствую, потому что не одна и у всех такое же горе… почти у всех. Смотри, какие у меня теперь руки, Сережа. - Таня, пытаясь улыбнуться, протянула ему ладони - натруженные, с белыми бугорками на местах будущих мозолей. Сергей прижал их к лицу. - Руки болят очень, я даже перчатки пробовала надевать, а вообще ничего… Сережа, ты не сердишься, что я в таком виде? Я ведь прямо с работы прибежала…
- Так ты, может, есть хочешь? - спохватился Сергей. - Я принесу, а?
- Нет-нет, не нужно, у меня был с собой хлеб, правда, я съела по дороге…
- А ты как вообще питание свое организуешь?
- Мать-командирша все делает, мне ведь все равно некогда. Сережа, а вас тут хорошо кормят?
- Ну, еще бы, мы-то едим вволю… Ну, а как там вообще, Танюша? От Алексан-Семеныча ничего пока нет?
Таня отрицательно покачала головой.
- Пока ничего, - сказала она тихо. - Я думаю, еще рано?
- Конечно, рано еще… пока теперь письмо дойдет, это ведь не мирное время. А это что, Танюша, комбинезон тебе в дружине выдали?
- Да, это комендант дал… Мне ведь не в чем было работать, я все свои старые вещи еще зимой извела на тряпки… А в новом просто как-то неловко - да и неудобно, узкое все такое… Смотри, Сережа, я себе к лыжным ботинкам какие подошвы приделала. То есть не я, конечно, это мне сапожник сделал. Из шины, видишь? Теперь хорошо, а то в тапочках страшно неудобно - очень тонкие, и больно ноге, когда на лопату нажимаешь… Господи, что я болтаю всякие глупости! Расскажи, как ты тут, Сережа? Очень тебе трудно? Ой, тебя уже остригли, бедный ты мой…
Таня осторожно провела пальцами по его остриженной под машинку голове, между ухом и пилоткой. Сергей смущенно отвел ее руку.
- Ну чего бедный, скажешь тоже… Остригли как надо, не с прическами же здесь возиться. Танюша, тебе на крыше дежурить приходится?
- Угу, когда тревога. На чердаке, только это если я в этот момент дома… Сегодня, например, мы работали недалеко от парка, так я, конечно, домой не пошла. Сережа, очень трудное у тебя здесь обучение? Строевой очень мучают?
- Да ну, какая теперь строевая, кому она нужна. Учат ползать, окапываться, разные такие штуки… Ничего трудного нет, Танюша, ты не думай. Танюша, ты там будь осторожнее, на этих чердаках. Асбестовые костюмы вам выдали?
- Обещают выдать рукавицы, только не знаю когда. Ничего, у нас там есть несколько пар щипцов - вот такие длинные, правда. Сережа, а зажигательная бомба действительно не может взорваться? Если ее взять за хвост - ничего?
- Ничего, Танюша. Если шипит и горит, то, значит, уже не взорвется. За хвост можно схватить, пока еще оболочка не прогорела, а после уже опасно - обожжешься. А вообще не нравится мне это…
- Что, Сережа?
- Ну, вот что ты в МПВО.
- Кому-то нужно же там быть… У нас в доме всего девять человек молодежи - я никогда не думала, что так мало, - а остальные все пожилые или с детьми. Не матери же командирше идти за меня на чердак!
- Верно, конечно, - вздохнул Сергей.
Вокруг них, на этом же штабеле бревен и просто на вытоптанной пыльной траве у ограды, сидели другие пары, тихо и озабоченно переговариваясь каждая о своем.
Большинство женщин были, очевидно, женами - одна даже принесла с собой грудного младенца, который сейчас в блаженном неведении пускал пузыри на руках у отца. Пришло несколько старушек - матери или тещи; пришел парнишка школьного возраста, лет четырнадцати; кроме Тани было еще две девушки приблизительно ее же возраста, в рабочих спецовках.
На какой-то миг Таня вдруг с предельной отчетливостью испытала опять то же странное и непривычное чувство, которое она уже испытывала не раз за эти последние дни, работая с остальными дружинницами. До сих пор - до войны - она привыкла ощущать себя именно самой собою: жизнь ее была, в общем, довольно своеобразной, вкусы и привычки - тоже; были соседи, был привычный школьный коллектив, но все это существовало отдельно, а она, Татьяна Николаева, жила сама по себе, в известной даже обособленности. Обособленность эта не была, конечно, нарочитой - просто так получалось. В отличие от большинства своих подруг (если не считать Людмилы) Таня была, например, избавлена от многих забот: чтобы сшить себе новое платье или достать новые туфли, ей не приходилось ни экономить, ни стоять в очереди, все это устраивалось как-то само собой - достаточно было сказать Дядесаше. А главное - за десять лет она привыкла к положению знаменитости: сначала, в первых классах, это был папа - с его портретами в газетах и заграничными командировками, из которых он всегда привозил Тане что-нибудь такое, чего не было ни у кого. Потом был Дядясаша - "знатный человек нашего города", единственный в Энске Герой Советского Союза…
Все это теперь кончилось. Теперь Таня все чаще и чаще ловила себя на ощущении, что она является просто одной из многих и уже ничем не отличается от всех тех женщин и девушек, которые делали вместе с ней одну и ту же работу, получали то же количество хлеба и говорили о том же - о войне и о своих близких, покинувших дом в эти дни; и ее любимый, сидевший сейчас рядом с нею, был одет в ту же солдатскую одежду, что и другие мужчины вокруг них…
- …но ты придешь завтра? - спрашивал Сергей, не отпуская ее руки. - В это же время, хорошо? Только, Танюша… я вот сегодня подумал - а вдруг налет случится, здесь ведь опасно…
- Сейчас всюду опасно… И потом, во время налета лучше быть вместе, ведь правда?
- Да, но… здесь все-таки казармы, и сортировочная совсем рядом, и нефтебаза. В случае чего…
- В случае чего лучше быть вместе, - упрямо повторила Таня.