Прошло три дня после провозглашения царем Ивана Алексеевича, и стрельцы, собравшись снова перед Красным крыльцом, отрядили своих выборных к великим государям с челобитною, в которой просили, чтобы правительство царством московским, ради ранних лет их величеств, вручить сестре их, благоверной государыне царевне Софье Алексеевне. Скоро в ту пору все делалось по требованию стрельцов, а потому оба царя, патриарх, духовные власти, бояре, думные и служилые люди, а также и выборные от московских сотен отправились, не медля, в терем царевны.
Сдерживая охватившее ее волнение, царевна спокойно, как казалось, встретила явившихся к ней просителей. Все они ударили ей в землю челом, за исключением царей, сделавших перед сестрою три низкие поклона.
- Пришли мы к тебе, государыня-царевна Софья Алексеевна, бить челом, чтобы ты соизволила принять правление царством московским, за малолетним возрастом великих государей, братьев твоих, - заговорил патриарх Иоаким, обращаясь к Софье Алексеевне.
- Не женских рук такое великое государское и земное дело, святейший владыка! - отозвалась царевна. - Нет у меня к тому делу ни навыка, ни познаний, да и в государстве московском то не за обычай.
- Пресветлейшая государыня-царевна! Соизволь исполнить волю Божию и желание всего московского народа! - просительно заговорили присутствующие и снова упали ниц перед будущею правительницею, - Снизойди, государыня-царевна, на рабские мольбы наши! Не оставь нас, великая государыня, в скорбях и печали! Ты, единая, утвердишь у нас покой и тишину…
Долго слышались мольбы, и не раз колени и лбы усердно стукались об дол. Гордо стояла молодая царевна с лицом, не покрытым фатою, а разных чинов московские люди - эти исконные притеснители женского пола, поучавшие его "жезлом", - покорно, умиленно, со слезами просили, чтобы она стала править российским царством!
"Теперь я на высоте! - думала, торжествуя, царевна. - И не сойду я отсюда долу!"
- Уступаю я, - заговорила царевна, обращаясь к присутствующим, - мольбам всего народа и дозволяю думным людям докладывать мне обо всех государственных делах для совершенного во всем утверждения и постоянной крепости и повелеваю писать имя мое наряду с именами государей-братьев, нарицая меня великою государынею, благоверною царевною и великою княжною всея Великия, Малыя и Белый России.
От сильного, радостного волнения готов был перерваться звонкий голос царевны, но она осилила себя и довела речь до конца.
- Желаем здравия великой государыне!.. Пошли ей Господи многолетие! - воскликнули челобитчики, и снова застучали перед царевною их лбы и колени.
- Да наставит тебя Господь на путь правых! - произнес торжественно патриарх, благословляя царевну.
И трепет охватил Софью при сознании, что теперь все покорствует перед нею.
XVIII
Рассвет раннего летнего утра проникал в небольшую низенькую горенку, пропитанную запахом ладана и деревянного масла. На простом белом столе лежали увесистые книги в кожаных с медными застежками переплетах. На стене висели образа, черные ременные лестовки и разноцветные ладанки; в переднем углу горенки местился большой киот, на верхушке которого, под вербами, стояло множество стеклянниц со святою водою и просвиры всевозможных величин, а перед почерневшими от времени и копоти иконами теплилось несколько неугасаемых лампад и, вдобавок к лампадам, были прикреплены к самым доскам икон желтые восковые свечи. Кроме стола с книгами и небольшой скамейки, в этой горенке ничего больше не было, а под образами, головою к киоту, стоял белый тесовый гроб.
В дверь горенки кто-то постучался. Покойник зашевелился, повытянулся, приподнялся и, отбросив с лица саван, начал лениво протирать глаза, потом несколько раз перекрестился, зевнул и, не торопясь, вылез из гроба.
- Подожди! - крикнул он на продолжавшийся стук, снимая саван и надевая поверх белой рубашки старый черный подрясник из самого грубого сукна.
- Эх ты, отче Сергий, заспался! - слышался за дверью грубый голос.
- Какое заспался? С вечера до поздней ночи радел Господу Богу, так вот сон и одолел меня, и прилег-то я только перед самою зарею.
Вставший из гроба откинул щеколдку от двери, и в ней показался стрелец громадного роста, упиравшийся головою под самый потолок горенки.
Стрелец подошел к Сергию под благословение, а потом начал креститься перед образами. То же, вместе с ним, стал делать и хозяин.
- Пришел я к тебе с поклоном от нашей братии стрельцов: просят тебя в их круг пожаловать, - заявил расстриженному иноку Сергию выборный стрелец Обросим, или Амбросий, Петров.
- Идти-то к вам боязно, человек я тихий и смирный, а ваши-то молодцы больно шумят, - отозвался Сергий.
- Эй, батька, не робей! Не все ли тебе равно: ведь в стрельцы тебя не возьмем; ты, чай, и пищаль-то зарядить не сумеешь.
- Отстреливаюсь я от моих врагов божественною пищалью, а в мирской пищали и нужды мне не настоит…
- А что, батька, чай, бока-то в гробе порядком отлежал? - продолжал подсмеиваться стрелец, заглянув в гроб. - Для чего никакой подстил очки туда не положишь? Хотя бы сенца аль соломки?
- Не кощунствуй, Петр Гаврилыч! Пришел антихрист, а разве ты ведаешь, когда наступит конец миру. Не вспоминают об этом лишь нечестивые никониане, а нам, ревнующим об истинном древнем благочестии, постоять за него следует.
- Вот о том, чтобы ты постоял за него, я и пришел к тебе от нашей братии, - перебил Петров.
- В чем же дело?
- Нужно будет написать государям и государыне Софье Алексеевне челобитную, чтобы допустили они нас, православных, препираться с никонианами о вере.
- Изволь, такую челобитную я напишу, а потом что же будет?
- Станем всенародно спорить с никонианами и одолеем! - с уверенностью отвечал стрелец. - Столковаться, впрочем, с тобою, самолично я обо всем не смогу, а приходи к нам. Ведь не смуту хотим мы учинить, а к христианскому подвигу готовиться, и не ваше ли монашеское дело приуготовлять к тому нас, несведущих мирян?
- Коли так, то приду сегодня, если успею челобитную написать, а теперь Богу молиться нужно, - сказал Сергий, расставаясь со своим гостем.
После долгой и усердной молитвы и после сотни отброшенных поклонов, Сергий присел на скамью и, облокотись на стол, принялся обсуждать сам с собою, в чем должна состоять стрелецкая челобитная об истинной вере.
- Нужно первее всего постоять за "аз", - соображал Сергий. - Читалось прежде в символе веры "рожденна, а не сотворенна". С чего же никонианцы выпустили букву "аз"? Потом надлежит восстановить в чине богоявленского водоосвящения слова "и огнем". Молились прежде об освящении воды Духом Святым и огнем, а никониане "и огонь" из книг вычеркнули; хотели, значит, огонь в Божьем мире извести…
Нужно было также разрешить вопросы о "сугубой аллилуйе", о "хождении по солонь" и о "двуперстном знамении" в том смысле, в каком принято было это до водворения в православной церкви никоновских новшеств. Вопрошал он и о том, зачем никониане вместо "благословен грядый" стали петь "обретохом веру истинную", как будто прежде истинной веры не было; почему архиереи носят Жезлы с "проклятыми" змеями и надевают клобуки как бабы. Далее этих вопросов он не шел и в этом случае не был похож на других вождей раскола, которые придавали своему учению не одно только религиозное, но и политическое значение.
Обдумав, Сергий принялся писать челобитную, прося великих государей и великую государыню взыскать старую веру, в которой российские чудотворцы, великие князи и благоверные цари Богу угодили, и потребовать от патриарха и от властей духовных ответа, отчего они священные книги, печатанные до Никона, при первых благочестивых патриархах, возненавидели, старую и истинную веру отвергли и возлюбили новую, латино-римскую?
Закончив, Сергий отправился к стрельцам, которые собрались на сход. Умилились стрельцы, слушая челобитную, наполненную скорбью и сетованиями о падении в московском государстве древнего благочестия.
- Мы за тленное голов наших чуть не положили, а из-за Христа-света отчего не умереть? - кричали они, вспоминая о первом своем приходе в Кремль, и повели Сергия к своему начальнику, князю Ивану Андреевичу Хованскому.
- Вот, батюшка, - говорили они, кланяясь вышедшему к ним на крыльцо боярину, - привели мы к тебе инока Сергия, поспорит он с никонианами.
Хованский подошел к Сергию под благословение, а затем поклонился ему в ноги и, приняв от него челобитную, возвратился в свои хоромы, чтоб прочитать ее прежде подачи государям.
Нахмурился боярин. Сочинение Сергия показалось ему слабым для тех широких замыслов, какие имел Хованский, рассчитывая на возмущение раскольников.
- Ты, отче, - сказал Сергию боярин, вышедший снова на крыльцо, - инок смиренный, тихий и не многоглаголивый. Не станет тебя на такое трудное дело, как препирательство с никонианами. Надобно против них ученому человеку ответ держать.
- Хотя я, боярин, и не многословен, но надеюсь на Сына Божьего и верую, что он может и немудрых умудрить, - возразил Сергий.
- Так-то так, а все-таки…
Хованский призадумался. Видно было, что он не решился поручить Сергию борьбу с никонианами.
- Да не позвать ли на такое дело попа Никиту? - подсказал Хованскому кто-то из стрельцов.
- И точно что позвать! - радостно вскрикнул Хованский. - Как это он совсем у меня из головы вышел? Знаю я этого священника гораздо, не раз беседовал. Против него никонианам нечего будет говорить, он сразу уста им заградит. А мне самому дело это не за искус. Божественного писания вконец я не знаю; измлада навык к воинскому, а не к духовному чину… Но верьте мне, не будут вас по-прежнему казнить, вешать и жечь в срубах. Бога призываю во свидетели, что рад стоять за вас! Доложу челобитную вашу великим государям, чтобы они назначили собор, - сказал Хованский, отпуская от себя стрельцов.
Стрельцы верили князю, да и как было не верить ему! Со вступлением его в заведование стрелецким приказом начали государи оказывать стрельцам небывалые милости. Повелели они выдать им из государевой казны жалованье, которое недодано им было их полковниками за прежнее время; пожаловали им по десяти рублей на человека и указали собирать эти деньги со всего государства, а для чеканки их Отбирать у частных людей серебряную посуду; роздали им также дворы и животы бояр и думных людей, взятые на государя, после того как владельцы их были убиты в стрелецком мятеже; прибавили им жалованья, ограничили их службу одними городами, простили все бывшие на них недоимки и запретили наказывать плетью без царского разрешения. Удовлетворили их требованию и относительно ссылки тех лиц, которые, при восстании стрельцов, были обречены на смерть и которые успели спастись от избиения. Но особенная награда была оказана стрельцам 6 июня 1682 года, когда великие государи указом своим благодарили стрельцов "за побиение за дом Пресвятая Богородицы" и наименовали, их "надворною пехотою", строго запретив называть их изменниками и бунтовщиками. В память же их подвигов приказано было поставить каменный столб с прибитыми к нему жестяными листами, а на листах этих означить имена убитых стрельцами бояр с прописанием их вин, как против государя, так и против стрельцов.
Уйдя от Хованского, стрельцы рассыпались по подмосковным посадам, населенным раскольниками, извещая их о предстоящем соборе и убеждая их постоять единодушно за истинную древнюю веру.
Князь же Иван, войдя в свои хоромы, приказал позвать к себе сына, князя Андрея.
- Ну, сынок! - начал старый князь, важно поглаживая седую бороду. - Ты знаешь, что мы идем из рода Гедиминовичей, великих князей литовских и королей польских, а древние родословцы, через князей полоцких, доводят родоначалие наше до первого российского государя Рюрика и до святого равноапостольного великого князя Владимира, крестившего русскую землю.
- Ведомо мне это, князь-батюшка, - отвечал молодой Хованский, слышавший беспрестанно от отца о древности и знатности рода Хованских.
- Веду я речь к тому, что нам, князьям Хованским, не след оставаться в заурядном боярстве и надлежит подняться на ту высоту, какая свойственна нашей знатной породе. Время теперь наступило такое, что достичь того будет не трудно. Будь только разумен и помогай отцу всеми силами.
- Готов я, родимый батюшка, исполнять во всем твою родительскую волю! - почтительно проговорил князь Андрей.
- И за то благословение Божие будет над тобою во веки веков. Слушай же, выбрось из головы всю прежнюю дурь. Не чета тебе невеста, которую ты подобрал себе, не дам я тебе моего благословения на брак с нею! - сурово сказал старик.
Молодой князь печально понурил голову.
- Не такую невесту найду я тебе, - проговорил Хованский. - Готовлю я тебя в женихи царевне Екатерине Алексеевне и, буде воля Господня станет, от тебя должно пойти поколение государей московских.
Князь Андрей в изумлении смотрел на отца.
- Повторяю тебе, что ты, по породе, достоин такого супружества, но надлежит тебе отстать от нечестивых никониан и присоединиться к древнему благочестию, - продолжал старик.
- Не понимаю я, батюшка, разности между старою и новою верою. Кажись, вся распря идет из-за книжных переправок, никто, однако же, с достоверностью не знает, которая из книг истинна.
- Истинны старые книги! - сердито проворчал старик. - Да и опричь того, по старым богослужебным книгам должная честь воздается боярству. По служебнику, изданному при царе Борисе Федоровиче, молились "о боярах, иже землею русскою пекутся". Молились, значит, о нас, боярах, а по служебнику, напечатанному при патриархе Филарете, молитва эта оставлена!
- Если ты, батюшка, желаешь, то я стану молиться и по старым книгам, - предупредительно отозвался князь Андрей.
- Желать мне самому нечего, а желаю я для спасения твоей души. Да беседуй почаще с отцом Никитою, - сказал старый князь, увидев подходящего к княжеским хоромам Пустосвята.
Старик пошел навстречу Никите и, приняв распопа с особым почетом, сообщил ему, чтобы он завтра, 23 июня, пришел рано поутру со своею богохранимою паствою на Благовещенскую площадь и остановился бы перед Красным крыльцом.
XIX
- Не след допускать, чтобы государи венчались на царство по новым книгам. Ляжем все до одного на месте, а этого учинить не дозволим! - раздраженно толковала толпа раскольников, направлявшаяся из-за Яузы к Кремлю.
Хотя толпа эта была безоружна, но тем не менее она подступала к царскому дворцу грозною тучею. Впереди ее, в истасканном подряснике, с всклоченною бородою и растрепанными длинными волосами, шел известный всей Москве расстриженный суздальский поп Никита, по народному прозванию Пустосвят. Он нес в руках крест и, часто оборачиваясь назад, исступленными глазами обводил толпу, ободряя ее и ускоряя ее движение.
- Чего стали? Вали вперед смелее! Ведь идем умирать за истинную веру! Или страх обуял? К нечестивым никонианам приобщиться хотите?
За Никитою шли бывшие иноки Сергий и Савватий. Первый из них нес евангелие, а второй - огромную икону с изображением Страшного Суда. На пути толпа все увеличивалась, и когда подошли к Красному крыльцу, она достигла громадных размеров.
- Зови их в ответную палату, - сказал жильцу бывший уже во дворце Хованский. По зову жильца вошли в палату Пустосвят, Сергий и Савватий, и из всех находившихся в палате бояр один только Хованский подошел к кресту, бывшему в руках Никиты.
- Зачем, честные отцы, пришли вы сюда? - спросил Хованский вошедших ересиархов.
- Пришли мы побить челом великим государям о старой православной вере, чтобы велели они патриарху и властям служить по старым книгам, а в новых книгах мы затеи и многие грехи обличим, - в один голос отвечали расстриги боярину.
- А челобитная при вас есть?
- Есть.
- Подавайте ее сюда, я покажу ее великим государям. - И, взяв челобитную из рук Сергия, Хованский пошел с нею вверх.
- Указали великие государи быть собору в среду, через три дня после царского, их венчания! - объявил возвратившийся Хованский.
- Не подобает тому быти, - заворчали честные отцы. - Коли собор после венчания произойдет, так, значит, цари венчаться будут по новым книгам. Какое же это венчание? Еретическое оно будет.
- Будут венчаться по старым книгам, - утвердительно сказал Хованский, незаметно подмигнув Пустосвяту.
- Ну смотри, боярин, великий грех непрощенный берешь ты на свою душу, коль что да не так выйдет. Смотри! - предостерегал Хованского Пустосвят.
- Не придется брать мне на душу никакого греха! Будет так, как я вам говорю, - успокаивал князь, выпроваживая расколоучителей из ответной палаты, в которой государи обыкновенно принимали и отпускали иноземных послов.
- А чтобы не допустить до греха, так я сам принесу патриарху просвиры. Пусть на них он и отслужит обедню, - добавил Никита.
- Ладно, ладно! - уступчиво отвечал Хованский. - Не опоздай только, батька!
Накануне дня венчания царей, в Успенском соборе было приготовлено так называемое "чертежное" место с устроенным на нем помостом о двенадцати ступенях, крытых алым сукном. От этого места и до входных дверей разостлали две дорожки: одну для государей из "рудожелтого" бархата, а другую для патриарха из бархата вишневого цвета.
25 июня 1682 года, ранним утром, торжественно загудели колокола всех московских церквей, возвещая о наступившем дне венчания на царство великих государей Ивана и Петра Алексеевичей, а в 8 часов утра государи пошли из своих хором в Грановитую палату. Предшествовали им окольничие и ближние люди, а за ними шли царевичи сибирские и касимовские и медленно выступали сановитые бояре в парчовых ферязях и высоких бобровых и собольих шапках. Заняв в Грановитой палате свои царские места, государи начали жаловать в бояре, а также в окольничие и думные дворяне. Новопожалованные, которым объявляли о такой милости думные дьяки, отправились на казенный двор, чтобы принести оттуда царские регалии: шапки, скипетры и державы. Все эти знаки царского достоинства были сделаны совершенно одинаковые для каждого из братьев.
Величаво, вслед за боярами, принесшими царские регалии, вошел в Грановитую палату князь Василий Васильевич Голицын.
- Время приспело вам, великие государи, идти во святую соборную церковь! - доложил он царям, отдав им при этом глубокий поклон.
Государи поднялись со своих мест и пошли в собор, а архимандриты, предшествуя им, понесли туда Мономаховы шапки на золотых блюдах, а также скипетры и державы. В соборе государи стали на "чертежное" место; здесь митрополиты надели на них царские облачения и шайки, а патриарх дал им в руки скипетры и державы, и тогда стали им петь многолетие, как всем собором, так и на клиросах; а между тем патриарх, духовные власти, бояре, окольничие и ближние люди стали "здравствовать им, великим государям, на их превысочайшем престоле".