Первая часть пира закончилась невыразимо частой дробью барабана, последним бешено-быстрым кругом бачи и слившимися в сплошной рев одобрительными криками толпы. Люди тотчас же рассеялись по двору, чтобы промочить водой охрипшее от азартных выкриков, пересохшее горло.
Через несколько минут на площадку выбежала красивая девушка. Барабаны и бубны замедлили темп, загремели тише и мягче. Девушка двигалась по кругу, сопровождая танец тонкими, едва уловимыми движениями плеч и кокетливыми жестами рук. На ней было длинное, красного шелка платье, парчовая безрукавка: на голове шелковая, оранжевого цвета косынка. Бесчисленные, мелко заплетенные длинные косички опускались на спину и при малейшем движении извивались черными змейками. Девушкой этой был все тот же бача.
"Вот шайтаны, как здорово нарядили!" - подумал Юлчи и так же безмолвно, но уже с интересом стал следить за танцем.
Вдруг - бах! - из круга, резко отдавшись в ушах, прогремел выстрел.
Все сразу вскочили, зашумели, подталкиваемые страхом, давя друг друга, бросились врассыпную. На месте осталось лишь несколько человек. -
Бача, спотыкаясь и падая, метнулся к хаузу, окруженному тополями. Вслед за ним, сжимая в руке револьвер, кинулся одетый в чекмень толстяк.
- Не стреляйте!.. Спасите!.. - раздался крик из хауза.
Юлчи в один прыжок очутился около буяна, крепко стиснул ему руку с револьвером, загнул за спину. Револьвер с глухим стуком упал на землю. Толстяк ругался, напрягая все силы, пытался вырваться из рук Юлчи.
- Ты кто такой? - орал он. - Прочь! Застрелю! Обоих вас уложу рядом в одну могилу! Пусти!
Буян старался дотянуться до револьвера. Юлчи схватил его в охапку и оттащил подальше от хауза. Тут подоспел Чавандоз с несколькими приятелями. Толстяка кое-как уняли и куда-то увели.
Народ понемногу начал возвращаться. У всех только и разговору было что о происшедшем скандале:
- Чудно! За что он его?
- Видно, не угодил чем-то бача, он и обозлился. Известно - горячий человек, к тому же пьяный.
- Не пришло, значит, время помирать, жив остался мальчишка.
- Прямо у меня над головой бухнул, как из крепостной пушки.
Юлчи снова отошел под тополь. Откуда-то вдруг появился Ярмат и сердито толкнул его в бок:
- Пошли!
Юлчи хмуро взглянул на него и зашагал следом.
Несколько минут оба шли молча. Первым заговорил Ярмат:
- Порядочный человек не станет соваться куда ни попало! - сказал он с раздражением. - Поднялся скандал - убегать надо: голодно брюхо, зато не зудят в ухо. За кого заступился? За какого-то бачу! А вдруг пристрелили бы тебя, тогда что?..
- Будьте же справедливы, Ярмат-ака, - перебил его Юлчи. - На моих глазах какой-то полоумный пьяница убивает человека, а я должен смотреть? Верно, жизнь - сладкая штука, и всякий дорожит ею, но ведь у каждого и жалость должна быть в сердце. Мальчик - он мальчик и есть. Родные, наверное, по бедности продали его в бачи. А может, он круглый сирота. По нужде пошел по этому пути. Вы сами были без памяти от его танцев, а теперь порочите… и пожалеть не хотите…
- Да знаешь ли ты, с кем сцепился?
- Нет. Кто этот пес?
- Вот тебе и раз! Это же Танчи-байбача, зять твоего дяди!
Юлчи громко расхохотался, затем повернулся к Ярмату:
- Ну, кто бы он ни был, этот глупец! Я ведь и ему сделал добро - от убийства удержал. Только как же нам быть теперь, Ярмат-ака, может, не поедем завтра к Танти? Такие люди очень злопамятны.
Ярмат ничего не ответил, он был явно не в духе.
Юлчи же, наоборот, был доволен своим поступком. Там, во дворе Чавандоза, многие хвалили его, одобрительно и дружески кивали ему. А если этот поступок не понравился таким трусливым людям, как Ярмат, ну и пусть…
Они уже достигли своего стана, и Юлчи растянулся на постели, когда вдали вновь загремели барабаны. Пир у Тогана-чавандоза продолжался.
IV
Время близилось к вечеру. Танти-байбача, проспав после вчерашней пирушки весь день, вышел наконец из калитки ичкари на внешнюю половину двора. В течение нескольких минут он прохаживался взад-вперед, поглаживая круглый живот, затем подошел к хаузу, умылся, прилег на супе, крикнул:
- Камбар, неси чилим!
Камбар, только что возвратившийся с поля, принес тонкой работы чилим, ярко блестевший начищенной медью, раскурил его, подал Танти.
- Хозяин, - с развязностью доверенного слуги заговорил он. - Сегодня мы хорошо поработали. Джигит, присланный вашим тестем, оказался очень старательным.
- Ага, прибыл? Хорошо! Тесть мой знает толк в делах. У него все батраки хорошо работают. Это только ты ничего не знаешь, кроме еды.
Камбар хотел было возразить что-то, но увидел Юлчи, твердо шагавшего с кетменем на плече, и указал на него хозяину:
- Вот он идет.
Юлчи еще издали узнал Танти, однако нисколько не смутился, поставил кетмень к дувалу, смело прошел к хаузу, не торопясь умылся, снял поясной платок, развернул его, спокойно утерся и только после этого подошел поздороваться с байбачой.
- Не уставать тебе, джигит! Садись, - предложил Танти, внимательно с ног до головы оглядывая парня.
Юлчи спокойно уселся против байбачи. Танти усмехнулся:
- На вчерашней пирушке был? Ты тот самый силач джигит?
- Это был я, - признался Юлчи.
Байбача покачал головой, словно сожалел о происшедшем.
- Пропади оно, это пьянство, - проговорил он и натужно рассмеялся. - Хе-хе-хе… Наделал я шума…
В разговор вмешался Камбар.
- У вас, хозяин, нигде без скандала не обходится, - ухмыльнулся он. - По-настоящему вас следовало бы назвать "Тупалан-байбача".
Танти отмахнулся от него и продолжал, обращаясь к Юлчи:
- От первой пули бачу спас бог, от второй - избавил ты. Иначе застрелил бы: очень я разгорячился - выпил крепко.
- А за что вы в него, беднягу, пулей метнули? - спросил Юлчи.
Байбача помолчал, прищурил большие, но уже тускнеющие, с сеткой тоненьких красных жилок глаза и равнодушно ответил:
- Не помню. То ли он не подхватил протянутую мною пиалу с чаем, то ли бровью не так повел, только чем-то обозлил меня, проклятый… Ну ладно, былым делам, говорят, прощенье. Как наши посевы, хороши?
- Очень хорошие. Особенно картошка и морковь. Богатый урожай получите.
- Да? А мне вот этот колченогий говорил, - кивнул байбача на Камбара, - что он чем-то там засеял клочок земли, да я, признаться, и не заглянул туда ни разу. Сказать правду, сам я в хозяйстве ничего не смыслю. Во всем положился вот на него, на колченогого. Он хромой, но руки у него счастливые. Ни один год не было плохого урожая. Верно, Камбар?
Камбар - шутник и говорун, действительно при ходьбе волочивший одну ногу, - притворно нахмурился, топорща редкие, светложелтого цвета, волоски бровей.
- Вы хоть при гостях калекой меня не называйте, Мирисхак-ака. А ну, давайте-ка наперегонки, попробуем, кто кого!
- Подсыпь табаку, колченогий. Шуток не понимаешь… - Танти-байбача взглянул на Юлчи. - И верно, я сам надивиться не могу - хромой, а летит быстрее ветра. К тому же весельчак и работает исправно. Но вся беда - колченогий. Ха-ха-ха!..
- Мои ноги, хозяин, с изъяном, да они помогают цвести земле. А у вас хоть и в порядке все, да вы, кроме как чилим потягивать, ни к чему не способны! - Камбар протянул байбаче заправленный чилим. - Вот курите…
Танти-байбача, окутавшись облаком дыма, уже серьезно сказал:
- Садись на жеребчика, поезжай в город. Привезешь две бутылки коньяку. Быстро! Аскар-палван приедет с компанией. Понял?..
- Эх-хе! Большая, значит, игра будет. Желаю вам удачи. С выигрыша и мне что-нибудь перепадет. Только жеребчика нет, Мирисхак-ака, маленький Чавандоз уехал на нем на улак.
- Садись на иноходца.
Во двор, ведя на поводу заседланную новеньким седлом красивую каурую лошадку с бусами и тумарами на лбу, вошел крепкий, загорелый мальчуган лет тринадцати-четырнадцати. Это и был маленький Чавандоз, сын Танти-байбачи - Абидджан. Мальчик старался держаться солидно, но по всемувидно было, что он из тех баловней-любимчиков, кого обычно называют "балованный барашек".
Передав лошадь Камбару, мальчуган принялся стряхивать пыль с одежды. Таити окликнул его:
- Сын! Чей обогнал?
- Рыжий Таира-купчака. Нашему малютке оказалось не под силу тягаться с ним.
- Э-э, Абидджан, - усмехнулся Камбар, - а я думал с козлом вернетесь, котел готовил. Выходит, все зря - у вас пустая потеха только.
- Подожди, Камбар, еще понадобится твой котел, - ответил Абидджан заносчиво.
- Нет, уж видно, - насмешливо протянул Камбар. - Для того чтобы улака на полном скаку захватить, надо быть настоящим чаван-дозом. И силу надо иметь, братец мой Абидджан!
Отпустив подпругу, Камбар привязал жеребчика к столбу. Потом взял у хозяина деньги и, подседлав иноходца, отправился в город.
Гости Танти-байбачи приехали поздно вечером. Их провели на айван, обращенный в сторону клеверника.
До возвращения Камбара прислуживать пришлось Юлчи. Больше всего надоедал ему сам Танти-байбача. "Чилим!" - поминутно кричал он с айвана. Чилим стоял рядом с Танти, но его надо было заправить заново табаком, разжечь, поднести… Байбача затянется раз - и накурился, а через минуту требует снова.
Когда приехал Камбар, Юлчи прошел к супе и в темноте растянулся на разостланной там пыльной кошме. Через некоторое время к нему подсел и Камбар, неожиданно появившийся с блюдом остывшего плова.
- Игра началась… У хозяина даже чилим из памяти вылетел. Теперь можно и отдохнуть.
- А во что они играют? - спросил Юлчи.
- В кумар,- тихо ответил Камбар.
- Что вы говорите? Гости вовсе не похожи на игроков. Все в чалмах, будто муллы!
- А кого вы считаете игроками? - пробормотал Камбар, только что положивший в рот первую щепотку плова. - Уличных удальцов, что ходят с открытой грудью и повязывают из щегольства по паре поясных платков? Нет, настоящие игроки - это сыновья бородатых чалмоносцев - ишанов. Целую неделю они пьянствуют, играют в кумар, а по пятницам как ни в чем не бывало появляются на молениях.
- Чудо! - удивился Юлчи. - Ишаны мечут альчики!
- Они и в карты играют. Это тот же кумар, даже, пожалуй, похуже… Хэ, а как они пьют! Глотают, будто верблюды, пробывшие целую неделю без воды в пустыне. Буза ли, водка ли, мусалас ли, коньяк - ничем не брезгуют, было бы только спиртное.
- Короче говоря, это последние развратники, - заключил Юлчи.
Беседу их прервал Танти:
- Чилим, колченогий!..
Окрики хозяина начинали раздражать Юлчи. "Будто у бедняги имени нет! - промелькнула у него мысль. - Это уже не шутка, просто байбача за человека его не считает".
Камбар бросил в блюдо взятую щепоть плова, вскочил и побежал на зов. Бегал он действительно проворно, точно и не хромал вовсе.
"Трудно ему на побегушках, - подумал Юлчи. - Старается не показать своей хромоты, так и привык бегать рысцой…"
- Вы меня ждете? Напрасно. Плов, наверное, остыл уже. Принимайтесь! - заговорил Камбар, снова подсаживаясь к Юлчи. - Карман хозяина, кажется, опустел, - сообщил он. - Не везет, видно. Весь год не вылезает из проигрыша. При его богатстве это пока не заметно, но тем хуже будет конец. Тогда глаза его от удивления сами собой раскроются, будто стручок маша. При такой расточительности, друг мой Юлчи, и золотых гор не хватит.
- А чем занимается ваш байбача? - полюбопытствовал Юлчи. - Неужели он только и знает, что проедает нажитое?
- Занятие? - Камбар рассмеялся. - Кончайте с пловом, потом расскажу.
Когда блюдо было опорожнено, Камбар вытер его пальцами, облизал их, отодвинул блюдо в сторону, подсел ближе к Юлчи и начал свой рассказ:
- Какие там занятия! И на пятак нет у него дела. Со всякими делами он покончил еще лет пятнадцать назад, с тех самых пор, как умер его отец. Я работаю у этого человека только четыре года, но
живем мы с ним в одном квартале, и мне все про него известно.
Отец хозяина был большим баем. За свою жизнь он накопил несчетное богатство. Пять-шесть лавок и магазинов, да еще земля, да несколько участков и домов в новом городе… Старик умер, а сын теперь все проедает: скачки с улаком, вечеринки, пирушки, постоянные гости… Собираются муллы, ишаны, баи, игроки-кумарбазы. Каждый день - нарын, пельмени, плов. Вот скоро в город переедем, и что только там будет! Сынишка у него, сами видели, в четверть ростом, а он женить его хочет. Сговор был, когда еще девчонка в люльке качалась… И мальчишка весь в отца. Ни читать, как говорится, ни писать, ни песен складывать. Ходил несколько месяцев в русскую школу на Хадре, потом сбежал. Потому - голова у него занята лошадьми, скачками, вечеринками с компанией таких же, как сам, байских сынков. Короче говоря, отец с сыном вместе проедают богатство. Слышно, осталось у них не больше трети всего богатства. Да они и это по ветру пустят.
- Чилим! - послышался сиплый голос Танти.
Камбар оборвал рассказ, поспешил к хозяину. Возвратившись через минутку, он сообщил шепотом:
- На кону ворох денег. И все хрустящие бумажки с портретом белого царя! Взглянул я - в глазах зарябило. Вот бы мне пару таких! Куда бы ни пришел, встречали бы с уважением: "Пожалуйте, почтенный Камбар, пожалуйте!" А сейчас - где там! - только и слышишь: "Эй, колченогий! Эй, калека, эй, безногий!"
- Хозяина прозвали Танти-щедрым. А вам он оказывает свою щедрость, Камбар-ака? - спросил Юлчи.
- Щедрость его не для таких, как я, - ответил Камбар. - Он ничего не жалеет для себя и для своих друзей-приятелей. "Танти" его прозвали люди, которые едят и пьют на его гулянках. А мне он дает харчи да одежду справляет, когда совсем истреплется. Иногда и денег немного выпросишь. Только насчет деньжат скуповато. Знаете, говорят, из чужих рук и птичка не наедается. Заведется какой целковый, смотришь, туда-сюда - и уже нет, упорхнул из рук… - Камбар вздохнул. - Эх, деньги! Купить бы хоть пару танапов земли, таких бы дел наделал я, что твой сахар! Видели, сколько земли я засеял? И все сам!.. Каждый год десятками арб собираю урожай для хозяина.
- Одни трудятся, сеют, а выгоду от этого другие имеют, - ответил поговоркой Юлчи. - Была б у вас земля: труд ваш - и выгода вся ваша. Копите деньги, Камбар-ака, и покупайте себе участок.
- Где там! Копейки лишней не отложишь. Хозяйский порог, будь он проклят, такой - его не перепрыгнешь…
Послышался раздраженный голос хозяина:
- Эй, колченогий! Тащи лекарства!
- До мусаласа очередь дошла? - спросил Юлчи.
- Сейчас начну заливать горло ишанов прямо из корчаги, - рассмеялся Камбар, исчезая в темноте.
Юлчи прилег на кошме и укрылся узкой подстилкой от седла. В нос ему ударил запах сырости и конского пота. Уснуть мешали шум и пьяные выкрики игроков. Он долго переворачивался с боку на бок и только было задремал, как услышал над головой шепот Камбара:
- Спите?
- Нет.
- Выпьете? Очень вкусный мусалас.
- Не надо. Я еще никогда не пробовал.
- Хи-хи-хи… - тихонько рассмеялся Камбар, укладываясь рядом с Юлчи. От нео несло винным перегаром. - Если пить понемногу, вреда не будет, - заговорил он через минуту. - Бывает так, Юлчибай, что сердце вот-вот разорвется, белый свет темной ночью кажется. Тогда тайком от хозяина я выпиваю одну-две пиалы. Иногда он и сам даст. Он же меня и приучил. Раньше я капли в рот не брал. Но подумаешь порой, и покажется, что хозяин прав: жизнь коротка и надо где можно пользоваться удовольствиями в этом недолговечном мире. Вот его отец не пропивал, не проедал и все равно богатства не унес на горбу в могилу.
- Скупой был? - не поднимая головы, спросил Юлчи.
- О, из тех, что прокляты всеми святыми! Прославился своей скупостью и жадностью. Знатный бай, большую торговлю вел кожевенными товарами, а посмотришь на него - подумаешь, что это бедный ткач или латальщик обуви. Зимой и летом на ногах - тяжелые капиши из толстой кожи. На голове - грязная, пропитанная потом чалма. Халат - рваный. Ходил он всегда, уставившись в землю. Увидит старую подкову, ржавый гвоздь, пуговицу или другую какую-нибудь дрянь, обязательно поднимет. "Когда-нибудь, скажет, пригодится". Как-то, я был еще подростком, он у меня выманил два гвоздя, поднятых на дороге.
- Ну, это вы, наверное, выдумали, - не поверил Юлчи.
- Выдумал?! Э-э, то, что я рассказал, - лишь капля в море! Вот слушайте. Каждый год осенью он привозил сюда, в поместье ребят нашего квартала и заставлял сгребать опавшие листья. Помню, приехал как-то с ребятами и я. Собрали мы листья, плотно набили в мешки. А к вечеру подул сильный ветер. Мы, ребята, смеемся, радуемся, глядя, как ветер подхватывает оставшиеся на деревьях листья и поднимает их к самому небу. А бай беспокойно топчется около деревьев, как курица, обжегшая ноги, ругается. "Отец, - спрашиваем мы, - чем вы недовольны?" А он нам: "Немало, говорит, нескладных дел бывает и у бога. Вот смотрите, смотрите, какой убыток! Ни одного листочка не осталось на моих деревьях, все унесены в небо".
- Вот жадный дурак!
- Погодите, я еще не все рассказал. Вы можете подумать, что это сказка, а это истинная правда. Он никогда не ел ни плова, ни нарына, ни пельменей, ни казы. "Плов, - говорил он, - как гвозди, царапает мне желудок, а казы - тоже не по мне". И каждый день разрешал своим домашним готовить только болтушку из пшена. Сын бая, мой хозяин, после того как женился, начал кормиться получше, но тайком. Деньги на расходы воровал у отца. Покушает сам повкусней, а для старика велит приготовить какую-нибудь жидкую похлебку. Как-то раз бай возвратился домой раньше обычного, да еще привел с собой какого-то близкого родственника. Сидят они во дворе, беседуют, ждут похлебки. Вдруг старик видит - в углу двора, из-под сложенных там нескольких снопов сена, показался дым. "Что это?" - вскричал он и бегом туда. Раскидал сено, смотрит, а под ним котел. Поднял крышку - на него пахнуло вкусным запахом плова. Старику все стало ясно… Понимаете: женщины, притушив угли, накрыли было плов париться, а тут показался бай. Они с испуга и завалили очаг сеном. Бай возвратился на прежнее место. Трясется весь как в лихорадке. Родственник пытается успокоить его: "Не расстраивайтесь. Слава богу, вы богатый человек. Если и кушал, то ваш родной сын. В вашем доме уже давно готовят в двух котлах: один для вас, другой для себя. Простите их". Ну и всякое такое. Выслушал все это старый бай, опустил голову да как заголосит. "Мне, говорит, уже семьдесят. Пятьдесят лет я копил богатство. Не пил, не ел сладко, не одевался чисто. Вся жизнь моя прошла в заботах и лишениях. А ради чего? И вот я плачу о своей глупости, родня!"
- Спохватился-таки, сгореть его могиле - удивился Юлчи.
- Спохватился, да поздно. Одной ногой он уже в могиле стоял. Умер, не прожив после этого и года… Ну вот, теперь скажите: кто из них умнее - отец или сын?
- Дураки оба. Один умер от жадности, другой подохнет от излишества.