- Тебе скажу прямо, Коцюба, как секретарю Гнездинского райкома: допустили в Самохваловке какую вещь? Коммунист Яроцкий дал контрольную цифру, и то завышенную. И когда селяне набросали вопросов, то им сказали: "Контры вы все, в Соловках вам место, а не в нашем селе!" Не так разве было?
Коцюба оказался на вид вовсе юным - бывший секретарь комсомола. Видно было, что присутствие секретаря ЦК его стесняет, он опасливо поглядел в сторону президиума, но через несколько минут заговорил уверенно и по-комсомольски задиристо.
- Товарищ Борисенко привел тут факт… Действительно, имело место: облаяли селян ни за что ни про что. Да ведь кто облаял-то: товарищ Кучерявый, Дмитрий Борисович, уполномоченный окружкома!
За столом засмеялись. Борисенко схватился за колокольчик, но Коцюба продолжал быстро и настырно:
- Мы своевременно созвали наш актив, внушали каждому, в рот не только что слова вкладывали, а каждый чох предвидели…
Все опять засмеялись.
- Но согласитесь, товарищи, когда представитель окружкома задает тон, нам трудно перешибить создавшееся настроение. А настроение селян, которые еще в раздумье, еще на распутье, составилось такое: "Ну, раз мы - контра, тут уж ясно - не по-доброму". И что же, товарищи, получается? Вбит клин между нами и трудовым селянством!
Коцюба все больше распалялся, молодой голос его зазвучал звонко в уверенно.
- А в Красном Куте что? В Красном Куте газету со статьей про "головокружение" запросто спрятали. И комсомол зажали… потому что комсомольцы "пропавшую грамоту" вытащили.
Перекрывая шумок, Коцюба закончил свою речь под аплодисменты. Они смолкли, как только поднялся все время молчавший и не выражавший никаких эмоций редактор местной газеты Стебун.
Евгений догадывался, что молчал он до сих пор не потому, что ему нечего было сказать, а по той основной причине, что главные свои соображения он уже отписал в газете.
Чем-то Стебуна словно подстегнуло упоминание Красного Кута. С оттенком горечи он напомнил секретарю окружкома недавний спор именно по поводу Красного Кута. Секретарь окружкома взял под защиту уполномоченного по коллективизации, наломавшего дров в этом селе.
Стебун говорил без запинки, видно было, что этот материал достаточно намозолил ему глаза:
- По нашим данным, о которых я сообщал окружкому, в конце февраля в Красный Кут приехал уполномоченный по коллективизации товарищ Кучерявый…
За столом заседаний произошло движение, послышался смешок. Стебун игнорировал это и продолжал серьезно и с напором:
- Кучерявый собрал в сельсовете активистов. Он куда-то торопился и потому с ходу дал свою директиву, изложив ее в следующих словах…
Стебун вытащил из портфеля блокнот, развернул на заложенном месте и прочитал;
- "Товарищи активисты! Процент коллективизации по вашему селу недопустимый: двадцать - это не цифра! - Стебун оглядел всех, словно призывая оценить цитату… - Не цифра, дорогие товарищи. Прямо скажем, там, - на этом месте Кучерявый поднял палец вверх, - не-до-воль-ны…"
За столом даже не улыбнулись. Секретарь окружкома поерзал в кресле, но сохранял видимость спокойствия. "Тертый калач!", - подумал Евгений.
"Я сейчас еду по другим селам, не вам чета, там полный порядок. Для опыта еду, - читал дальше по блокноту Стебун, - когда вернусь с опытом, дня через два, чтоб у вас тоже был порядок. Семьдесят процентов, не меньше. От тогда мы и будем район сплошной коллективизации!"
Стебун помолчал, и секретарь окружкома поспешно спросил:
- Но активисты-то ведь не согласились нагонять процент.
- Активисты, в общем, помалкивали, только одна женщина, вдова, - Степун опять посмотрел в блокнот, - Xристина Лихонос, спросила: "Та воны не хочуть, що з ними зробыш?" На что Кучерявый ответил: "Хай на себя пеняют, не хотят идти в колхоз, значит что? - значит, они таки самы, як куркули. Из ими один разговор - раскулачить!" С тем Кучерявый и уехал.
Стебун закрыл блокнот и сел.
Секретарь окружкома сделал такое движение рукой, словно ему стал тесен воротник гимнастерки, и сказал примирительно:
- Товарищ Стебун давал нам сигналы в свое время. И были приняты меры. Кучерявого я вызывал. Но за его словами действий не последовало. Так - сотрясение воздуха…
- От такого сотрясения зашатать может, - уронил кто-то.
Вот с этого момента и начался накал настроения Косиора, ясно видимый Евгению и, вероятно, остальным.
Поднялся толстяк уже в летах, похожий больше на деревенского дядька, чем на секретаря райкома. Орден Красного Знамени на его груди был давний, с облупившейся в одном месте эмалью.
- Майборода сейчас отчибучит, - шепнул Евгению инструктор окружкома.
Оправив коверкотовый пиджак, в который было втиснуто его крупное тело, Майборода поглядел в потолок, потом на лист бумаги. Перевернул его кверху чистой стороной и, снова уставившись в потолок, словно отвлекаясь от окружающего, начал высоким, не по комплекции голосом:
- Мени здаеться, товарищ Коцюба - як той молодой бычок, что первый рогами наподдает и тын шатает… А за ним, и я, здоровый бугай, боком кинувся, глянь - и тын вже падае…
Раздался смех, но Майборода и не улыбнулся.
- Колхозы растут на процентах, як та опара на дрожжах, а в это самое время нас под бока толкает активность кулака и подкулачников. А колхозники… что колхозники? Ждут помощи, а ее нету! Нету помощи кадрами! Агронома обещали - нема! Зоотехника прислали, так он коровы в глаза не видел! Я, говорит, в узком профиле специалист - по пушному делу… За ветеринаром скачи на край земли, - как тут животноводство развивать? Оно известно, как в телеге едешь, оглядайся на задние колеса! А воны не крутятся. И возьмет нетерплячка… Ну и, - Майборода сделал такой жест, словно взваливал мешок на спину, - раздавай семена! Отдавай корма! А товарищ Кучерявый… Да чего же вы смеетесь? Кучерявый, так он, мабуть, в одно время в десять сел поспевает! Як той призрак… Так вот, приезжает Кучерявый…
- Товарищи, товарищи, прекратите смех! - Борисенко тряхнул колокольчик, - продолжайте, товарищ Майборода!
Евгений исподтишка наблюдал за Борисенко. Тот держался достойно, видно было, однако, что он на пределе… И не будь здесь секретаря ЦК, он бы дал жизни "критикам". Это уж точно.
- Продолжаю. Приезжает, значит, товарищ Кучерявый мрачнее тучи. Садись - приглашаю ужинать. "Нет, - говорит, - не до ужина. Сколько процентов на сегодняшний день в вашем районе?" Тридцать пять - говорю. "Как тридцать пять? - Кучерявый за голову хватается: - И в прошлую пятницу было тридцать пять!" Так что ж, говорю, не кура-несушка, что по весне каждый день по яичку прибавляет. А он по горнице бегает, убивается, глядеть страшно: "Собирайте районный актив!" Собрали. Кучерявый начисто ночь не спал, готовился. Ну зато развернулся… Секретаря партячейки из Долгунцов в правые оппортунисты зачислил, обещал партбилет отобрать за то, что не довел до "цифры"… Контрольной, значит. А тому пальца в рот не клади! Встал и кричит: "Не вы мне партбилет давали, не вам его отбирать. И вообще вы самозванец". А тут еще кто-то голос подает, "Лжедмитрий", - кричит. А Кучерявого же Дмитрием звать. Уж тут он совсем взвился!
Перекрывая шум и смех, Майборода продолжал:
- От таких налетчиков-уполномоченных… - он покосился в сторону председателя и твердо выговорил, - окружкома больше вреда, чем от куркуля с подкуркульником вместе!
Борисенко, которого перекосило уже при слове "контрольная", схватился было опять за колокольчик, но удержался. Майборода закончил речь и под аплодисменты сел, утирая пот со лба.
После перерыва выступил Косиор. К этому моменту что-то изменилось в настроении собравшихся. Какую-то напряженность как будто сняло. Но вместе с тем из речей улетучился тон как бы вызова, адресованный Борисенко. Обнаружилось другое, более серьезное - накал разногласий между некоторыми секретарями райкомов и окружкомом. Разногласия сфокусировались на вопросах об искусственном повышении процента коллективизации, но сейчас уже прочно вошли в высказывания опасные слова: "искривление линии"…
Хотя уже было ясно, что пленум сегодня не закончится, Косиор взял слово, как понял Евгений, для того, чтобы завтра ввести прения в нужное русло.
Хотя Станислав Викентьевич смеялся вместе со всеми, в перерыве со многими разговаривал, вообще держался свободно и не "нагнетал", все же Евгений, так хорошо его знавший, улавливал ледяную струю в настроении секретаря ЦК. И ждал, что она выплеснется в его речи.
Косиор, однако, начал спокойно, почти академически…
- Всем известно, что линию нашей партии на коллективизацию сельского хозяйства мы отстаивали в жестокой борьбе. Прежде всего с правыми уклонистами. В этой борьбе отточилось наше партийное оружие, наша пропаганда, наше партийное слово, обращенное к советскому селянству. Надо сказать, что многие наши окружкомы проявили негибкость, размагниченность, а главное - самодовольство, успокоенность на процентах, правильно говорили здесь… И позвольте мне, товарищи, в порядка большевистской самокритики обратиться к практике вашей работы. Коснусь в основном роли окружкома как организатора процессов, решающих судьбу села…
В кабинете стояла тишина. Было слышно, как под окном на площади прошелестел велосипед, процокала копытами лошадь, как надрывается в плаче детский голос…
- Вот инструктивное письмо окружкома, - Косиор поднял толстенькую пачку листков. - Очень хорошо, что, не дожидаясь первых итогов по ходу коллективизации, окружном обращается к райкомам со своим словом… Словом руководящего органа, словом, которое должно быть убедительным и веским. И все оно так и идет: принцип добровольности, разъяснительная работа… Все предусмотрено в этом письме. Однако все это как мелом на доске: написано - и стерто! Одним заключительным тезисом: "Даешь семьдесят процентов!"
Вот вам и "добровольность"! И смею вас заверить, что в районах, дочитав до этих строчек, начисто стерли - в уме! - все предыдущее. А что отсюда следует? Отсюда проистекают вот такие факты: на собрании селян председатель сельсовета Усольцев треснул кулаком по столу и объявил: "Не мытьем, так катаньем, а чтоб цифра была!" И вот эту цифру подымают, словно кнут над спинами… А жить под кнутом наш человек отвык, товарищи! И не для того он распрямился, чтоб такие, как Усольцев, на него замахивались! Усольцев имеет в кармане партийный билет вовсе не для того, чтобы командовать над селянином, словно сотский какой-нибудь… Но окружном прошел мимо этого факта. Как и мимо многих других…
Вот здесь сидит член окружкома по работе среди женщин Клавдия Прохоровна Саенко. Ее активистки на селе огромное дело делают, смело подымаются против кулацкой агитации…
Вы, товарищи члены окружкома, в первую очередь секретарь окружкома, недооцениваете, отмахиваетесь от женской активности.
Вспомните дело в Грачевке. Вот вы все дыхание даже перевели, товарищи… Потому что оно на нашей партийной совести. Вместо того чтобы низкий поклон отдать женщинам-активисткам, а особенно партийкам, принявшим на свои плечи самую тяжелую ношу, работу в самых отсталых слоях деревни, вместо этого в Грачевке допустили травлю активистки! Застрельщиками выступили кулаки! А вы-то где были?..
В маленькую паузу вместились растерянное покашливание Борисенко, астматическое дыхание Майбороды, поскрипывание стульев под переменившими позу людьми… В эту же паузу вошло для Косиора воспоминание о Софье Бойко…
- Товарищи! В Сормине братья-кулаки Лепко собственными руками подожгли колхозный амбар с посевным материалом. Колхозники не дали сгореть, отстояли! Это хорошо. Поджигателей поймали с поличным, отдали под суд… А отца Лепко, фактического организатора, селяне постановили выслать как классового врага. Правильно я говорю?
Так вот, решение это сельсовет принял, да продержал под сукном два месяца. Постановление - продукт скоропортящийся! Лепко распродал имущество, и хлеб, и скот, и машины… Как видите, грубейшие ошибки мы совершаем не только в своей деятельности, но и в бездеятельности! Могу еще прибавить факт из вашей, товарищ Борисенко, так сказать, практики…
В Кисловке член партии Баев выступил на собрании по коллективизации так: "Если кто не хочет в колхоз, тот, значит, против Советской власти"… Вот такая политграмота преподается сельским коммунистам! И хоть, как говорится, яйца курицу не учат, но, выходит, не всегда так. Потому что комсомольцы отповедь дали. А окружком, имея такой сигнал, не реагировал. Плохо не только то, что Баева к порядку не призвали, но и то, что на этом деле не воспитывали, не поддерживали молодежь…
А что же это Кучерявый? Разъезжает у вас по районам, словно коммивояжер, только распространяет не предметы, а идеи. Идеи весьма сомнительные. И беззастенчиво навязывает людям то, что им вовсе не ясно, вместо того чтобы разъяснять… Результаты получаются обратные: люди отшатываются от такой, с позволения сказать, коллективизации. А окружком ссылается на то, что Кучерявого некем, видите ли, заменить. Какой незаменимый пропагандист нового способа производства! И что за гранитная фигура сам Кучерявый, что его не берет и партийная директива!
Тишина в зале как бы сгустилась, когда Косиор стал рассматривать практику работы Ивашковского окружкома в свете директив Центрального Комитета. В смысле темпов коллективизации Центральный Комитет решительно предостерегал от забегания вперед, несмотря на то что Украина стояла далеко не на первом месте в этом вопросе. В Ивашковском же округе не только стали на путь форсированной коллективизации любой ценой, но в отдельных районах допускали такие вопиющие искривления, которые уже являлись нарушением советских законов.
Сейчас Станислав Викентьевич оперировал теми фактами, которые накануне докладывал ему прибывший в округ помощник генерального прокурора. Запугивание крестьян, не вступавших в колхозы, провокационное раздувание конфликтов с селянами-единоличниками, отказывающимися от коллективизации. Он говорил о том, что извращения линии партии, пиком которых явилось "раскулачивание" середняков, играют на руку открытым и замаскированным врагам партии. На этой основе распространяются слухи о поражении партии в деле коллективизации. А за пределами нашей Родины враги представляют дело так, что коллективизация провалилась, а исправление ошибок трактуют как отступление от генеральной линии.
- Таким образом, даже отдельные ошибки служат нашим врагам. И каждая такая ошибка должна решительно исправляться и пресекаться. Виновные же должны нести наказание. Без этого мы не докажем народу, каково подлинное отношение партии ко всякому насилию над волей крестьянина-середняка. Главная задача на данном этапе - организационно-хозяйственное укрепление колхозов. Человек стремится выйти из нищеты, это ясно, значит, он потянется к коллективному хозяйствованию, если увидит в нем средство выйти из нужды. Надо нашу работу по коллективизации вести методами убеждения, разъяснения, показа выгодности коллективного хозяйства, которому государство сейчас дает огромные льготы, освобождая их на два года от налогообложения на скот, предоставляя семенной материал, снабжая колхозные хозяйства техникой и кредитами…
По каким-то едва уловимым признакам можно было заметить, когда слова Косиора наиболее остро задевали присутствующих. Такой болевой точкой все время было напоминание о притуплении самокритики у местных работников. Какое-то облегчение почувствовалось в аудитории, когда была сказана фраза: "Все разговоры о стрелочниках нужно решительно отбросить"… Но тут же оттенок снисхождения был снят категорическим заявлением, что за ошибки низовых активистов судить нельзя, но за безобразия надо привлекать к ответственности.
- Очень важное дело - собрание по коллективизации. Это тонкий инструмент, не то что слово, интонация иногда поворачивает настроение, как руль лодку. Разъяснять, вести, а не командовать учит партия. Доказывать, показывать преимущества колхозной жизни. Не могут пройти единоличники мимо того факта, что колхозные земли обрабатываются МТС. Уверяю вас: миллионы крестьянских глаз обращены на работу машин, а мы, Украина, пионеры в этом деле. Первая в Советском Союзе машинно-тракторная станция заработала у нас. И я вам скажу: это главное, что привлекает в колхоз. И потому работу машинно-тракторных станций коммунистам и передовикам следует популяризировать и показывать. И есть еще один аспект вопроса: в МТС создаются кадры сельскохозяйственного пролетариата. Очень важное обстоятельство, товарищи, не только экономически и политически, - идеология формируется…
Когда Косиор сел, наступила минута как бы задумчивости. Никто не трогался с места, не было ни аплодисментов, ни обычных вопросов, вообще разрядки, которая следует в конце заседания. Напротив, казалось, всех сковывает чувство ожидания. Это не означало, что в речи секретаря ЦК содержалось нечто неопределенное или непонятное, а лишь то, что вопросы, которые возникнут на следующий день пленума, будут решаться на более высоком уровне, чем прения сегодняшнего дня.
3
О том, что приехал секретарь Центрального Комитета и участвует в работе пленума, сообщалось в газетах, и к Косиору стали поступать самые разные просьбы, заявления, докладные записки. Одни сводили счеты с соседями, родственниками, излагались тяжбы из-за имущества. Мелкая возня вокруг мелкого стяжательства. Но было и нечто настораживающее: в неброской и горестной форме жалобы на несправедливые решения "власти".
Жалобы, в свою очередь, были разные: на отказ выделить приусадебный участок, дать лошадь отвезти старика в больницу, "а на свадьбу председателева сына три колхозные подводы возили гостей из соседних сел, а свадьбу гуляли три дня!". Комсомольская ячейка взялась отремонтировать хату старухе бобылке, а сельсоветчики тесу не дали: "И две балки пожалели, только всего и расходу!"
Во всех этих заявлениях было что-то симптоматичное, особенно в частом повторении ситуации: молодежь хочет уехать из колхоза. На стройки, в Донбасс, в Криворожье. А сельсовет не пускает, документы не дает. Группа школьников-старшеклассников писала: "Что же нам, без документов? Убегать, как мальчишки когда-то к индейцам? Так мы же не Монтигомы!"
А в общем было ощущение, что не все до конца вскрыто. И потому Евгений не удивился, когда Косиор велел ему позвонить в Харьков и сказать, что он задерживается в округе.
- Елизавете Сергеевне тоже. Впрочем, нет, вы меня только соедините, я сам поговорю, - добавил он.
Косиор отказался от ужина в окружкомовской столовой, и они поехали в гостиницу. Станислав Викентьевич поднялся на второй этаж в свой номер. А Евгений, которому не хотелось спать, да и нервы были вздернуты, ткнулся было в ресторан, но он оказался закрытым: было уже близко к полуночи.