Нобат-бай продолжал:
- Например, пословица говорит - от плохого откупись. Гюльджамал-хан хоть и женщина, но, говорят, державная. Она занимает место Нурберды-хана. Говорят, заботится о народе. Ходят слухи, что она поедет к царю, хочет добиться отмены набора туркмен. Поэтому, например, нужна помощь деньгами...
Вмешался Покги Вала:
- Да, да! Гюльджамал-хан - дочь благородного человека. Да она и родственница наша! Она из рода Амаша-Гапанов, из семейства Соку - да разве вы не помните? Непес-бек, вы же знаете, ее родной брат.
Черкез, погладив среднюю из трех прядей на подбородке, сказал, что было у него на уме:
- По-моему, сейчас нужны будут деньги.
Халназар с важным видом заметил:
- О деньгах ли речь, когда дело идет о жизни людей! Если дело можно поправить деньгами, так они сейчас вроде грязи, которая липнет к ногам.
Ашир, сидевший с краю, крикнул, вытянув шею:
- Бай-ага, это верно! Но сейчас у дейханина еле душа в теле!
Покги Вала, поморгав глазами, сказал:
- Мы дейханина трогать не будем.
- Если баи проявят жалость к народу и возьмут на себя расходы - что может быть лучше!
- Мы баев тоже трогать не будем.
- Что же, Гюльджамал-хан вместо денег принимает добрые пожелания?
Нобат-бай вытер пот с лица и сказал с укором:
- Ашир, ты, сынок, например, вытираешь рот сухой щепкой. Ты хочешь, чтобы в орехах не было гнили. Так не бывает.
Седой старик в облезлой с краев папахе угрюмо проговорил:
- Ашир прав. Доили-доили дейханина, превратили его в тощую корову. А если она теперь не только молока, но и воды не даст, - что тогда будет?..
Халназар грубо оборвал старика:
- Вам говорят: жизнь или нож? А вы все свое...
Покги Вала пошел напрямик:
- Фу, гляди-ка о чем говорят! Мы обойдемся доходом с аренды!
Мамедвели одобрил:
- Очень хорошо! Если господь бог посылает болезнь, то он же дарует и исцеление. Слава создателю! Бедствие, обрушившееся на нас по воле аллаха, будет устранено им же ниспосланным урожаем.
Черкез беспокойно завозился на своем месте и, осуждающе покачав головой, сказал:
- А дейханин только и надеялся на арендную долю урожая. Он рассчитывал покрыть ею долги, оплатить часть налогов. Что же будет, если и это отнимут у него?
Артык, сидевший прислонясь к остову кибитки, насмешливо бросил:
- Что будет? Дейханин целый год мучился на своем клочке земли, а смажут горло маслом вместо него другие!
Халназар-бай понял, в чей дом брошен камень. Он выкатил глаза, наморщил мясистый лоб, и казалось, обрушится сейчас на Артыка с грубой бранью. Но в ту же секунду притворно заулыбался. Должно быть, ему стало ясно, что если сейчас наброситься с руганью на молодого дейханина, поднимется шум, начнется ссора и дело не сладится. Поэтому, сдержав себя, он мягко, по-отечески, обратился к Артыку:
- Ты, сын мой, всегда говоришь такие злые слова! Кто сам себе пожелает худа? Кому это выгодно, чтобы такие, как ты, юнцы безбородые, были брошены в пасть войны? Если бы ты как следует подумал о том, какие мучения испытывает сейчас твоя мать, беспокоясь о тебе, ты не говорил бы таких глупых слов.
Покги Вала тотчас же подхватил:
- А ты сам-то поедешь на войну, если тебе скажут: "Иди"? Конечно, не поедешь, уж это я знаю. Не поедешь, говорю, не поедешь! Да, мой сын, говорить перед народом - это не то, что жать серпом, - куда захотел, туда и ударил! Вот скажи-ка - поедешь на войну или не поедешь?
Артык хмуро посмотрел на толстяка:
- Мираб-ага, что бы тебе говорить немного потолковее! Я и подобные мне пойдем туда, куда нужно. Но куда бы мы ни пошли, больше горя, чем сегодня у нас, мы не встретим. Скот у нас не останется без пастуха.
Ашир постарался сделать намек более ясным:
- Что ты говоришь, Артык! Если у тебя не останется, так у богачей останется. Ты уйдешь, я уйду - кто же будет пасти их скот, растить урожай?
Споры тянулись долго. В конце концов было решено продать арендную долю урожая с общинных земель и вырученные деньги послать Гюльджамал-хан. Но времени оставалось мало, и надо было искать покупателя, который мог бы сразу выложить большую сумму денег.
Покги опять опередил всех:
- Зачем нам кланяться купцам, когда у нас есть такой покупатель, как Артын-ходжайн, и такой денежный человек, как Халназар-бай?
Нобат-бай поддержал предложение толстяка:
- Покги-мираб говорит верно! Например, аульные торговцы не справятся с таким большим делом. И притом с них не сразу получишь деньги, дело затянется, и мы опоздаем с посылкой людей к Гюльджамал-хан. А занять, например, негде. Халназар-бай, ты человек состоятельный, ты и купи арендный урожай, сделай для народа доброе дело. Тогда, бог даст, у нас что-нибудь и выйдет.
Халназар только и ждал этого. Ему хотелось пожать Нобат-баю руку выше запястья. Но, чтобы не выдать своих замыслов и подешевле купить урожай, он пустился на хитрость.
- Мирабы, - раздумчиво заговорил он, - когда Артын-ходжайн приезжал к вам, вы ничего ему прямо не ответили. Кто знает, может быть, он отказался от прежних своих намерений...
Покги Вала, не давая ему договорить, стал упрашивать:
- Бай-ara, что бы там ни было, ты уж как-нибудь постарайся. Дело общее. Народ тебе скажет спасибо.
Халназар вздохнул:
- Ну что ж, для пользы народа, я пожалуй, пойду на это.
Мамедвели, который все сидел и думал, как бы услужить баю, решил, что пришло его время сказать слово.
- Да снизойдет на тебя, бай-ага, милость аллаха! - сказал он, молитвенно подняв глаза. - Для того, чья рука творила на благо народа, двери рая в судный день будут открыты. Да не оскудеет рука дающего! Пусть воздаст тебе аллах сторицей за то, что ты открыл двери щедрости.
Халназар с притворной скромностью обратился ко всем сидевшим в его просторной кибитке:
- Люди! Не подумайте, что я, покупая арендный урожай, забочусь об умножении своего богатства. Моя забота - сделать добро народу. Но если вы не решитесь, пусть останется у вас арендный хлеб, денег взаймы я вам найду. Моих не хватит - возьму у Артына-ходжайна.
Артык, глядя на тучную фигуру бая, невольно подумал: "Да, дождешься от тебя добра! Ты-то уж наверно не прогадаешь. Языком треплешь одно, а думаешь другое: "Лови свинью, когда она в глине увязла!" Но он промолчал, не желая вызывать новую ссору.
Покги Вала предложил сейчас же заключить сделку.
- Бай-ага! - обратился он к Халназару. - Мы верим, что ты готов бескорыстно оказать помощь народу. Но сейчас у дейхан есть подходящий для тебя товар, за который они могут получить деньги. Зачем нам брать в долг, а потом мучиться со сбором дейханских копеек? Сговоримся сразу о цене, и конец делу!
Надо было определить цену арендной доли урожая. Каждый из мирабов уступал эту честь другому, не решаясь брать на себя ответственность. Но Покги Вала не отказался быть судьей в трудном деле. Халназар знал, что Покги постарается назвать подходящую цену, и все же не мог подавить в себе некоторого беспокойства.
- Покги-мираб! - сказал он. - Назначение цены мирабы поручили тебе, я тоже прошу тебя об этом. Ты возьми каждую сторону в руки и взвесь...
- А кого взять в правую руку? - спросил толстяк.
- Пусть не сгорит ни вертел, ни шашлык, - ответил Халназар, но глаза его, смотревшие на Покги, говорили другое.
Покги отогнул ковер у остова кибитки, вырыл ямку в земле и выплюнул в нее табак изо рта. Халназар насторожился. Но Покги, нисколько не задумываясь, сделал руками движение, как будто и в самом деле что-то взвешивает, затем окинул взглядом Халназара и всех сидящих:
- Ну, кого же мне защищать? Говорите скорее! Предлагайте! Не то - вот сейчас так сразу и скажу цену. Цена аренды.... пять тысяч рублей!
Халназар облегченно вздохнул. Покги, заметив мелькнувшую в его глазах радость, покряхтел и добавил:
- Каждому мирабу и эмину шелковый халат. Каждому из нас по пять фунтов самого хорошего зеленого чаю. К чаю - по головке сахару. Кроме того - расходы на поездку в Мары двух человек.
Пять тысяч рублей показались Артыку несметным богатством. Он даже представить себе не мог такого количества денег. Когда же он, закрыв глаза, увидел необозримые поля пшеницы, выросшей на общинных землях, то не мог даже приблизительно прикинуть количества зерна, которое даст урожай с этих земель.
Для Халназара пять тысяч рублей были не такие уж большие деньги. Про себя он думал, что придется дать самое меньшее десять тысяч рублей. Он успел осмотреть арендные поля и все уже подсчитал: от продажи арендной доли зерна можно было выручить тысяч тридцать, а то и все пятьдесят. И все же он не мог устоять перед соблазном хапнуть побольше. После некоторого (??? так и отпечатано ???) рублей я принимаю...
- Мирабы! Легко сказать - пять тысяч... Но вы поручили назначить цену Покги-мирабу, и я тоже протянул ему руку доверия. Поэтому я не откажусь от своего слова. Пусть опечалится армянин: цену в пять тысяч рублей я принимаю...
Люди растерялись от неожиданности. Никому и в голову не приходило, что без споров, не торгуясь, Халназар примет назначенную цену. Правда, никто даже приблизительно не мог определить урожая с общинных земель и стоимости арендной доли. Но всем было достаточно хорошо известна скупость Халназара: даже когда он продавал одну овцу, торговался до упаду. Артык с недоумением думал: "Неужели жадный бай и вправду хочет сделать добро народу?".
- Но только у меня есть одно требование, - продолжал уныло Халназар, - в оплату аренды должна отойти треть урожая.
Это требование даже мирабам показалось странным, а дейхане заволновались. Кто-то пробормотал: "Гм... так!" По задним рядам пробежал ропот, Артык же не мог сдержаться и крикнул:
- Когда же это было, чтобы за аренду брали треть урожая?!
- А когда было, чтобы от нас требовали людей? - спокойно возразил Халназар.
Ашир, сидевший рядом с Артыком, воскликнул:
- Надо же быть таким бессовестным!
- Да разве бывала у нас когда-нибудь такая беда? - подал свой голос ходжа.
- Как же это так? - взволнованно заговорил Черкез. - В оплату аренды мы до сих пор отдавали одну четверть, одну пятую долю. Почему же теперь мы должны отдать одну треть урожая?
- Этому не бывать! - раздались возмущенные голоса. - Пусть попробует взять!
Покги Вала своим криком прервал поднявшийся шум:
- Дейхане! Здесь нет ничего удивительного. Разве до сего времени бывало, чтобы мы платили налог людьми? Нет, не бывало. Мы хотим избавиться от него? Если хотим, так надо согласиться не только на одну треть, а если придется, так и на половину!
- Это треть нашего труда! Так ли ты заговоришь, если у тебя отнять треть твоих доходов?
Покги Вала легко вывернулся:
- Это Халназар-бай просто так говорит об одной трети, чтобы обмануть армянина. А на деле он не возьмет с вас и четверти, он человек справедливый. Он обойдет ваши поля, назначит арендную долю и уйдет. И то, что он назовет одной третью, на деле окажется одной пятой.
Ашир, наоборот, был уверен, что Халназар на каждое поле поставит караульщика.
- Видали мы скупщиков аренды! - крикнул он. - Полагается им четверть - забирают треть, сговорятся о трети - доводят до половины!
- Нельзя же мерить всех на одну мерку!
Нобат-бай, начавший сомневаться, нерешительно подал совет:
- Халназар-бай, а что если, например, урезать арендную долю до одной четверти и сбавить цену?
Покги тотчас же возразил:
- Как же мы посмеем обратиться к Гюльджамал-хан, если у нас будет меньше пяти тысяч рублей?
Халназар отлично понимал, что сделка состоится, даже если он потребует половинную долю за свои пять тысяч рублей. Поэтому он спокойно выждал, пока улягутся страсти, и равнодушно заговорил, словно потерял всякий интерес к сделке:
- Я хотел немного помочь народу. Но если некоторые этого не понимают, так давайте лучше разойдемся. По теперешним временам ведь трудно сказать - где выгадаешь, где потеряешь.
Покги Вала заморгал своими маленькими глазами.
- Не умеющий говорить - только расстроит, - с упреком бросил он, озираясь вокруг.
После этого многие стали укорять спорщиков. Мирабы решительно взяли сторону Халназара, и торг в конце концов закончился в его пользу.
Голосом, полным достоинства, Халназар позвал слугу:
- Мавы, эй! Мавы!
Мавы все время разжигал за дверью чилимы и подавал в кибитку. Но тут как раз подошла Мехинли и заговорила с ним. Он не сразу услышал голос хозяина, а услышав, мигом вскочил в кибитку:
- Перед тобою, ага! Что прикажешь?
- Ну, куда ты запропастился, поганец? - довольно мягко обратился к нему Халназар-бай. - Заставляешь кричать... Иди скажи, пусть несут обед!
Затем он вынул горсть сотенных бумажек и положил на ладонь Покги Вала:
- Пусть послужат делу избавления народа!
Толстяк Покги сжал в пятерне хрустящие бумажки.
- Пусть размножатся в тысячу раз!
Начали намечать, кому должны быть даны в подарок халаты. Увидев просящие глаза Мамедвели, бай угодил и ему:
- Ходжам-ага, вознеси молитву! Да избавит бог наш народ от этого бедствия... И тебе в подарок один халат!
Мамедвели, как сидел, так и вознес руки к небу:
- Да будет милостлив создатель ко всем правоверным, а между ними и к нам, туркменам! Во имя аллаха! Аллах велик! Да будут пиры и празднества!
За пловом быстро договорились послать к Гюльджамал-хан толстяка Покги и Нобат-бая.
Глава двадцать третья
После свадьбы младшая сестра Ашира, Огуль-Гёзель, согласно обычаю, приехала в дом отца. Прошло уже немало времени с тех пор, как за нее выплачен калым, а она все еще оставалась дома. Каждый день у кибитки появлялись люди, требуя: "Верните!" Огуль-Гёзель ничего еще не успела сшить и приготовить. Поэтому сегодня, собрав девушек и молодух к себе в кибитку, она с их помощью дошивала шелковый халат и два платья.
Семь или восемь девушек и молодых женщин сидели вдоль стены, заняв всю женскую половину кибитки. Среди них была и Айна. Лучи высоко поднявшегося солнца, проникая сквозь дымовое отверстие, заливали светом маленькую кибитку.
Сверкая белизной зубов, молодые женщины смеялись, подшучивали над Огуль-Гёзель. Одна из них, светловолосая, одетая в шелковое платье, с высоким боры-ком, серебряными подвесками и браслетами в пять колец, бросила на молодую насмешливый взгляд и сказала:
- У Огуль-Гёзель сейчас на душе кошки скребут. Достанется ей от мужа!
Другая возразила:
- Ничего! Я хотела бы сейчас быть на ее месте.
- Чему завидуешь?
Остальные подхватили:
- У нее, наверное, сердечко сейчас так и прыгает!
- Сама здесь, а сердце - далеко!
- Потерпи, козочка, считанные денечки остались!
- Девушка, скажи - один день!
- А что такое один день, девушки? Не успеешь и чаю выпить, как прискачут гонцы от милого.
Огуль-Гёзель, стегавшая рукав халата, пыталась остановить поток насмешек:
- Хватит вам болтать попусту!
Гелин принялись пуще прежнего чесать языками:
- Знаем, козочка! Твои денечки переживали и мы!
- На уме одно, на языке другое!
- Девушки, посмотрите-ка на нее! У нее углы губ не сходятся!
- Фу, девушка, постыдилась бы! Разве можно показывать всем, что делается у тебя на душе?
Все захохотали. Огуль-Гёзель смутилась. Одна молодка, недавно вышедшая замуж, подмигнула подругам:
- Что вы к ней привязались! Что же ей теперь - плакать, бедняжке?
- Может и поплакать, если не хочет возвращаться к мужу!
- Ой, что болтает эта Нязик! О чем девушке грустить? Что ее обнимает парень с черными усиками?
- А что, если усы жесткие и будут колоть нежную щечку?
Огуль-Гёзель попыталась напустить серьезность на себя, но из этого ничего не вышло. Зубы ее опять сверкнули белизной:
- Да ну вас совсем! Не нашли другого разговора...
Однако шутки еще долго сыпались со всех сторон, заставляя молодую то краснеть от смущения, то смеяться вместе со всеми.
Только жена Ашира не принимала участия в веселых шутках. Она сидела за шитьем в углу, и в лице ее не было ни кровинки. Ей было не до веселья.
Мать Ашира, готовя угощенье для девушек, то входила, то выходила. Когда она услышала разговор о том, что по царскому веленью всех молодых мужчин будут отправлять на войну, она чуть не упала.
Девушки и гелин заговорили о письмах с фронта, о наборе добровольцев-джигитов. Разговор коснулся и вчерашнего торга у Халназара и поездки посланцев к вдове Нурберды-хана.
Одна из гелин сказала:
- Да не поколеблется счастье Халназар-бая! Он, говорят, отвалил за арендный урожай кучу денег. Будто сказал даже: "Мне урожай не нужен, возьмите деньги взаймы".
Другая возразила ей:
- Ой, девонька, и вознесла же ты его - до самых небес. А разве не Халназар-бай всегда обманывает народ и оставляет дейханина голодным? Речи его сладки, а мысли - яд.
Хвалившая Халназара не стала спорить и перевела разговор на другое.
- Что там ни говори, - сказала она, - а если Гюльджамал-хан дадут деньги, дело, бог даст, уладится.
Девушки наперебой затараторили:
- Говорят, она прочла молитву братства с белым царем. Конечно, брат не откажет в просьбе сестре!
- Как он может отказать! Перед Гюльджамал-хан, говорят, дрожит сам наместник царя.
- Если царь не послушает ее, то, может быть, хоть побоится. Ведь если все туркмены повернут в одну сторону, никто перед ними не устоит!
Постепенно страхи рассеялись. Снова посыпались шутки. Кибитка наполнилась смехом. На лицах девушек и гелин заиграли улыбки. Повеселела и Айна. Из разговора она поняла, что ее Артыку пока ничто не угрожает, и от радостного волнения щеки ее запылали как маков цвет. Но ее радостное настроение длилось недолго - его отравили острые язычки.
Нарядная гелин вдруг обратилась к ней:
- А ты, Айна, цветешь, как роза! Потерпи, девочка, скоро и твое счастье раскроется!
- Как не быть счастливой невесте богатого!
- Конечно!
- Будет у нее своя кибитка, будет полным-полна - как город! Будет счастливица ходить в шелках, носить золото и серебро, засияет, как солнце!
Эти слова острыми шипами вонзились в сердце Айны. Одна гелин, имевшая свояченицу на выданье, с завистью воскликнула:
- Дай бог каждой такое счастье!
Айна хотела ответить: "Дай бог всем вам такое счастье!" - но к горлу подкатил комок, и она, проглотив слюну, не сказала ни слова. Нашлись и такие, которые посочувствовали ей, и Айна не понимала - делают они это искренне или с тем, чтобы лишний раз уколоть ее.
Одна из гелин, вздохнув, сказала:
- Жаль, что парень неровня ей по годам!
- Да, - подхватила другая, - и, кроме того, шапка у него съехала!
- Что ж из того! - возразила нарядная гелин. - Разве богатство не покрывает всех недостатков?
- Да, богатство - хорошая вещь. Только трудно угодить такому проклятому, если он уже был женат!
- Ой, девушки, за ним ведь и хвост волочится - есть ребенок!