Все присутствующие были поражены, как похожи тексты священной и светской литературы. Танцовщицу (а это была моя госпожа Антонина) поразил высокий красивый юноша. Он смотрел на нее с восхищением, как в свое время Адам - на Еву.
Мне кажется, что именно тогда эта приязнь начала превращаться в любовь. Мать госпожи Антонины всегда предупреждала ее опасаться подобного чувства. Танцовщица должна остерегаться увлечений, это может помешать ей в ее ремесле. Антонине в то время было почти пятнадцать лет, она была на год старше Велизария. Уже три года она вела беспорядочную жизнь - те, кто развлекает публику, не в состоянии этого избегнуть. Антонина была здоровой и живой девушкой, и ей все это нравилось. Но одно дело проводить время с мужчинами, а другое дело - любовь, она так сильно отличается от обычных развлечений! Взгляд Велизария не заставил ее раскаяться в том, какую жизнь она вела до их встречи. Нет, раскаяние - это признание прошлых ошибок, а Антонина не позволяла себе об этом думать. Она вдруг почувствовала себя скромницей, такой же как Велизарий, и почему-то стала собой гордиться.
Все это время я присутствовал в этом зале, но, конечно, держался в тени. Я должен был помогать своей хозяйке - когда она хлопала в ладоши, мне следовало ей подавать разные нужные ей предметы.
Модест не удержался и опять начал хвалить свой фриз:
- Взгляните, здесь изображен пленник веселого Бога вина - Ганг. Лицо у него зеленоватого размытого цвета, по щекам текут слезы, которые могут сильно поднять уровень воды. За ним следуют пленники с подносами, полными сокровищ, - слоновой кости, черного дерева, золота и сверкающих камней - сапфиров, бериллов, сардоникса. Эти драгоценности были сорваны с чернокожих…
Все присутствующие были благодарны Антонине, когда она начала играть на лютне.
Она пела любовную песню, сочинение сирийского поэта Мелеагра, под медленный и торжественный аккомпанемент. Пока она пела, девушка не смотрела на Велизария, но пред окончанием песни, она повернулась и быстро взглянула на него, а потом так же быстро отвела взгляд. Велизарий сильно покраснел, а потом побледнел. Мне кажется, что никогда в жизни Антонина лучше не пела. Все начали стучать чашами по столу, чтобы выразить свое одобрение. Даже Симеон крикнул "Браво!", хотя ему не очень нравилась музыка безбожников. Он пытался делать вид, что его не смущают танцы девушки. Философ Симмакус поздравил Модеста и сказал:
- Вы нам доставили редкое удовольствие. Эта девушка без фальши играет и поет. Она предпочитает стихи о Мелеагре обычным уличным легкомысленным балладам и правильно произносит слова. Это так прекрасно! Даже в Афинах мне не приходилось видеть или слышать лучшего. Девушка, старый благодарный философ желает тебя обнять!
Если бы приглашение исходило от Велизария, моя госпожа одним прыжком оказалась бы у него на коленях и крепко обняла бы его за шею. Но она не желала дарить ласки тощему педанту, поэтому скромно опустила глаза долу. Пока пир продолжался, Антонина пела, танцевала и шутила, как ей и было положено. Но она не позволила фамильярничать с нею никому, даже Бессасу, хотя он был видным и сильным мужчиной, и раньше она обязательно выбрала бы его, чтобы провести с ним ночь.
Антонина старалась вести себя очень скромно, она не притворялась, потому что ею овладело необычное чувство.
На старинных серебряных блюдах принесли запеченного ягненка, жареных гусей, ветчину и пирожки с рыбой. Модест, с гордостью посматривая на гостей, начал длинную речь, в которой рекомендовал племянника Велизария Бессасу. Он говорил, что молодой человек собирается стать военным, и, как он надеется, сможет вернуть блеск римскому оружию.
- Прошло так много лет с тех пор, как настоящий римлянин вел в поход армии императора! Теперь высшие военные посты в руках наемных варваров - готов, вандалов, гепидов, арабов и гуннов. В результате старая римская военная система, которая смогла построить великую Римскую империю, в последнее время оказалась почти полностью разрушенной.
Палеолог, лежавший рядом с Бессасом, был вынужден потянуть его за полосатую тунику и шепнуть:
- Благородный человек, молю вас не обращать внимания на слова нашего хозяина. Он пьян, у него все смешалось в голове. Он мыслит по-старому, но, безусловно, он не собирался вас обижать!
Бессас засмеялся:
- Не бойся, борода. Он - мой хозяин. Вино у него хорошее, и перед нами лежит чудесный ягненок. Мы, варвары, можем позволить римлянам немного пожаловаться на наши успехи, к тому же, я плохо понимаю его жаргон. Понимаю только, что он на что-то жалуется.
Модест сразу поменял тему разговора и спросил Мальтуса - заметил ли он, как напоминает его вилла любимую виллу знаменитого Плиния.
- Зал у входа обычный, но не такой уж скромный, и он ведет к галерее в виде буквы D, с цветными окнами и свисающим карнизом, как у Плиния. Далее попадаешь во внутренний зал и в столовую с окнами и раздвижными дверями с трех сторон. На юго-востоке можно видеть поросшие лесом холмы, а на юго-западе моря не видно, как это было в доме Плиния, где в ветреную погоду волны достигали даже столовой, но по-моему, это было опасно и неприятно. А перед нами расстилается вид на долину реки Хебрус и плодородные пастбища поклонников Бога вина. Они могут бегать полуобнаженные с растрепанными ветром волосами и нести в руках обвитые плющом жезлы с кончиками из сосновых шишек. Вы только выгляните в окно, и вам все это ясно представится! Они также обожают Орфея с его лютней, а он мог заставить плясать даже камни и скалы, хотя они должны были стоять смирно, но вода при этом оставалась спокойна, хотя тоже должна была бы плясать от радости. Это были воды той самой реки Гебр, что протекает здесь. Его подвиг "спокойной воды" не мог повторить ни один человек…
- А кто разделил Красное море? - возмутился Симеон. - Или кто позже прошагал, не замочив ног, через Иордан? Что касается танцующих камней, разве не писал Давид: "Почему вы прыгаете, высокие холмы?" поразившись власти собственной священной мелодии?
- Фракийскую равнину, - продолжал Модест, сделав презрительную гримасу, - присоединил к Риму, не пролив ни капли крови, император, покоривший туманную Британию и присоединивший к империи Марокко. Его звали Клавдий. Вы, говорящие на греческом, обитатели восточной половины нашей империи, не забывайте, что именно мы, римляне, а не греки завоевали для вас владения, где вы сейчас благоденствуете. Среди славных римлян были Муммиус, Павел, Помпей, Агриппа, Тит, Траян…
- Я уверен, что это были не самые эгоистичные люди, - вмешался горожанин Мило. Он почувствовал, что необходимо успокоить Бессаса, который негромко возмущался речью Модеста.
- Выпейте, господа, - предложил Мальтус. - Давайте выпьем за Рим, наш любимый город!
Симеон поддержал это предложение:
- Я готов. Вино наливалось во время брачного пира в Кане Галилейской, и мне кажется, что оно не уступало этому вину. Что же касается пирожков с рыбой, даже удивительный дождь из рыб не смог бы…
Итак, удалось избежать еще одной стычки. Но Модест поспешил продолжить тему восхваления несгибаемой храбрости римских солдат.
- Скажите мне, мои ученые друзья, сидящие за этим концом стола, и мои милые друзья, расположившиеся на другом конце стола - в чем же заключался секрет неповторимых успехов римских солдат? Поскорее скажите мне это? Почему они завоевывали победу за победой в южных песках, в северных снегах, против раскрашенных бриттов и позолоченных персов? Почему Рим - столица мира, не нуждался в стенах и единственными укреплениями во всей империи были посты на отдаленных границах? Почему? Разрешите я вам объясню, мои ученые и храбрые друзья. Этому существуют три причины. Первая: римляне пользовались покровительством своих видимых богов, золотых Орлов их легионов. Они их охраняли, а римляне в свою очередь охраняли их. Они не верили вымышленным богам, обитающим далеко в облаках. Вторая причина: они верили в силу правой руки, которой они бросали острые копья, а не могущим подвести лукам. Они верили ударам коротких мечей - оружию храбрых цивилизованных людей, а не боевому топорику. Третья причина: римляне надеются на собственные быстрые выносливые ноги, а не доверяют лошадиным…
- Ха-ха-ха, - громко захохотал Бессас, - уважаемый хозяин, досточтимый Модест, простите мою откровенность, но должен вам сказать, что вы несете странную чушь! Пусть религиозная часть компании обсуждает власть Орла как бога, хотя мне все эти рассуждения кажутся богохульством и преувеличением. Я не знаток подобных проблем. Но по другим высказываниям я могу с вами поспорить. Прежде всего, вы не признаете лук в качестве надежного оружия…
- За мной стоит авторитет Гомера. Его благородные герои ведут битву, сойдя с колесниц, и дерутся врукопашную с помощью копья и меча. Лук во времена Трои был оружием предателя и женоподобного Париса и саламанийца Теусера, прятавшегося за щитом его брата Аякса, и ему позже не позволили вернуться домой в пахнувший фиалками город, потому что он не отомстил за смерть брата, как это должен был сделать порядочный и храбрый человек. Единственно, где упоминается лук, это в поэме бессмертного слепца Гомера, который смеется над ним. Диомед называл Париса в Одиннадцатой книге "Лучником, шутником и щеголем с красивыми кудрями, который постоянно глазеет на девиц". Лучник в поэме Гомера прячется за мечами своих товарищей, повторяю, или за пригорком, или за колонной, или за камнями, а честные бойцы возмущаются им, потому что он не помогает им во время битвы. Разве я не прав, знатоки и ученые? Мальтус, Симмакус, Палеолог, я к вам обращаюсь!
Они признали, что Модест не исказил цитату Гомера.
Бессас фыркнул и попросил их выслушать его.
- Расскажите нам о римских воинах Золотого Века. Они доверяли собственным ногам, не так ли? Может, это было потому, что они были плохими всадниками?
У Модеста загорелись глаза.
- Пешие солдаты являются признанными королями сражения. Лошади нужны только для разведки и чтобы генералы и их подчиненные могли быстро передвигаться с одного конца поля боя на другой. Кроме того, коней можно использовать для подтягивания осадных машин, тяжелых повозок и, должен с вами согласиться, для разгона засад. При пехоте может состоять небольшой отряд всадников, чтобы отбиваться от врагов с флангов. Иначе те могут помешать продвижению вперед пехоты. Старые римляне всегда плохо относились к лошадям, и если во время сражений они брали в плен людей, то сразу нагружали их физическим трудом, а сами никогда не ходили за плугом, и даже не сажали капусту. Этим занимались рабы или более отсталые племена. Разве я не прав, Мальтус, Симмакус и Палеолог?
Они согласились, что римляне использовали в сражениях лишь небольшие отряды кавалерии. Мальтус не посмел искажать историческую правду и, желая быть честным по отношению к Бессасу, добавил:
- Мне кажется, что ни один народ не станет отрекаться от того, чем он славен. Римская кавалерия никогда не была слишком искусной. В Испании она очень плохо себя проявила. По крайней мере, мы читали об этом. Греки и троянцы во времена Гомера не были сильными лучниками, если судить по сегодняшним меркам. Они могли натянуть тетиву только до уровня груди, а не до уха, как это делают гунны или персы. Кажется, пробивная сила стрелы была весьма небольшой. Могу вам сказать, что Улисс больше преуспел в этом искусстве. Но он стрелял с близкого расстояния, и его стрелы были направлены против безоружных и ничего не подозревавших людей.
Потом высказался Бессас. Он говорил медленно и с достоинством, как бывает с мужчинами, не спешащими высказаться, когда их разгорячило вино.
- Модест, наш щедрый хозяин, вы живете в давно умершем мире, который заперт в книжном шкафу. Вы не имеете никакого понятия о природе современного ведения войны. Во все времена это искусство совершенствовалось. В настоящее время мы, готы, вывели идеальную модель сражения. Я не собираюсь принижать успехи римлян, ваших предков, которых они достигали в прежние времена. С этим не стоит спорить. Абсолютно ясно, что будучи неважными всадниками, они смогли компенсировать это силой и выносливостью ног. Но также ясно, что они выигрывали сражения, несмотря на недоверие к лошадям. Если бы они были хорошими всадниками и применяли смелость и здравый смысл в отношении кавалерии, то смогли бы покорить не только западный мир, но и Индию, Бактрию и даже, как мне кажется, Китай, до которого придется путешествовать по суху целый год. Но они продолжали надеяться на пехоту, и им пришлось сражаться против другого смелого народа, обладавшего хорошей кавалерией. Эти люди подчинялись вождям, это были готы, мой народ. И тут наступил конец римским легионам. Фракийские равнины, достопочтенный Модест, видели более суровые зрелища, чем пьяных женщин и танцующие скалы. Симеон, Мило и вы, юноши, будущие солдаты, я ведь прав, не так ли?
Все признали, что он прав, а землевладелец Теудас, еще один гость Модеста, добавил:
- Бессас, ты прав, тогда произошла страшная битва и погибло сорок тысяч римских солдат вместе с их офицерами и погиб даже император Валент. Все произошло в принадлежащих теперь мне полях, примерно, в восьми милях к северу от города. Тридцать акров пахотной земли напичканы человеческими черепами и костями, кусками кольчуг, головками стрел и копий, обломками щитов, золотыми и серебряными монетами. Мы их выкапываем каждую весну.
Модеста сразу покинула его уверенность. Великая битва при Адрианополе была историческим фактом и ужасной бедой, и он постоянно заставлял себя забыть о ней. Но ему не удавалось надолго заглушить память об этом. И вот сейчас она пробудилась здесь, у него за столом. Он умоляюще посмотрел на гостей, вздрогнул и заговорил обычным тоном:
- Нас предали. На левом фланге фракийская легкая кавалерия поддалась первой. Ведь мы к тому времени почти выиграли сражение. Наши легионеры пробивались через баррикады вражеских повозок, и через полчаса мы бы вытеснили основную их массу с поля боя, но неожиданно эскадроны тяжелой кавалерии готов вернулись из поездки по заготовке фуража, налетели на нашу легкую кавалерию и разметали ее во все стороны. Далее готы легко прорвались сквозь пешие отряды и прижали оставшихся в живых к нашим смелым легионерам, которым нелегко приходилось в сражении у баррикад. А кавалерия, которая должна была прикрывать наш правый фланг, поспешила ретироваться, и из-за баррикад появилась масса варваров. На нас нападали спереди, сзади и с флангов, мы оказались в клещах, как в крепком и неожиданном объятии разозленного горного медведя…
Бессас с ним согласился:
- Большинство легионеров было не в состоянии поднять руку, чтобы нанести удар. Они стояли плотно плечом друг к другу, как толпа на ипподроме. Некоторых масса людей подняла в воздух, и они не стояли на ногах. Кругом слышался треск ломающихся копий, потому что копейщики не могли их вытащить и поднять над покачивающейся толпой. Множество людей погибло, натолкнувшись на острие меча своего же товарища, стоявшего сзади. Весь день до темноты мои предки, врожденные всадники, храбрые воины, которые одинаково хорошо владели копьем и мечом, только убивали, убивали и убивали. Наши пехотинцы осыпали всех дождем стрел, а пыльные поля стали скользкими от пролитой на них крови.
Модест что-то бормотал, и огромная слеза медленно скатилась у него по щеке.
- Кавалерия нас предала. Вот и все! Легионы сражались до самого конца.
Мальтус спросил:
- Дорогой Модест, разве не то же самое случилось раньше, во время войны с Карфагеном? Разве тяжелая кавалерия Ганнибала при Каннах не разбила легкую римскую кавалерию, а союзническая кавалерия на флангах не разбежалась? Тогда тоже все легионеры стояли плотно друг к другу, не могли сражаться, а потом их всех перебили. Римлянам следовало сделать вывод из этого урока. Кажется все согласны, что они не родились всадниками. Они также не были мореплавателями, какими были карфагеняне. Но когда они нашли выброшенное на мель судно, они стали строить суда, подобные ему, и даже учились плавать в своих заливах, и наконец сразились с вражеским флотом у берегов Сицилии и разбили его. Им следовало выращивать крупных лошадей, чтобы заменить ими небольших пони, а потом учиться скакать на них и тренировать отряды тяжелой кавалерии. И если возникла бы в этом необходимость, даже тренироваться под прикрытием стен Рима.
Бессас пожалел Модеста, который начал рыдать, и сказал:
- Не переживайте так, досточтимый господин Модест! Именно вы, римляне, научили нас, варваров, искусству ведения войны, а потом уже мы разгромили вас при Адрианополе. Вы научили нас координировать военные маневры и доказали важность защитных кольчуг и необходимость сражаться хорошо организованными отрядами. Мы применили вашу науку в сражениях при поддержке кавалерии. И хотя нам удалось разбить вашу основную армию, мы не губили вашу империю. Наоборот, мы восхищались вашей цивилизацией, твердыми дорогами и прекрасными строениями, вкусной пищей, различными ремеслами и обширной торговлей. И в конце концов, победили именно вы. Наши знатные люди стали наемниками у вашего императора, престолонаследника того императора, которого мы погубили. Несколько лет спустя мы отправились с ним в поход, чтобы спасти Италию от восставших галлов. И мы их победили, выставив против пехоты кавалерию. Это было во времена вашего прадеда. С тех пор мы не покидали Римской империи и защищали ее от нападения других варваров, тревожащих ваши границы, и боролись против ваших соседей персов.
Но Модест продолжал грустить и вспоминать другие сражения. Легионы сражались на пустой желудок, потому что в то время был какой-то глупый христианский пост…
Велизарий попросил Бессаса позволения высказаться. Он был очень молод и должен был молчать, пока к нему не обратятся. Бессас кивком разрешил ему, и Велизарий начал, запинаясь от волнения, говорить:
- Римляне - так называются сотни тысяч людей, многие из которых не видели и не увидят великий Рим. Мне кажется, что так было и в великие дни империи. Быть римлянином это значит принадлежать не только Риму, итальянскому городу, но всему миру. Римские легионеры, погибшие вместе с Валентом, были галлами и испанцами, бриттами и далматинцами и принадлежали к еще многим народам. Настоящих римлян было среди них всего несколько сотен. Я не думаю, что готские уланы не достигли совершенства в военной тактике и вооружении. Готские уланы - очень храбрые солдаты, и сила их удара ужасна из-за веса коня и тяжелых доспехов - кирасы, щита, шлема, перчаток и поножья. Но всадники гуннов тоже весьма смелые люди, и они могут скакать галопом и осыпать врага дождем стрел. Однако кони у них слишком малы, чтобы нести на себе всадников в полных доспехах. Так что гунны тоже не идеальные воины. Благородный Бессас, разве не страх перед гуннами погнал готов через Дунай в нашу Фракию? Ваши пешие лучники не могли их одолеть, а ваши уланы не могли выстоять под потоком стрел.
Теперь вообразите, что в одном солдате сочетается готский улан и гуннский лучник, и он к тому же обладает цивилизацией римлянина и соблюдает строгую военную дисциплину. Мне кажется, что это был бы почти идеальный солдат. И он был бы римлянином по названию и по духу. Я надеюсь, что когда-нибудь стану командовать именно такими солдатами.
Велизарий говорил это с такой уверенностью и искренностью, что все начали ему аплодировать. Сердце Антонины пронзила стрела настоящей любви.