Роман посвящен жизни и творчеству Огюста Монферрана (1786–1858), одного из крупнейших архитекторов XIX в., создателя Александровской колонны, Исаакиевского собора и многих других архитектурных сооружений.
Роман Ирины Александровны Измайловой рассчитан на широкий круг читателей, но в особенности будет полезен тем, кто интересуется историей русского искусства и культуры в целом.
Для широкого круга читателей.
Издание осуществлено за счет средств автора.
Содержание:
Предисловие 1
Часть первая - Прелюдия 2
Часть вторая - Состязание 28
Часть третья - Главный архитектор 62
Часть четвертая - Каменный гимн 103
Примечания 135
Ирина Измайлова
Собор
Самому дорогому человеку, самому близкому другу, тебе, мама, я посвящаю эту книгу
Предисловие
Вы держите в руках книгу об Огюсте Монферране (1786−1858). Творчество этого выдающегося архитектора знаменует собой целую эпоху в развитии русской архитектуры и градостроительства. Монферран - зодчий наивысшей стадии развития классицизма, называемого нередко русским ампиром, он же наиболее значительная фигура эпохи позднего классицизма и первый архитектор эклектики, провозгласивший свободный выбор архитектурных стилей всех времен и народов. Его учеником был крупнейший архитектор периода эклектики - Андрей Иванович Штакеншнейдер.
Наиболее значительные произведения Монферрана широко известны. Это Александровская колонна, или Александрийский столп, и Исаакиевский собор, проектированию и строительству которого архитектор отдал большую часть своей жизни - сорок с лишним лет. Поэтому не случайно автор книги Ирина Александровна Измайлова дала своему роману заглавие "Собор". Но, как узнает читатель из этого увлекательного художественного произведения, Монферран разработал большое количество проектов, многие из которых были осуществлены. Помимо жилых домов в Петербурге и его окрестностях, ему принадлежат постройки грандиозного ансамбля Нижегородской, или Макарьевской ярмарки, здание (Манежа в Москве и многие другие. Не все сохранилось до наших дней, но даже то, что мы можем видеть сегодня, позволяет отнести Монферрана к наиболее выдающимся зодчим не только в русской, но и в мировой архитектуре. Уже при жизни Монферран получил мировое признание. Помимо русских орденов св. Владимира и св. Анны, он был награжден французскими, прусскими и шведскими орденами. В частности, он дважды был удостоен высшей награды Франции - ордена Почетного легиона - случай чрезвычайно редкий в истории. Римская академия св. Луки и Флорентийская избрали его своим почетным членом, а в 1842 году при посещении архитектором Лондона ему был вручен диплом почетного члена и члена-корреспондента Королевского института британских архитекторов.
Об Огюсте Монферране написана масса статей и монографических исследований. Большинство из них носит научный характер и практически неизвестно широкому кругу читателей. Наиболее значительные публикации прошлых лет давно устарели, так как написаны с позиций вульгарной социологии и нередко построены на недостоверных фактах.
В 1986 году к 200-летию со дня рождения Монферрана в Ленинграде и Москве были устроены выставки графических произведений архитектора, многие из которых экспонировались впервые. Обширные документальные материалы позволили переосмыслить творчество Монферрана и отвести ему достойное место в русской и мировой архитектуре.
В свете последних научных изысканий и открытий очень своевременно родился роман Ирины Александровны Измайловой. Появление художественного произведения о Монферране обосновано еще и тем, что биография этого архитектора, как никакого другого, насыщена романтическими событиями, начиная с момента его рождения в захолустном предместье Парижа. Монферран окончил Специальную школу архитектуры, так при Наполеоне называлась бывшая Королевская академия архитектуры. Его учеба и начало самостоятельной деятельности неоднократно прерывались наполеоновскими походами, в которых будущий знаменитый архитектор принимал самое деятельное участие. Недаром в 1813 году за проявленное мужество в битве при Арно он был награжден первым орденом Почетного легиона. Вместе с тем ревностная служба в рядах наполеоновских войск не помешала Монферрану через три года стать придворным архитектором Александра I - противника Наполеона, а еще через пятнадцать лет воздвигнуть Александровскую колонну в честь победы русских войск, против которых он сам когда-то сражался. Не менее фантастическим явилось стремительное продвижение Монферрана по службе и внезапное его падение в связи с, казалось бы, уничтожающей критикой первого утвержденного проекта Исаакиевского собора соотечественником зодчего - архитектором А. Модюи, а затем еще более головокружительный взлет после утверждения переработанного варианта. Все это превосходно описано в романе И. А. Измайловой. К тому же с событиями творческой жизни Монферрана в романе очень умело переплетена не менее романтическая любовная история, не лишенная в своей основе документальной достоверности.
Книга И. А. Измайловой по сравнению с некоторыми произведениями авторов, пишущих на исторические темы, дает правдивую картину жизни и творчества одного из самых значительных архитекторов прошлого. Любое художественное произведение предполагает определенную долю авторского вымысла, но Ирине Александровне не изменяет чувство меры, оберегающее ее от искажения сути исторической правды.
Основное действие романа разворачивается вокруг проектирования и строительства Исаакиевского собора. Необычная история его сооружения, сопряженная с большими техническими трудностями, с применением передовых по тому времени конструкций и новой технологии, заслуживает подробного освещения. Ирине Александровне Измайловой удалось превратить сухие архивные документы и протоколы заседаний Комиссии построения Исаакиевского собора в увлекательный роман, насыщенный человеческими чувствами и переживаниями оживших на его страницах героев. Она сумела ярко и образно показать, как Монферрану приходилось постоянно преодолевать невероятные трудности, связанные с проектированием и с заготовкой материалов, а также со строительством. Правдиво показаны условия работ на строительной площадке, нередко имевшие следствием увечья и гибель работных людей.
Некоторым читателям может показаться несколько идеализированным образ главного героя. Но Монферран действительно отличался добротой, хотя по натуре он был очень вспыльчивым и не всегда в таком состоянии справедливым.
Убедительно изображено Измайловой и окружение Монферрана. В частности, верная характеристика дана Ф. Ф. Вигелю - человеку необычайно талантливому, но чрезмерно язвительному и желчному, оставившему после себя записки, мимо которых не может пройти ни один историк, изучающий пушкинскую эпоху. Не менее рельефно нарисован и образ архитектора А. Модюи, обосновавшегося в Петербурге значительно раньше Монферрана, а прославившегося лишь скандальной историей с проектом Исаакиевского собора. Удачно даны характеристики крупнейшего инженера и изобретателя А. А. Бетанкура, зодчего К. И. Росси, архитектора А. И. Штакеншнейдера и многих других.
С основной тканью повествования органично сочетаются рассказы о других работах Монферрана. Они не разрушают основного сюжета романа, а лишь помогают его раскрытию. Исаакиевский собор остается стержнем повествования. Сам Монферран считал его главным произведением, своей лебединой песней.
Одновременно с описанием строительства Ирина Александровна дает одухотворенные образы причастных к возведению собора работных людей. Через характеристики отдельных персонажей она воссоздает не только историческую обстановку прошлого, но и всю будничную атмосферу тех лет. Этому способствует превосходное владение автора формой диалога.
Роман Ирины Александровны Измайловой рассчитан на широкий круг читателей, но в особенности будет полезен тем, кто интересуется историей русского искусства и культуры в целом.
В. К. Шуйский
Часть первая
Прелюдия
I
Поступлению в госпиталь новых раненых доктор Готье не удивился. За год с небольшим существования Неаполитанского королевства волнения и восстания происходили в нем неоднократно, и в том, по мнению доктора, ничего необыкновенного не было. Готье командовал госпиталем не так уж давно, но до того несколько лет прослужил полковым врачом в разных войсках. Был он в Египте в пору роковой кампании, стремительно начатой будущим императором французов, героически продолженной генералом Клебером и постыдно законченной генералом Мену, который отчаянно добивался поддержки местного населения, пойдя ради этого даже на унижение, но тем не менее проиграл кампанию и был изгнан из Каира и Александрии. Был Готье и в Испании (от нее у доктора остались самые жуткие воспоминания), и в Пруссии, и в Италии. Он хорошо знал, что оккупантов никто и нигде не любит.
- Откуда это? - спросил доктор пожилого офицера, доставившего в Неаполь обоз с девятью ранеными.
Офицер рассказал, что три дня назад отряд повстанцев перебил роту пехотинцев в маленьком городишке, примерно в сорока лье от Неаполя, и захватил большой склад оружия, а также всякие ценности, которые как раз везли через этот городишко из столицы королевства в столицу империи. В погоню за бунтовщиками был выслан отряд гусар 9-го конногвардейского полка. За рекою, огибающей городок, гусары наскочили на засаду и после короткого боя были вынуждены отступить, даже не подобрав убитых. Правда, и восставшие отступили в лес, но вели оттуда такую сумасшедшую стрельбу, что преследовать их - значило для гусар лезть прямо под пули.
- Они тоже потеряли шестнадцать человек, но это, черт возьми, не утешение! - сердито кусая усы, проговорил офицер. - Наших ребят там осталось семеро, да вот еще раненых девять, и не все, может быть, выживут…
- Вот этот выживет едва ли, - проговорил Готье, наклоняясь над носилками, с которых слышалось хриплое дыхание раненного в грудь солдата. - Этого вы зря тащили так далеко… А этот, кажется, тоже… Тьфу ты, черт! Совсем мальчишка!
Последними в широкий вестибюль госпиталя двое гусар втащили носилки, покрытые широким плащом. Видна была только голова раненого, окутанная, как облаком, светлыми крупными кудрями. Широкая повязка, наполовину потонувшая в кудрях, справа вся побурела.
- Доктор, у него бедро еще… - сказал державший носилки спереди громадный гусар. - Доктор, его обязательно спасите! Это наш сержант. Храбрый, как дьявол. Не смотрите, что с виду он сосунок.
- Поставьте носилки! - приказал Готье. - Не сюда, а вон туда, на скамью. Ну, и что же мы увидим?
Он скинул с раненого плащ. Правое бедро юноши было обнажено и тоже обмотано окровавленными повязками. Доктор вздохнул и медленно начал снимать повязки. Ему хотелось поскорее узнать, что он может сделать. Помимо воли, его слишком тронуло это почти детское веснушчатое лицо с курносым носом.
- Жаль, жаль, - бормотал он, разматывая повязки. - Однако рана почти на лбу, а не на виске, да, да, на лбу, это все-таки лучше… Ну, а нога? О, а с ногой хуже! Рана очень опасна. Слава богу, что догадались прижечь… Кто прижигал?
Высокий гусар пожал плечами:
- Должно быть, та девчонка.
- Какая еще девчонка, черт возьми?
- Да была одна… Ведь, доктор, это скверно вышло. Сержанта ранило на моих глазах. И другие гусары видели. Он упал, и мы решили - убит. Ну, и оставили его там, у реки. Мы смогли увезти только раненых, а не убитых… Но в городке, как там он называется?.. Там была одна девчонка, маленькая, лет тринадцати… Она его нашла, у реки-то, и всю ночь сидела с ним. А до того он полдня один провалялся! Утром девчонка поскакала за нами, и мы вернулись за сержантом. Представляете, сколько он вынес, доктор? Неужели умрет?
- Может быть, и нет, - Готье всматривался в рану на бедре юного гусара. - Кто знает, как она глубока?.. Если он выживет, то благодаря прижиганию, не то его уже убило бы заражение: края раны начали воспаляться, воспаление еще не до конца исчезло. Но как же маленькая девочка додумалась до этого?
- Это я ее попросил, - неожиданно, тихо, но внятно произнес раненый.
Его припухшие веки дернулись и поднялись. Глаза оказались не голубыми, как предполагал доктор, а утренне-синими, но сейчас их затуманивала боль.
- Девочка прижгла рану каленым железом, потому что я ей сказал… - у юноши был мягкий, довольно низкий голос. - Она решилась, потому что знала: я иначе умру… Я не умру, мсье?
- Это больше зависит от вас, чем от меня, - ответил доктор. - Если у вас крепкая плоть и если крепка ваша вера, мне, возможно, удастся вас вытащить. Как вас зовут?
- Огюст Рикар.
- Знакомое имя, - Готье наморщил лоб, припоминая. - Вы не родственник ли мсье Бенуа Рикара из Оверни? Я знавал такого лет тридцать назад.
- Значит, вы знали моего отца, - голос раненого дрогнул, он, видимо, старался подавить стон, по его лицу прошла мучительная судорога. - Отец умер пятнадцать лет назад…
- Вот как! - доктор закончил осмотр раны и осторожно приложил к ней повязку, не наматывая бинта, чтобы вскоре сменить его новым. - Я помню этого господина, хотя сам был тогда мальчишкой. Мой отец - учитель. Жили мы по соседству с вашим отцом. У него еще было маленькое имение… Позабыл, как оно называется…
- Монферран, - совсем еле слышно проговорил раненый сержант. - Но только оно тогда уже было заложено, и отец продал его до моего рождения… Я-то родился уже в Париже, то есть под Парижем… Доктор, у меня внутри все горит! Скажите честно, я умираю?
- Нет, - Готье нахмурился. - Жар у вас сильный… Сейчас вас отнесут наверх, и я вами займусь. А вы, господа гусары, можете идти. Благодарю вас. Эй, наверху! Я долго еще буду ждать санитаров или мне тащить носилки самому?!
Гусары, внесшие раненого сержанта в госпиталь, наклонились к нему и стали прощаться, желая ему скорейшего выздоровления.
- Спасибо вам, Даре, - прошептал раненый. - Спасибо, Виктуар…
Ночью у раненого начался сильный жар. Он метался задыхаясь, сбрасывал с себя тонкое одеяло, бормотал какие-то слова, напрягался, словно пытаясь вытолкнуть из своего тела невыносимую боль.
Под утро Готье подошел к юноше. Тот лежал, стиснув руки в кулаки, хрипло дыша. Глаза были широко открыты, зрачки в них так расширились, что они стали уже не синими, а черными.
- Умираю! - прохрипел он, глядя то ли на доктора, то ли сквозь него. - Не может быть!.. Я не должен… Мне нельзя…
- Так и не умирайте, раз вам нельзя! - сказал Готье.
- Понимаете, я его видел!.. - Рикар приподнял голову, рванулся, чтобы сесть на постели, но застонал и снова упал. - Я видел его, мсье! Но его еще нет…
- Кого?
Раненый не слышал вопроса, он говорил захлебываясь, отчаянно напрягаясь:
- Я видел реку… широкую, цвета ртути… сильную, холодную реку! Я видел всадника в лавровом венке… а за ним, за его спиной - храм… Светлый мрамор и красные гранитные колонны…
Доктор решил, что раненый бредит.
- Сделайте ему холодные компрессы на лоб, - распорядился он, когда к койке подошел дежурный санитар. - О чем он говорит, я не понимаю… Какой храм? Какой всадник в венке? Бедняга… Я сделал все, что было в моих силах, но если он умрет, буду себя винить!..
II
Огюст Рикар не умер. Жар и бред мучили его с неделю, затем стали проходить, и сознание раненого прояснилось.
Он настолько ослабел, что иногда у него не хватало сил поднять веки, и, приходя в себя, он подолгу лежал недвижимо, вслушиваясь в постепенно ослабевавшую боль, считая слабые удары своего сердца и пытаясь вспомнить последовательно и отчетливо, что же произошло. Он как будто помнил и не помнил…
Очень яркий, солнечный вечер и крохотный городок, опутанный виноградом и хмелем.
Они въехали туда боевым маршем, но бунтовщиков уже не застали: те успели исчезнуть, уйти к реке, что за городком, к лесу.
- Утром догоним их, - решил командир отряда, гусарский капитан Линьер. - С награбленным они далеко не утащатся, а ночью преследовать их опасно.
Отряд занял просторный дом местного виноторговца, который, как выяснилось, был французом. Непомерные налоги, введенные в последнее время на торговлю вином во Франции, вынудили его три года назад уехать в Италию. Его звали Эмиль Боннер. Он, казалось, и рад был прибытию соотечественников, и перепугался, когда они, гремя шпорами, не снимая киверов, расползлись по его дому. Гусары косились на него с презрением: как же, сбежал к итальяшкам и - кто его знает? - быть может, был заодно с теми, кто вчера стрелял из-за каменных изгородей во французских пехотинцев…
Жил виноторговец с женой, племянником, которого по смерти его родителей усыновил, и с дочкой, тринадцатилетней Лизеттой, невысокой и тоненькой черноволосой девочкой.
Гусары опорожнили не один бочонок из запасов господина Боннера. Придя после этого в веселое расположение духа, они отправились во двор погреться на солнце. Им захотелось подурачиться. Случай представился сам собою. В это время Лизетта, приставив к стене дома длинную деревянную лестницу, взобралась на кровлю, чтобы подвязать огромную виноградную лозу, накануне сорванную ветром. На фоне красной черепицы светлая юбка и желтый платок девочки выглядели очень живописно.
Один из гусар, подмигнув остальным, подобрался к лестнице и потихоньку убрал ее, так что девочка, справившись наконец с лозой, вдруг увидела, что ей придется или оставаться на крыше, или прыгать вниз с высоты второго этажа на посыпанную битым камнем дорожку.