- Но послушайте, мсье, работа вам была предоставлена, предоставлена, если не ошибаюсь, в полном соответствии с вашей рекомендацией. И надо сказать, мсье Бетанкур не всем оказывает подобные любезности. Наняться рисовальщиком на фарфоровый завод не так легко. А вы что наделали? Заломили такую цену, что у министра финансов волосы зашевелились на голове! Три тысячи рублей в год! Это же плата главному архитектору на большом строительстве! Само собою, вам отказали. Вы что же, не понимали, что откажут?
Монферран посмотрел на Вигеля своими ясными синими глазами и ответил, опять улыбнувшись:
- Понимал. Я на то и рассчитывал.
Начальник канцелярии усмехнулся:
- Ну да. Вам не захотелось разрисовывать сервизы, будучи архитектором. А мсье Бреге в своем письме называет вас именно хорошим рисовальщиком, ибо сам не архитектор и об архитекторских ваших способностях ничего написать не может. Но ваш хитроумный ход плохо для вас закончился. Мсье Бетанкур два раза подряд давать рекомендации не станет, он ни с кем не нянчится.
- Понимаю, - просто сказал Огюст, - потому я и пришел не к нему, а к вам.
- А чем я могу быть вам полезен? - уже не без ехидства спросил Филипп Филиппович.
- Разве не вы в основном нанимаете служащих в Комитет? - спросил Монферран.
- Положим, если и я… Хотя, как вы понимаете, правом личного выбора я здесь не располагаю, я только чиновник. А вы что же, хотели бы войти в состав Комитета? И в какой сфере градостроительства желаете проявиться или, может быть, начальствовать?
Огюст и бровью не повел в ответ на эту явную издевку и так же спокойно отпарировал:
- Я еще слишком мало знаю Петербург, мсье Вигель, чтобы взять на себя такую ответственность. Но я слышал, что вам требуется начальник чертежной мастерской. Может быть, на эту должность я вам подойду?
- Может быть, и подойдете, - задумчиво произнес Филипп Филиппович, все с большим интересом разглядывая молодого архитектора. - Только на этой должности вас может утвердить один Бетанкур. Он и никто другой.
- Разумеется. Однако мне говорили, что он обычно прислушивается к вашим советам и уважает ваше мнение.
Стрела была точно направлена в цель. Бледные, рано утратившие свежесть щеки Филиппа Филипповича покрыла пунцовая краска.
- Даже если вы льстите, мсье Монферран, то красиво это делаете! И все-то вы слышали, и все-то вы знаете. Да, Бетанкур меня здесь не держал бы, если бы мне не доверял. Но у него очень строгий подход к вопросам такого рода… Правда, советы он иногда слушает, но чаще - советы, исходящие не снизу, а сверху. Хм! Я могу предложить вас на должность начальника чертежной и даже обещаю вам, что сделаю это, ибо вы мне нравитесь. Не улыбайтесь, действительно нравитесь. Перед тем как вы сюда вошли, я придумывал, как бы вас спровадить, а сейчас думаю, как сделать, чтобы вы остались в Комитете. Да! Но мсье Бетанкур может отклонить мою просьбу. Генерал наш суров.
Огюст на миг опустил глаза, потом поднял их и тихо сказал:
- Но вы тогда напомните генералу, что мое имя известно его величеству императору, и что у императора хранится альбом с моими проектами, который я имел честь ему преподнести два года назад в Париже. Быть может, одобрение его величества, которое он мне высказал письменно, станет тем самым "советом сверху", о котором вы сейчас говорили.
Вигель улыбнулся:
- Бетанкур знает о вашем альбоме, будьте покойны. Еще когда вы две недели назад впервые здесь появились, он велел справиться, кто вы такой и откуда взялись, и знает ли вас кто-нибудь где-нибудь. Вы в России, мсье, здесь нельзя без этого. Однако же, что греха таить, сам император никакого интереса к вам с тех давних времен не проявлял, а спрашивать его мнения по поводу устройства вашего в Комитет генерал, само собою, не станет. Но я действительно напомню его светлости, что император отнесся к вам благосклонно. Словом, вы можете рассчитывать на мою поддержку, но обещать ничего точно я вам не могу. Через несколько дней зайдите ко мне.
Этой фразой господина начальника канцелярии разговор, однако, не закончился, и полчаса спустя оба молодых человека вместе вышли на улицу и зашагали по нарядной, ослепительной в лучах июньского солнца набережной Невы.
- Куда вы направляетесь, мсье? - спросил Вигель, рассчитывая узнать, где поселился столь заинтересовавший его француз.
- Мне нужно сегодня сделать еще один визит, - с прежней своей великолепной улыбкой ответил архитектор, - но сейчас… (тут он взглянул на часы) сейчас еще рано. Быть может, вы позволите пригласить вас отобедать?
Из предыдущих речей Огюста проницательный господин Вигель легко догадался, что с деньгами у архитектора более чем туго и что он находится сейчас на пороге самой отчаянной нужды. Кроме того, и щегольской костюм, так ловко сидевший на ладной фигуре мсье Монферрана, был тот же самый, что поразил чиновников Комитета две недели назад, стало быть, единственный.
К чести своей Филипп Филиппович несколько секунд медлил с ответом. Но тут же утешил себя тем, что отказ может обидеть француза.
- Извольте, - поклонившись, ответил он.
И они зашли в подвернувшуюся на пути ресторацию.
Заказав превосходный обед для своего нового знакомого, сам Огюст почти не притронулся к еде, объяснив это тем, что пообедал перед посещением канцелярии и что вообще старается днем есть меньше, чем утром, ибо в его роду многие были склонны к полноте. Он только пощипывал шпинат да небрежно отпивал из бокала отменный темный портвейн.
"Ей-же-ей, лихой малый! - про себя подумал Вигель, уписывая зайчатину с укропом, наслаждаясь лещом в сметане и с тоскою переполненного желудка посматривая на блины с медом. - Ей-же-ей, надо уметь так держаться!. Но этак он к концу обеда упадет в обморок!"
Однако Монферран смотрел на господина начальника канцелярии с таким очаровательным и милым весельем, так непринужденно беседовал с ним, так равнодушно взирал на пустеющие тарелки, наконец так спокойно отодвинул и свой шпинат, не съеденный даже до половины, что у Вигеля зародились сомнения.
"Черт его знает, а может быть, и в самом деле, ему есть не хочется? Эдакое самообладание для неустроенного, мягко говоря, человека… притом же совсем молодого, невероятно… А впрочем, не старше ли он, чем кажется?"
Под каким-то благовидным предлогом Филипп Филиппович в разговоре осведомился, сколько лет его возможному протеже. И услышал:
- В январе исполнилось тридцать.
Вигель чуть не поперхнулся портвейном.
- Ба! И мне столько же… Но я вам не дал сразу больше двадцати пяти.
Огюст вздохнул:
- Боюсь, что и мсье Бетанкур тоже. Такое уж лицо! Вы ему скажите, пожалуйста, что я не мальчик, как он, возможно, думает.
- Скажу, скажу, - смеясь, пообещал Филипп Филиппович.
Через некоторое время молодые люди дружески распрощались, и Огюст зашагал пешком по направлению к Конюшеной площади, неподалеку от которой, в одном из самых дешевых трактиров, находилось его нынешнее пристанище.
По дороге ему, как назло, все время попадались лотошники с пирожками и торговки сластями, вертевшие перед собою разноцветные связки пряников, и он мысленно посылал их ко всем чертям, ибо все его мужество ушло на угощение господина Вигеля, как и, увы, почти все содержимое его кошелька.
Когда он сворачивал с Невского проспекта на набережную Екатерининского канала, навстречу ему вдруг вывернулась летящая во всю мочь лошадиной четверки карета. Проезжая часть была в этом месте довольно узка, почти целиком покрыта лужами, оставшимися после недавно прошедших обильных дождей. С ужасом увидев широкий веер брызг, окруживший карету, Монферран шарахнулся от нее в сторону и почти вплотную притиснулся к стене дома. Однако брызги достали его, и несколько капель грязи задрожали на рукаве фрака.
- Невежа! - закричал молодой человек вслед кучур, одновременно выхватывая из кармана платок, чтобы успеть смахнуть капли, покуда они не впитались в ткань.
Карета остановилась. Из нее высунулся и обернулся назад господин в светлом цилиндре, с благообразным и тонким лицом, окруженным, будто клубами дыма, густыми, мастерски подвитыми бакенбардами.
- В чем дело, мсье? - спросил он с тем великолепным парижским произношением, которым, как успел убедиться Огюст, отличались все русские аристократы. - Мой кучер вас задел?
- Чуть не раздавил! - воскликнул архитектор, поспешно закончив манипуляцию с платком и убирая его, чтобы не выдать истинной причины своего отчаянного возгласа. - Велите ему, мсье, лучше смотреть на дорогу, не то ваша карета кого-нибудь да сшибет!
- Извините меня! - проговорил седок и, задрав голову к козлам, что-то коротко и негромко сказал кучеру, отчего тот побледнел и начал было какую-то робкую фразу, но хозяин оборвал его еще более кратким и на сей раз просто угрожающим окриком, после чего вновь обратился к Огюсту:
- Однако же, мсье, рад, что так удачно обошлось. Не беспокойтесь, я накажу этого разиню.
И тогда Огюст вдруг вспомнил, в какой стране он находится, и понял, что кучера ожидает не вычет из жалования и даже не сердитая хозяйская затрещина, а наказание, очевидно, совсем иное.
- Ради бога, ваша светлость! - вскрикнул он, успев рассмотреть на дверце кареты княжеский герб. - Прошу вас, не надо никого наказывать! Ваш кучер не виноват, я сам зазевался. Он ехал, как то положено, но я задумался и вышел из-за угла прямо вам навстречу.
Седок посмотрел на архитектора с некоторым удивлением, потом улыбнулся одними кончиками губ и пожал плечами:
- Как вам будет угодно, мсье. Но за что же тогда вы обругали меня?
- Не вас, а как раз кучера и ни за что, а от досады, что пришлось так шарахнуться… Примите мои извинения, если отнесли это на свой счет.
- Я не обижен, - господин в цилиндре учтиво кивнул и хотел уже захлопнуть дверцу, но вдруг спросил с интересом: - А вы, простите меня, недавно приехали в Петербург?
- Меньше трех недель назад, - ответил молодой человек. - А это так видно?
- Не особенно, однако же… Вы из Парижа?
- Да.
- И, вероятно, службу себе ищете?
- Ищу, - ответил Огюст, несколько уязвленный неделикатной проницательностью хозяина кареты. - Однако если ваша светлость хотели предложить мне место учителя или гувернера, то это мне не подходит. Я архитектор по образованию.
- Вот как! - поднял брови любознательный вельможа. - И у вас хорошие рекомендации?
- Плохие, мсье, не то бы я уже устроился, а не бродил пешком по петербургским лужам. Но в будущем, надеюсь, удача мне улыбнется.
- От души вам того желаю, - засмеялся хозяин кареты. - Однако если все же фортуна вас обманет и вы вздумаете поискать более скромной службы, отыщите меня, это нетрудно. Я живу на набережной Фонтанки, в особняке напротив Михайловского замка. Меня зовут князь Лобанов-Ростовский. Запомните.
- Запомню, - с трудом подавляя раздражение, Монферран вежливо поклонился. - Но, как знать, князь, быть может, вам придется разыскивать меня раньше, чем мне вас? Особняка у меня в ближайшие годы не будет, и я не знаю, где отыщу себе квартиру, однако представиться вам - теперь мой долг. С вашего позволения, Огюст де Монферран. И в ответ на вашу любезность я всегда к вашим услугам, если вам потребуется новый дом или загородная вилла.
И, еще раз откланявшись, Огюст повернулся и зашагал дальше по набережной, стремясь поскорее миновать узкое место и выйти на площадь. Минут через пять-шесть он был уже возле трактира.
Трактирчик, маленький, деревянный, скромно, но ловко втиснувшийся между двумя каменными домами, был выстроен в два этажа. В нем было только пять номеров, и они все помещались на втором этаже, а первый был занят кухней, залой, помещениями для прислуги и комнатами хозяйки. Хозяйка, энергичная, еще не старая вдова, немка фрау Готлиб, проживала в двух комнатах, вдвоем с незамужней девятнадцатилетней дочерью, которую мечтала побыстрее выдать замуж, и потому жила на небольшой пенсион, а доходы от трактира откладывала на приданое Лоттхен. Комнаты в трактире сдавались за небольшую плату, не то на них едва ли нашлось бы много охотников, однако хитрая фрау умела выудить из постояльцев деньги, предлагая им множество мелких услуг: стирку их белья, приготовление обеда либо из хозяйской снеди, либо из той, что они сами себе покупали, отправку писем и все тому подобное, не говоря уже о ее собственных улыбках, реверансах, пожеланиях доброго утра и приятной ночи.
Войдя в трактир, Огюст постарался поскорее прошмыгнуть мимо залы, из которой доносились всевозможные кухонные запахи, но едва он поднялся на второй этаж, как ему ударил в нос аромат куриного бульона, и он тихо чертыхнулся.
"Это проклятый чиновник из второго номера заказал себе курицу! - в сердцах подумал молодой архитектор. - Лентяй пузатый! Нет чтобы сойти вниз и пообедать в зале… В номер заказывает! Ишь ты, герцог! А что, интересно, ухитрился купить Алексей на оставленные ему десять копеек? И обедала ли Элиза или ждет меня?"
Он отворил дверь своего номера, и куриный запах буквально оглушил его.
- Что это значит?! - воскликнул он, от удивления прирастая к порогу.
В крохотной клетушке-прихожей, превращенной за неимением лучшего в привратницкую, на низкой лавке-лежанке сидел Алексей и старательно начищал вторую (и последнюю) пару хозяйских башмаков. Увидав Монферрана, он по привычке хотел было встать, но заметив уже знакомое хозяйское движение, разрешающее остаться на месте, только чуть-чуть приподнялся и склонил голову в поклоне, отчего-то прикрывая ладонью левую щеку.
- Здравствуйте, мсье, - проговорил он по-французски, уже почти ничего не напутав в произношении.
Они с Огюстом вот уже три недели старательно учили друг друга своим языкам, и каждый обнаруживал успехи, тем более что обоим просто необходимо было выучиться побыстрее. Алексей оказался необыкновенно способен к учению. Он успел не только во французском языке, но и в русском: будучи совершенно неграмотным, он, едва оказался в Петербурге, бог весть с чьей помощью в считанные дни выучил буквы русского алфавита. Он уже начал разбирать надписи на лавках и трактирах и пытался читать афиши на столбах.
У Алексея был великолепный характер, мягкий и ласковый; он никогда не бывал назойлив, в нем не было даже тени раболепия, что казалось невероятным при том, какую школу юноша прошел у прежнего своего хозяина.
- Здравствуй, Алеша - старательно выговорил Огюст давно выученное русское приветствие. - А что этот здесь так?..
И он показал себе на нос.
- Нос это, ваша милость! - с готовностью ответил слуга.
- Сам ты есть нос! Что такой вот это? - он кивнул на дверь в комнату.
Алексей развел руками:
- Je ne sais pas, про что вы спрашиваете, мсье!
Раздался смех, и в дверях комнаты появилась Элиза. Она не вышла в прихожую, потому что больше двух человек там не помещалось, и Огюст сам поспешно шагнул ей навстречу.
- Откуда у нас такой запах? - спросил он, целуя Элизу, но через ее плечо заглядывая голодным взором в комнату, где на столе, покрытом простенькой скатертью, белела суповая миска.
Элиза взяла его за руку, втащила в комнату и усадила за стол.
- Ешь скорее, пока не остыло. Не знаю, что и думать, милый… Это ведь уже второй раз. То неделю назад откуда-то появилось мясо, когда денег совсем не оставалось. Потом я продала кольцо. Неделю деньги были. Сегодня кончились. Завтра я собираюсь продать медальон…
- А без этого никак нельзя? - огорченно спросил Огюст.
- Никак, Анри, даже если ты вот-вот найдешь место. Но это все пустяки! Еще есть браслет и цепочка… Дело не в этом. Сегодня у Алеши было десять копеек, и вдруг он ухитрился заказать фрау Готлиб курицу да еще вон пряников каких-то принес… И еще…
Она запнулась.
- Ну? - спросил Огюст, подвигая к себе тарелку, которую Элиза наполнила золотистым бульоном с аппетитной домашней лапшой.
- В тот день, когда появилось мясо, - прошептала Элиза, - Алексей пришел с разбитой рукой, прямо все пальцы были разбиты. Он прятал, да я-то увидела. А сегодня… Ты не заметил? На левой щеке синяк.
- Вот еще шутки! - растерянно и почти испуганно проговорил Монферран. - И что это все значит, а? Не таскает же он где-то этих кур?
- Что ты! - возмутилась Элиза. - Украсть Алеша не способен. Но это очень странно. Ты спроси у него. Может, тебе он скажет.
- Может, и скажет, да я не пойму, - задумчиво ответил Огюст. - Расспрошу-ка я хозяйку. По-моему, она знает все… Очень осведомленная особа. О боже, какая вкусная курица!..
Фрау Готлиб в тот же вечер с легкостью разрешила сомнения своего постояльца. Она кое-как говорила по-французски и, смешно коверкая слова, охотно стала рассказывать:
- Все отшень просто, увашаемый! Зтесь рятом есть конюшень. Зтесь живет много-много исвосчик. О, русский исвосчик отшень большой трачун! Я много раз видель, как они тралься на спор. На теньги, увашаемый! Фаш слюга отшень смелый мальшик: он всял и поспориль с три фсрослый мушик, что мошет их положиль на лопатки. И фсех-фсех полошиль! И выиграль у них теньги, и покупаль у меня курис, а я готовиль этот курис. Вот так. Этот спор мне рассказаль мой творник, он смотрель, как они тралься.
Вернувшись в номер, Огюст рассказал Элизе все услышанное от хозяйки, и она, выслушав его, едва не расплакалась.
Вскоре явился Алексей, спускавшийся во двор за водою для умывальника, и Огюст, подойдя к нему, указал пальцем на его синяк, который юноша на сей раз не успел прикрыть, и мягко, но твердо проговорил:
- Больше так нет делай! Хорошо?
Слуга удивленно заморгал.
- Это ж откуда вы знаете барин?
- Нет "барин", - рассердился Огюст. - Су-хо-ру-ков твой есть барин. Говори "мсье", или… Как это здесь? А! "Сударь!" И вот это не надо… Я прошу тебя…
Он хотел сказать "приказываю", ибо выучил уже и это слово, но оно показалось ему ужасно длинным и неудобным, и он сказал "прошу", при этом осторожно и ласково тронув рукою Алешин синяк.
Юноша спокойно взял его руку и, поднеся к губам, поцеловал так, как целуют ее отцу или матери, а не хозяину. В глазах его, обращенных на Огюста, выразительных, полудетских, полуиконных, чуть раскосых глазах, было целое море чувств человеческих.
- Простите, сударь! - Алексей улыбнулся. - Не серчайте уж… На десять-то копеек какой уж обед? А вас ведь двое… Коли не хотите, так я вперед не стану. Буду делать все, как скажете. А вы-то как? "Травай"-то себе сыскали али нет?
Огюст усмехнулся, услыхав такое смешение языков (это бывало часто и у него, и у Алеши), и в ответ беспомощно развел руками:
- Не знаю, Алеша. Как это? Можно быть да, можно быть нет…
Вигель сдержал свое слово: на другой же день он обратился к генералу Бетанкуру с надлежащей просьбой и употребил все свое красноречие для того, чтобы добиться ее исполнения.
Когда четыре дня спустя Монферран снова появился в канцелярии Комитета по делам строений и гидравлических работ, Филипп Филиппович встретил его очень радушно и, усадив, без предисловий изложил суть дела.