С Малки, с Терека, с Кубани довелось
собраться нам,
Чтобы дали басурмане честь и место
казакам.
Видно, турки, в самом деле,
заартачились не впрок, -
Позабыть уже успели прежде заданный
урок.
Лезут с грозною замешкой, – мы
навстречу выйдем к ним,
И казацкой острой шашкой туркам
память подновим.
Перед всем крещеным миром пусть же
век поется нам:
"Честь и слава командирам! Честь
и место казакам!"…
Часть третья
Глава I
Положение балканских народов, лишенных Парижским миром покровительства России, ухудшалось с каждым годом. В 1875 году вспыхнуло восстание сербского населения Боснии и Герцеговины. Турки пытались подавить его страшными зверствами. Особенно тяжким сделалось рабство болгар. Неоднократные представления России оставались без ответа Турции, заручившейся моральной и материальной поддержкой европейских стран, в частности Англии. 20 июня 1876 г. Сербия и Черногория, не имея больше сил созерцать гибель единоплеменников, объявили Турции войну. Эта война за правое дело вызвала большой подъем в российском обществе, нашла живейший отклик в благороднейших русских сердцах. Семь тысяч добровольцев встали в сербские ряды. Однако борьба была слишком неравной. Это показал разгром сербской армии под Дыонишем в октябре того года.
Россия поставила Турции ультиматум – прекратить военные действия. Турция подчинилась, но, чувствуя поддержку европейских держав, мало-помалу стала повышать тон. Император Александр II знал, что Турция просто так свои аппетиты не умерит, но чтобы так откровенно и нагло? Чувства его были оскорблены еще и тем, что Турция проявляла свои зверства при равнодушии Европы, а больше всего, что Турция отказалась принять Лондонский протокол и высокомерно потребовала демобилизации русской армии и невмешательства России во "внутренние дела" Оттоманской империи.
Находившийся в войсках Александр II созвал расширенный Совет:
– Как они все нас ненавидят! – с яростью высказался он в адрес европейских государств.
– Будь она проклята, эта Европа паршивая, – поддакнул ему Светлейший князь Николай Николаевич, – мечутся, словно кошки угорелые.
– Турция всерьез настроена против нас, Ваше Сиятельство, – стал докладывать царю военный министр. – Турки довели свою армию до 450 тысяч регулярных и 100 тысяч иррегулярных войск. На Балканах сейчас находится 300 тысяч человек, из которых 200 тысяч могут быть привлечены к действию против нас.
– Я впечатлен, не скрою, я ошарашен… И не возможной войной, а той наглостью турецкой и безразличием, с которым взирает на все это Европа, – печально ответил император.
Приняв решение о вмешательстве в балканские дела, царское правительство стремилось оказать поддержку балканским народам, но не хотело вступать в серьезный конфликт с Австро-Венгрией, которая намеревалась совершить интервенцию против Сербии и оккупировать Боснию и Герцеговину. В Вене тоже опасались конфликта с Россией. Обе стороны попытались договориться, чтобы найти мирное решение, для чего 8 июля 1876 г. в Чехии, в Рейхштадском замке, состоялось свидание Александра II и Горчакова с Францем-Иосифом и Андраши. В результате переговоров не было подписано каких-либо соглашений, но остались записи двух сторон, во многих пунктах расходившиеся друг от друга. То есть переговоры таили в себе много недоговоренностей, чреватых конфликтами. Вместе с тем Рейхштадские переговоры вызвали скрытое недовольство Германии. Бисмарк не хотел австро-русского сближения без участия Германии. Его тоже не устраивало усиление влияния России на Балканах без войны. Он хотел, чтобы Россия была втянута в ближневосточный конфликт, что обострило бы ее отношения с Англией и Францией из-за дележа турецкого наследства. В такой ситуации Россия попыталась договориться с великими державами по ближневосточным делам. По ее инициативе в Константинополе была созвана конференция представителей России, Англии, Германии, Австро-Венгрии и Франции с целью мирного решения балканского вопроса. Конференция, проходившая с 11 декабря 1876 г. по 30 января 1877 г., единогласно приняла решение предъявить Турции требование о введении в Боснии и Герцеговине, Болгарии и Македонии автономного устройства. Однако турецкое правительство отвергло эти требования. Русское правительство добилось 31 марта 1877 г. подписания в Лондоне этими же странами протокола, подтверждающего постановления Константинопольской конференции.
7 апреля 1877 г. Турция отклонила Лондонский протокол. Еще до подписания Лондонского протокола Австро-Венгрия и Россия 6 марта 1877 г. подписали Будапештскую секретную конвенцию, по которой Австро-Венгрия соглашалась на нейтралитет в случае русско-турецкой войны, а Россия дала согласие на оккупацию Австро-Венгрией Боснии и Герцеговины. В апреле Россия подписала договор о пропуске русских войск через Румынию к границам Турции и об участии румынских войск в войне с Турцией.
– Сами видите, что достоинству нашего государства наносится неслыханное оскорбление, – твердым голосом заявил Александр II. – Видит Бог, что со стороны российской предшествовали одни лишь искренность и миролюбие… – Александр сделал небольшую паузу и продолжил: – Раз Европа безразлична, а действия ее чисто показные, будем свято уповать исключительно на собственные силы. Не может так быть, чтобы русская армия не осиялась новою славой!
Царь качнулся в кресле. Наступила тишина.
– Ну, что вы молчите? – обратился он к присутствующим. – Дело за малым: давайте сообща составим манифест.
В тот же день был отдан приказ войскам Дунайской армии сосредоточиться у Кишинева, где расположилась главная царская квартира – штаб.
Кишинев. Тихий степной городок в Бессарабии, с зелеными улицами в белых цветущих акациях, особенно хорошо выглядит в весеннюю пору. Впечатляет белый собор с каменной дорожкой, расстеленной под аркой звонницы до самых архиерейских палат. Приветлив тенистый парк, где когда-то отдыхал А. С. Пушкин. Выделяется здание суда своими узорчатыми, литыми из чугуна ступеньками парадной лестницы. В общем, здесь еще не чувствовалось той нервозности и того тревожного ожидания военных событий, о которых уже писала западная пресса. Город готовился к встрече царя Александра II. На центральной улице белили хаты, чинили крыши, ремонтировала дороги и мостики. Деловая обстановка захватила людей, и мало кто думал о близкой войне. "Были же случаи в истории, когда войска стягивались к границе для демонстрации силы, перед сменой политики, – рассуждали обыватели, – так и теперь царь делает – на всякий случай". Поражала раскованность еще недавно забитых бессарабцев. Особенно это хорошо виделось на базаре. А они были действительно щедры. Даже такие весенние, когда дары земли не столь богаты, и то не скупы на веселье. На каруцах, из которых выпряжены кони, ровно стоят бочки с вином. Их толстые деревянные пробки, чопы, выделяются синеватыми потеками. Вино терпкое, цвета крепкого раствора марганцовки, дешевое. Здесь же мешки с орехами. В палатках висят связки гусей и уток. На лотках серебрится дунайская и днестровская рыба. В тени возов лежат и стоят бараны. Среди товаров бродят молдаване. На них высокие смушковые шапки – кочулы. Шапки мелькают среди бочек, как казацкие папахи в высоких травах буйных степей.
Словом, жизнь в Кишиневе бурлит, как вешний поток. Но старожилы уже поговаривали, что такого количества русских войск, что подходит к городу, они давно уже не видели. Печать мало-помалу выдавала информацию о положении дел в Европе. Но даже из тех скупых материалов, которые печатались в газетах, проскальзывали нотки, что война России с Турцией неизбежна. Было над чем призадуматься? Война была совсем близка. Она, как говорится, была на пороге. Для ее ведения уже было мобилизовано 530 тысяч человек, это около половины вооруженных сил России: 25 пехотных и 9 кавалерийских дивизий. Остальные 23 пехотные и 8 кавалерийских дивизий пока оставались на мирном положении. В казачьих войсках было мобилизовано свыше двух третей всех частей и выставлено помимо четырех полков кавалерийских дивизий еще четыре казачьи дивизии и четыре отдельные бригады. Из Терского казачьего войска в Закавказье было отправлено семь полков и одна батарея Терского войска, которые распределили по отдельным отрядам:
в Александропольском – 1-й и 2-й Горско-Моздокские, 1-й и 2-й Волгские, 2-й Кизлярско-Гребенской полки и 1-я Терская казачья батарея;
в Ахалцихском – 2-й Владикавказский полк;
в Эриванском – 2-й Сунженский полк.
А на Дунай пошли лейб-гвардии Терский казачий эскадрон Собственного Его Величества Конвоя, бывший при главной квартире, и 1-й Владикавказский полк, вошедший в состав Кавказской казачьей бригады полковника Тутолмина.
12 апреля 1877 г. Александр II произвел всем собравшимся на границе, в Кишиневе, войскам смотр, во время которого был объявлен манифест о войне. Государь поздравил войска с походом, а Конвою, Терским эскадроном которого командовал Григорий Кульбака, при этом сказал:
– Благодарю вас за молодецкую службу при мне! Поручаю вам брата своего Великого князя Николая Николаевича. Берегите его, а когда он пустит вас в дело, то, надеюсь, будете молодцами и не посрамите славу ваших отцов!
Перед дунайской армией была поставлена задача поскорее занять Румынию, чтобы лишить турок возможности активной обороны первой естественной преграды – линии Дуная. Затем, перейдя Дунай, частью сил организовать наблюдение за сильными крепостями, а остальной массой двинуть на Балканы и, преодолев эту вторую естественную преграду, наступать на Константинополь – цель всего похода.
Кавказскому корпусу предстояло отвлечь неприятельские силы от главного театра военных действий и овладеть Эрзерумом. Командовать дунайской армией был назначен Великий князь Николай Николаевич, а руководство военными действиями на Кавказе было поручено Наместнику Кавказскому Великому князю Михаилу Николаевичу.
Тем временем Турция тоже успела изготовиться к войне. Главнокомандующим – "сардарь-экремом" – был назначен победитель при Дьюнише Абдул-Керим. Ему было указано придерживаться активной оборонительной тактики, сосредоточить главные силы в знаменитом "четырехугольнике" крепостей – Рущук, Шумла, Базарджик и Силистрия, завлечь главные силы русских в Болгарию и затем разгромить их, обрушившись на левый фланг и сообщения. Одновременно с этим значительные силы турок под командованием Осман-паши были сосредоточены в Западной Болгарии, у Софии и Виддина, имея задачу наблюдать за Сербией и Румынией и воспрепятствовать соединению русской армии с сербами.
Глава II
12 апреля, в день объявления войны, наша армия в составе четырех корпусов стала переходить Прут.
Царь, напутствуя войска, сказал:
– Народ болгарский уже истомился под гнетом османов. Я верю, что Россия и наш великий народ в скором времени разрешат нужды болгар. Вы, ребята, идете в авангарде – вот вам и нести болгарам благо свободы!
И все войска, за исключением части сил I корпуса, которых от Унген повезли до Бухареста поездом, пошли походным порядком: VIII и XII корпуса к Бухаресту, XI – к Бранлову. Дороги были забиты. В центре по ним двигались обозы, слева – конница, справа – пехота. Впереди колонны двигались ревущие гурты скота, предназначенного на убой, за ними подводы с провиантом. Это был грандиозный поток, который поражал своей величественностью и мощью. Со всех сторон раздавались звуки духовых инструментов. "Барабанный бой наводил некий род ужаса, а шум литавр воспламенял кровь", – говорили очевидцы.
Командир XI корпуса князь Шаховский, опасаясь выдвижения турок на Сирет, вызвал к себе лихого казачьего офицера Стекова и приказал ему:
– Выдвинитесь вперед и разведайте обстановку. В случае появления крупных сил противника завяжите с ними бой.
– Есть! – ответил тот и отдал приказ 29-му Донскому полку приготовиться к выдвижению.
За девять часов они преодолели 80 верст и к вечеру, не встретив противника, заняли Барбашский мост – переправу через реку Сирет. Затем был занят Галац и Браилов, в устье реки Сирет были устроены минные заграждения. Развертывание армии было обеспечено.
14 июня армия подошла к Дунаю. Самым удобным местом для переправы было место у Фламунду, что в четырех верстах ниже Никополя. Однако Великий князь Николай Николаевич, сам сделав рекогносцировку, пришел к выводу, что турки, догадавшись о наших намерениях, возвели здесь сильные батареи и форсирование здесь Дуная повлечет большие потери. Вызвав к себе командира лейб-гвардии Терского казачьего эскадрона, он приказал:
– Останетесь здесь и будете создавать видимость подготовки к форсированию. К вам еще подойдет пехота, вот вместе и производите демонстрацию.
А командиру 14-й пехотной дивизии генералу Драгомирову он приказал идти на Зимницу и там скрытно от турок подготовить плацдарм для форсирования Дуная.
В ночь на 15 июня началась переправа. Великий князь в парадном мундире, сверкая орденами и бриллиантами, сам выехал подбодрить солдат. Конь под ним шел размашистым аллюром, солдаты при появлении Светлейшего поднимались с земли. Николай, глядя вперед, подняв руку, кричал им:
– При мне, ребята, вставать ненадобно. Зато прошу вас, братцы, под пулями вражескими, на том берегу, не ложиться.
Возбужденный, он выехал на самый край берега. Дунай разлился после дождей так, что правый берег лишь угадывался в дымке. "И не какой он не голубой, – подумал Великий князь, – а красновато-бурый". И стал наблюдать за переправой. Одна колонна успешно, без единого выстрела переправилась на тот берег. За ней пошла вторая. Но тут неожиданно турки открыли огонь. Снаряды стали рваться около командующего и его свиты. Горячий конь гарцевал под ним, и адъютант заметил:
– Судьбой не шутят, давайте уедем отсюда. Береженого Бог бережет.
В это время рядом снова разорвался снаряд. Но Николай с нарочитой медлительностью слез с седла и попросил бинокль. Рядом кого-то убило, кто-то раненый уползал в кусты. А Великий князь невозмутимо продолжал наблюдать за переправой.
Огонь стал утихать.
– Молодец Драгомиров, хорошо подготовил форсирование, – отметил Николай, – эти кручи будут свидетелями геройской отваги и порыва войск и их командира.
В это время в тылу раздалась песня:
Дунай-реченька, она, братцы, широкая,
Переправы да на ней нет,
Нет ни брода, ни парома,
Ни казачьего, братцы, моста…
Это возвращался к переправе вызванный командующим лейб-гвардии Терский эскадрон.
Доказав личную храбрость, Великий князь, в сопровождении свиты и прибывшего Конвоя, поскакал к своей походной ставке, где усердно работали его штабисты. Испросив нужные ему данные, он сам засел за составление плана грядущего наступления.
– Я считаю, что в данной обстановке надо действовать дерзновенно и смело, – писал он в эти часы. – Иначе наши враги попытаются кусать нас со всех сторон, как бешеные собаки, испытывая нас на трусость и уязвимость…
– Дерзости, как можно больше дерзости! – призывал он.
Между тем положение переправившихся через Дунай войск было рискованным. Войска оказались между двух огней, имея на левом фланге главную турецкую армию Абдул-Керима в "четырехугольнике", а на правом – армии Османа в Виддине. Главнокомандующий полагал, что надо, не дожидаясь переправы всей армии, а для этого потребуется не менее двух недель, ускорить расширение плацдарма. Но как это сделать? Он созвал Военный Совет.
Предложений было немного, но каждое из них, по мнению Николая, было важным, поэтому было принято компромиссное решение: овладеть на правом фланге Никополем, на левом – Рущуком, расширить этим базу, выслать стратегический авангард для захвата важнейшего на Балканах Шипкинского перевала, поднять на борьбу болгар, а затем действовать по обстоятельствам.
Овладеть Никополем поручалось IX корпусу, которым командовал барон Кридинегер. Рущуком надлежало овладеть XI и XII корпусам, под общим командованием цесаревича Александра Александровича.
В центре VIII корпус генерала Радецкого должен наступать на Балканы, а его стратегический авангард – Передовой отряд генерала Гурко – должен был овладеть балканскими проходами и выслать конницу за Балканы.
Первым начал наступление генерал Гурко. Выступив 22 июня, он, не встречая достойного сопротивления, уже 25-го вступил в Тырново – древнюю столицу болгар. Началось наступление на правом и левом флангах. Передвижение русских и занятие Тырново очень встревожили султана Абдул-Гамида. Он снял с должности главнокомандующего Абдул-Керима и назначил на его место софийского пашу Мехмед-Али. Осман-паше он велит выступить из Виддина и сосредоточить свой корпус против правого фланга русских у города Плевена.
Наступила середина лета. Это разгар кампании, и Великий князь начинает торопить Гурко.
– Чтобы через десять дней Шипкинский перевал был взят, – приказывает он.
Был жаркий день. Собравший кое-какие сведения о противнике Гурко двинул свой отряд к перевалу. Ночь прошла в движении, для турок незаметном. Говорили шепотом, на речных бродах переправились без шума. А утром казачий разъезд доложил:
– В двух верстах отсюда турки.
– Каковы их силы?
– Более тысячи, – доложил казачий урядник.
Гурко сам обозрел турецкий лагерь и принял решение – напасть.
– Тут необходима быстрота, – объявил он собравшимся офицерам. – Они к бою явно не готовы.
– Но их много. И может быть, это не самые главные силы? – задал кто-то вопрос.
– Чем больше публики, тем больше беспорядков, – пошутил Гурко. – Пусть нас меньше, но в малом войске всегда больше храбрецов.
– Так что, вступаем в бой? – спросил начальник штаба.
– Немедленно. Успех в скорости! – подтвердил генерал, и тут же раздалась команда:
– К бою!
Отряд вмиг изготовился к атаке. День обещал быть жарким, рано запели птицы, радуясь солнцу и жизни.
– Казаки! Обойдите турок вон по той лощине, – показал он направление, – и ударьте его в шашки.
– Солдатушки, в штыки их. Ох, и боится он нашего штыка, – подбадривал солдат Гурко. – Я буду с вами.
– Поможете огнем, – обратился он к артиллерийскому офицеру. – Цели выбирайте по обстоятельствам.
Два часа длилось сражение, но турки атаку отразили. В этот жуткий момент казалось, что вот-вот решится кто кого, но неожиданно турки стали отходить. Казаки попытались преследовать их, но подъехавший командир остановил.
– На сегодня хватит, – восхищенно говорил он, – потрепали мы их здорово, братцы!
Поле боя представляло унылую картину. Горы трупов, брошенные повозки и отступающие толпы противника. Отряд Гурко, отойдя на несколько верст в сторону и найдя небольшую рощицу, сделал привал.
А на следующий день Передовой отряд двинулся на Казанлык в обход Шипкинского перевала. В сильную жару и по горным тропам отряд за шесть дней прошел 120 верст и вновь атаковал Шипку, но уже с другой стороны. Известие о том, что русские за Балканами, до того подействовало на турок, что занимавший Шипку отряд сам покинул прекрасную позицию, бросив на перевале 6 орудий, и отступил к Филипполю. 1 июля четыреста оставшихся на перевале турок сдались в плен и Шипка без боя была взята.