– Все люди встали на свои места, для вступления в бой предназначенные, и орудия в деках зарядили двумя ядрами, – записали дежурные в вахтенный журнал. Матросы смачивают палубу, опускают сукно над крюйт-камерами, командоры уже взялись за шнурки ударных замков.
Напряжено внимание. Все ждут.
Уже подошли на пушечный выстрел. Еще ближе. Видно, как турки наводят орудия. Только русские еще не знали, что наводят они орудия не на корпуса кораблей, а на мачты и паруса.
– Если стрельбой по рангоуту" не удастся замедлить атаку, то хотя бы выбить как можно больше людей, которые бросятся от орудий на марсы и реи убирать паруса, – говорил своим офицерам Осман-паша. – А когда их много погибнет, огонь можно будет перенести на корпуса.
В половине первого, когда русские корабли стали разворачиваться в боевую линию, все турецкие суда по выстрелу с фрегата "Ауни-Аллах", на котором поднял свой флаг турецкий главнокомандующий, открыли пушечный огонь по их рангоуту.
Нахимов, разгадавший их хитрость, уже после первого залпа дает сигнал: "Взять на гитовы", – то есть подобрать паруса и тем самым уменьшить возможность их повреждения. Одновременно, не крепя парусов, все корабли вслед за флагманским открыли ответный огонь по неприятелю.
Хитрость турок обернулась против них же. Первый залп почти не причинил вреда русской эскадре, у них же появились пробоины.
"Императрица Мария", на которой находился Нахимов, методично громила батальным огнем 38 орудий своего правого борта и меткими выстрелами четырех 68-фунтовых бомбических орудий нижнего дека турецкий флагманский корабль "Ауни-Аллах".
Уверенно и искусно работали артиллеристы. Их ядра и бомбы без промаха поражали фрегат Османа, и через полчаса он, не выдержав состязания с искусным противником, отклепал якорные цепи, чтобы бегством спастись от выстрелов.
Через два часа после начала сражения замысел Нахимова был в основном выполнен. Турецкой эскадры не существовало. Только отдельные суда и береговые батареи № 5 и № 6 посылали беспорядочные выстрелы по русским кораблям. Когда в половине пятого на помощь Нахимову на "Ростиславе" с еще тремя кораблями прибыл Корнилов, и они перестали стрелять. Видя картину всеобщего разрушения, Корнилов приказал командиру парохода "Одесса" Федору Керну подойти к сидевшему на мели меньше всех пострадавшему фрегату "Несими-Зефер", отбуксировать его, чтобы затем привести в Севастополь. Но фрегат оказался не плавучим. Сняв с него 200 турок и убрав убитых, его подорвали. В бухте не было больше ни одного турецкого судна. От эскадры Осман-паши остались только обломки судов, плавающие по рейду, да торчащие из воды мачты фрегатов, корветов и транспортов. На дне покоились 11 боевых судов – "цвет турецких фрегатов и корветов", два купеческих брига и два транспорта. Вместе с Осман-пашой были взяты в плен ограбленные своими командами командир "Фазли-Аллаха" Али-бей и командир корвета "Фейзи-Меабуд". Один из фрегатов не спустил флага. Но по нему открыл разрушительный огонь "Париж", и фрегат, изрешеченный ядрами и усеянный трупами, выбросился на мель у батареи № 6. "Императрица Мария" перенесла свой огонь на фрегат "Фазли-Аллах". Он тоже загорелся, подобно своему флагману, бросился к берегу и сел на мель против города. На "Неджми-Фешан" переносить огонь не пришлось. По нему вел огонь "Великий князь Константин", заставивший его тоже выброситься на берег.
"Чесма", бросив якорь вслед за "Великим князем Константином", вместе с ним била из своих орудий по крайнему левому фрегату "Навек-Бахри", одновременно отстреливаясь от турецких батарей № 4 и № 3. Вместе с экипажем "Великого князя Константина" офицеры и матросы "Чесмы" пришли в восторг, когда фрегат взлетел на воздух. Командир корабля немедленно развернул корабль в сторону одной, а потом другой батареи и огнем своих 42 пушек одного борта смыл батареи до основания. Подожженные турецкие суда один за другим взлетали в воздух. Их горящие обломки падали на городские кварталы Синопа, и там занялся пожар, быстро охвативший весь город.
Наша эскадра не потеряла в сражении ни одного корабля, но повреждения, причиненные кораблям, были значительны. Более всех пострадала "Императрица Мария". В ее корпусе было 60 пробоин, разворочены кормовая часть и галереи, подбиты мачты. На эскадре было 235 раненых и 38 человек погибших.
Корнилов в рапорте Меншикову писал: "Одушевление, с которым сражались и офицеры, и нижние чины, наполняет душу восторгом. После битвы я осматривал раненых – и ни одного выражения ропота или уныния".
Впечатление, произведенное Синопской победой, было огромно, так как в этой войне было много непонятного не только для народа, но и для просвещенных слоев общества. По-разному толкуемый спор о святых местах в Палестине, посольство Меншикова, происки западных дипломатов, переход русских через Прут – все это одно за другим облетало Россию. А официальные известия были полны гнетущей неопределенности. Ни цели войны, ни смысл дипломатических мер против Турции, о которых ходили путаные слухи, не были ясны, и никто не брался их разъяснять. Декларативные заведения газет и манифестов о святости войны для русского сердца не могли убедить народ: война не затрагивала его интересов. Все было покрыто непроницаемой мглой. Россия погрузилась в тяжелое, мрачное раздумье.
Известие о Синопе блеснуло в этой атмосфере яркой молнией. Здесь, по крайней мере, было понятно: и то, что турки покушались на Кавказ, завоеванный русским оружием, и то, что их следовало побить, и то, что Нахимов их побил, и даже то, что, может быть, туркам и их союзникам неповадно больше будет лезть куда не надо и война закончится благополучно, не наделав многих бед, не принеся огромных жертв. Но чем громче раздавались приветственные клики, тем тяжелее становилось на душе у виновников торжества.
– Ужасно то, – говорил Нахимов, – что победа подвинет против нас войну, ибо англичане увидят, что мы им действительно опасны на море, и, поверьте, они употребят все усилия, чтобы уничтожить Черноморский флот.
И опасения эти были ненапрасны. В Константинополе, Лондоне и Париже разгром турецкой эскадры в Синопской бухте был воспринят с крайним раздражением. Черноморский флот вдруг возник перед взорами политических деятелей Англии, а заодно и Франции, как самая реальная сила на пути экспансии. Турецкий флот оказался для него слабым противником. Ясно стало, что и вообще руками Турции много не сделать. Но разгром злосчастного "союзника" был еще и тем долгожданным предлогом для вступления в войну Англии и Франции, о каком обычно говорят: если бы его не было, его нужно было бы создать.
Смысл войны с Россией определился теперь конкретно и ясно: чтобы владеть Востоком и Балканами, нужно уничтожить русский флот на Черном море, разрушить его главную базу. Синоп заставил задуматься, так ли это просто сделать. Они сделали вывод о том, что с моря взять Севастополь невозможно.
Часть вторая
Глава I
В Англии и Франции немедленно началась подготовка к вторжению в Крым. Донесения русских агентов из этих стран отчетливо рисовали эту лихорадочную деятельность. Уже 23 декабря из Константинополя в Севастополь отправился английский пароход "Ретрибюшн". Официальной целью этого визита было известить власти о вступлении английского и французского флотов в Черное море (для "защиты турецкого"). Наделе же капитан парохода Дрюмонд и прикомандированный к нему французский разведчик лейтенант Бони должны были выведать силу береговой обороны Севастополя и определить возможности нападения на город с моря. Они сделали вывод, что с моря взять Севастополь невозможно. А во Франции уже готовилась сухопутная армия для отправки в Крым. В донесении от 14 января 1854 г. сообщалось: "Состав французской армии, отправляемой на Восток: пехотные полки двухбатальонного состава, а кавалерийские – трехэскадронного. Численность всей армии с включением егерских батальонов, артиллерии и обоза должна составить 42 тысячи человек".
Сборными пунктами для отправления назначены Тулон и Алжир. 4 февраля агент доносил: "Все полки, входящие в состав 1-го экспедиционного корпуса на Восток, направляются к Тулону с целью переброски в Константинополь". После высадки войск в Константинополе союзный флот планирует атаковать порты Крыма и Азовского моря, – сообщал тот же агент.
28 февраля сообщалось, что командующий английским экспедиционным корпусом лорд Раглан намерен высадить две первые свои дивизии в Персконе, чтобы отрезать русские войска, находящиеся в Севастополе, который в то же время будет атакован главными силами англо-французского флота.
По мере того как разрабатывались военные планы, аппетиты французского и английского правительств все более разгорались. Генералы увлеклись до того, что теряли чувство меры. По сообщениям из Парижа от 7 марта, назначенный главнокомандующим французской экспедиционной армией военный министр маршал Сент-Арно хвастался, что "начнет войну на Востоке и возвратится во Францию уже в начале июня, приняв начальство над финляндской армией, назначенной для отнятия Финляндии у России и отдачи ее Швеции". Однако ни во Франции, ни в Англии не забывали первоочередную задачу – уничтожение русского Черноморского флота и его главной базы.
Когда пароход "Ретрибюшн" еще выполнял свою "дипломатическую" миссию в Севастополе, французская и английская эскадры уже вошли в Черное море в готовности атаковать русский флот, если он выйдет из базы. Официально война между западными державами и Россией еще не была объявлена, но фактически это означало начало войны. Оно застигло Черноморский флот в крайне неблагоприятном положении. 15 января адмирал Корнилов – начальник штаба Черноморского флота констатировал, что флот находится в осадном положении и не в состоянии предпринять активных действий против вражеских эскадр.
– Корабли наши, – писал он, – покуда не в полной готовности. Герои Синопа потребовали мачт новых и других рангоутных дерев, а старики (корабли, не участвующие в сражении) подорваны усиленным крейсерством в глубокую осень и нуждаются в капитальных исправлениях. Меры берем, но нелегко исправить без адмиралтейства и без запасов.
Правда, французские и английские адмиралы под впечатлением разгрома турок в Синопской бухте пока не старались искать встречи с русским флотом, но господство неприятельских флотов на море ухудшало положение черноморской береговой линии на Кавказе. Незначительные силы русских войск, охранявшие Кавказское побережье, оказались в опасном положении. Черноморский флот не был в состоянии прикрыть эти войска. Поэтому Паскевич, Воронцов и начальник береговой линии вице-адмирал Серебряков настаивали на выводе русских гарнизонов из укреплений.
– Если мы не успеем этого исполнить, – обращался Серебряков к Воронцову, – то неприятель может со временем вынудить гарнизоны к сдаче их голодом, и в таком случае укрепления будут заняты турецкими гарнизонами.
В феврале 1854 г. гарнизоны большинства укреплений были сняты.
Обо всем этом знали и в Петербурге, и в Севастополе. Однако самонадеянный и упоенный легкими успехами Николай I не придавал значения предупреждениям агентуры и своих дипломатических представителей при западноевропейских дворах. Даже предупрежденный о намерении английского и французского правительств ввести свои флоты в Черное море, он написал Меншикову:
– Ежели точно англичане и французы войдут в Черное море, с ними драться не будем, а пусть они отведают наших батарей в Севастополе, где ты их примешь с салютом, какого они, может, и не ожидают.
Далее он писал:
– Высадки не опасаюсь, а ежели бы позднее и была, то, кажется, и теперь отбить их можно.
Князь Меншиков был в это время в Крыму высшей властью, полным распорядителем всех имеющихся здесь военных сил. После возвращения из Константинополя в мае 1853 г. он был оставлен в Севастополе и как начальник Главного морского штаба должен был готовить к войне Черноморский флот. 19 ноября царь подчинил ему объявленные на военном положении Таврическую губернию и часть Херсонской. Меншиков с представленными ему правами командира отдельного корпуса стал начальником и сухопутных войск.
Тонкий царедворец и дипломат, князь Меншиков полностью разделял мнение царя и потому не хотел считаться ни с какими предостережениями людей, сознававших опасность, угрожающую Крымскому полуострову и Севастополю. Он не верил в то, что противник решится высадить в Крыму большие силы, а поэтому не видел необходимости в серьезном укреплении города с суши.
– На Севастополь могут напасть только шайки разбойников, – говорил он. – На них не стоит обращать внимание, достаточно лишь прикрыть баррикадами городские окраины.
Меншиков даже не стал рассматривать план Корнилова, где помимо усиления береговой обороны предлагались меры по укреплению Севастополя с суши. А в проекте как раз предусматривалось сооружение батарей на Малаховой кургане, который станет впоследствии ключом обороны города. Князь не привык менять свои убеждения, и благодушие не покинуло его даже после 15 (27) марта, когда французское и английское правительства уже официально объявили войну России.
Вскоре русские войска, оккупировавшие до этого Молдавию и Валахию, ввиду угрожающей позиции Австрии были выведены в Бессарабию. Это еще более приблизило опасность к Крыму. Теперь англичане и французы получили возможность высвободить свои силы, посланные на помощь туркам на Дунай. Английские газеты открыто призывали союзных главнокомандующих к нападению на Крым. В июне 1854 г. английский официоз "Таймс" пояснил: "Политическая и стратегическая цель предпринятой войны не может быть достигнута, пока существует Севастополь и русский флот. Как скоро этот центр русского могущества на Черном море будет разрушен, рушится и все здание, сооружением которого занималась Россия столько веков… Севастополь – это ключ позиций между Дунаем и берегами Менгрелии…"
Глава II
Севастополь. Первый день сентября. В жемчужном небе, на горизонте за нежными облаками поднимается солнце. Крикливые чайки пролетают над морем. Слышен ласковый плеск волн. Облитая солнцем гладь моря свежит город, нанося его запах легким ласковым ветром. Воздух над живой гладью моря свеж и целителен. Крупные чайки лениво машут крыльями и пролетают так близко, что можно различить каждое их перышко. Простор, воля! Вдалеке идут корабли. Они скользят по бесконечной равнине плавно и бесшумно.
По городу распространилась весть о том, что с моря подходит неприятельский флот. Толпы севастопольцев устремились на городской холм, к морской библиотеке, откуда открывается обширный вид на море и окрестности Севастополя.
Неприятельская армада шла медленно и была еще далеко. Можно было различить только два парусных корабля, а за ними густое облако дыма. Это во множестве шли пароходы, которых нельзя было ни сосчитать, ни определить их направления. Ясно становилось одно – враг идет на Севастополь. Но куда он держит курс и где высадится? Эта мысль владела и толпой, собравшейся на холме, и на вышке морской библиотеки, где с подзорными трубами стояли адмиралы Меншиков, Корнилов, Нахимов и другие. Казалось, что неприятель нападет с часу на час. По эскадре был отдан сигнал: "Приготовиться к походу". Но вскоре оптический телеграф принес известие: мимо Таркан-хута прошло семьдесят неприятельских судов, потом по телеграфу сообщили, что вражеские корабли идут тремя колоннами и уже насчитано больше сотни вымпелов.
В действительности же шло 89 боевых кораблей – паровых и парусных – и 300 купеческих транспортов. На них разместилась 62-тысячная армия со 134 полевыми и 114 осадными орудиями. Англичане, французы и турки везли, кроме того, 11200 туров, 24 тысячи фашин, 180 тысяч земляных мешков, 30 тысяч кирпичей, 21600 штук различного шанцевого инструмента, запас продовольствия на полтора месяца, средства для переправ, лошадей, повозки, фураж и многое другое.
Идя к крымским берегам, враги опасались встретить при высадке отчаянное сопротивление русских, однако увидели перед собой пустынный берег, по которому разъезжал десяток казаков-дозорных.
Уже на следующий день двое из них доложили Меншикову, что противник занял Евпаторию трехтысячным десантом французской, английской и турецкой пехоты с 12 орудиями.
– Основные же силы десантной армии высаживаются на отлогий берег между двумя озерами в 18 верстах южнее Евпатории, – доложили они.
Узнав о высадке крупных сил неприятеля у Евпатории, князь Меншиков приказал разбросанным войскам сосредоточиться на реке Альме.
– Генералу Горчакову поручаю командовать правым флангом и центром, – распорядился он. – Генералу Кирьякову – левым флангом.
При этом конкретных задач он им не поставил, как не распределил между ними и прибывающие войска. Так, московский пехотный полк, совершивший форсированный марш в 150 верст за 65 часов, не получил никаких распоряжений и расположился по своему усмотрению. Вместо укрепления позиций войска бездействовали, хотя главнокомандующий не мог не знать, что река Альма везде проходима вброд и служить преградой для противника не может.
Никакого внимания не было проявлено и к солдатам, которым предстояло сражаться с неприятелем.
– Армия не видела своего главнокомандующего, ни одна часть не слыхала его приветствия, – вспоминал полковой адъютант Киевского гусарского полка И. Величко.
8 сентября союзники пошли по направлению к Альме, не встречая никакого сопротивления. Ушедшие вперед французы отдыхали, поджидая англичан, и даже принимались варить кофе в непосредственной близости от русских позиций. Наконец они вошли в зону огня русской артиллерии. Против 62 тысяч союзников со 134 орудиями у нас действовало 33 тысячи при 96 орудиях. Мало того, что их было в два раза больше, чем русских, у них было еще одно важное преимущество – нарезные дальнобойные ружья, стрелявшие в три, а то и в четыре раза дальше, чем гладкоствольные ружья русской пехоты. Удар французов генерала Воске пришелся как раз в обход нашего левого фланга, который главнокомандующий и другие генералы посчитали "неуязвимым от природы". Превосходство неприятеля, лучше к тому же вооруженного, было слишком значительно. И никакое мужество, никакая стойкость войск не могли возместить слабость вооружения и бездарность высшего командования русской армии. Русские полки были построены плотными батальонными колоннами по 24 шеренги в глубину, как это делалось всегда до появления дальнобойных нарезных ружей. Каждая неприятельская пуля валила сразу четырех, а то и пять человек.
– Их тактика отстала на полстолетия, – выразился о наших войсках вечером этого дня маршал Сент-Арно.
Понеся огромные потери (5709 человек убитыми и ранеными), русская армия отступала. Войска отступали с поля сражения в полном порядке, но неумелое, хаотическое и суетливое управление растерявшегося Меншикова в последующие дни совершенно их дезорганизовало.