- Нет, - качал головой Артур. - Ты иди, я тоже пойду домой. Еврейская пища ему нравилась не совсем. Да и Вита вполне могла наябедничать маме, что он от неё сбежал.
Несмотря на закрытые двери и затемнённые окна, новая немецкая власть врывалась в притихшие хаты горожан, бесцеремонно хватала их за шиворот и выстраивала в очереди знаменитого немецкого "орднунга". Этими очередями, напуганных людей, теперь руководил, назначенный немцами, бургомистр - бывший главврач местной больницы Рачок. При городской управе, возглавляемой бургомистром, была организована полиция во главе с Горчинским. Откуда этот гад вылез: то ли местный, то ли пришлый Артур вспомнить не мог. Да и какая разница: сволочью он был хорошей.
Насаждать и следить за безукоризненным исполнением этого "орднунга" была призвана полиция - полицаи. Старшие среди них, выделяясь своеобразным акцентом украинской речи, были пришлые, мрачные чужаки. Они вроде бы были украинцами, но не своими: западники - так их называли. Им помогали полицаи местного производства: добровольцы из числа затаившихся недоброжелателей и врагов Советской власти.
В будущем их всех будут называть предателями. Это совершенно не верно. Предателями могут стать люди, которые, имея что-то за душой, предали присягу, обязательства, убеждения, дружбу и т. д. Эти же были врагами, которые Советскую власть просто ненавидели.
Неважно кто и что, в понимании этих нелюдей подходило под рубрику "Советы": люди, памятники, культура, города и сёла - при первой возможности они их безжалостно уничтожали. Переубедить таких ненавистников в чём-то было невозможно, ибо ненависть это пожар, который, в свою очередь, можно было задавить, либо ликвидировать.
В качестве редактора местной газеты с немецкой властью сотрудничал и сосед Ясеней - Лебедь. Под его руководством газета исправно доводила до граждан распоряжения и указания немцев по исполнению насаждаемого порядка. За нарушение этого порядка и любое сопротивление немецким властям полагался расстрел. Особым разнообразием наказаний новый порядок не отличался.
То, что это не шутки население городка убедилось незамедлительно. Одним из первых приказов, отпечатанных и растиражированных под руководством Лебедя, было указание в двухдневный срок всем евреям зарегистрироваться в местной управе. Листы с этим приказом запестрели на стенах и столбах городка.
- Что с нами будет? - этот вопрос кровно интересовал и не только евреев. Ведь местные полицаи и бургомистр отменно знали всех советских активистов, служащих, коммунистов и комсомольцев. Знали они и тех, чьи мужья, братья и сыновья сражались в рядах Красной Армии. Пока же регистрации подлежали только евреи. Как обычно: лицам, не исполняющим приказ, полагался расстрел.
В небольшой комнатке хаты Ясеней собрались почти все ближайшие соседи: дед Ефим с бабой Марией, тётка Федося с младшей дочерью Таней, тётя Глаша с дочкой Галей и тётя Сара с сыном Изей.
Все девочки, сгруппировавшись вокруг Виты, примостились в углу на лавке. Цветными карандашами в тетрадке по правописанию они раскрашивали нарисованную картинку их школьного здания. Рядом со школой Галя дорисовала фигурки немцев, прибывших на большом тупоносом, невиданном доселе, автобусе.
- Они что в классах нашей школы будут учиться? - так, между прочим, по ходу дела спросила любознательная Таня.
- Дурёха, они уже большие. Там у них теперь штаб, - тут же ответила ей бойкая Галя.
- А что такое штаб? - продолжала любопытствовать Таня.
- Ну, штаб это место, где собравшиеся немцы выдумывают, как воевать и что с нами делать далее, - медленно, как бы сама с собой, рассуждала Вита.
- Ага, воевать. Вы помните, что до войны моя мама работала уборщицей в школе. Вот и сейчас к нам пришёл полицай и приказал маме эту работу продолжить. Галя выхватила у Виты карандаш и быстро контурно нарисовала человечка со спущенными штанами, сидящего на ведре.
- А это, что за "орёл"? - захихикали девочки.
- Это немецкий офицер хезает у ведро, - пояснила Галя. - Именно этот немчура, коверкая русские слова, отругал маму:
- Живёте вы, как швайн. Наружный туалет плохо запах. Водопровод и вода найн. Хойте гир всё убрать, навести чистота. Ферштейн? - девочка в сердцах сплюнула и, приглушив голос, продолжила, - ему бы это ведро да на голову!
Предоставленные самым себе, Артур и Изя, заняв позицию под столом, играли в войну. Как будто войны настоящей им было мало. Что делать: дети подражали взрослым! На долгие годы война вошла в их жизнь: наяву - воочию и в играх - воображаемая. Связав крестиком две палочки, Артур, подвывая, изображал немецкий самолёт. Изя сидел в окопе и оборонялся:
- Та, та, та! Бум, бум, бум! - стрелял и кидал по нему бомбы самолёт. - Изя, прикрыв уши руками, неподвижно залёг на полу.
- Ты, почему не стреляешь!? - возмущался Артур.
- Так бомбы… страшно! - оправдывался Изя.
- Всё равно, ты должен стрелять! Сопротивляйся, иначе играть с тобой не интересно, - втолковывал ему его товарищ.
У взрослых был свой интерес. Вопрос жизни и смерти приближался к ним вплотную наяву. Смутно догадываясь, о трагических для себя последствиях развязки философской дилеммы "быть или не быть", они всё же на что-то надеялись.
- Боля, - обратилась тётка Федося к матери Артура, - сходи к Лебедям и, используя бывшие добрососедские отношения, порасспроси, что задумали немцы делать с евреями и, конечно, с нами так же. Как-никак Лебедь редактор их газеты. Ты посмотри: на Саре лица нет. Её мужа Наума с киркой и лопатой полицаи забрали, якобы на какие-то работы. Прошло три дня, а от него ни слуху, ни духу нет.
Новая хата Лебедей, построенная над самым обрывом, подтачиваемом наводнениями речки Соб, удерживалась там благодаря некоторому перемещению влево её русла. Кроме того, сам обрыв - "круча" (название более привычное для жителей улочки) позарастала колючим кустарником. Это обрывистое место регулярно подпитывалось мусором, сбрасываемом "в кручу", окрестными жильцами. Хата возвышалась над обрывом, и, казалось, вместе с хозяином стояли на земле прочно, но… в конечном итоге благодаря мусору.
Болеслава пересекла улочку и через калитку направилась к входу жилища Лебедей. Обычно входные двери во всех хатах жители городка закрывали на запоры и замки только на ночь или же в своё отсутствие. Днём же они не запирались. Постучав, женщина попыталась войти в дом, но дверь была заперта. Сквозь неё доносилась музыка. Видно на патефоне проигрывались немецкие пластинки - мелодии бравурные и не знакомые. Наконец, дверь приоткрылась, на порог вышла Ганя (Анна), рослая девица восемнадцати лет, племянница Лебедя.
- Вы чего хотели? - не здороваясь, спросила она.
- Да так, ничего, просто хочу поговорить и посоветоваться с твоей тёткой по вопросам текущей жизни.
- Сейчас доложу, - ответила Ганя и, захлопнув дверь, исчезла.
- Ничего себе! - подумала Болеслава. - Не понятно, как к ним подступиться: до сих пор были соседями - друзьями, а теперь - паны, не иначе.
Пышная, белолицая пани Милослава Лебедь, показавшись в коридоре, таки оставшись прежней знакомой соседкой Милой, добродушно пригласила:
- Заходи!
Уже в комнате, поговорив по существу, и обоюдно поплакавшись "в жилетку", они поняли, что ничего конкретного не знают.
- Мой Лебедь, пришибленный немецкими требованиями нового порядка, вскакивает по ночам и пьёт валерьянку. Я боюсь его сама и ни о чём не спрашиваю. В целом ходят слухи, что всех евреев отправляют в какие-то лагеря - гетто.
На следующий день те же соседи, только без детей, собравшись у нас на кухне, что-то долго шепотом обговаривали и плакали. Муж тёти Сары дома так и не появился. Она собрала несколько золотых вещей и, отдав их знакомому полицаю, попыталась выяснить его судьбу. Их разговор услышал один из этих полицаев - западников.
- Его фамилию - Харцыз, то ли Хортцыз, - рассказывала Сара, - назвали при мне. Так вот, он подошёл, отнял всё золото и, ухмыляясь, сказал:
- Ты, жидовочка, не беспокойся. Ничего не утаив, расскажу тебе всю правду. Буквально через несколько дней встретишься ты со своим Наумом, Абрамом или как там его ещё. Все вы там встретитесь. Готовьтесь.
- Я зашла в синагогу. Боже мой, все плачут и никто ничего не знает. А кто знает, либо о чём-то догадывается - так молчит и тихо на землю роняет слёзы.
- Не плачь, - успокаивала Сару мама. - Если ты не против, мы постараемся отправить твоего Изю в село к моей родне. Там у меня три брата и сестра. Среди их детей он затеряется и сможет выжить. Вот только, как его туда переправить, ведь двадцать километров с ходу не перепрыгнуть.
После того, как все разошлись, Артур забрался на колени к маме и доверительно зашептал:
- Мамочка, давай оставим Изю у нас. Мальчик он хороший и мне будет с кем играть. Мы оба будем тебя слушаться, ну прямо, как шёлковые. Да и тётя Сара будет рядом.
- Господи, до чего же ты, мой несмышлёныш, ещё маленький и не понимаешь всей подлости человеческой жизни, - глядя печальными глазами на своих детей, одними губами прошептала она.
- Не хочу я вытирать сопли за этим Изей. Пусть их вытирает его мамочка, - поспешила высказать своё мнение Вита, которая если не всё, то многое уже понимала по его сути.
Война, набирая обороты, стремительно проскочив Берёзовку, громыхала уже где-то под Киевом. До жителей городка все известия и информация доходили, и передавалась шёпотом по устному телеграфу. Правда, немецкая оккупационная власть наряду с газетой, сравнительно быстро восстановила радиовещание и запустила в работу нефтяные двигатели местной электростанции. С выпуклой тарелки бумажного репродуктора, установленного перед самой войной на стенке в комнате дома Ясеней, разносились победные немецкие марши, прерываемые выступлениями бургомистра и других немецких угодников нового порядка. Все они дружно кричали "Хайль Гитлер!" и во имя его творили тяжкие кровавые преступления, от которых у нормальных людей волосы вставали дыбом.
Бургомистр Рачок лично проверял регистрационные списки евреев. Зная их почти поголовно по опыту прошлого медицинского общения, грозил расстрелом всем украинцам, осмелившимся укрывать кого-нибудь из них. Услышав это сообщение, Сара наотрез отказалась отдавать единственного сына на попечение чужих людей. Оставшиеся в городке евреи, как и все нормальные люди, ну никак не допускали даже мысли, что их вот так, "за здорово живёшь", возьмут и расстреляют. Расстреляют без всякой вины. Расстреляют всех - в том числе и самых маленьких детей. Расстреляют только лишь за то, что они родились евреями. Они отказывались в это поверить даже стоя перед пулемётами на краю своих общих могил. Их разум, войдя в ступор чудовищной несправедливости фашистской чумы, отказывался верить в реальность происходящего надругательства над жизнью людей. Действительно, легче было умереть, чем поверить в кощунство расстрела, до недавнего времени, казалось, такого прочного мироздания - мира людей человека разумного.
В такое тревожное время неизвестности и неуверенности люди, сплочённые общей бедой, искали сочувствия и поддержки друг у друга. Как обычно к вечеру соседи, рассевшись вокруг репродуктора, собирались в доме у доброй и всегда приветливой моей мамы Болеславы.
- Среди евреев есть люди очень умные, предугадывающие трагические события. Начиная с вашего Моисея, в нужный момент он ушёл сам и увёл с собой кучу народа. Они остались жить и дали начало целой нации, - рассуждала Феня Бузина, обращаясь непосредственно к Саре. - Взять хотя бы старого Лейблу: он пустил жить нашу семью в свой большой дом без всяких условий. Наша хата сгорела "дотла" перед самой войной. Почему? А кто его знает,… не исключено, что мой муж, с неугасающей цигаркой во рту, поджог его сам по неосторожности. Какая уж тут осторожность, если соответствуя профессии, он пил, как сапожник. Хотя, сапоги он делал не плохие, и от заказчиков не было отбоя. Так и ораву ребятишек: трёх сынов - Николая, Владимира, Фёдора и моей младшенькой Тани кормить чем-то надо было. Так вот, почуяв, что запахло "жареным", несмотря на старость, умный Лейбл бросил все свои бебехи и до прихода немцев подался жить к своему сыну куда-то за Урал. У умных родителей и дети умные: у него два сына, оба инженеры, там строят заводы. Своего старшего - Николая мы так же выучили на инженера, но его призвали в Красную Армию. Где он сейчас мы не знаем. С началом войны от него "ни слуху, ни духу", так же, как и от твоего Наума. Но разницу в ситуации ты улавливаешь?
Ситуация действительно была хуже некуда. На робкий вопрос Артура "когда вернётся папа?" его мама горько вздохнула и, сдерживая слёзы, призналась:
- Не знаю, сынку. Молю бога, лишь бы только вернулся живым.
Примерно в этот же период времени, старший сын Феодосии - Бузина Николай, лейтенант Красной Армии строил фортификационные укрепления на Западной границе СССР. В первые дни войны был тяжело контужен. Еле живым его доставили в дом на окраине Львова, где он квартировал.
Хозяйской дочери девятнадцатилетней Ксении рослый темно-русый офицер нравился. Более того, выхаживая и возвращая больного к жизни, она незаметно даже для себя, его полюбила.
Семья Ксении из потомственных интеллигентов, исповедуя умеренно националистические взгляды, ревниво отстаивала право на личное мнение в оценке текущих событий на Украине. Собственно, интеллигентом был Матвей, отец Ксении. Большая часть его крови имела польское происхождение. Она-то и придавала характеру главы семейства хорошую порцию неуступчивого гонору. Участвуя в одной из демонстраций, то ли "за", то ли "против" Советской власти, этой властью он был задержан. В ходе разбирательств его хорошенько отметелили, сломав два ребра. В последствии, не обнаружив серьёзного криминала, выпустили. В итоге, теперь рядом в комнате лежали два больных человека, за которыми ухаживали любящие женщины: мать и её дочь. Если для женщин объединяющим началом послужила любовь, то для лежачих мужиков таким шатким мостиком взаимопонимания стали их болячки, умение мыслить и находить компромиссы.
Старший брат Сидор - активный участник военной организации украинских националистов (ОУН), домой уже давно не показывался. Происхождение этого сына - тайна за семью печатями. Участвуя в одной из националистических ячеек, его мать была изнасилована залётным боевиком. Забеременела. Дабы скрыть свой грех, вышла замуж за ничего не подозревающего Матвея. Средний - Орест во всём подражал старшему брату. Но характер имел мягкий, унаследованный от отца. Красавица Ксения удалась вся в мать Василину. Мать отдала ей всё, что имела: строгую красоту и жёсткий характер. В семье командовала она, но если Ксения в чём-то "упиралась", то тут уж "нашла коса на камень". Самый младший из братьев - семнадцатилетний Мирон, всеобщий любимец во всём слушался сестру. Каким-то чудом, только молчаливым присутствием он вносил мир и согласие во все семейные споры и разногласия. Домочадцы называли его ласкательно - наш Мир.
Жизнь к Николаю возвращалась медленно. С приходом немцев, Василина было заикнулась:
- Зачем нам этот русский? От него одни неприятности. Сдадим его немецким властям, и заживём спокойно.
- Только попробуйте! Во-первых, он не русский, а украинец. А во-вторых, он мой. Вместе с ним уйду и я, - наотрез воспротивилась Ксения.
- Ради бога, не кричите. Громко разговаривать я не могу. Сломанные рёбра любви к Советам мне не добавляют. Но мы не звери, чтобы беспомощного человека обрекать на смерть, - категорически заявил Матвей.
- Пусть остаётся. В случае чего выдадим его за Сидора. Тем более что они здорово похожи. Выздоровеет, а там посмотрим, - высказал своё мнение Мирон и все присутствующие домочадцы с ним согласились.
Неприметная телега с банковскими активами и деньгами, в опечатанных, прикрытых соломой мешках, в общем потоке эвакуации, без особых приключений следовала на восток. Три человека вооружённой охраны и сопровождения тихо радовались и возносили хвалу богу за то, что огненный вал сражений войны их пока не настигал.
Благодаря паре сильных лошадей и своей смекалке по выбору маршрута, эти люди умудрялись продвигаться впереди него. Целыми и невредимыми они добрались до Сталинграда. Благополучно сдав банковские ценности, телегу и лошадей, Фёдор Ясень был зачислен бойцом в одну из формируемых частей Красной Армии.
Ещё раз, помолившись богу за благополучное завершение их путешествия, Фёдор и представить себе в уме не мог, какие испытания войной ждут его впереди.
Жители городка Берёзовка переживали тревожную ночь. Не объясняя причин, бургомистр Рачок по радио запретил им до особого распоряжения выходить и покидать свои дома. Евреям приготовиться к переучёту и действовать в соответствии с приказом немецкой администрации, распечатанном и расклеенном ранее на всех доступных местах. Приказ обязывал всех евреев с детьми и стариками к десяти часам последующего дня прибыть на площадь перед городской управой. При себе иметь порядковые регистрационные номера и самые ценные вещи, внесённые в собственноручные описи. За неисполнение приказа - расстрел.
Выбор был не велик: расстрел на месте, или же несколько позже. Несмотря ни на что, у каждого из них теплилась надежда каким-то чудом выжить.
За что же и почему немцы их уничтожали? В общем, целиком по проблеме ответ есть: за деньги, территорию и власть.
А вот, за что убивали конкретно каждого человека - ответов множество, в том числе, только за то, что он рождался евреем. Это кощунство, преступление и вопиющая несправедливость!!! Но, что делать, если большие деньги и власть только и существуют благодаря этой несправедливости:
За что погибли младенцы до двух лет, которых Ирод приказал убить, надеясь среди них уничтожить маленького Иисуса Христа? - ради сохранения своей власти.
За что татары-монголы вырезали целые народы и их сражающиеся города? - ради устрашения, завоевания территорий и установления там своей власти.
За что в Варфоломеевскую ночь были вырезаны десятки тысяч гугенотов? За веру? Нет! - за власть.
За что в Новом Свете была разрушена цивилизация и культура американских индейцев, а всех оставшихся кого не уничтожили, загнали в резервации? - ради золота, территории и власти.
Разве не фарисействуют совремённые "демократы" отменяя смертную казнь для убийц, насильников, казнокрадов и прочих нелюдей, совершивших тяжкие преступления? Насильно насаждая другим народам такую "демократию", преследуя свои меркантильные - "национальные" интересы, они развязывают братоубийственные войны, революции и конфликты, в которых гибнут миллионы ни в чём не повинных людей. Ради чего всё это? - ради удержания наследуемой власти, перераспределения, сохранения и преумножения капиталов жестокими властолюбцами.
За что в конечном итоге погиб Иисус Христос, распятый на кресте? - Ради веры и надежды, что когда-нибудь люди вспомнят, что у них есть непреходящая ценность, дарованная всемогущим творцом - разум человека разумного. Всем людям, уверовавшим в него, Иисус подарил душу.