Вовка бежит домой. В комнате по-прежнему сонное царство.
- Мама, мама! Ну проснись! - тормошит Вовка маму. - Я в поход иду... С пионерами... Хорошо?
- Хорошо, хорошо, - сонно отвечает Катерина.
Вовка быстро повязывает красный галстук, отрезает краюху хлеба, наливает в бутылку воду. Искать веревочку времени нет. И все равно он не сумеет так привязать бутылку, как Володька. Ладно. Сойдет и так! И Вовка выскакивает на улицу...
Никогда еще Вовка не ходил так далеко. Подумать только, идут, идут, а конца городу нет.
Вовка понял, что город - это не только Дворцовая, Большая улица, плац и Быковая.
Наконец дома кончились. Отряд промаршировал вдоль забора с непонятной надписью "Марат", потом мимо деревьев, которые ребята называли почему-то "посадкой". Кончилась посадка, а дорога все вьется, все вьется. Зеленеют поля, поднимается к солнцу пыль. Шагают по дороге босые загорелые ноги.
Мальчишки снимают рубашки. Галстуки алеют прямо на голом теле.
- Голову закрой! А то солнечный удар хватит! - говорит веснушчатая Наталка и ловко завязывает рубаху на Вовкиной голове.
Вовка хочет возмутиться - что он, девчонка! - но видит, что все ребята повязали рубахи на головы, и... смиряется.
В носу щекочет от пыли, пересохло в горле, бутылка и краюха хлеба кажутся тяжелыми-претяжелыми, болят ноги, а солнце припекает все сильнее,
- Привал! - кричит вожатый.
Ребята валятся на зеленую траву у запыленных придорожных кустов, развязывают свертки, прикладываются к горлышку бутылок. Вода теплая. Дома Вовка такую ни за что бы не пил! А здесь пьет и пьет. Наталка сует Вовке вкусное яйцо, сваренное вкрутую - как Вовка любит. Обмакнешь его в соль - ну, кажется, нет ничего вкуснее!
- Ребята, послушаем беседу о "Добролете", - предлагает вожатый. - Давай, Вася!
С травы поднимается небольшой, чуть выше Вовки, мальчонка. Он, видно, не часто бывал на солнце и теперь сразу весь поджарился.
- Ребята! - выкрикивает Вася и обводит всех взглядом. - Я хворал долго. Маменька мне книги приносила, газеты. Я читаю больше про авиацию, про "Добролет"...
И Вася рассказывает о том, как красные летчики в гражданскую войну летали на "гробах", воевали как герои. Но не все летчики хотели драться за Советскую власть. Среди летчиков много "белой кости" - значит царских офицеров. А теперь у нас много красных летчиков, из рабочих, но мало самолетов. А потому надо помочь кто чем может.
- Соберем деньги на строительство пионерского самолета! - кончает Вася.
Вожатый спрашивает, не хочет ли кто-нибудь задать вопрос.
- Я хочу, - решительно говорит Вовка. - А разве можно на гробах летать?
Вася недоуменно хмурит лоб, а ребята покатываются со смеху.
- А ты попробуй, попробуй! - восторженно вопит курносый мальчишка.
Вовка смущен. Хорошо им! Небось в школе все объясняют! А ему откуда знать?
На дороге поднимается пыль - появляется телега. На ней важно восседает парнишка. Он лихо держит вожжи и громко понукает лошадь. За телегой бежит лохматый пес.
- Эй, извозчик! Прокати! - кричит курносый мальчишка.
Возчик оборачивается и показывает язык.
- Панков, ты зачем задираешь посторонних? - спрашивает вожатый.
- Куркуль он! Вот кто!..
- Не все крестьяне кулаки.
- По морде видать! И язык как лопата!..
Неподалеку от утопающей в вишневых садах деревеньки отряд разбивается на две группы. Одной руководит Панков, другой - Володька Вялых. Вовка и Наталка попадают к Володьке. Наталка просит, чтобы ее назначили сестрой милосердия. Но ее и Вовку назначают охранять "штаб" группы. А что охранять, когда в "штабе" лежат одни бутылки с водой да свертки с едой?
- Вы охраняете штаб непобедимой бригады "Красных дьяволят", - объявляет посерьезневший Вялых. - Смотрите, чтобы ни одна собака сюда нос не сунула!
Вялых отводит ребят за кусты, подальше от "штаба", и начинает "военные действия". Вовка с завистью смотрит, как ребята, пригибаясь, перебегают от куста к кусту, от пригорка к пригорку. Словно маки, пламенеют на зеленом поле красные галстуки.
Группа Вялых скоро скрывается за бугром.
Панков уводит свое "войско" в небольшую рощу. У него там тоже "штаб".
Вовка вдруг вспоминает об утренней находке и достает из кармана гривенник.
- Вот, деньги нашел.
- Как это нашел?
- Очень просто! На улице...
- Вот ты их на пионерский самолет и отдай, - советует Наталка.
- Я теперь каждое утро буду находить. И все отдам!
Наталка срывает ромашки и заплетает венок.
Вовка вдруг слышит позади тяжелое дыхание и инстинктивно втягивает голову в плечи.
- Стой! Стрелять буду! - воинственно кричит Наталка.
В кустах раздается приглушенный смех.
- Из чего это ты стрельнешь?
Из кустов выходит возчик - тот самый, что показывал с подводы язык. За ним два хлопчика поменьше. У всех лохматые головы. Из рваных штанов выглядывают грязные ноги. Возчик, заложив руки в карманы, наступает.
- А ну, стрельни!
Вовка хватает бутылку с водой, замахивается. Стекло блестит на солнце. Один из хлопчиков взвизгивает и валится в кусты. Второй тоже кидается наутек.
- Тю, дурные! Цэ ж бутылка!
Возчик пытается схватить Вовку за руку, но под ноги ему кидается Наталка, и он оступается и падает.
- Тикай, куркуль! - победно вопит Вовка.
- Який же я куркуль! Сам у куркуля работаю! Вон скотину пасу.
Вовка непримирим.
- Катись отсюда! Тут штаб "Красных дьяволят"! - говорит он, не выпуская бутылку из рук.
Наталка снисходительна к побежденному. Она добродушно улыбается. И знакомство, начавшееся войной, заканчивается миром.
Из-за кустов выходят дружки пастушка. Они расспрашивают о жизни городских пионеров. Наталка рассказывает и приглашает деревенских ребят на пионерский костер, который разожгут вечером.
Пастушки идут опекать свое стадо.
- Тебе влетит! Зачем их позвала? - говорит Наталке Вовка.
- И совсем не влетит! Слышал такое слово - смычка? С деревенскими ребятами дружить надо. Вот!
...Вечером, когда спадает жара, на лесной поляне вспыхивает костер. Весело потрескивает сушняк, дым поднимается к небу, огонь ворчит, лижет котелок. В золе печется картошка. Никогда в жизни Вовка не ел еще такой вкусной картошки! Хрустит на зубах обгорелая корочка, обжигает рот белая пахучая сердцевина.
Сидя у костра, перебивая друг друга, ребята делятся впечатлениями о прошедших сражениях.
- Я как прыгну!..
- Я как дам!..
- А я незаметно подполз...
Слушая, Вовка досадует: а он весь день проторчал на этой поляне, охраняя бутылки.
- А на нас бандюги напали! - говорит вдруг Вовка.
- Какие бандюги? - настораживается вожатый.
- Обыкновенные! Куркули...
- Не выдумывай! - обрывает его Наталка. - Никакие они не бандюги и не куркули! К нам приходили деревенские ребята знакомиться. Я их на костер пригласила, - успокаивает она вожатого.
- Что же они не идут? - спрашивает кто-то из пионеров.
- Значит, еще не доверяют... А может, их хозяева не пустили? - предполагает вожатый. - А то, что ты, Наталка, их пригласила, хорошо! Нам надо с деревенскими ребятами дружбу поддерживать.
У костра тепло. Незаметно подползает дремота. Сквозь сон Вовка слышит, как ребята поют:
Дым костра, углей сиянье-янье-янье,
Серый пепел да зола-ла-ла.
Дразнит наше обонянье-янье-янье
Дух картошки у костра-ра-ра!
На поляне затухает костер. Затихают ребячьи голоса.
Спит и Вовка, уткнувшись в чью-то спину.
А дома у Вовки в это время пахнет валерьянкой. Яков Амвросиевич хватается за грудь. Катерина вспоминает:
- Он меня о чем-то спрашивал, а я спросонья не поняла, о чем.
Дворничиха Матрена дополняет:
- Такой скучный был. Я его спрашиваю, рад ли, что новый отец объявился? А он, сердешный, только вздохнул... Ну а потом с каким-то мальчишкой и убежал.
- Надо бы в полицию... в милицию заявить. Сходила бы, Катерина, - говорит Яков Амвросиевич.
КАРУСЕЛЬ
В двадцать четвертом году погода словно взбесилась. Зимой морозы доходили до сорока градусов. И это на юге! Весной Ингул, который летом и курица перейдет вброд, вышел из берегов, смыл Кладки, мосты, разлился по Старому базару. Словно какие-то диковинные суда, задрожали на волнах рундуки и лавчонки. Вода заливала одну улицу за другой, пока с любопытством не лизнула нижние этажи в центре города. Даже гордо возвышающийся собор увидел отражение своего купола в водах Ингула. Не успела угомониться река, как над городом нестерпимо запылало, будто топка вагранки, солнце.
В тени тридцать пять, а на солнце и все пятьдесят.
Поднимут люди глаза к небу и видят чистую-пречистую голубизну. Ни тучки, ни облачка.
- Все сгорит!
- Не миновать голода!
- Опять пухнуть будем!
Зюрочка забилась под лестницу, в тень, тяжело дышит, глаза сонно прикрыты. "Зюрочка! Зюрочка!" Хвостом вильнет, а сама ни с места. Куда же побежишь в такой рыжей шубе! Вовке в трусах и то жарко, места себе не найдет. А тут еще мама женится. Бабка и дед с ног сбились. Такая жарища, а они печку топят! Давно в доме так вкусно не пахло. В кадушке бутылки плавают, горлышки с белыми головками повытягивали, как утки.
Вдруг порыв ветра приятно обнимает, тело. По двору летят вихорки пыли, клочки газеты, высохшая полынь. Начинает быстро темнеть. Тревожно зашептались листья на шелковице, загалдели галки, захлопал крыльями петух. Треснуло, раскололось небо - словно из орудий бабахнули. Хлынул ливень. Вовку будто из пожарного шланга поливает. Хорошо!..
Снова трах-тара-рах! Падает старый тополь, обнажая корни. Вовка мчится в дом.
- Страсти господни... Светопреставление... - крестится бабка.
По окну барабанит крупный град. Вовка приплюснул нос к стеклу. Прыгают, прыгают мячики-градины. Вода заливает тротуары, плывут щепки, ящики, коробки.
В большой комнате накрывают стол. Бабка расставляет жареные круги колбас, рыбу, окорок, селедку. Поблескивают на столе бутылки, рюмки, которые бабка позанимала чуть ли не у всей улицы.
- Эта свадьба станет в копеечку! - укоризненно говорит Яков Амвросиевич. - На две недели вперед все потратили. На что жить будут?
- Ну чего ты ворчишь? - не выдерживает бабка. - Селедку уксусом полил?
- Полил. Пойду хрену натру...
Приходит Катерина. Мокрое платье, с волос по лбу, по щекам, по носу текут струйки воды.
- Хороша невеста! - вздыхает Мария Александровна.
- Я по лужам шлепала как маленькая, - смеется Катерина и идет переодеваться за перегородку.
На улице продолжает лить. Вовка злорадствует: вот промокнет Семен Ягодкин и не придет. Простудится! И не будет тогда свадьбы. Сами всю колбасу съедим. И холодец, и селедку.
Семен не приходит, а приезжает на извозчике вместе с братом, черным литейщиком Кузьмой Ягодкиным. Кажется, нет такого местечка на лице Кузьмы, куда бы не набился чугун. И сам он огромный, твердый - словно не живой, а чугунный. Вслед за мужчинами просовывается в дверь большой острый живот. Валентина Ягодкина - жена Кузьмы. Глаза ее испуганны, щеки ввалились, а под глазами старательно запудрен синяк.
- На свадьбу идти, а тут такая неприятность. Об косяк ударилась, - жалко улыбается она.
Не успевает дверь за женихом и его родней закрыться, как к крыльцу, разбрызгивая лужи, подкатывает автомобиль. Из него выскакивают, накрывшись плащом, Иван Савченко и Петр Кравченко. Становится шумно, говорливо.
Катерина и Семен Ягодкин, обнявшись, подходят к Вовке. Семен достает из кармана пугач и пробки - мечту мальчишек.
- Это тебе, сынок!
Вовка прячет руки за спину, чтобы они, жадные, не схватили подарка.
- Не надо мне пугача! - Вовка выскакивает на кухню и слышит вдогонку:
- Дай ему по заднице - сразу за отца признает, - поучает Кузьма младшего брата.
В черном небе вспыхивает молния, озаряет оконное стекло, приплюснутый к нему мальчишеский нос и сползающие по стеклу капли не то дождя, не то слез...
С утра до вечера надрывается хриплый голос шарманки. Белые и черные кони без устали парят по кругу. Гордо изогнулись их шеи, в стремительном беге вскинуты ноги.
На конях восседают краснолицые няньки, фабзаучники в измазанных спецовках, франтовато одетые жиганы и нэпманские отпрыски.
Бегут мальчишки, упершись грудью в огромный дрючок карусели, высоко взлетают их грязные пятки.
Возле статной девушки вьется кавалерист, шпорами позвякивает.
- Прошу, Гапка, угощайся.
- Нам без надобности. У самих деньги есть. Хозяйка гривенник дала. "Иди, - сказала, - Гапка, покрутись, может, жениха себе выкрутишь".
Медленнее движутся кони, струится пот по замурзанным мальчишечьим лицам. Наконец хлопцы бросают опостылевший дрючок и, гордые заработанным правом, охватывают босыми ногами крутые бока деревянных коней. На их место к дрючку бросаются десятки новых добровольцев. И снова мелькают грязные пятки ребят; закусив удила, скачут сказочные кони. Гапка по-мужски села на коня; задралась юбка, оголив тугие икры. Кавалерист, лихо перегнувшись с соседней лошади, обхватил девичью талию. За ними гонится, да никак не догонит белый конь, пришпоренный низкорослым прыщеватым парнем.
Идут со смены рабочие завода "Красная звезда" - в мазуте, в масле, только зубы сверкают. Остановились, глазеют.
- Эх, Катюша, прокачу! - говорит Семен.
Ветер свистит в ушах, волосы треплет. Искрятся любовью глаза Катерины. Ее обняла сильная рука Семена. И как она раньше могла проходить мимо него! Мимо своего счастья...
Возвращаются домой рука в руку. Катерина с досадой подумала: "Опять Петр Александрович ворчать будет. Просил в завком прийти, а я..." У ворот дома толпа. Не с Вовкой ли что? Катерина рванулась вперед. Семен удержал за руку:
- Кузьма озорует. Вальку учит. Пройдем. Нехай их!
Вечерние сумерки раскололись безнадежно тоскливым криком:
- А-а-а-у-у-а!..
Словно и не женщина воет, а тоскует о свободе загнанный в клетку зверь.
- На сносях Валя-то... - расталкивая зевак, Катерина кинулась к калитке.
Перекрывая тоскливый вой, раздалась мужская ругань, вслед за ней дрожащий от гнева мальчишечий голос крикнул:
- Не смей бить тетю Валю! Вот тебе!
Посредине двора, выпятив живот, лежала Валентина в изодранном платье. Рядом топтался Кузьма, закрыв черными пальцами лицо. По руке его медленно стекала струйка крови. На крыльце в воинственной позе стоял Вовка и побелевшими губами повторял:
- Еще мало! Еще дам...
Кузьма разглядел наконец своего обидчика, шагнул к нему и замахнулся кулачищем. Но перед ним выросла Катерина. Литейщик выругался, оттолкнул невестку. Катерина не отступила, с размаху ударила Кузьму в подбородок, да так, что тот пошатнулся.
- Только тронь Вовку!..
Кузьма с пьяным упорством снова было сунулся к крыльцу огреть Вовку, но охнул, согнулся пополам: Екатерина ударила его под дых и приказала:
- Иди проспись! И больше не безобразничай!
Кузьма послушно свернул к своей половине дома и неожиданно трезвым голосом сказал:
- Вот что, Сенька! Чтобы тебя и этой твоей... не было в моем доме! К чертовой матери!
Подошел Семен, губы сжаты, брови насуплены. Еле слышно прошептал:
- Я просил, Катя, не вмешивайся. Дом-то не наш, Кузьмы!
- Вы слышали, что произошло в Харькове?
- Неужели вы ничего не знаете о взрыве?
- В Харькове-то половина города разрушена!
Слухи ползут, обрастают, как снежный ком. Чем дальше от Харькова, тем невероятнее слухи.
- По улицам текли ручьи крови...
- Боже мой, боже мой! Хотя бы война, а то...
- Взорвался арсенал!..
- Со всей России туда бомбы свозили.
- Это руки Антанты. Верьте мне...
Находятся очевидцы, которые "собственными глазами видели" над Харьковом самолеты, сбрасывающие бомбы величиною с дом.
Сообщения газет по сравнению со слухами весьма прозаичны. В семиэтажном здании Наркомпрода приютился охотничий магазин. Предприимчивые дельцы запасли там тридцать пудов пороха. В три часа дня на площади имени Розы Люксембург произошел взрыв. Посыпались стекла в домах, прилегающих к площади. Здание Наркомпрода охватило пламя. Установить причину взрыва в охотничьем магазине не удалось. Все его служащие погибли.
Взрыв в охотничьем магазине имел непосредственное отношение к семье Рывчука. Ванда Станиславовна возвращалась домой. Она медленно поднималась по лестнице, когда раздался грохот, зазвенели стекла, качнулись под ногами ступеньки. Ванда почувствовала, как у нее будто что-то оборвалось внутри, боль пронзила тело, затуманила сознание. Она вскрикнула, схватилась за живот и потеряла сознание.
Соседки подобрали ее на площадке, внесли в комнату. Через час, когда Арсений Александрович пришел из института, его встретила соседка из нижней квартиры и поздравила с дочкой.
Ванда лежала на кровати. Всегда цветущее лицо ее сейчас пугало своей белизной. Арсений Александрович растерянно следил за проворными руками акушерки, пеленавшей маленькое тельце.
- Красавица! Красавица! - приговаривала акушерка. - Вся в отца. Счастливая будет. - Затем акушерка собрала свой чемоданчик и многозначительно сказала: - Мне пора, папаша...
- Ах да! Одну минутку, - засуетился Рывчук и достал из стола несколько бумажек. Это были последние деньги: невелики достатки у студента.
Акушерка пересчитала деньги, на прощанье сказала: